* * *
Вдвоем с каюром Михаилом Слепцовым мы едем на лошадях верхами по зимней дороге, проложенной по руслу реки. Дорога "раскисла", и машины по ней уже не ходят.
В полдень подъезжаем к двум низким таежным баракам. Около них лежат кипы сена, мешки с овсом и мукой, ящики.
Из одного барака выбегает худощавый, еще бодрый старик в рубахе, с непокрытой головой, обутый в грязные стоптанные валенки. Прикрыв рукой глаза от солнца, он долго всматривается в меня. Его редкие седые волосы венчиком окружают лысину, половина левого уха у старика отсечена, и гладкий шрам блестит на солнце.
- Здорово, Пятилетов! Что, не узнал? - соскакивая с лошади, здороваюсь я.
- Иннокентий Иванович! По голосу узнал!.. Цыц, окаянная! - прикрикивает он на маленькую лохматую собачонку, пронзительно лающую на нас. - Глаза стали плохие, из темноты на свет выскочу - совсем ничего не вижу.
Он суетливо привязывает лошадей.
- Ишь, уморились! Пусть немного постоят, обсохнут…
За чаем Пятилетов, соскучившийся в одиночестве, непрерывно говорит. Рассказывает о себе, о своих скитаниях по золотым приискам. Я с удовольствием слушаю наблюдательного, умного старика.
- Вот сторожу здесь грузы, автозимником по реке их забросили, а по разведочным участкам развезти не успели. Ишь какая весна нонешный год ранняя! Придется теперь летом грузы на лошадях по тайге, как в старое время, развозить.
- Еще бы! Помните, Иннокентий Иванович, как в тридцатом году мы с Нагиева на ключ Дорожников на лошадях да олешках по тайге ползли, смех сказать, почти целый месяц! А теперь - сел на автомашину и по трассе день-два и на тысячу километров с Магадана в тайгу подался! А самолетом несколько часов по воздуху - и ты в любой точке. Вот нашу экспедицию на Индигирку перекинули - момент! Два летных часа - и оказались за сотни километров в глухой тайге со всем бутором и продуктами, на месте работ. Даже клопов и тараканов с собой в тайгу привезли! - смеется старик. - Прямо на реку садились. Зато летний сезон не упустили, на целый год скорее богатства открыли… Ну а где дорог нет, а продуктов завозить много надо, трактор олешек заменил. Прет, сердешный, по тайге без пути и дороги, десять тонн тащит на санях. Это тебе не оленья нарта с десятью пудами груза!
- Да, - говорю я, - великая сила - машина.
- Теперь идешь по разрезу на прииске и людей совсем не видишь. Всё машины работают. Порода сама по ленточным транспортерам ползет на промывочные приборы. Сейчас смешно вспомнить, как механизацию на прииски вводили в восемнадцатом году. Помните, Иннокентий Иванович, как мы локомобиль всей артелью на своих горбах сорок километров вручную целый месяц волокли? А сейчас это плевое дело. Загрузил на тяжеловоз или трактор и вези его за сотни километров, куда хочешь. Да что там локомобиль, экскаваторы целиком на машинах везут. Этой весной на устье Неры два катера и баржи к ним, железные сварные, на машинах привезли. Почитай, за тысячу километров. Все арки на трассе посшибали сверхгабаритным грузом… До революции какая-нибудь золотопромышленная компания россыпь десятки лет отрабатывала. Вот, к примеру, прииск "Стрелочный" Верхне-Амурская компания тридцать лет отмывала. Хочется ей побольше дивидендов получить, скорее золото достать, а не тут-то было: далеко на кайле да лопате, тачке да таратайке не уедешь…
- Сильный и умный стал советский человек, - резюмирует Пятилетов, - научился он открывать все богатства в тайге и быстро их добывать машинами… Жаль, года мои ушли, семидесятый пошел. А то показал бы я молодежи, как не на хозяина, а на себя нужно работать. Прошел бы с разведкой всю тайгу и тундру до самого Ледовитого океана…
Старик выпивает последний глоток чаю и большой, с утолщенными суставами пальцев и вздутыми синими венами, рукой ставит пустую кружку на стол.
- Ну, я совсем заболтался! Наверно, наши зайчики давно уже готовы.
По зимовью распространяется вкусный запах тушеной зайчатины.
* * *
Побывав еще на нескольких разведочных участках Оймяконского района, мы наконец после болотистой, залитой весенней водой дороги, попадаем на сухую трассу. Лошади, почувствовав твердую почву, шагают быстро, иногда без понукания переходя на рысь. Под копытами коней вьются облачка пыли. Стоит солнечный жаркий день. Снега уже не видно. Пахнет дымом - где-то выжигают прошлогоднюю траву. На черных обгорелых кочках щеткой Пробивается яркая зелень. Комаров еще нет. Теплый воздух, дрожа и переливаясь, поднимается от нагретой земли. Далеко на горизонте, в мареве - белые цепи гор. Изредка, со свистом рассекая воздух, проносятся стайки чирков. Деревья стоят еще голые, буровато-зеленые. Но пройдет день-два, и они покроются ярким легким кружевом зелени.
- Слушайте! Жаворонки поют! Ну, совсем как где-нибудь под Москвой. Ишь, как заливаются! А простор-то какой! - восхищается мой случайный попутчик москвич Поляков, следя глазами за мелькающими в голубом, прозрачном небе точкам. И это на Оймяконском плоскогорье, которое на всех географических картах обозначено, как полюс холода!
Впереди виднеется ряд длинных построек. Возле них пасется скот. Это молочная ферма лучшего Оймяконского колхоза "Большевик".
Пока Поляков привязывает лошадей, я вхожу в помещение. Меня встречает заведующая фермой. Она в белоснежном халате. В большой чистой комнате на столах поблескивают сепараторы, стоят бидоны с парным молоком и сливками. Образцовый порядок и чистота радуют глаз.
- Мария Николаевна Березкина, - заведующая пожимает мне руку и пристально всматривается в мое лицо. - Да это вы, Иннокентий Иванович! Не забыли еще?
- Ну, как забыть?
Однако между девушкой, угощавшей меня когда-то молоком на берегу Неры, и сегодняшней Марией Николаевной такое отдаленное сходство, что я с удивлением спрашиваю себя: да неужели это та самая Маша?
А она с гордостью показывает мне молочную ферму и приглашает нас с Поляковым в гости. Входим в опрятный домик. За чаем муж Веры Николаевны якут Дмитрий Березкин, со значком охотника-отличника на груди, рассказывает, как он недавно ездил на курорт в Ялту.
- В Москве ой как много людей! Все равно, как у нас в тайге комаров. По-якутски никто слова не скажет. Спасибо, человек со мной был - по-якутски и по-русски говорил. За руку меня по улицам водил. Боялся я заблудиться. Это ведь не тайга. В тайге всегда дорогу найдешь.
- Ну, а как на курорте?
- Продуктов много, работы нет. Жирный стал. Тепло-тепло! Воды в море много, а пить нельзя. Я тоже в море лазил. Но все равно по тайге, беда, соскучился. В тайге хорошо…
* * *
К вечеру подъезжаем к переправе через реку Индигирку. Она уже очистилась от льда, затопила прибрежные тальники и стремительно несет свои мутные весенние воды. Мурашки пробегают по спине, когда я представляю себя на лошади среди этого мощного потока.
- Пожалуй, вброд на другой берег не переедешь, - вслух рассуждаю я. - Придется До утра подождать. За ночь вода спадет. А пока переночуем у дорожников.
Рано утром мы опять у переправы. Под ногами лошадей похрустывает тонкий ледок, затянувший за ночь лужи на дороге. Утренний воздух свеж и прохладен. Вода действительно спала. Хорошо виден широкий перекат, по которому нам предстоит переправиться на противоположный берег.
Лошади, пофыркивая, неохотно идут в воду. Предусмотрительно вынимаю ноги из стремян.
Наши лошадки-якутки осторожно выбирают брод. Я еду первым, стараясь держать голову лошади повыше и направлять ее наискось против течения, чтобы меньше сносило. Вода сначала по брюхо лошади, потом выше. Я поднимаю ноги, но все же начинаю черпать голенищами воду. Мы пересекаем основную струю реки. Лошадь судорожно цепляется ногами за галечное дно, борется с напором воды. Какую-то долю минуты чувствую, что ее сейчас собьет. Напряженно слежу, чтобы не упустить этот момент и вовремя спрыгнуть с седла. Лошадь торопливо перебирает ногами, крепче ступает на дно. Напор воды слабеет, мы пересекли основное течение. На душе легче. Наконец, мокрые, мы выбираемся на берег.
Соскакиваем, снимаем сапоги, выливаем воду, переобуваемся и, сев в седла, гоним лошадей рысью, чтобы согреть их.
Подъезжаем к поселку Оймякон - административному центру огромного таежного района. На высоком сухом месте вдоль реки стоят ряды новых добротных домов. Прямые улицы, электрические фонари. Проезжаем мимо большого здания школы, нового клуба, столовой, больницы, магазина, фактории. Видим много строящихся зданий: растет районный центр.
- Где райисполком? Где Неустроева найти? - спрашиваю я старика якута.
- Дом райисполкома вот здесь достраивается. А пока исполком помещается в бывшей церкви. Вон там! - показывает он на темное массивное здание, построенное из крупных лиственничных бревен.
Высокое помещение церкви разгорожено на ряд комнат. Проходим в кабинет председателя. Это бывший алтарь.
- Здорово, Иннокентий Иванович. Слышал, что ты по разведкам разъезжаешь. Думаю, обязательно заедешь к старому знакомому. Проходи, садись, - радушно приглашает Неустроев, молодой, среднего роста якут со свежим загорелым лицом, Одетый в пиджак и сорочку с галстуком, обутый в легкие летние торбаса.
- Есть у меня к вам претензии, - сразу начинает Неустроев. - Падеж большой среди арендуемых вами у колхозов лошадей и оленей. Это снижает прирост поголовья по району. За перевозки и аренду транспорта разведчики неаккуратно расплачиваются. Правда, управление ваше помогает нам строиться, шефствует над колхозами…
- Приеду в управление, наведем порядок, - заверяю я.
По дороге домой Неустроев показывает на высокое темное здание.
- А вот наша библиотека, раньше тут часовня была. Старики рассказывают - ее местный купец Кривошапкин построил на деньги, украденные им у экспедиции Черского. Он содрал с него за транспорт втридорога, часть этих денег истратил на часовню и получил от царского правительства медаль "за усердие".
Входим в библиотеку. Нас встречает молоденькая якутка с комсомольским значком на блузке.
На полках вдоль, стен до самого потолка - книги на русском и якутском языках. На столах - подшивки местных и центральных газет и журналов. В библиотеке светло, уютно и чисто. Глаза разбегаются по разложенным на столах газетам и журналам. Меня охватывает страстное желание сесть за стол и, не отрываясь, читать и читать.
- Можете вы организовать библиотеки-передвижки для наших разведчиков? - спрашиваю я заведующую.
- Мы это начинаем. А вообще ваши разведчики - частые гости в библиотеке. Заходите вечером, договоримся подробно.
* * *
Вернувшись из Оймякона в управление, я с семьей уезжаю в отпуск - на "материк".
VIII. Преображенный край
Облечен доверием народа. Всюду - новое, всюду - перемены. Нужно изменить районирование. Геологи работают не так, как прежде. Люди учатся, люди растут…
Трудящиеся Теньки избрали меня в декабре 1947 года депутатом Средниканского районного Совета. Я - член исполкома.
Езжу по району, встречаюсь с избирателями. Посещаю прииски, рудники, автобазы, электростанции, районы разведок. Везде производственный подъем. Перевыполняются социалистические обязательства. Всюду идет борьба за повышение производительности труда, за выполнение планов. Отчетливо вижу, ощущаю: наступает новый этап освоения Северо-Восточного края.
С такими мыслями ехал я на сессию Средниканского райисполкома. До Ягодного меня подбросил на своей "Победе" начальник политотдела нашего управления.
С хорошим, радостным чувством проехал я тогда по краю, ставшему мне родным. Я видел плоды многих лет работы трудового коллектива дальстроевцев и с удовлетворением думал о том, что не даром провел годы в тайге, что есть и мой вклад в большое, нужное для Родины дело…
Впоследствии мне не однажды случалось совершать такие объезды, и каждый раз я отмечал новое, чудесно преображающее суровый, некогда считавшийся бесплодным дальний Северо-Восток.
…"Победа" мчится, приглушенно урча мотором. Проезжаем памятный по многим путешествиям поселок Палатка. Теперь здесь огромные склады и бензобаки. Сюда из Магадана проведены узкоколейка и нефтепровод. Движется поток машин. Обгоняем медленно идущие тяжеловозы.
Переваливаем Яблоновый хребет. Вот и поселок с каменными двухэтажными домами, гаражами и складами. Сворачиваем с главной трассы на курорт Талая. Там ночуем в доме дирекции. Он отапливается водой из горячего источника. Принимаем с дороги ванну.
Северная здравница вся в снегах. Высится двухэтажное деревянное Здание центрального корпуса. Около источника - длинный ванный корпус. Курорт строится и расширяется.
- Попробуйте огурчиков и помидоров из наших теплиц, - угощает директор курорта. - Для отдыхающих у нас круглый год свежие овощи. Отопление бесплатное. Будем теплицы расширять, воды хватит.
Утром опять мелькают за стеклами кабины благоустроенные поселки. В Ларюковой заезжаем к топографам. Здесь у них своя картографическая фабрика.
Отъехав несколько километров, посещаем Оротуканский завод горнообогатительного оборудования. Надо оформить заказы на ремонт нашей техники. Директор завода говорит:
- Мартеновский цех у нас построен в 1942 году. А сейчас мы всю Колыму обеспечиваем качественным стальным сложным, и крупнофасонным литьем, стальной болванкой. В прошлом году мартеновский цех превысил почти на 250 процентов свою проектную мощность. Поэтому были выполнены в срок важные заказы… А насчет ремонта тракторов, бульдозеров и буров обращайтесь в Спорненский автозавод.
Поселок Спорный - узловой транспортный пункт. Отсюда отходит от главной трассы ответвление на Утинские прииски и пароходную пристань на реке Колыме.
Спорный - уютный благоустроенный городок. Вдоль его улиц выстроились каменные двухэтажные дома со всеми удобствами, длинные цехи завода. Обедаем в уютной чистой большой столовой. С руководством авторемонтного завода быстро договариваемся о выполнении заказов.
Подъезжаем к мосту через Колыму. Колымчане его берегут. В небывалый осенний паводок тридцать девятого года воды разбушевавшейся Колымы почти достигли пролетов высокого моста. Он дрожал под напором стремительного потока. Шоферы поставили на мост большую колонну тяжело нагруженных автомашин, нагрузка на устои была усилена, и моет выстоял.
Мы ночуем в поселке Левый берег в специальном доме, построенном на случай приезда представителей дирекции. Обхожу обширные помещения этого пустующего здания, "выдержанного" в стиле ампир и думаю: "Излишество явное… Хорошо бы передать его Детскому туберкулезному диспансеру, в котором лечатся дети со всей Колымы, или центральной оздоровительной больнице. И диспансер и больница здесь же в поселке. Как депутат, обязательно внесу такое предложение в райисполкоме…"
В Ягодном - центре Северного горного управления - расстаюсь со своим попутчиком, который едет дальше, до Берелёха.
- Буду ждать на Левом берегу, - говорит он, прощаясь.
Покидаю Ягодный и на попутной машине еду на Мылгу. Проезжаем мимо работающих приисков. Вижу конусы промытой породы и заготовленные за зиму желтые отвалы золотоносных песков.
Вечером, приехав в райисполком, узнаю, что… сессия час тому назад закончилась. Опоздал!
Переночевав в школе-интернате, я с группой депутатов посещаю колхозные фермы. В теплицах делают навозные горшочки для рассады. Осматриваем свинарники, птичники.
- Оленье стадо показать не могу, в тайге пасется, - говорит председатель. - Да и большинство колхозников сейчас промышляют пушнину.
Местные жители давно уже покинули свои дымные юрты и все живут в новых домах с электрическим освещением, В магазине есть все для охотников и домохозяек. Колхозники живут зажиточно. Это чувствуется в каждом доме, куда мы заходим, Все одеты хорошо, по-городскому. Молодежь носит костюмы, платья, джемперы, приобретенные в магазине. Почти у всех наручные часы. В каждой квартире есть швейные машины, охотничьи ружья, радиолы, велосипеды, книжные полки с книгами на якутском и русском языках. И все, кого ни спросишь, учатся: кто в школе, кто на разных курсах, в кружках.
- Средства в местный бюджет поступают большие, не успеваем их даже осваивать, - замечает председатель и рассказывает депутатам о планах строительства на следующий год.
Вечером за мной приходит машина Тасканской ТЭЦ. Мы проезжаем мимо совхоза Эльген. На его обширных полях уже виднеются кучи вывезенного навоза. Поблескивают на солнце стекла огромных теплиц. Почти круглый год снабжает совхоз свежими овощами горняков Северного горного управления.
Алексей Сергеевич Карпов, старый колымский житель, главный инженер ТЭЦ, говорит:
- Электростанция работает на эльгенском угле. Его подвозят по шестидесяти километровой узкоколейке. Уголь приходится подсушивать на барабанах моей конструкции. С небольшой примесью аркагалинских углей он хорошо горит. Мы снабжаем горняков электроэнергией бесперебойно и в достаточном количестве.
Садимся обедать.
- Давай попробуем местную рябиновую настойку, - угощает меня хозяин. - Наш сосед, Тасканский пищевой комбинат, ее выпускает. В четырех цехах освоил производство экстрактов, витаминов, ягодного джема и вин, сушеных овощей, маринадов, эфиро-флотационного масла, карбида кальция. Все для горняков. Больше чем на 25 миллионов рублей продукции дает…
На банке голубичного джема я вижу дальстроевскую марку: "ДС" "Тасканский птицекомбинат".
Едем по левому берегу Колымы. С трудом узнаю я те места, где мы когда-то со Степаном Дураковым спасались от наводнения. На ручьях, опробованных еще нами с Наташей, уже давно работают прииски.
Возвращаюсь в поселок Левый берег и на "Победе", дождавшейся меня, благополучно добираюсь до Усть-Омчуга.
Депутатские обязанности на практике оказались своеобразными. Все жалобы избирателей и конфликты приходилось разрешать на месте, с политотделами и начальниками управлений, комендантами поселков и отделами кадров; фактически вся власть была в их руках. В поселках сельских Советов не было. Да и расстояния приходилось учитывать: Средниканский райисполком находился, например, от Теньки и Усть-Омчуга в восьмистах километрах…
Каждая поездка на сессию убеждала меня в том, что административное районирование в наших местах бесконечно отстало от жизни. Настоятельно требовалось организовать на промышленных объектах новые административные единицы, а центры старых районов перенести в рабочие поселки, возникшие в тайге, приблизить Советскую власть к трудящимся.
Предстояла большая организационная перестройка.