7
А в это время Токо лежал в летнем пологе с широко раскрытыми глазами и боялся закрывать их, чтобы снова не увидеть того страшного, что только что приснилось ему. А приснилось, будто он снова шел через тундровую равнину к озеру, он уже готовился увидеть красоту огромного зеркала воды, в котором отражалось все небо и берега, как вдруг вместо этого показалась трава, которая потом сменилась какими-то желтыми злаками. Пораженный Токо остановился на берегу, а трава, извиваясь, колышась под неслышным и нечувствовавшимся совсем ветром, змеилась под ногами, грозя захватить и утянуть его в зеленую пучину.
И вдруг в этой зеленой массе возникла уродливо рогатая коровья голова с мутными глазами. Она, однако, почему-то не мычала, а тявкала по-собачьи и все пыталась лизнуть Токо огромным красным языком.
Токо отступал назад, но ноги были опутаны зелеными петлями мамонтовой травы, а корова уже дышала теплым, пахнущим псиной дыханием и лизала лицо…
Вскрикнув, Токо проснулся.
Он лежал, по обыкновению высунув голову из полога и холодную половину яранги, и оленегонная лайка лизала его, водя шершавым, теплым языком по лицу, царапая веки и губы. Токо осторожно отстранил ее рукой и перевернулся на спину. В дымовое отверстие глядело серое ночное небо, едва отличаемое от темного окружения яранги. В хорошую погоду в это время уже можно увидеть звезды, порой краем наплывала даже луна, но сейчас о положении звезд и луны узнаешь только из календаря.
Токо и раньше доводилось переживать ночные ужасы. Это случалось не так уж и редко. Но те сны имели удивительную особенность быстро тускнеть, улетучиваться, терять выразительность. Они гасли, как обугленная бумага, которая только что пылала ярким пламенем, а этот сои, хотя уже и выцветал в памяти, все еще заставлял вздрагивать сердце.
Какое счастье, что всего этого нет!
Ну, а если все же такое случится? Если и впрямь пригонят сюда мощные бульдозеры, экскаваторы, самосвалы, выроют канал от зеленого берега озера к Большой реке, и вода побежит туда, обнажая дно, оставляя в тине и на гальке трепыхающихся рыб. Неужели все это от того, что есть большие любители коровьего молока?
Токо тоже любил молоко, но предпочитал сладкое, сгущенное. В него хорошо макать кусок белого хлеба и запивать крепким чаем. Если бы не бабушка, Токо питался только так, обходясь без мяса, консервов и макарон.
В интернате ему доводилось пробовать и свежее коровье молоко. Конечно, оно не шло ни в какое сравнение со сгущенным. Но взрослые утверждали: именно такое молоко обладает великолепными целебными свойствами и необходимо, особенно детям, растущему организму.
По почему нельзя оставить коров там, где им хорошо, где они могут пастись на настоящих зеленых лугах, на берегах спокойных полноводных рек, тихо и величаво текущих по великим русским полям, через густые леса? Такие пейзажи Токо запомнились по кино и телевизионным передачам. Зачем вытеснять коровами оленей?
Токо иногда приходила мысль, что вся эта затея с осушением озера какая-то чудовищная несправедливость, может быть, даже злой умысел недобросовестного человека. И он запомнил это имя - Савелий Мордиров. Даже оно звучало зловеще, тая в себе непредсказуемые беды.
И Токо испугался: как бы вдобавок к пережитому ужасу по приснился бы еще этот Савелий Мордиров. Он боялся заснуть, кренился изо всех сил, но все же сон взял свое, и уже под утро, когда начал светлеть круг над дымовым отверстием, мальчик погрузился в сладкий, без сновидений, сон.
Проснулся он в тишине.
Догорал костер. Из включенного приемника слышалась музыка. Токо улыбнулся матери и еще хриплым от сна голосом сказал:
- Доброе утро!
- Доброе утро, Токо! - Мама кивнула на приемник. - Слышишь?
Передавали репортаж об открытии в Москве Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Токо пожалел о том, что в яранге нет телевизора. В принципе можно ловить передачи из Анадыря, но в ближайшем магазине продавались только огромные цветные телевизоры, требующие стационарного электрического питания.
- А где отец? - спросил Токо.
- Давно ушел, - ответила мама, - и просил тебя не будить, чтобы ты как следует выспался.
От приснившегося оставалась лишь какая-то неясная горечь на самом донышке памяти. Она совсем исчезла, пока Токо торопливо завтракал, давясь горячим чаем и слегка подсохшими, испеченными еще вчера белыми лепешками.
Сначала он выполнил все, что ему полагалось делать по дому: принес воды из ручья, заполнив даже алюминиевый бак, нарубил небольшим, но хорошо отточенным топориком ивовые веточки для костра, проверил связь с центральной усадьбой совхоза и вызвал отца. Радиотелефон работал отлично, и голос отца, слегка искаженный, звучал так, словно тот был где-то рядом, за золеным бугром, у спуска к ручью.
- Выспался? - спросил отец.
- Выспался, - с некоторым недовольством ответил Токо. Он не любил, когда по радиотелефону велись не относящиеся к делу разговоры; и торопливо доложил: - В яранге все в порядке…
- Как экипаж? - перебил отец.
У Токо с отцом давно установилась игра; вроде бы яранга была космическим кораблем, а отец со стада говорил как бы из центра управления полетом. Это сегодня, а завтра они поменяются: стадо уже станет космическим кораблем, а яранга - центром управления.
- Экипаж чувствует себя хорошо, - сухо ответил Токо. Сегодня ему почему-то не хотелось играть. - Все системы работают нормально…
Уловив его настроение, отец попрощался:
- Ну, хорошо, до связи.
- До связи, папа, - Токо положил трубку.
Теперь он мог с чистой совестью заняться своими делами.
Прежде всего Токо отправился в свой заповедник - навестить утиные выводки. По дороге он срывал уже поспевшие ягоды морошки. Через несколько дней все вокруг будет красно.
Утки спокойно плавали. С юга дул слабый ветерок, но на мелководной поверхности рябились небольшие волны, и маленькие утята одолевали их с каким-то азартным упорством. Им, видно, нравилось плыть навстречу, пусть небольшой, но все же волне. Токо постоял на берегу, любуясь ими.
Совсем низко пролетели крачки, тревожно окликая мальчика.
Удаляясь от озерка к речке, Токо вдруг заметил свежий след вездехода и в изумлении остановился. Откуда он? Как же случилось, что не слышал его? След определенно вел к лагерю Кузьмы и Андрея.
Токо зашагал по сырой колее, по порушенным и вывороченным кочкам, оборванным вместе с листьями и корешками ягодам морошки.
На берегу стоял большой мощный вездеход. Его называли ГТТ.
Кузьма заметил мальчика и позвал:
- А вот и наш сосед! Шагай сюда, парень!
Глупо поворачивать и уходить, когда приглашают. Да и любопытно узнать, что за люди приехали на вездеходе.
Токо переправился через речку.
Гости допивали чай. Их было трое: вездеходчик, его можно было сразу узнать по рукам и замасленной одежде, и еще двое, которые резко отличались от остальных. И прежде всего своей одеждой. Куртки на них были со множеством молний, непромокаемые, легкие, но, видно, теплые. Пристегнутые капюшоны болтались за спинами. Голубые джинсы заправлены в невысокие яркие резиновые сапоги. Хотя эти двое были одеты почти одинаково, Токо сразу же узнал женщину. Она сидела у костра и поверх кружки с чаем глядела на приближающегося мальчика.
- Это наш сосед из стойбища, - представил Токо Кузьма.
- Мальчик из стойбища, - с улыбкой повторила женщина и, подавая руку Токо, заметила: - Прямо название книги из северной жизни. Меня зовут Наташей, а тебя?
- Токо, - ответил мальчик, - Анатолий Токо.
- Ну, будем знакомы, Толя, - произнес мужчина. Он был худощав, подтянут, в красивых очках с чуточку затемненными стеклами, - Меня зовут Савелий Мордиров.
Наверное, у Токо был такой растерянный вид, что не заметить этого было невозможно. Он широко раскрытыми глазами смотрел на улыбающегося человека, похожего на киноартиста из тех, что штурмуют высоты и одолевают большие расстояния, и никак не мог соединить то представление о Савелии Мордирове, которое у него уже сложилось. Тот в ого мыслях был каким-то чудовищем, человеком грубых и глыбистых очертаний, с большими руками, способными рыть землю, выкапывать кочки и выворачивать с корнями тундровые растения. Его облик в представлении Токо перекликался со сказочным великаном Пичвучиным, обладающим ненасытным аппетитом, съедавшим на завтрак по нескольку китов.
Ничего подобного, ничего даже сколько-нибудь зловещего не было во внешнем облике Мордирова, продолжавшего смотреть на мальчика дружелюбно и немного удивленно.
Он не протянул руку Токо, потому что она у него была занята кружкой с чаем, а в левой он держал бутерброд с красной икрой. Однако веселый кивок был полон искреннего расположения, и улыбка выражала доброту и неподдельный интерес.
- Так, значит, ты тут проводишь летние каникулы? - спросил Мордиров.
Токо молча кивнул.
- Ну, садись с нами пить чай! Ребята, дайте мальчику кружку.
Тундровый обычай повелевал не отказываться от угощения, и Токо пришлось сесть у накрытого клеенкой ящика.
Андрей наклонил носик висевшего над костром закопченного чайника, налил в кружку крепкого чаю и подал Токо.
- С молоком или сахаром? - спросила Наташа, пододвигая пачку рафинада и раскрытую байку сгущенки.
Токо забелил чай молоком и молча принялся пить.
- Вот интересно, - задумчиво произнес Мордиров, - в городе я предпочитаю кофе, а как попадаю в тундру, пью только чай. Почему это так?
- Атмосфера тут такая, - глубокомысленно заметил Кузьма. - Располагает к чаепитию.
- Нет, правда, в чем дело? - повторил вопрос Мордиров, уже ни к кому не обращаясь, как бы самому себе. Он повернулся к Токо: - Сделать тебе бутерброд с икрой? Хорошая икра, свежая, только что посолена. Вот уж этого нигде, ни в каком самом дорогом ресторане мира не найти!
- Нет, нет! - торопливо отозвался Токо. - Не хочу!
- Почему? - удивленно спросил Мордиров. Он, видно, никак не мог понять, как это можно отказаться от такой великолепной, редкой и вкусной вещи.
- Он икры не ест, - с едва скрытым презрением усмехнулся Андреи.
- Как не ест? - продолжал удивляться Мордиров.
- Да не может такого быть! - решительно произнесла Наташа, накладывая себе икру столовой ложкой.
- Просто не хочу, - тихо сказал Токо и хлебнул горячего чаю.
- Он вегетарианец, - добавил Андрей.
- Это правда? - Мордиров посмотрел на мальчика и улыбнулся. - Вы, конечно, шутите!
- Но вот смотрите - икру не ест, - продолжал Андрей. - Видеть не может, как ловят рыбу или стреляют уток…
- При чем тут вегетарианство? - Пожал плечами Мордиров, - Кстати, я тоже не люблю жадного бездумного рыболовства, бессмысленной стрельбы по всему, что летит… Тундра должна оставаться такой же прекрасной, какой она была испокон веков… Правда, Наташа?
Девушка благодарно посмотрела на Мордирова. Она улыбалась, и прилипшие к уголкам рта икринки были такого же кровавого цвета, как и ее губная помада.
- Просто мальчик любит родную тундру - и это хорошо, это надо только приветствовать!
Токо не верил своим ушам. Неужели это говорит Мордиров, тот самый человек, который проектирует уничтожение тундровых озер и предполагает засеять их мамонтовой травой?
Мордиров с девушкой закончили завтрак и отошли к вездеходу. Они о чем-то спорили, склонившись над развернутой на капоте картой, и Токо собрался уже уходить, как его окликнули:
- Подойди-ка сюда, мальчик!
Мордиров разгладил рукой карту и спросил:
- Узнаешь?
Токо кивнул. Карта с удивительной точностью изображала местность вокруг озера. Все, даже самые малые, самые крохотные речки были обозначены на ней, все озерца и бочажки, небольшие возвышения и холмы.
- Мы хотим проехать во-от сюда, - Мордиров ткнул по направлению к Большой реке, - Дорогу знаешь?
Токо, пожалуй, получше карты знал окрестные места. И дорога для вездехода к Большой реке была ему хорошо известна.
- Но мне надо предупредить дома.
- Мы проедем мимо вашего стойбища, - сказал Мордиров. - А через три часа вернемся обратно и доставим тебя в целости и сохранности.
Какой же мальчишка не согласится прокатиться ни вездеходе, даже но тем местам, которые исхожены вдоль и поперек собственными ногами? Да еще и на переднем сиденье, рядом с водителем!
Токо поднялся на вездеход и, чувствуя, как сжимается и сладко замирает сердце, показал рукой вперед: вот так.
Возле яранги на минуту остановились, и Токо торопливо сообщил матери, что едет к Большой реке.
- Хорошо, скажу отцу по радио, - обещала мама.
Токо бегом вернулся к вездеходу и занял свое штурманское место. Он мысленно назвал это место так, потому что с едва скрываемым удовольствием и гордостью показывал послушному водителю, куда поворачивать, как обходить каменные осыпи, остерегаться осклизлых, покоящихся на глине берегов, объезжать глубокие, с виду безобидные бочажки.
Примерно через час езды вдали показалось оленье стадо, Токо намеренно выбрал дорогу так, чтобы она прошла мимо. Правда, было небольшое опасение, что стадо успеет укочевать, но, к счастью, оно задержалось в распадке. Отчасти это объяснилось пасмурной и сырой породой, когда оленей не донимали гнус и оводы.
Предупрежденный женой, Папо стоял на пригорке и ждал приближающийся вездеход.
Токо показал водителю на отца и прокричал в ухо, сквозь грохот двигателя:
- Это мой отец!
Вездеход замер, и из глубины кузова послышался голос Мордирова:
- В чем дело?
- Оленеводы! - ответил водитель. - Толин отец.
Токо уже выбрался из своего глубокого сиденья, перепрыгнул через влажные, блестевшие от мокрой тундры траки. Висевший над кузовом брезент откинулся, и на землю выбрались Мордиров с Наташей. Они вместе с Токо подошли к Папо, и Мордиров громко и весело назвал себя, поразив оленевода не меньше, чем его сына.
- Мордиров? - переспросил Папо. - Тот самый?
- Извините, что вы имеете в виду? - несколько смущенно произнес Мордиров, - Вам знакомо мое имя?
- Знакомо, - многозначительно сказал Папо. - Куда направляетесь?
Вопрос был задан деловито и даже с подчеркнутой озабоченностью. Но Токо догадался, что отец поступил так, чтобы не затевать неприятного разговора.
- Да вот хотим проехать к Большой реке и в помощь взяли вашего сына, - ответил Мордиров, - Вы не возражаете?
- А чего возражать? - ответил Папо, - Токо уже взрослый, тундру знает отлично. Чем не проводник? Пусть едет.
- Ну вот и хорошо! - обрадовался Мордиров и повернулся к водителю. - Тогда в путь!
Токо и Папо обменялись взглядами, и мальчик побежал к вездеходу, чтобы занять в нем свое штурманское место.
8
Савелий Мордиров был родом из Ленинграда. Закончил там Горный институт и попросился в Магаданскую область. Ознакомившись на месте с геологическими и другими проблемами, он понял, что опоздал: на дальнем северо-востоке все самые знаменитые и громкие открытия уже были сделаны. Добывалось золото, вольфрам, олово, ртуть, уголь, завершались работы по предварительной разведке нефти и газа.
Много лет назад, пролетая на тихоходном и низколетящем самолете Ил-14 над Чукоткой, любуясь зеленой тундрой, испещренной блестящими, отражающими солнечный блеск полярного дня озерцами, Савелий Мордиров заметил, что некоторые зеленые острова как бы повторяют круглые очертания мелких водоемов. Сначала ему показалось, что это просто вымирающие, заросшие озера. Некоторые и были таковыми, как выяснилось при полевых исследованиях, но попадались и те, где на сухом дне росли такие прекрасные травы, что хоть сегодня посылай туда косарей или выпускай стадо коров. Вспомнились бесконечные жалобы хозяйственников на недостаток зеленых кормов для увеличивающегося на северо-востоке молочного стада. Горнякам по нормам, основанным на медицинских рекомендациях, для полноценного питания требовалось свежее коровье молоко, сметана, сливки, творог. Эти же продукты необходимы были и для детских садов и школ. В северные районы Колымы, на Чукотку завозилось огромное количество прессованного сена и концентрированных кормов. А зимой нередко случалось так, что сено доставляли на больших транспортных самолетах.
"Вот где решение всей кормовой проблемы Севера!" - подумалось Савелию тогда, при созерцании тундровых озер.
Однако идею, как и всякое новое дело, пришлось пробивать с трудом. Тем не менее Савелию Мордирову удалось привлечь на свою сторону руководство Магаданского комплексного научно-исследовательского института Академии паук. Эксперименты оказались не только убедительными, но и впечатляющими. Первым спустили озеро Александра в анадырской тундре, за ним - озеро Гагарье… На следующее лето урожай трав был такой, что пригородные хозяйства окружного центра смогли обеспечить свое коровье стадо местными кормами более чем наполовину.
Казалось, все хорошо, все прекрасно. Можно уже пожинать плоды крупного научного открытия, подкрепленного убедительными экспериментами. И расширять, расширять дело.
Но тут среди многоголосого хора одобрения и похвал стали пробиваться голоса скептиков. Они были и раньше, но пока, до поры до времени, Савелий и его сподвижники, которых год от году становилось все больше, не обращали на них внимания. Первый серьезный сигнал докатился до института из далекого чукотского стойбища, оказавшегося чуть ниже течения реки, куда спускали озеро Гагарье. Несколько дней по реке шла муть, ил, всяческая грязь и дохлая рыба. Зрелище было унылое и тревожное. Стойбище осталось без воды и рыбы.
А потом стали поговаривать, что скудеют оленьи, пастбища возле спущенных озер. Посыпались жалобы на самих мелиораторов, на загрязнение тундры мазутом, горючим, распахивание кочкарников гусеничным транспортом. Конечно, все это было и раньше, и Савелий Мордиров, защищая свое дело, приводил в пример деяния золотодобытчиков и нефтеразведчиков, превративших в самую настоящую пустыню иные тундровые районы.
На это озеро, которое-то и на карте обозначено лишь приблизительно, Савелий возлагал особые надежды. Оно должно стать эталонным в его большой монографии. И первую очередь должны быть проведены тщательные физико-географические исследовании самого водоема, окружающего микроклимата, сделаны гидрологические работы. Удалось получить деньги на солидную экспедицию, которая проведет здесь по меньшей мере два сезона.
Савелий сидел в вездеходе, плотно придвинувшись к Наташе, и кричал ей в ухо:
- Канал, который здесь пророют, будет оборудован шлюзами, чтобы в будущем можно было запустить воду в озеро…
- А какой смысл?
- По моим расчетам, через какое-то время вечная мерзлота начнет захватывать и осушенное дно. Так вот, чтобы этого не случилось, мы запустим обратно воду и защитим зеркало талой земли… В будущем, представляешь, Наташа, это можно будет проделывать время от времени, сохраняя пастбище!
Езда в вездеходе - трудное испытание для непривычного человека. Особенно по кочковатой тундре, когда то и дело приходится выезжать на каменистые осыпи, пересекать мелкие речки и ручейки. Каждый камень отзывается чувствительным ударом для пассажира в кузове, заставляя его хвататься за широкие матерчатые переплеты, поддерживающие брезентовую крышу кузова, за сиденье, борта, а то и находящегося рядом спутника.