Каблуки затарахтели по мостовой, прохожий перебегал улицу.
Александр Евлампиевич увидел молодое лицо с худым крючковатым носом.
- Почему же вы сидите, если вас ограбили! Что за странный человек!
- Мне трудно встать. Я… очень испугался, - сконфуженно пролепетал физиолог.
Прохожий помог профессору подняться и стоял перед ним, ярко улыбаясь.
Молодой месяц светил ему в лицо, и от этого у него не было глаз, ибо они заменялись круглыми стеклами очков, горевшими таинственным лунным пламенем.
- Благодарю вас, молодой товарищ! - Профессор схватил руку своего избавителя и затряс ее изо всех сил. - Вы спасли меня от смерти! Кто вы?
Прохожий помолчал и ответил медленно, как будто откалывая ледяшки слогов:
- Меня зовут Гектор фон Целиес; я ученый, недавно приехал в Россию. Но не в этом дело, профессор. Не говорите ночью громко о смерти. Она ходит здесь вблизи и ждет неосторожного зова.
Профессор испуганно оглянулся. Тон ночного собеседника показался ему страшным. И профессор сказал:
- Вы правы, не нужно о смерти! Я бесконечно признателен вам и был бы еще признательнее, если бы вы простерли свою любезность до того, чтобы помочь мне дойти до дома. Вон там в следующем квартале.
- О, с удовольствием! Хоть сквозь весь город! Сквозь весь мир!
Профессор достал платок и обтер руки. Он хотел уже двинуться в путь, как почувствовал, что ему холодит лысину. Он дотронулся до головы и обнаружил отсутствие картуза. Думая, что уронил его при падении, он нагнулся.
- Что вы ищете? - спросил спутник.
- Я уронил картуз. Что-то не видно. У вас зорче глаза, молодой друг, посмотрите вы.
Молодой человек прошел несколько шагов туда и обратно странно танцующей походкой и ответил:
- Нет!.. И я не вижу. Не вижу даже астральным зрением.
- Должно быть, эти негодяи утащили его. Ну и слава богу.
- Много они у вас ограбили? - полюбопытствовал избавитель.
- Вот то-то и странно, что ничего… Они только дали мне две пощечины и бежали. Приходится констатировать, что я отделался только картузом.
- Странные грабители, - задумчиво сказал Целиес. - Вы никого не можете подозревать?
- Нет… Никого.
- Может быть, это какая-нибудь месть?.. Может быть, романическая история?
Профессор протестующе поднял руки.
- Юный друг, постыдитесь! В моем возрасте романическая история!
Молодой человек сконфузился.
- Дело в том, - начал профессор, шагая под руку с компаньоном, - что со мной за последнее время произошел ряд самых фантастических приключений, вовсе не соответствующих ни моему возрасту, ни общественному положению.
- А именно?
Профессор прокашлялся и начал повествование. Они дошли до ворот профессорской квартиры, и Александр Евлампиевич, облокотись о выступ стены, подробно и красочно изложил все изумительные события, обрушившиеся на его жизнь.
Молодой человек стоял перед ним, поблескивая лунными зрачками, перепрыгивая с ноги на ногу, и казался волшебной птицей, готовящейся взлететь.
- А вы пробовали обращаться за содействием к властям? - спросил он, когда профессор кончил рассказ.
- Ах, знаете, я попробовал в уголовный розыск, ничего не вышло.
- О нет, профессор! Случившееся с вами указывает на роковое вмешательство неведомых сил в вашу судьбу. Я вижу, что это совершенно загадочная и грозная история. Я бы советовал вам немедленно обратиться к прокурору.
- Мне неловко беспокоить прокурора по таким пустякам. Он может подумать, что я с ума сошел.
- Впрочем, может быть, даже прокурор не поможет. В этом видна рука таинственных сил. Мне представляется в этом что-то политическое.
Лунные глаза молодого человека запылали ярче, он явно увлекался ходом своей мысли.
- Вы думаете? - спросил потрясенный таким предположением профессор.
- Уверен! Сегодня в ваш карман попали часы, завтра могут подложить адскую машину. Сегодня с вас сняли картуз, завтра могут отрезать и подставку для картуза. - Фон Целиес оглянулся и понизил голос до шепота: - Скажите, профессор, вы материалист или идеалист?
- Я! Я как представитель точной науки… конечно, у меня материалистическое мироощущение.
Ночной собеседник подпрыгнул и ухватил профессора за плечо.
- Вот! Я так и думал. Вам могут мстить за это. Вы знаете - существует секта мстителей за унижение верховных сил природы, за господина вселенной.
Профессор вздрогнул и нервно задергал звонок дворнику.
- Еще раз спасибо, дорогой, - сказал он, прощаясь, - я и не думал, что это может быть так серьезно. Я обязательно сделаю, как вы сказали. Прощайте! Заходите, если не скучно, навестить старика!
- Спасибо, профессор. Очень рад знакомству. Желаю вам спокойной ночи и здоровья, - ответил спутник и весело защелкал каблуками, продолжая свой путь.
Профессор, входя в калитку, оглянулся, чтобы взглянуть на уходящего, и чуть не упал от ужаса. Он ясно слышал щелканье каблуков совсем рядом, но нигде на улице не было ни малейшего признака человеческой фигуры.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
С этой главы автор решает играть в открытую. В ней он наконец развяжется с проклятым картузом, или, вернее, достанет такого человека, который доведет дело до развязки.
Во всяком случае, автор намерен честно выполнить взятые на себя обязательства, ибо совесть у него есть и он понимает, что нельзя получать гонорар так, за здорово живешь.
Профессор проспал ночь ни хорошо, ни плохо, а так себе. Он не сказал ни слова жене о ночном происшествии, чтобы не расстраивать верную подругу, и, напившись чаю с молоком и скушав одну подковку с маслом, отправился к губернскому прокурору.
Прокурор, сравнительно еще молодой, с аккуратно подстриженными английскими червячками над верхней губой, в сером, отлично сшитом костюме, с такими же серыми острыми глазами, усадил профессора в глубокое кресло и, придвинув портсигар, спросил чрезвычайно любезно, чем он может быть полезен столь известному в республике ученому.
Александр Евлампиевич, скромно потупив взоры, изложил со свойственной ему логичностью и точностью потрясающие факты последнего месяца вплоть до пропажи знаменитого картуза.
- Я не знаю, кого подозревать, но мне кажется, что тут явный заговор против моего здоровья и жизни, возможно даже политического характера…
Прокурор слушал рассказ, дымя ароматными папиросами, в особенно примечательных местах остро вздергивая кверху русую бородку гвоздиком и постукивая пальцами по мраморной крышке пресс-папье. При последней фразе профессора он чуть приметно улыбнулся и поглядел в окно на вздувшуюся мутную Фонтанку.
Потом с глубоким, длительным наслаждением затянулся и выпустил с дымом:
- То, что вы были любезны изложить, уважаемый профессор, до такой степени любопытно и до такой степени неслыханно и фантастично в наше трезвое время, что я затрудняюсь высказаться по существу, хотя бы даже предположительно. С точки зрения действующего законодательства здесь имеется одно обстоятельство, которое позволяет смотреть на него, как на базу для начала судебного следствия…
Прокурор сделался прокурором совсем недавно и упивался юридическими терминами, подобно пятилетней республиканке, сосущей крафтовскую шоколадку.
- …Это имевшее место несомненное вооруженное нападение. Это есть то, что мы, юристы, называем corpus delicti… Но почему грабители утащили картуз? Что может быть особенно привлекательного для уличного бандита в картузе?
- Видите ли, - замямлил профессор, - картуз был действительно не совсем обыкновенный.
- А что же в нем такого особенного?
- Он имел… очень своеобразную форму вроде… берета, и потом у него был… бирюзового цвета козырек и такой же… помпон на верхушке, - еле выдавил профессор, чувствуя, что начищенный пол прокурорского кабинета расступается под его ногами.
Прокурор вздернул бородкой, пыхнул огромным клубом дыма, и профессору показалось, что вместе с дымом из прокурорского рта вылетел сноп искр.
Он даже отшатнулся, но сейчас же разглядел, что это просто пылинки, завертевшиеся в солнечных лучах, и успокоился.
- Если я правильно вас понял, профессор, - сказал прокурор, - это был действительно совсем необыкновенный картуз. Что же, простите за нескромность, побудило вас при вашем почтенном возрасте и общественном положении приобрести такой… ну такой из ряда выходящий головной убор?
Профессор превратился в спелый помидор. Он готов был провалиться и чувствовал себя, как школьник, пойманный учителем во время списывания задачи. Он ответил еле слышно.
- Я… это было… то есть меня… уговорили… Хозяин магазина… он уверил, что этот фасон очень… идет ко мне.
Если бы профессор смотрел не в пол, а в лицо прокурора, он при всей своей близорукости увидел бы, что бесстрастная прокурорская маска передернулась на мгновение судорогой сардонического смеха. Но прокурор успел соблюсти достоинство судебной власти и вытер предательскую улыбку с губ.
- Что же!.. Я не вижу в этом ничего особенного. У каждого из нас бывают необъяснимые иногда вкусы. Я знал одного человека, который мог есть чайную колбасу только тогда, когда она, поверите, начинала уже пахнуть, - сказал он учтиво, надеясь ободрить профессора, и добавил. - Во всяком случае, я не могу поздравить грабителя со слишком большой и выгодной добычей. Но все же это темное дело требует разъяснения, и я с вашего разрешения вызову сейчас же сюда начальника бригады уголовного розыска.
Профессор уныло повел рукой.
- Был я у них. Никакого толку. Во мне заподозрили вора и даже по альбомам сличали, не имел ли я приводов.
Прокурор разрешил себе наконец засмеяться:
- Ну, не беспокойтесь, профессор. В моем присутствии я могу гарантировать вас от таких выводов. Кроме того, вы говорили с простым дежурным агентом, а я вызову европейскую величину, изумительного специалиста высокой квалификации.
Прокурор снял телефонную трубку.
- Откуда? Угрозыск? Попросите мне Павла Михайловича… А, Павел Михайлович, здравствуйте. Не сможете ли вы приехать ко мне сию минуту? Да, да, в кабинет. Чрезвычайно любопытное дело. Да. Думаю, что вы очень заинтересуетесь, в вашем вкусе. Хорошо! Жду!.. Вы меня извините, - обратился он к профессору, - если я предложу вам пока посидеть вот здесь, а я приму остальных посетителей, - он указал профессору на диванчик в глубине кабинета, за круглым столом, - а чтобы вы не скучали, разрешите предложить вам любопытнейшую вещь, альбом редчайших случаев фотографической экспертизы. Могу вас уверить, что второго такого нигде нет.
Профессор поблагодарил и уселся в угол с альбомом.
Прокурор принимал посетителей. Александр Евлампиевич рассматривал альбом, изредка бросая косые взгляды в сторону прокурора. Тот сидел спиной к окну. Ослепительное весеннее солнце било в окно, заполняя кабинет дымным золотым туманом, и от этого моментами прокурор становился прозрачным, и сквозь него профессор явственно видел деревья Летнего сада и полированный красный порфир этрусской вазы на высоком цоколе. Голос прокурора вернул Благосветлова к действительности.
- Вот, профессор. Разрешите вам представить? Павел Михайлович Пресняков, наш лучший детектив.
Представленный был человеком очень высокого роста с гуттаперчево-гибкой сухой фигурой. Он сжал ладонь профессора длинными цепкими пальцами и, с размаху согнувшись, бросил свое легкое худощавое тело в кожаную ванну кресла.
- Вы позволите, - сказал прокурор, - если я сам изложу Павлу Михайловичу все известные мне обстоятельства, чтобы не утруждать вас вторичным пересказом, а вы поправите или дополните меня, если найдете нужным.
Пресняков сидел, утонув в кресле, скрестив руки на колене. В зубах у него ритмически качалась короткая прокуренная трубка. Темные вишневые глаза его казались апатичными и отсутствующими, но в самой глубине зрачков таилось настороженное внимание. Время от времени он поднимал руку и выколачивал пепел из трубки.
- Вы имеете что-нибудь добавить к рассказу прокурора? - спросил он, подавшись резиновым броском вперед.
- Нет… все как будто точно и полно.
В глазах Преснякова не осталось апатии. Они переливались зоркими лиловатыми огоньками.
- Один вопрос! Где вы купили ваш картуз?
- Я не помню, к сожалению, фамилии хозяина магазина. Но он в Апраксином рынке, напротив желтого дома с колоннами. Еще в окне огромная фуражка с малиновым околышем.
- Благодарю вас! Достаточно! Ну, я еду! - Пресняков поднялся и набил трубку новой порцией крепчайшего табаку.
- Ну, что вы можете сказать, Павел Михайлович? - заинтересовался прокурор.
- Хм… Пока ничего!
- А когда же?
- Завтра… Кстати, профессор, как мне можно достать вас, если вы понадобитесь для развязки?
Профессор дал номера телефонов лаборатории и квартиры.
- Чудесно. Думаю, я поставлю вас в известность о благополучном разрешении.
Пресняков простился и вышел. Профессор с невольным страхом посмотрел ему вслед.
- Неужели он знает?
- Ого!.. Я говорю вам - это исключительный человек, если он обещал, значит, дело в шляпе… или, вернее, в картузе, - позволил сыронизировать прокурор.
- Я очень вам благодарен. Может быть, наконец эта глупая история прекратится. Позвольте выразить вам мою глубокую благодарность.
- Не стоит, профессор! Моя обязанность охранять права и жизнь граждан. Очень счастлив, что мог увидеть вас у себя, хотя и по неприятному делу.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Привязанная за лапки к растопыренным металлическим держателям рыжая собачонка в панической дрожи скосила круглый прозрачно-коричневый глаз на блеск ланцета в руке профессора.
Познающие физиологию студенты любопытно вытянули шеи.
Профессор взмахнул рукой и коснулся ланцетом голого собачьего живота, который судорожно вобрался под прикосновением стали. Собачонка тонко и жалко завизжала.
Но собачий срок еще не истек на часах судьбы, и ей было определено получить незначительную, но существенную отсрочку.
За спинами студентов неожиданно прогудел пивной голос Пимена:
- Алехсан Лампович, вас к телехону требовают.
Профессор положил ланцет и прошел к аппарату.
Студенты смотрели на него с не меньшим любопытством, чем минуту назад на собачонку, ибо на их глазах всегда хладнокровный профессор побежал к телефону почти курцгалопом, споткнулся, покраснел, беря трубку, и вообще имел жалко растерянный вид.
В тишине они услыхали, как Александр Евлампиевич, волнуясь и глотая слова, обещал кому-то сейчас же приехать, потом бросил трубку, объявил, что занятия сегодня откладываются, и, скинув на ходу халат, побежал в кабинет.
- Что это с ним? - спросил один из студентов.
- Дело швах. Должно быть, втрескался старикан. Видали, как волновался. Сейчас, говорит, вмиг приеду. Наверно, задала жару баба.
Но пока молодые неофиты физиологии делали столь легкомысленные предположения, профессор, нахлобучив на голову старую шляпу, бежал вниз по лестнице и у подъезда, в первый раз от начала новой эры, нанял извозчика.
В угрозыске, в кабинете начальника бригады, увешанном изящными фотографиями трупов и тому подобными невинными экспонатами угрозыскной профессии, Александра Евлампиевича ожидал Пресняков.
Сегодня он был еще более резиновый, чем вчера, и, пожимая руку профессору, складывался и раскладывался со стремительной гибкостью и быстротой.
- Добро пожаловать… Хм… Вы быстро. Видите ли, не сердитесь на меня, профессор, хм… но мне хочется показать, хм… вам прелюбопытные вещи, о каких вы, хм… и не подозреваете. Впрочем, с вами так много случилось необыкновенного за этот месяц, что вы, пожалуй, не удивитесь.
- А что же именно вы хотите показать?
- Экспонаты музея Гран-Гиньоль, Джеков-потрошителей и тому подобное - трагифарс с переодеванием. Феерическая постановка. Но прежде я попрошу вас выйти на минутку сюда.
Он отдернул портьеру на двери, ведшей в соседнюю комнату.
- Минуты через две я вас вызову обратно.
Дверь захлопнулась. Профессор очутился в небольшом помещении, на стенах которого висели плоские витрины с фотографиями. Между ними фестонами и связками разместились фомки, отмычки, клещи, ломики, ключи, отвертки, паяльные трубки, напильники, ножи. Они сплетались в узоры, славили человечью ловкость.
В витрине, напротив двери висел снимок отрезанной головы. Профессор поглядел мельком, и вдруг голова подмигнула ему бесцветным глазом.
Он попятился к двери, и, к счастью, на пороге появился Пресняков с возгласом:
- Прошу, профессор.
Профессор бочком пролез в кабинет.
Там он сделал два шага и вдруг обомлел. Так обомлел, что коленки у него захолодели, под ложечкой засосало и кожа на спине пошла пупырышками.
В находившихся перед ним углах кабинета, - это он видел с непререкаемой ясностью, потому что на носу его криво, как баба на лошади, сидело заранее насаженное пенсне, - стояли две безмолвные фигуры. По неподвижности их можно было принять за восковые манекены, и эта неподвижность была невыносимо страшна. Но самое страшное было не в этих фигурах, а в том, что у обоих на головах красовались картузы, являвшие собой полную, абсолютную копию злосчастного профессорского картуза.
Профессор в испуге отпрянул назад и, ища защиты, оглянулся на Преснякова, но каково же было его изумление, когда и в двух других углах кабинета в глаза ему бросились треклятые картузы на манекенах. Между ними он увидал мимолетно хохочущее лицо Преснякова, и это было последним ясным зрительным впечатлением бедного физиолога, так как пенсне от волнения немедля сорвалось с положенного места.
- Вы ничего не понимаете, профессор? - как сквозь пленку бреда услыхал он пресняковский вопрос.
Александр Евлампиевич пролепетал что-то совсем несуразное, ослабевшие ноги его подогнулись, и он мешком сел на молниеносно подставленный Пресняковым стул.
Пришел он в себя потому, что в рот ему лилась вода, резко пахнущая валерьянкой, и в уши бился пресняковский голос:
- Ах, пожалуйста, простите, профессор. Какой я осел. Я не рассчитал, что эта маленькая комедийка может так расстроить вас. Я, признаться, страдаю некоторой манией театральных эффектов и до розыска долгое время служил в пантомимной труппе. Допейте, допейте до дна и будьте совершенно спокойны. Эй вы, артисты, марш!
Неподвижные манекены двинулись из углов и пошли к дверям гуськом. Профессор даже зажмурился, чтобы не видеть их. Пресняков крикнул кому-то:
- Мазанов! Уберите их в камеру. Давайте сюда шляпника!
Так как профессор сидел спиной к дверям, он не видел вошедшего, и только слух его ловил разговор.
- Станьте тут. Так вы ничего не знаете о картузе, проданном вами профессору Благосветлову?
Срывающийся голос хрипло пролаял:
- Не знаю, товарищ гражданин начальник! Невиновен я, как хотите!
- Не знаете? А этого гражданина вы знаете?
Пресняков ухватил кого-то за руку и подтащил его вплотную к стулу профессора. Профессор снова оседлал нос стеклами и увидел перекошенное удивлением и страхом бабье лицо, похожее на ломоть тыквы. Он узнал владельца шляпной лавки.
Шляпник растерянно моргнул глазами и сразу плюхнулся на колени.