- Понятно. Значит, мастер комбинирует. Тому, кто ему по душе, кто батрачит на него - он припишет, а кто не ломает перед ним шапки - у того урвет. Не знал я этого, Степан Игнатович. Давно бы тебя вывел на чистую воду.
- Ну, что ты, Сергей, что ты? - растерялся Голдырев. - Ну, не хочешь поехать со мной за сеном - не езди. Я ведь силой никого не заставляю. Зачем ссориться?.. Пантелеевна, как ты на это смотришь?
- Не знаю я ваших дел, - сказала старуха, плюнув на пальцы и теребя ими черную бороду, прялки.
- Нет, Сергей, ты на меня не обижайся, - продолжал Голдырев. - Ссориться я ни с кем не хочу и обижать никого не думаю. Может, я жизнь теперешнюю не так понимаю, как другие, но ты уж извини меня… Ты вот книжки читаешь, газеты, в них вся жизнь описывается, а я этих книжек после школы в руки не брал… Нет, нет, Сергей, ты не думай про меня ничего плохого.
Сергей молчал.
Голдырев посидел, посидел, как будто трудно, тяжело ему было оставить избу Ермаковых, что-то еще говорил в свое оправдание, пробовал завязать разговор с матерью Сергея, но не находил отклика.
- Тебе, может быть, еще брусничного рассольчику, Степан Игнатыч? - спросила старуха.
- Нет, Пантелеевна, покорно благодарю. Я уже остыл, премного благодарен.
Поднялся и пошел к двери, бледный, расстроенный. Вскоре дочурка Голдырева пришла к Ермаковым с кринкой молока и прощебетала у порога:
- Возьмите, бабушка. Тятя сказал - это за брусничный рассол.
Пантелеевна, оставив прялку, пошла к девочке.
- Не бери, не надо! - приказал сын.
28
На открытое партийное собрание в новинский красный уголок пришли многие. Обсуждался вопрос о внедрении нового, поточно-комплексного метода на лесозаготовках, и всем интересно было послушать, что будут говорить об этом.
Мастер Голдырев подъехал к домику Ермаковых на рессорной качалке и крикнул под окнами:
- Сергей, ты готов?
Парень выглянул в окно.
- Поезжай, я пойду пешком.
- Ну, зачем пешком? Я нарочно лошадь в качалку запряг. Что ты будешь грязь месить?
- Ничего, дойду. Сторонкой-то не больно грязно.
За спиной у Ермакова заворчала мать.
- Поезжай, Сергей. Зачем ты измываешься над мужиком? Не съест ведь он тебя. Из-за гордости своей ты готов и ноги маять и обувь рвать. Подумаешь, какая беда стряслась: Степан Игнатыч что-то тебе не так сказал! Язык у человека без костей, мало ли что он когда скажет… Гляди-ка, Степан Игнатыч перед тобой вьюном извивается, он постарше тебя, а ты перед ним нос задираешь. Нехорошо это, Сергей!
- Я знаю, мама, что хорошо и что нехорошо. В этих делах мне подсказок не нужно.
Голдырев сидел в качалке, терпеливо ждал и уезжать без Ермакова, видимо, не думал.
- Ну, скоро ты, Сергей? - спросил он снова.
Сергей ответил не сразу.
- Ладно, сейчас оденусь.
Выехали они из Сотого квартала в сумерках. Дорога была грязная. В некоторых местах колеса по ступицы утопали в черной жиже, на корнях деревьев и камнях качалку кидало из стороны в сторону, лес по бокам стоял мрачный, суровый. А узенькая, чуть заметная полоска огненной зари, зажатая между туч, казалась холодной.
- Кабы ночью-то не выпал снег, - сказал Голдырев.
- Пора уже, - в тон ему сказал Ермаков.
- Рановато бы еще снегу-то быть… В колхозах, наверно, еще хлеб не везде убран, картошка не вся выкопана.
Сергей на это ничего не ответил. Замолчал и Голдырев.
Потом мастер снова заговорил.
- Эти, комплексные-то бригады, в каких леспромхозах организованы?
- Во многих.
- Ну, и толк, говоришь, от них большой?
- Есть толк… Там, где люди думают о государственных интересах.
- А где теперь о них не думают? Все думают.
- Все ли, Степан Игнатович?
- Все, Сергей, все! Я вот за последние дни плохо даже сплю, все о жизни думаю. И так, и сяк раскидываю умом. Спрашиваю себя: может, не так живу, как надо? Думаю, за что же люди на меня косо смотрят? И никак не пойму. Обязанности мастера я знаю - не знал, так давно бы выгнали. Работаю не меньше других, чуть свет - я уже на ногах, из делянок ухожу последним. Обиды людям, ровно, никому не делаю, со всеми обхожусь по-хорошему, ни с кем не грублю. Какое же еще, особенное, у человека должно быть поведение? Нет, Сергей, напрасно на меня люди обижаются… Некоторым колет глаза, что у меня скотины много.
- Вот в этом и дело, Степан Игнатович!
- А что тут плохого? Запрету ведь на это нет. Налоги я плачу. Правительство само заботится о развитии животноводства, хочет, чтобы в стране было больше мяса, молока и прочего.
- Степан Игнатович! Да ведь мы здесь, в лесу, призваны не животноводство развивать.. Твое личное хозяйство уже заслонило от тебя лесозаготовки. Вот в чем дело-то, вот почему на тебя и косятся люди.
- Не я один скотину держу…
- Другие держат не для наживы. А ты развел столько, что уж самому не под силу, тебе батраки нужны. Ты в кулаки метишь.
- Ну, какой я кулак! Душа у меня крестьянская, это верно. А насчет кулаков - сохрани и помилуй меня от них.
На собрание они приехали с запозданием. Доклад делал Чибисов. Он говорил о значении поточно-комплексных бригад, о почине Ермакова, который партийная организация леспромхоза решила поддержать и широко распространить на всех участках. Увидев вошедших в зал Голдырева и Ермакова, забрызганных грязью, он сказал:
- Что ж это вы пожаловали к шапочному разбору?
- Дорога плохая, - сказал Голдырев. - Ты по лошади - хлесть, а она - слезь! Все время шагом пришлось ехать.
- Пораньше надо было выезжать. Вас этот вопрос больше всех касается.
Оглядывая собравшихся, Голдырев увидел на скамейках в первом ряду все руководство леспромхоза: и директора, и главного инженера, и замполита, и председателя рабочкома. Он сразу как-то подтянулся, подумав: "Ого, видно, действительно очень серьезный вопрос!"
После Чибисова Фетис Федорович Березин, проводивший собрание, дал слово Ермакову. Парень скинул с себя жесткий брезентовый плащ, стеганую фуфайку, остался в синей сатиновой рубашке с карманом на груди, где лежал блокнот, и прошел на трибуну.
- Комплексная бригада на этих днях будет создана, - начал он. - Мы уже толковали с электропильщиками, сучкорубами, трелевщиками. Никто против объединения не возражает. Завтра или послезавтра поговорим с рабочими эстакады. Они, я думаю; тоже присоединятся к остальным. Богданова я еще не видел, да и сейчас его, кажется, тут нет.
- Харитон болеет, - послышалось из зала.
- Богданов, конечно, не враг себе, - продолжал Сергей. - С ним, я думаю, мы договоримся… Меня смущает лишь одно…
- Что тебя смущает, Сергей? - насторожился Яков Тимофеевич. Он сидел в зале и что-то записывал в свою памятную книжечку.
- Мастер Голдырев не обеспечит руководство и помощь нашей бригаде. Как он работает - я уже говорил замполиту Зырянову. У него на первом плане свои личные интересы, свое хозяйство. Он уже дошел до того, что подчиненных рабочих заставляет батрачить на себя. Угодных ему людей он поощряет за счет неугодных: одним делает приписки, а других обкрадывает.
Наступила грозная тишина, а потом прошел гул. Некоторые коммунисты даже встали со своих мест.
- Факты, факты, Ермаков! - говорил Антон Полуденнов, большой, возбужденный, стоя среди зала и поглядывая то на Сергея, то на Голдырева, сидевшего в заднем ряду, побелевшего, точно мел.
А Ермаков продолжал:
- Всем известно, что некоторые рабочие батрачили на Голдырева. Я сам страдовал у него на покосе, возил ему домой дрова, сено. Он за это никому ничего не платил. На днях Голдырев проговорился, что делал мне приписки за то, что я на него батрачил. Как же после этого мы можем ему доверять?
Собрание загудело, будто в помещение ворвался вихрь.
- Ермаков прав. Есть у Голдырева такие замашки.
- Расследовать это дело, назначить комиссию!
- Выгнать Голдырева из мастеров!
Когда шум стих, с места поднялся Черемных, отыскал глазами Чибисова и приказал:
- Евгений Тарасович, завтра же снимите Голдырева с работы, пошлите с топором, с пилой рубить лес.
29
Трактор "Котик", наматывая на гусеницы снег, перемешанный с грязью, легко и плавно тащил к эстакаде пучок длинных хлыстов. В стороне от волока валялись выкорчеванные разлапистые пни и размочаленные валежины, припущенные сверху свежим, выпавшим ночью снежком. В кабине рядом с трактористом Спиридоновым сидели Сергей Ермаков и Фетис Федорович Березин.
- Ай да молодцы, ай да молодцы, ребята! - восхищался парторг. - Славную дорожку сделали, по такой любо-мило ехать.
Харитон Богданов издали заметил трактор с пассажирами и пробурчал себе под нос:
- Опять нелегкая кого-то из начальников несет.
Трактор поднялся на помост. Еще не успели из кабинки выйти Березин и Ермаков, как с другой стороны, верхами на конях, к эстакаде подъехали Чибисов и плановик из Чарусской конторы.
Прибывшие подошли к Богданову и поздоровались с ним за руку.
- Комиссия, что ли, какая? - спросил Харитон.
- Комиссия не комиссия, а что-то вроде этого, - ответил парторг.
- Ступайте пока к костру, погрейтесь у огонька, а я тем временем воз разделаю, - и Богданов дал команду раскатывать хлысты по эстакаде.
Чибисов вспылил:
- Богданов, вернись! - крикнул он, с неприязнью оглядывая широкую спину Харитона. - Вернись, тебе говорят!
Бригадир остановился, вполоборота повернулся:
- Ну, что?
- Айда сюда! Мы не в бирюльки играть с тобой приехали. После разделаешь воз.
- А кто мне за простой заплатит?
- Пушкин.
- Кто?
- Пушкин, был такой, "щедрый" человек.
К Чибисову подошел Березин и тихо, внушительно сказал:
- Ты брось пушки-то отливать. Так всю обедню испортишь. Разве не знаешь характер Богданова?
- Очень даже знаю, терпеть не могу его упрямства.
- А ты терпи, терпи. Ты начальник. Тебе по штату положены выдержка и самообладание. Если не можешь с людьми по-человечески разговаривать, так помалкивай.
И, обращаясь к Харитону, сказал примиряюще:
- Бригада пусть разделывает хлысты, а сам-то ты иди сюда, да побыстрее - проведем маленькое совещание.
Богданов нехотя подошел.
- Дело к тебе есть серьезное, - продолжал парторг. - Идем, посидим вон на бревнышке. - Взял Богданова под руку и повел к штабелю. Остальные последовали за ними.
- Садись, Харитон Клавдиевич! Закуривай, если куришь.
- Не курю и другим не советую.
Богданов достал из кармана беленькую таблетку и сунул в рот.
- Ты, Харитон Клавдиевич, распорядками в лесосеках недоволен, - начал Березин. - Ермаков лесу навалил - тебе его за месяц не разделать, а ты жалуешься на простои. От непорядка тут страдаешь ты, а строители где-нибудь на Каме, на Волге нелестно отзываются о лесорубах. Подумали мы, раскинули умом, как лучше выйти из этого положения. Находчивей всех нас оказался Сергей Ермаков, вот познакомьтесь с ним поближе, может, от одной краюхи питаться станете.
- Как это от одной?
- Слушай дальше. Ермаков предлагает организовать в лесу комплексную бригаду. В этой бригаде должно быть объединено четыре звена: вальщики, обрубщики, трелевщики и разделочная эстакада. Все работают сообща, весь заработок поступает в общий котел, начисляться он будет уже за готовую древесину, выложенную вот в эти штабеля. Ваше звено станет конечным, я бы сказал, главным. Чем больше сделаете вы, тем больше заработает вся бригада. Понятно?
- Выходит, мы будем уже не бригада, а только звено, а у нашего звена будут сидеть на шее нахлебники из других звеньев? Покорно благодарю за такое предложение! Ищите дураков в другом месте.
- Погоди, Харитон Клавдиевич! Какой ты ершистый. Никаких у тебя нахлебников не будет. Наоборот, все будут стараться работать на тебя, чтобы ты больше сделал. А заработок, какой они получают теперь особо за валку, раскряжевку и подвозку леса, он весь пойдет в общую кассу, а потом будет распределяться в зависимости от того, кто что делает. Подробно об этом расскажет вот этот конторский человек. У него все карты в руках.
- При общем-то котле вольготно станет лодырям, - нахмурился Богданов. - В бригаде будет до трех десятков человек, разве бригадир усмотрит за всеми?
- Ему и не нужно за всеми смотреть. Народ не из-под палки работает, сознательный. Ну, а если лодырь отыщется, так его никто по головке не погладит. В бригаде-то, как в реке, каждый камешек обкатается, станет гладеньким.
Сергей Ермаков, не сводивший глаз с Богданова, вклинился в разговор.
- Если смотреть на это дело, как Богданов, то мне в первую очередь от этой комплексной бригады надо отмахиваться. Мне куда выгоднее работать одному: только знай вали лес, назад не оглядываясь. Сколько свалил за день лесин, обмерил пеньки - и дело в шляпе, пошел домой. Но так работать мне совесть не позволяет.
- Постой, постой, Сережа! - перебил его Березин. - Богданов, давай сюда свою бригаду. Пускай кончают работу. Если ты не поймешь, чего парень хочет, так, может, члены твоей бригады поймут.
Не дожидаясь, пока Богданов даст команду, Фетис Федорович закричал:
- Шишигин, айда сюда, веди всех.
- У нас один хлыст остался, - отозвался Шишигин. - Сейчас разделаем и подойдем.
- Бросай, потом разделаете.
На штабеле вокруг гостей и Богданова расселись разметчики, откатчики, грузчики.
- Давай, Серега! - сказал Березин.
- Какой толк, товарищи, из того, что я выполняю по две-три нормы, а то и больше? - обратился Ермаков к лесорубам. - Ведь лес лежит в делянках, копится. И какая разница - на корню он стоит или на земле лежит? Надо, чтобы лес потоком, рекой шел от нас туда, где он нужен, где его ждут.
- Вот и расскажи, за счет чего у тебя лес потоком пойдет из делянки! - перебил его Богданов.
- Не торопите. Лучше послушайте, что я во сне сегодня видел. - Богданов сделал нетерпеливое движение, но Ермаков продолжал невозмутимо: - И вот, снится мне, выхожу я с утра на работу, - день подымается ясный, солнечный. Помощники мои, как обычно, уже начеку: кто с пилой, кто с топором, кто с упорной вилкой, - подготовились валить лес. А я им говорю: "Отставить валку! Давайте поможем сучкорубам очистить больше лесин, чтобы не стояли трелевщики". Ребята мои, вижу, недовольны - лица постные. Беру сам топор и начинаю сшибать сучья у сваленных деревьев. Остальные тоже берутся за топоры. Николай Гущин, мой помощник, бурчит: "Много мы на сучках-то заработаем? Ты, Сережка, превращаешь нас в ишаков…" А я ему: "Раз ты ничего не понял, что тебе разъяснили, значит, ты и есть настоящий осел долгоухий…" Он пыхтит, молчит, да делает. Зато с каким азартом начали работать сучкорубы (там большинство девчат), будто силы у них прибавилось и сноровки. Я одну лесину очищу, а они по две. Потом, слышу, запели, да так звонко, голосисто. Запел с ними и я, и товарищи мои. Потом подходит "Котик", люди кинулись на помощь чокеровщику. Не успел тракторист развернуть свою машину, а воз уже готов. Ребята и девчата снова обрубают сучки, снова заливаются соловьями. В обед иду к Богданову, а у него вся эстакада завалена лесом. Харитон Клавдиевич ворчит: мол, тесно работать…
- Твой-то бы сон в руку! - сказал Харитон.
Его поддержали остальные члены бригады:
- Так бы в самом деле было, не стояли бы. Некогда было б зубоскалить друг над другом.
Ермаков понял - не зря придумал сон.
- Вступайте в общую бригаду, оно так и будет, - заявил он. - Дело только за вами. Электропильщики, сучкорубы, трелевщики уже дали согласие.
- А бригадиром кто будет? - спросил Богданов.
- Он, Серега, - кивнул Березин на Ермакова.
- Вот и хорошо! - подымаясь, сказал Харитон. - Начинайте с богом, только без меня.
- Почему "без меня"? - удивился Сергей. - Я не настаиваю, бригадиром можно и другого назначить.
Богданов стоял на своем.
- Объединяйте три звена, а я поработаю самостоятельно. А дальше там - увижу, может, и я вступлю в бригаду вашу, если дело пойдет. На словах-то у вас гладко, а на деле - не знаю, как обернется.
За все это время ни слова не обронивший Чибисов сплюнул, выругался.
- Ему хоть кол на голове теши, а он все свое твердит… Ну не хочет, так чихать на него. Другого в звеньевые на эстакаде поставим. Кто из вас согласен занять место Богданова? - спросил он у рабочих.
Харитон обвел людей из своей бригады тяжелым взглядом. Все молчали.
- Я ведь, начальник, окончательно не отказался. Что ты на меня взъелся? Вы поработайте, а я посмотрю. Зачем раньше батьки лезти в пекло. Вы меня не словами, а делом агитируйте.
- А ты понимаешь, что портишь нам всю музыку? - горячился Чибисов. - Четыре звена - это комплекс. У нас и все расчеты сделаны на замкнутый цикл работы. Люди ночами сидели, готовили материалы для перевода заготовки леса на новый метод. Выгода от него явная. А ты нам путаешь все карты.
- Ничего я не путаю. Какая разница - три звена или четыре?
- Разница большая. При четырех звеньях мы имеем экономию во времени и в деньгах, у нас отпадает учет работы вальщиков, сучкорубов, трелевщиков. Нам не надо будет тут держать учетчиков, оформлять наряд, переводить бумагу… Весь учет выполненной работы производится только здесь, на эстакаде. Тебе ведь Березин сказал, что эстакада - главное звено. А ты этого понять не хочешь! Или прикидываешься… простачком?
Он хотел сказать "дурачком", но, встретившись со взглядом парторга, воздержался. Вспомнил, как на собрании партийной группы Березин мылил ему шею за то, что он отмахивался от Ермакова, что только замполит Зырянов помог парню продвинуть важное начинание.
Смягчаясь, Чибисов спросил у Харитона.
- Так как, Богданов, желаешь ты работать в комплексной бригаде или нам искать вместо тебя другого человека?
Богданов помялся, подумал, почесал бровь.
- Ладно, испробую. Я ведь не крепко привязан. Не пойдет дело - тогда прощайте!
- Пойдет, Харитон Клавдиевич, пойдет! - сказал Березин, похлопывая Богданова по плечу.
30
Вечером, когда в Чарусе зажглись огни, к леспромхозовскому клубу стали съезжаться начальники участков, мастера, передовики производства, парторги и профорги. Совещание хозяйственного актива созывалось на семь часов, но кое-кто приехал раньше, чтобы в отделах конторы леспромхоза разрешить наболевшие вопросы. Перед длинным, ярко освещенным бараком стояло несколько автомашин и до десятка лошадей, запряженных в кошёвки.
Начальник участка из Мохового Степан Кузьмич Ошурков приехал на паре добрых гнедых коней. Зарывшись с головой в тулуп с огромным воротником из целой овчины, он всю дорогу спал, а лошадьми правил сидевший на облучке вместо кучера лесоруб Хрисанфов. Подъехав на дымящихся лошадях к конторе, Хрисанфов привязал их к загородке и подошел к Ошуркову.
- Степан Кузьмич, приехали! - сказал Хрисанфов, теребя за плечо начальника.
Но Ошурков даже не шелохнулся.
- Степан Кузьмич! Степан Кузьмич! "Эк развезло его! - подумал Хрисанфов, встряхивая за воротник тяжелый тулуп. - И выпил-то вроде немного на дорогу, всего чекушку, а из сознания вышибло. Наверно, на старое заложил начальник, на похмелье?"