В книгу вошли рассказы и миниатюры известного сибирского писателя И. М. Лаврова (1917–1982), в которых его лирическое дарование проявилось наиболее рельефно.
Содержание:
РАССКАЗЫ 1
МИНИАТЮРЫ 92
Примечания 97
РАССКАЗЫ
Выигрыш
Паровоз загудел. Проводники стояли в открытых дверях. Они были в черных шинелях и держали свернутые желтые флажки. Пассажирский поезд Москва - Чита тронулся.
Проводник шестого вагона долговязый Коля Бричкин глянул на пятый вагон и увидел флажок в руке Гали Гетман. Самой Гали не было видно, но он представил себе ее румяные пухлые щеки, черный берет на пушистых русых волосах и щеголевато начищенные сапожки. Курносое, толстогубое лицо Бричкина посветлело…
Земля была сырая, в лужах плавали рыжие листья. Тучи клубились, как дым паровоза. Проносились ржавые рощи, с веток падала листва.
Бричкин с удовольствием вдыхал запах увядания. Ветер трепал пряди волос, они скручивались в кольца и со всех сторон ползли на околыш фуражки. Фуражка словно обросла ими, так и казалось, что ее нелегко выдрать из кудрей.
В тамбур вышел сменщик Бричкина - Василий Полынин, степенный, похожий на цыгана красивый мужчина лет тридцати восьми.
- Эх, как пахнет ветер! - проговорил Бричкин. - Люблю я все-таки осень…
- Опять за свое, - проговорил Полынин звучным, солидным баском: - Весной твердишь, что больше всего любишь весну, зимой - зиму, а летом - лето.
Бричкин посмотрел на него счастливыми глазами и рассмеялся:
- А это, пожалуй, ты верно заметил. Дорога, дорога! - вздохнул он радостно. - Лечу как птица!
- Цыганщина, - нахмурился Полынин. - Осточертела мне твоя дорога. Все время уезжаешь из дому. Как бездомный бродяга, живешь на птичьих правах. И расходы в дороге - вдвойне.
- А я вот никуда не уезжаю, - сказал Бричкин, глядя на мелькнувшую зеленоватую речушку и редеющие золотистые березняки. - Я все время дома. Ведь не за границу едем. По своей земле катим! И люди свои в вагоне.
- Ну, замолол… - оборвал Полынин. - Идем, ревизор сейчас билеты начнет проверять.
…Долго еще виднелось над Ярославлем небо в зареве электрических огней. Блеснула во тьме, поманила осенняя Волга.
В полночь остановились перед станцией: семафор был закрыт. Бричкин зажег свечу в фонаре и спрыгнул с подножки на захрустевшую щебенку. Пассажиры спали, никто не вышел. Густой мрак покрывал пустые поля, дул сильный ветер, лес черной чащобой подступал к железной дороге, тревожно шумела листва, кропил дождичек. Впереди тяжело посапывал паровоз, точно запыхался от бега, прилег.
Фонарь качался около ноги, освещая только сапог. От соседнего вагона к Бричкину полз над самой землей огонек, блики играли на щеголеватых сапожках. Они звучно поскрипывали, словно ступали по снегу. Прикрыв глаза, Бричкин слушал это приближающееся: скрип, скрип, скрип…
- Что-то не приймают нас, - грудным, звучным голосом проговорила Галя, - хиба, не понравились мы?
И эта смесь украинских и русских слов казалась милой Бричкину.
- Да, уже на полчаса опаздываем. - В темноте не было видно, что по лицу его расплылась улыбка.
- Глухо-то как… Осень вже поздня, - тихо проговорила Галя. - И куда тильки нас судьбина не заносить!
- Интересно это, - возразил Бричкин.
Фонари, поставленные у ног, освещали мокрый гравий и сапоги.
- Как тебя по-украински зовут? Галю? - спросил смущенно Бричкин. - Га-а-лю, - протянул тихо, - так, по-моему, гораздо лучше, чем Га-ля.
- Галя или Галю - толк один, зови хоть горшком, тильки в печь не сувай, - усмехнулась Галя.
- А где ты родилась?
- На Одессщине. Есть такая станция - Гайворон. Не слыхав о такий? Мамо умерла, а батько и сейчас там. Стрелочник. Сады у нас богатые, яблуки видрами продають. А я вот третий год проводником по разным дорогам блукаю. Сестра у мене з мужем в Москве, ну я и прижилась у них.
Из тамбура показалась освещенная со спины плотная фигура Полынина. Лицо оставалось в темноте. Он сердито спросил:
- Чего стоим? И так опаздываем, а тут еще киснем уже десять минут в какой-то дыре.
- Ну, вот еще сказал, какая же это дыра? Лес, поля, дождик - разве плохо? - возразил с ухмылкой Бричкин.
Он знал, что Полынин терпеть не мог таких разговоров. По его мнению, разные там лесочки, цветочки да речки - дело барышень. И Полынин раздраженно проворчал:
- Дождик, видите ли, ему уже нравится…
- А чего ты не спишь-то?
Но Полынин ничего не ответил и ушел. Бричкин услышал, как он хлопнул дверью.
- Всех пассажиров перебудит, - усмехнулся Бричкин, а Галя тихо засмеялась и, взяв фонарь, побежала к своему вагону.
Поезд мчался в темноте. "У-у-у!" - угрожающе проревел паровоз. "О-о-о?" - удивленно ответил встречный, и мимо прогрохотали платформы, груженные бревнами, углем, известью. Бричкин пошел по вагону. Все уже спали в уютном полумраке. Тускло горели в каждом отделении синие лампочки. Бричкин улыбался, должно быть занятый приятными мыслями.
Вот спит женщина в пестром халате. У нее злое желтое лицо и красный припухший нос. Она ни с кем не говорила в вагоне, постоянно бегала к Полынину и все жаловалась: один курит, второй шумит, а третий долго не гасит света.
- Вот холера, всю душу вымотала, - ворчал Полынин.
Бричкин не мог понять: как это можно так жить, чтобы тебя все не любили.
Зато молодожены из третьего отделения очень нравились Бричкину. Оба молодые, светловолосые, светлоглазые, они целый день стояли у окна.
Над ними на средней полке похрапывал человек с оплывшим безбровым лицом, укрытый кожаным скрипучим пальто. Это бухгалтер. Он сел в Москве и сразу вытащил толстый кусок колбасы, сдернул с нее, как чулок, шкуру и принялся громко жевать. Выпив две кружки воды, крякнул: "Ну, а теперь на боковую", - залез на полку и проспал весь день и продолжал спать и ночь, а мимо проносились реки, леса, города.
"Э-эх!" - сердито махнул на него рукой Бричкин.
Сосед бухгалтера целый день метался от окна к окну, выходил в тамбур, забирался на полку, через несколько минут опять соскакивал, брел в ресторан. И ночью ему не спалось. Его почти желтые волосы были всклокочены, глаза полны возбуждения. "Что это с ним?" - с любопытством думал Бричкин.
Пройдя по вагону, Бричкин направился в тамбур.
Поезд приняли на третий путь среди товарных составов. Роились низко над землей оранжевые, красные, зеленые огни. На соседнем пути паровоз с шипением выпускал белые клубы пара, толкал товарные вагоны, и они передавали друг другу, как эстафету, звон буферов.
Осмотрщики цокали молотками по колесам. Стояли у вагонов проводники с фонарями. Вот загудел один паровоз, ему ответил другой. В темноте ныряли под вагоны какие-то фигуры. По радио звучала музыка. Бричкин соскочил с подножки и опять услышал - звучно, как по снегу: скрип, скрип. К нему шла Галя.
Выбежал на перрон беспокойный желтоволосый пассажир, сошли молодожены и стали прогуливаться, спотыкаясь о шпалы и рельсы.
- Чтой-то приморилась, спать хочется и исты, - зевнула Галя. - Мы с моей напарницей проворонили, хлеб не купили, а зараз хоть зубы на полку.
- Пустяки, я достану хлеба, - обрадовался Бричкин и прыгнул на подножку.
- Да пидожди, Коля, потом, - засмеялась Галя, - вот скаженный!
- Я сейчас, минуточку, - Бричкин в дверях столкнулся с Полыниным.
Полынин спрыгнул, - тяжелые, с подковами, сапоги глухо стукнули о пропитанную мазутом землю. Бричкин быстро отрезал полбуханки хлеба, вытащил из фанерного чемоданчика банку с медом и посмотрел в окно.
А в это время Полынин подошел к Гале.
- Ну, как дежурится?
- Да как полагается, - ответила с усмешкой Галя.
- А я думал, вам очень даже весело, - пробурчал Полынин, - всю ночь около вас крутится такой ухажер, на счет этой, как ее… природы, наверно, все распевает. Такой потом щедро будет кормить жену… баснями.
- Ой, лихо мне, да чого ж это вы, Василь Степаныч, так взъелись на своего напарника? - с хитрецой спросила Галя. - А он, по-моему, такий симпатичный хлопец.
- Галина Кондратьевна, зачем шутите? - горячо заговорил Полынин, придвигаясь к ней. - Я уже вам говорил: по душе вы мне. Да мы бы с вами такие дела завернули! Осточертела мне эта работа и такая жизнь. В Москве болтаюсь в общежитии, вы приткнулись где-то у родных, ну что это за жизнь, скажите на милость? Давайте уедем куда-нибудь в небольшой городок и заведем хозяйство.
- Ну что вы, Василь Степаныч, я ведь ще молода и дурна, - смеялась Галя, - яка з мене хозяйка? Горе одно. Мени ще с дивчатами та хлопцами дурака повалять хочется, на танцульки та в кино побигать. Вам бы, Василь Степаныч, до Маши посвататься, вот уж вона хозяйка, я вам скажу, ну, прямо хоть куда. И за коровой ходить, и капусту солить, ну, словом, мастерица на вси руки. Вона, я вам скажу по секрету, очей з вас не сводить.
Маша, или Марья Семеновна, худая, длинная, лет за сорок, была проводником во втором вагоне.
- Смеетесь все, - нахмурился Полынин.
- Так я ж говорю, что ще дурна, не перебесилась.
Полынин глянул в озорное лицо Гали, что-то хотел сказать, но близко прошли, шепчась, молодожены, а тут уже и Бричкин выпрыгнул из вагона и протянул Гале хлеб и банку с медом.
- Вот и я! Бери… Мед хороший, душистый, - голос у Бричкина веселый, а глаза встревоженные.
- Ну вот, а о тебе, Коля, молва черна ходить, шо ты можешь тильки баснями кормить. Вот языки!
Полынин одним махом взлетел на подножку.
- Не спится ему, черту, - проворчал Бричкин.
…Утром Бричкин подмел в вагоне, выбросил из ведра на ходу поезда мусор, сдал дежурство, умылся и лег отдохнуть. Он смотрел в окно - проезжали Кировскую область. Тянулись унылые, мокрые леса, около железной дороги все низины были залиты водой. На полянах в лесу, на опушках мелькали почерневшие от дождей стога сена, огороженные березовыми жердями. Клубы пара и дыма от паровоза заволакивали лес.
Бричкину стало грустно. Конечно, Галя только шутила и с ним и с Полыниным. Ей не до них. Она готовилась в железнодорожный техникум и занималась даже в вагоне. Уныло свисали у Бричкина кольца волос. И было такое чувство: звучит удар колокола, поезд трогается, увозит его, а на перроне остается самое дорогое. Бричкин безнадежно поерошил спутанные волосы и, фальшивя, тихонько затянул грустную песню.
Остановились на станции Шарья. Сошли два пассажира и подбежали четверо новых, надрываясь от тяжести чемоданов. Полынин проверил билеты. Пассажиры, потные, растрепанные, с грохотом забрасывали чемоданы в тамбур, торопились, хотя до отхода поезда оставалось еще пятнадцать минут.
"Пассажиры всегда словно с цепи срываются", - с презрением подумал Полынин и пошел к базарчику рядом с вокзалом. Над головой пронеслась туча воронья. Старушка, укутанная в теплый платок, стояла с рыжей плетью лука; девочка, посинев от холода, тащила корзину и кричала: "Брусники, брусники, ну, кому брусники!" У длинных столов шум, толчея, дымился в кастрюлях вареный картофель, в тарелках лежали соленые грузди, огурцы, жареные куры.
Полынин увидел газетный ларек, вздохнул: "Эх, взять, что ли, от скуки газетку почитать? Чего там в мире-то происходит?" Он купил газету и увидел таблицу выигрышей по займу. "Ага, а ну-ка, проверим, чем черт не шутит, может, и выиграю".
Полынин дождался отправления поезда, а затем прошел в служебное купе и развернул газету. Облигаций с ним не было. Вместе с Бричкиным, накануне отъезда из Москвы, он попросил секретаря начальника вокзала Раю отпечатать на машинке номера облигаций.
Полынин поискал выписку в карманах, в бумажнике, но не нашел.
- Что за фокусы? - проговорил он, раскрыл папку с квитанциями, служебными записями, актами и сразу же увидел розовый листок с номерами облигаций.
"Как он сюда попал?" - удивился Полынин, закрыл дверь на ключ, не спеша и основательно стал исследовать таблицу. И вдруг вздрогнул, торопливо принялся смотреть то в газету, то на список номеров, то опять в газету. Он побледнел, руки задрожали.
- Да нет, не может быть! - пробормотал он, схватил карандаш, подчеркнул номер в таблице и сравнил его с номером в выписке. Полынин откинулся назад и, привалясь к стенке, сидел некоторое время обалдело. За дверью раздались голоса - злой красноносой пассажирки и пассажира в кожаном пальто. Они ссорились. Полынин вскочил, проверил дверь. Потрясенный, смотрел на газету - он выиграл пятьдесят тысяч. Полынин снова бросился к таблице - может, ошибся? Нет, все точно. За дверью опять раздались голоса; он стремительно свернул газету, выписку номеров, положил их в бумажник и спрятал его в карман около сердца.
В этот необыкновенный день Полынин с усердием драил вагон, бубнил песню и ухмылялся.
Хорошо было помечтать под стук колес о том, как он уволится и уедет на Волгу. Да, да, есть такой городок Вольск; он купит домик и моторную лодку, обязательно моторную лодку. На ней можно хорошо подзаработать: во-первых, на перевозе горожан через Волгу на пляж, во-вторых, можно большой доход иметь, вылавливая плывущие бревна, доски, поленья, а в-третьих - рыбалка. Разве это не доходная статья? Эх, черт, можно припеваючи зажить! Сыт, пьян и нос в табаке, а что еще человеку-то нужно?
Цыганское темное лицо Полынина улыбалось. А перед глазами все лежали аккуратные твердые пачки денег. В каждой тысяча, и таких тугих кирпичиков, перепоясанных бумажными ленточками, полста. Они лежат столбиками, при виде их перехватывает дыхание.
"Черт возьми, как еще долго до Москвы! - в нетерпении думал Полынин. - До Читы пять суток да обратно семь. Это же можно с ума сойти!" А день тянулся так медленно! Наконец стало смеркаться. Далеко в поле пылал костер, озаряя людей и груду выкопанной картошки. Полынин сдал дежурство Бричкину, ушел в спальное отделение, завешенное одеялом, разделся и лег. Но среди ночи его стал мучить страх: "А вдруг это опечатка? А вдруг там, в общежитии, облигации украли? А вдруг случится крушение и я погибну? Всего можно ожидать от этой жизни. А я-то, дурак, размечтался, не взял, а уж ощипал, - еще сглазишь".
В окне виднелся новорожденный месяц, а рядом переливалась звездочка. Они были так ярки и чисты, что казались новенькими, звонкими. Поезд остановился, и снаружи послышались голоса. Впервые за весь день Полынин подумал: "Наверно, опять Бричкин около Галины увивается… А, пропадите вы все пропадом, не до вас теперь". И он в нетерпении соскочил с полки, вытащил из бумажника газету, выписанные номера и принялся вновь проверять.
…Бричкин днем не мог уснуть. Лежа на животе, все смотрел в окно. Мелькнули улицы Кунгура. Проносились горы в лесах, речки осенние, синевато-зеленые, мостики через них, сколоченные из белых березок. Кружились хороводами островерхие ели, похожие на часовни, пылали при дороге забытыми кострами красные осины, гнулись под ветром рябины, раскачивая алые корзиночки ягод. Замирало сердце - думалось о Галине.
А потом черное небо забрызгали крупные звезды.
Подошла Галя.
- Фу, зябко что-то… Мерзну, як паршиве порося… А ты знаешь, Микола, я ведь по облигации сто карбованцев выиграла! Чуешь?
- Но-о, а я еще не проверял…
- Так чого ж ты зеваешь? На, у меня газета е, провирь, - вытащила из кармана шинели пирожки, завернутые в газету, и оторвала от нее замаслившуюся таблицу.
Но Бричкину было не до облигаций. Ночь, звезды, ветер, зеленые, красные огни семафоров, гудки, звон буферов, тихая станция в лесах Урала. Хорошо! И Бричкин вздохнул.
Летят перелетные птицы… -
запел тихонько, и Галя поддержала:
Ушедшее лето искать…
Галя подняла фонарь, осветила лицо Бричкина; он смущенно и ласково улыбался.
- Чего ты, як на именинах? - посмеивалась она. - Ну, шо ты за казак, тебе бы в кудри ленты заплести…
Поезд шел хорошо, без опоздания - по графику. Бричкин, задумчиво улыбаясь, подмел в тамбуре и только тут вспомнил о таблице. Поискал в кармане список номеров и не нашел. Отвернув повешенное одеяло, потихоньку вошел в спальное отделение.
- Ты чего? - спросил тревожно Полынин.
- Где-то потерял свой листок с номерами облигаций. Ты не находил?
- Нет, - Полынин притворно зевнул, - я свои проверил, пустой номер потянул.
Бричкин порылся в чемодане, в карманах пиджака, висевшего на стене, и махнул рукой:
- Ладно, в Москве проверю, не велика беда. - И вышел.
Только закрыл глаза Полынин, как обожгла внезапная мысль: "А что, если мы листки спутали… Тогда, выходит, выиграл не я, а этот Бричкин?" Полынин вскочил, схватил папку, быстро перелистал служебные бумаги и в самом конце увидел розовый лист. Вытащил лист из бумажника и сравнил со вторым - точно такой же, не отличишь.
- Вот это попал в переплет, - пробормотал он и почувствовал, как руки стали холодными, а тело покрылось испариной. Он устало сел на полку. Чьи же облигации он проверил? Кто выиграл? Лихорадочно просматривал обе выписки, пытаясь вспомнить хоть один свой номер, по все вылетело из головы. Всегда предусмотрительный, осторожный, и вдруг с облигациями поступил как мальчишка. "Так, значит, вполне возможно, что выиграл не я, а этот пустомеля?" Полынин пытался отыскать в листке какие-нибудь приметы и в бешенстве сжимал кулаки - память отказала.
Во рту пересохло так, что язык, казалось, шуршал о нёбо. Полынин набросил на плечи шинель и вышел в узенький коридорчик, где от толчков плескалась в баке вода. Дверь из служебного купе была открыта. Бричкин сидел и считал билеты. Увидев бледное лицо Полынина, он удивился:
- Что с тобой? Уж не заболел ли ты?
Полынин жадно выпил две кружки воды и как можно спокойнее сказал:
- И не говори, башка трещит. Послушай, может, ты узнаешь, какой твой листок, а какой мой?
- Что за листки?
- Да с номерами облигаций.
- А ты разве нашел оба листка?
- Ну да, вот они, - и он подал их Бричкину.
В глазах его, черных и лихорадочных, мелькнул страх. Бричкин повертел листки и принялся их просматривать. Полынин следил за ним затаив дыхание.