* * *
Два раза в месяц кассир приносил Алексею Потапычу зарплату. Один раз в месяц в кабинет к Латышеву, когда там нет посторонних, входит, отдуваясь, шеф-повар Сметанкин. Он молча садится на скрипящий стул, закуривает и задумчиво пускает кольца дыма. Посидев, все так же молча достает из-под грязной куртки и кладет на стол завернутый в газету плотный, тяжелый пакет. Латышев выдвигает средний ящик стола и привычно сдвигает в него пакет. Сметанкин встает и деликатно осведомляется:
- Сегодня, кажись, двадцатое?
Алексей Потапыч столь же вежливо сообщает:
- Совершенно верно, двадцатое. Завтра будет двадцать, первое… О господи, дни так и бегут. Так вот и жизнь пройдет. Оглянуться не успеешь…
После ухода Сметанкина Алексей Потапыч перекладывает пакет из ящика в карман и деловой походкой идет домой.
Анастасия Петровна никогда не пересчитывает содержимое пакета: в нем всегда одна и та же сумма - пять тысяч. Сметанкин за три года не подвел ни разу. Все основано на полном доверии.
Пять тысяч - это премия от Сметанкина и от кондитера Хорькова за невмешательство в их дела.
…Картошка готова. Алексей Потапыч опрокидывает еще одну стопку и вооружается вилкой. Но не тут-то было. К нему с виноватой улыбкой на широком, красном лице подходит мужчина лет сорока и сладчайшим голосом произносит:
- Приятного аппетита, Алексей Потапыч. Хлеб да соль.
- Едим, да свой. Рано ты, братец, позаботился.
- Как бы не упустить…
- Раз сказал - значит, сказал.
- А я к вам с просьбицей… Рассрочечку бы.
- Никаких рассрочек. Сразу и полностью.
- Где же и соберу?
- Это не мое дело. Не соберешь- другого найду. Свято место не будет пусто.
- Это ваше последнее слово?
- Как сказал…
Пять дней назад гардеробщик ресторана Иван Савельевич в одночасье отдал душу богу. Все эти дни в раздевалке временно работал гардеробщик из парикмахерской, находящейся в другом крыле гостиницы, отставной интендант Прохоров. Но как только он заговорил а постоянной работе, Алексей Потапыч уточнил условия:
- Восемь тысяч единовременно и зимой тысячу ежеквартально. В летнее время - половина.
В зал вошла старшая официантка, и Алексей Потапыч начальствующе продолжает:
- Принесите еще две рекомендации, справку с места жительства. И чтобы на работе ни-ни… У меня быть как стеклышко… Легкий запашок - и, будьте ласковы, получите расчет. И чтобы с клиентом вежливо… Анюта, подогрей картошку, совсем остыла… Иди, товарищ Прохоров, иди… Как оформишься, так и начинай, действуй…
Съесть любимое блюдо не пришлось. Появился шеф-повар Сметанкин и многозначительно произнес:
- Христофоров к телефону требует. Немедля.
Алексей Потапыч побледнел, сжался, насколько позволяло его шестипудовое тело.
- Чего ему?
- Не сказал…
Алексей Потапыч в суматохе наступил своему любимцу на лапу. Тот рявкнул.
- Вертишься на ходу! - крикнул директор "Сети" и помчался к телефону, пнув по дороге стул.
Он осторожно, словно это была змея, взял лежавшую на столе трубку и сразу услышал голос Юрия Андреевича:
- Где ты ходишь? Опять, наверное, едой развлекался? Смотри, лопнешь… В пять часов соберемся у тебя, как всегда в третьем.
- Третий занят. Художники заказали. У них сегодня юбилей Ненашева.
- Меня твои маляры не интересуют. Пересади их в пятый. А в третьем прикажи накрыть. Скажи официантам, Стряпков, мол, мальчишник устраивает. Жениться опять собрался…
ГЛАВА ПЯТАЯ,
объясняющая, что такое "Тонап"
Три года назад в душный июльский день тогдашнего секретаря Краюхинского горисполкома Фролова посетила гениальная мысль. К вечеру эта мысль была реализована - секретарю принесли из типографии изготовленную по его заказу табличку: "Тише! Идет заседание!" Табличка понравилась, тираж немедленно довели до трех экземпляров.
На другой день состоялась проба. Табличку повесили на дверях зала заседаний. Обычно каждый входящий в исполком считал своим долгом приоткрыть дверь и просунуть в щель голову. Некоторые чересчур любопытные граждане даже входили в зал. Когда зал был пуст, эти заглядывания раздражали постового милиционера, так как дверь немилосердно скрипела. Скрип у нее был особенный: на первых поворотах петель она издавала тонкий писк, затем шел легкий хрип, переходящий в низкие, басовые звуки. Заканчивалась рулада чем-то похожим на всхлипывание. Чем только петли не смазывали: машинным маслом, колесной мазью, льняным маслом и даже сливочным. После сливочного дверь дня три отдыхала, затем принялась за старое с еще большей музыкальной выразительностью.
Представьте, что испытывали члены президиума исполкома на заседаниях? А ораторы? При каждом открывании дверей все повертывали голову - интересовались, кто вошел. Опытный оратор делал паузу, а неопытный сбивался со взятого тона и говорил не то, что хотелось председателю.
Как только табличка "Тише! Идет заседание!" появилась на двери, ее открывал только пожарник, проверявший состояние противопожарной охраны.
Фролова поздравили с успехом. А он, поняв магическую силу таблички, второй экземпляр повесил на дверях своего кабинета. Даже посетители, ранее не слушавшие технического секретаря и входившие к Фролову запросто, останавливались перед его дверью как вкопанные.
Третий, самый хороший экземпляр Фролов повесил на дверях кабинета председателя, и тот наконец получил возможность сосредоточить свое внимание на общегородских проблемах, а не разбрасываться по индивидуальным нуждам.
Нововведение с невероятной быстротой распространилось по многим городским учреждениям и немало способствовало укреплению дисциплины среди посетителей.
Месяца черев два Фролов, посетив радиостудию, приятно изумился: и здесь его, правда несколько измененная, табличка нашла достойное применение. Над дверью радиостудии висело красное световое объявление: "Тише! Идет передача!"
Фролов вспомнил, что нечто похожее он видел у дверцей рентгеновского кабинета. Короче говоря, в ход пустили электротехнику, и у кабинета секретаря исполкома вскоре заполыхало красно-зеленое, как светофор, предупреждение: "Тише! Идет заседание. Не входить!" Посетители были нокаутированы окончательно.
Развитие гениальной мысли Фролова и ее дальнейшее техническое усовершенствование самым безжалостным образом приостановил второй секретарь обкома партии Осокин. Секретарь рассказал о технической новинке на пленуме обкома и выразил сожаление, что такой талантливый рационализатор напрасно пропадает в канцелярии. Происходившая вскоре сессия исполкома поддержала Осокина и предложила Фролову перейти на новый пост - заведовать мастерской по ремонту электроприборов.
Сейчас в горисполкоме секретарствует Петр Иванович Завивалов, но изобретение Фролова, полностью ликвидированное в исполкоме, кое-где еще живет.
* * *
Единственным учреждением, где рационализаторская мысль Фролова не нашла отклика, был "Тонап".
Кстати, не пора ли рассказать, что скрывается за этими пятью буквами?
"Тонап" - это товарищество на паях. Сокращение да и само название придумал Кузьма Егорович Стряпков. О существований товарищества знают только его члены. Оно нигде не зарегистрировано, у него нет ни углового штампа, ни круглой печати, ни постоянного местонахождения. Но оно существует. Это плод кипучей, неукротимой энергии Юрия Андреевича Христофорова.
Попробуем проникнуть на очередное заседание "Тонапа", проходящее и на этот раз в отдельном кабинете № 3 ресторана "Сеть".
Заседание еще не началось. Давайте познакомимся с обстановкой.
Юрий Андреевич с подчиненными вел себя строго и пьяных на работе не терпел. Еще строже он относился к соратникам по "Тонапу". Никто не имел права выпить и рюмки до окончания деловой части заседания. Разрешалось употреблять лишь почти не уступавшую нарзану местную, краюхинскую минеральную воду.
Поучения Христофорова на этот счет членам "Тонапа" были отлично известны: "В нашем положении голову надо держать свежей. Это вам не на собрании общества по охране зеленых насаждений".
Поэтому бутылки, установленные на столе, стояли непочатыми.
Все члены "Тонапа" собрались, ждали Юрия Андреевича.
- Может, хватим по одной? - пересохшим голосом предложил заведующий ларьком около парка Поляков. - Авось не заметит.
Заведующий колбасной мастерской горпромсовета Евлампий Кокин укоризненно покачал головой.
- Куда ты торопишься, Владимир Семенович! У него нюх как у сыскной собаки. Охота тебе выговора выслушивать. Кончим - хоть купайся в ней.
- Много он взял на себя, - хорохорился Поляков. - То нельзя, это нельзя.
- В нашем деле без дисциплины пропадешь, - возразил Кокин.
- Задерживается наш главный, - сказал Поляков. - Взял моду. - И посмотрел на часы. - Опять стоят, окаянные. Сколько на твоих?
Кокин вынул из карманчика старинные золотые часы.
- Тоже стоят. Позавчера заводную головку потерял. Не знаю где Лонжин. Семь медалей. Теперь таких не делают…
У дверей раздались голоса.
- Идет, - с облегчением сказал Поляков. - Сразу попрошу горло промочить. С утра маюсь.
Но вошел один Стряпков. Он осмотрел всех и весело спросил:
- Мучаетесь, мужики? Вы бы хоть нарзанчик открыли, все же жидкость.
Он прислушался, неожиданно рванул дверь и выглянул в коридор.
- Любят, дьяволы, подслушивать. Юрий Андреевич внизу, у Латышева. Сейчас поднимется. Поляков!. Не грусти, улыбнись…
Вошел Христофоров- суровый, решительный. Коротко бросил: "Здорово!" - как будто не поздоровался, а приказал. Сел. Недоверчиво осмотрел: нет ли опорожненной посуды?
Стряпков вооружился ключом и заискивающе предложил:
- Может, нарзанчику глотнешь, Юрий Андреевич?
Христофоров не обратил на него внимания и деловито спросил:
- Кто сегодня в коридоре будет? Давай ты, Ложкин.
Заведующий ларьком на привокзальной площади попытался обидеться:
- Почему опять Ложкин? Каждый раз Ложкин! Как будто Ложкину неинтересно.
Стряпков налил фужер пива, быстро намазал хлеб кетовой икрой и подал Ложкину:
- К самому интересному, к выпивке, мы тебя позовем. А сейчас давай приступай к исполнению служебных обязанностей. На, замори червя!..
Христофоров отодвинул прибор и обычным своим тоном произнес:
- Начнем. - И продолжил уже вполголоса: - Повестка дня у нас сегодня следующая: первое - об отказе Коромыслова понизить ставку, об открытии новой точки, персональное дело Латышева.
Христофоров вел заседание деловито.
- По первому вопросу я скажу сам. Этот подонок и взяточник Коромыслов отказался понизить ставку. Вы все знаете, что за каждый килограмм мяса, полученного без наряда для нужд нашей колбасной мастерской, мы обязались вначале платить этой сволочи по тридцать копеек. Кокин, сколько мы тонн переработали в прошлом году?
Кокин на память, без запинки, с готовностью сообщил:
- Переработку мы начали в конце второго квартала. Всего прошло сто шестьдесят восемь тонн.
- Спасибо, Кокин. Так вот прикиньте сами. За это количество мы внесли Коромыслову свыше пятидесяти тысяч, если говорить точно - пятьдесят тысяч четыреста рублей. В этом году… Кокин, сколько?
- Сто восемнадцать тонн, но все уже по наряду.
- Совершенно верно. За сто восемнадцать тонн мы отдали этой прожорливой гадюке еще тридцать пять тысяч рублей. Но, как уже правильно заметил Кокин, в этом году мясо по удовлетворенному нашему ходатайству идет по нарядам. Поэтому мы предложили Коромыслову. понизить ставку до десяти копеек. Он категорически отказался. И только после длительных уговоров согласился уступить пять копеек…
- Ну и черт с ним, - не выдержал Поляков. - Если по нарядам, обойдемся и без него.
Христофоров легонько постучал вилкой по стакану.
- Просил бы без разрешения прений не открывать, особенно глупых. Поляков не понимает, что наряд может и быть, а мяса не будет. Коромыслов в этом смысле царь и бог.
- Как же это он не даст по наряду? - снова не выдержал Поляков. - Попробуй не дай…
- Может, ты, Поляков, помолчишь? Все равно умного ничего не скажешь. Коромыслов не только попробует, но и не даст. Так что положение у нас безвыходное, придется продолжать платить. Сколько мы на колбасе заработали?
Кокин поорудовал карандашом на бумажной салфетке, порвал ее к, вздохнув, сообщил:
- Пятьсот семьдесят восемь тысяч. За вычетом сумм, перечисленных Коромыслову, чистая прибыль составила четыреста восемьдесят две тысячи, каковые распределены согласно договоренности: Юрию Андреевичу тридцать пять процентов…
Христофоров властно перебил его:
- Ясно. Я не об этом. Я хочу сказать, что наши прибыли могли быть больше, если бы кое-кто более честно относился к своим обязанностям и не занимался отсебятиной. Да, да, не удивляйтесь, особенно вы, Владимир Семенович Поляков! Вам улыбка совсем в данном случае не к лицу. Наблюдением совершенно точно установлено, что вы, пользуясь торопливостью гуляющих в парке, почти весь весенне-летний сезон чайную колбасу продавали за докторскую, хотя чесноком от нее так и прет.
- Безобразие! - не выдержал на этот раз Борзов. - Так можно подвести всю организацию.
И тут же получил отповедь от Христофорова:
- Я бы на месте Борзова воздержался произносить слово "организация" как сейчас, так и в будущем. Особенно при вполне возможных допросах в ОБХСС. За "организацию" суды дают намного больше… И если учесть, что Борзов сбывал пассажирам чайную за любительскую, не довешивая на каждом бутерброде по десять граммов… Вам ясно, Борзов?
- Ясно, - как эхо откликнулся Борзов.
- Так вот, пойдем дальше. Кое-кто в погоне за сверхприбылью отошел от главного нашего принципа: "Умеренность и аккуратность". В последние дни, Кокин, вы выпускаете такую колбасу, что ее можно отжимать, как мокрое белье. Не понимаю, зачем нарушать выработанный нами стандарт. Кому это нужно? Нам - не нужно. Потребителю, если разобраться, тоже не нужно. ОБХСС - тем паче. А сосиски? Моя Марья Павловна знаете как вас крыла? Так дело дальше не пойдет. Надо уметь владеть своим аппетитом. Всех денег не выбрать… Итак, я подвожу итог - с Коромысловым согласиться. За счет уменьшения расценок с его стороны поднять качество. К сепаратным источникам доходов не прибегать, иначе буду снимать с работы. Ясно? С этим вопросом все. Переходим ко второму - открытие новой точки. Давай, Стряпков, докладывай.
Кузьма Егорович встал, откашлялся и, как заправский оратор, начал:
- Прежде чем перейти к существу вопроса об открытии новой точки, мне бы хотелось остановиться на последних словах Юрия Андреевича об умеренности и аккуратности. Золотые слова! Я не понимаю ни Полякова, ни Борзова. К чему так обнажать состояние дела - обвешивать, грубо устраивать пересортицу? Им, видите ли, мало заработать на пониженном качестве. Вы подумали, куда вы нас пихаете? Качество, если им заинтересуется покупатель, или какой-нибудь инспектор, или рабселькор, надо определять в лаборатории. Это волынка долгая, и оправданий найдётся масса: несчастный случай, неудачный замес и прочее. А вы на старых приемах. И уж если допустили, нельзя обманывать свою родную - простите, Юрий Андреевич за оговорку - свою организацию…
- Нельзя ли покороче, - предупредил Христофоров, не любивший частого упоминания своего имени на заседаниях. - Ближе к делу.
- Перехожу к делу - об открытии новой точки. Изучение деятельности швейной мастерской "Краюхинский закройщик", особенно по линии белья, привело меня к мысли, что и на этом, при некоторых, как справедливо указал Юрий Андреевич, умеренных и аккуратных действиях, можно получить значительный эффект.
- Каким образом? - осведомился Поляков.
- Я не могу сейчас входить в детали, - уклонился от прямого ответа Стряпков. - Кроме того, тебя, Поляков, это интересовать не должно. Важно, что заведующий мастерской, который, по понятным вам причинам сюда пока мной не приглашен, не только оценил мое предложение, но уже третий месяц претворяет его в жизнь. Человек, готовый реализовать излишки продукции через ларек, подобран…
- А как он насчет честности? - снова осведомился Поляков. - Не подведет?