Для Савелия такая езда была не в диковинку, а вот Наташа всерьез боялась откусить себе язык при очередном ударе и уже безо всякого стеснения цеплялась за начальника экспедиции, когда вездеход угрожающа кренился или принимался круто карабкаться по склону, скрежеща гусеницами по камням.
Наконец грохот стих; наступила такая блаженная тишина, что Наташа не выдержала и облегченно вздохнула:
- Как хорошо!
Они вышли из вездехода и увидели Большую реку. Она стремительно неслась, желтоватая под низким серым небом, могучая, полноводная, казавшаяся слегка вздутой отсюда, с высокого берега.
- Какая мощь! - не удержалась Наташа.
- Да, это великая сила, - молвил Савелий и заметил: - Жаль, что пропадает впустую… Ее бы запрячь в генераторы, дать ток приискам, поселкам, городам!
Наташа повернулась и немного иронически взглянула на своего начальника.
Савелий понял ее взгляд, но продолжал:
- Уже есть проект, да и опыт накоплен на строительстве Колымской ГЭС.
И вдруг Наташа произнесла слова, которых Савелий никак не ожидал от нее. Да и она сама, похоже, еще мгновение назад не думала об этом.
- Вам дай волю, так вы все впряжете, все спустите, перепашете!
Мордиров с удивлением посмотрел на спутницу:
- Кто - мы?
- Разве вас мало?
Савелии ответил не сразу. Но ответил всерьез, суховато:
- Да, нас немало. Может быть, это и хорошо.
Водитель с мальчиком спустились к реке по небольшой ложбинке, по руслу давно засохшего весеннего потока.
Поддерживая под локоть спутницу, Савелий направился к ним.
От реки веяло каким-то особенным, удивительно вкусным запахом. Не только самой воды, но еще чего-то другого, слегка дурманящего. Видимо, эта речная вода вобрала в себя живительную смесь, настой всего того, что растет на огромной территории ее бассейна.
- Знаете, Наташа, какая мысль мне пришла в голову? - заговорил Савелий.
- Слушаю…
- Но вы меня опять обвините в прагматизме…
- А что делать, раз вы такой и есть на самом деле? - улыбнулась Наташа.
Савелий сказал о своей догадке.
- Надо бы исследовать эту воду, выявить все свойства настоя… Понимаете, Наташа, может быть, многие наши городские болезни происходят от того, что мы слишком дезинфицируем воду, убиваем в ней все живое, что тысячелетиями служило на пользу человеку…
- Мы это делаем не только с водой, - задумчиво заметила Наташа.
- Ну вот, - обиженно протянул Савелий. - Я ведь говорю серьезно.
- Я тоже.
- Смотрите, рыба идет! - водитель вездехода отвлек их от спора, - Глядите, сколько ее!
Только теперь, присмотревшись, они увидели сотни, быть может, тысячи плавников, смешивающихся с рябью быстротекущей воды. Косяки шли один за другим, плотно, дружно и безмолвие.
- Какая сила! - восхищенно воскликнул Савелий, вставая рядом с Токо. - Вот это жизнь! Нравится тебе?
Токо кивнул, оглянулся на Мордирова и вдруг сказал:
- А вы, оказывается, совсем не страшный!
Мордиров удивленно воззрился на мальчика:
- А почему, собственно говоря, я должен быть страшным?
Токо смутился. Он уже жалел о невольно вырвавшихся словах.
- Ну, вот говорят… что вы хотите свести наше озеро, - тихо произнес Токо.
Мордиров смотрел на мальчика внимательно, пристально, слегка прищурив серые, опушенные светлыми ресницами глаза. Токо вспомнил, что у коров почти такие же светлые ресницы, не загибающиеся кверху, а свисающие вниз, как у этого в общем-то даже красивого человека. Но, как это бывает в человеческой наружности, одна маленькая, даже на первый взгляд незаметная деталька перечеркивала все остальное. И даже голос Мордирова после этого показался Токо неприятным.
- Ты хоть и мал, но должен понимать, что человек - это повелитель природы, - наставительно сказал Мордиров и повернулся к своей спутнице.
Наташа искоса глянула на мальчика, и Токо вдруг понял, что она прекрасно видит коровьи ресницы Мордирова, слышит его металлический скрежещущий голос и тяжелые, как неочищенные от прилипшей глины и грязной земли, слова.
Да, Савелий был совсем не страшный, он был иной, к Токо не мог найти определения этому человеческому типу, еще не встречавшемуся на его таком коротком жизненном пути.
- Почему вы думаете, что он еще мал? - спросила Наташа, и в ее голосе мальчик уловил нотку дерзости.
- Мал, и все, - отрезал Мордиров.
- А ведь он ближе к природе, чем вы, повелитель, - усмехнулась Наташа.
Несмотря на свою молодость, Токо отлично чувствовал, когда внутри человека закипал гнев. Но, поскольку он уже открыл, что Мордиров совсем не страшный, то и не беспокоился, не боялся. Токо восхищался смелостью девушки, ее ироническим отношением к этому уверенному и самодовольному человеку. Нет, его самодовольство не было явным, внешним, как, скажем, у торговых работников и других районных деятелей, а глубоким, идущим из самого нутра, из глубины души.
Чтобы не раздражать своим присутствием Мордирова, Токо подошел к самой воде.
В глубине по-прежнему просвечивали серебром идущие вверх косяки. Приглядевшись, можно было увидеть отдельные рыбины, прекрасные, совершенные, и вся их удлиненная форма была законченным выражением устремленности вперед.
Токо любил наблюдать за плывущей рыбой. Там, в озерах, она была более спокойна и нетороплива, нежели вот эта, огромной, наверное, многотысячной стаей движущаяся навстречу желтоватой воде Большой реки.
Вообще все живое, что встречалось в тундре, от самых больших ее обитателей - бурых медведей, горных козлов, оленей, песцов, зайцев, евражек, горностаев, мышей-леммингов, разнообразных птиц - все было полно стремительной силы, неустанного движения. Все находилось в вечном круговороте жизни, в поисках пищи и крова.
- То-о-ко! - мальчик услышал голос водителя и заспешил к машине, которая уже вздрагивала от заведенного двигателя.
Обратно ехали по проложенной колее.
Токо сидел рядом с водителем, крепко вцепившись руками в железную скобу. Машину часто подбрасывало на кочках.
Разговаривать было трудно, из-за грохота приходилось кричать друг другу в ухо.
- Ну как? Понравилась тундра? - весело спросил девушку Мордиров.
Наташа повернула улыбающееся лицо и выкрикнула в ответ:
- Такое не может не понравиться!
- Вот видишь! Тундра - это настоящее!
- У меня такое ощущение, что я прикоснулась к той самой природной чистоте.
- Во-во! - радостно кивал Мордиров, - Все остальные природные красоты - не то! Тем более знаменитые, курортные или даже таежные. Это все равно что побывавшая во многих руках прославленная красавица… А тут…
- По тем страшнее эту красоту разрушать…
- Вы имеете в виду озера? - спросил Мордиров, и глаза его сузились.
Чтобы не кричать в ответ, Наташа молча кивнула.
- Это совсем другое дело! - сказал Мордиров. - Красота должна служить человеку.
- Именно! Красота! - отозвалась Наташа. - Но лишенное воды озеро - это не красота.
Вдруг грохот вездехода оборвался. Наступила тишина, в которой поначалу нереальными показались обыкновенные человеческие голоса.
Это было становище оленеводов. Бригадир отогнул край брезента, прикрывающего задний борт, и, заглянув, пригласил:
- Не хотите отведать тундрового чаю?
Наташа сразу же заметила сходство мальчика с оленеводом. Токо, как и отец, вел себя степенно, таким же жестом брал наполненную горячим чаем эмалированную кружку и медленно подносил к заранее приоткрытым темным губам.
- А кто хозяин тундры? - спросила вдруг Наташа, сделав несколько глотков удивительного напитка, в котором чувствовался не только обыкновенный, довольно круто заваренный чай, но и какие-то другие добавки.
- Как - хозяин тундры? - переспросил бригадир.
- Кто владеет всей этой землей? - повторила Наташа, сделав широкий неопределенный жест.
- Если говорить о пастбищах, то это владения нашего совхоза, - ответил бригадир. - Есть соответствующий документ.
- А реки и озера?
- Они вроде бы тоже входят, - Папо понял, к чему клонит девушка.
- А вот они, - она кивнула в сторону сосредоточенно пьющего чай Мордирова, - спрашивали вашего разрешения на то, чтобы спустить озеро?
- Меня - нет, - резко ответил Папо.
- А если бы вас лично спросили?
- Я бы не позволил!
- У нас есть все соответствующие разрешения, - стараясь скрыть нарастающее раздражение, сообщил Мордиров. - Мы только еще обследуем озеро на предмет использования в качестве посевной площади.
- А красота-то ведь будет погублена, - тихо произнесла Наташа.
Она явно поддразнивала Мордирова, вызывала его на спор, стараясь вывести из равновесия. Но, будучи человеком умным и догадливым, Мордиров не поддавался на эти уловки, говорил тихо, размеренно, всем своим видом показывая, что он стоит твердо и ничем его не сбить.
- Ведь где-то в более удобных и теплых местах есть неиспользуемые пастбища, которые только и ждут скот, а вы губите озеро, - проговорила Наташа, - Однажды я плыла по Енисею на туристском теплоходе - сколько пустой, никем не заселенной земли! А это озеро - редкость!
- Этих, с позволения сказать, бесполезных редкостей по тундре тысячи!
- Вы лучше пейте чай, - примирительно сказал Папо, - Все равно нам здесь, своими силами, не остановить беду.
- Почему? Почему вы так покорно, безропотно позволяете калечить родину? Не разрешите же вы вон тому вездеходу въехать в ярангу и подавить все, что там внутри. Ведь тундра - это продолжение вашей яранги. Как вы можете так говорить?!
- Разве мы один такие? - отозвался Папо, - Вон в Чаунском районе сколько рек испортили, начисто уничтожили в них всякую жизнь. Золото нужно…
- Но все это - дороже золота…
- Знаю, - вздохнул Папо. - Даже читал где-то, что всего добытого золота не хватит, чтобы сохранить одну, всего лишь одну единственную живую рыбину…
- У государства на этот счет есть свои, высшие соображения, - важно произнес Мордиров и заторопился: - Надо ехать, а то придется в темноте добираться до поселка.
Токо хотелось остаться с отцом в оленьем стаде, но нужно было возвращаться в стойбище, и ему снова пришлось лезть в железное, еще теплое нутро вездехода.
Водитель вел машину но колее, в которой блестела просочившаяся из глубин древняя ледниковая вода, темная, отражающая низкое, облачное небо. На обочинах мелко дрожали травы, клонились наливающиеся ягоды морошки, чернели темные пятна раздавленной шикши. Иногда по ходу взлетала какая-нибудь вспугнутая пичужка и в смятении устремлялась куда-то. Каким, должно быть, безжалостным чудовищем казался ее крохотному сердечку этот грохочущий, лязгающий вездеход, оставляющий за собой горький запах горелого масла.
В лагере царила какая-то странная напряженность. Выпрыгнув из кабины, Токо сразу же заметил необыкновенную аккуратность, чистоту, прибранность. Сеть была свернута и сложена на ящиках. Ни одной бумажки, ни одной банки на берегу реки, и даже рыбьи потроха, видимо, были тщательно закопаны.
"Постарались перед начальством", - подумал Токо, с удивлением оглядывая Кузьму и Андрея: они даже побрились и приоделись, словно собрались на праздник.
Но ни один из них не бросился к брезенту, прикрывающему задний борт вездехода, когда оттуда показалась сначала рука, а потом и голова Савелия Мордирова.
Он помог выбраться своей спутнице, подошел к рабочим и нарочито весело спросил:
- Ну, что носы повесили, молодцы? Где чай? Уха?
Андрей, искоса оглянувшись на Кузьму, поспешно приподнялся и торопливо ответил:
- Чай? Это можно… Сейчас костер разожгу…
Только теперь Токо обратил внимание на тщательно залитый и погашенный костер.
- Что тут у вас случилось? - Нахмурившись, спросил Мордиров, наконец-то уловив необычность всей обстановки.
- Ничего, - поспешно ответил Кузьма.
В его облике чувствовалась несвойственная ему суетливость. Как ни старались оба рабочих изобразить на своих лицах безразличие и спокойствие, бегающие глаза, напряженность и какая-то замороженность выдавали их внутреннее волнение.
- Что вы тут натворили? - грозно спросил Мордиров, придвигаясь вплотную.
- Ну почему обязательно натворили? - обиженно протянул Кузьма. - Мы, так сказать, от совести, от чистого сердца… Я, например, решил…
Мордиров отступил назад, еще раз внимательно оглядел лагерь, но не обнаружил ничего такого, что могло бы послужить объяснением столь странному поведению рабочих.
- Скажете, наконец, в чем дело? - рявкнул Мордиров так гром ко, что стоящая поодаль Наташа вздрогнула, а по спине Токо ледяной сосулькой прокатился холодок.
- Я все обдумал, взвесил… - забормотал Кузьма, не решаясь взглянуть на Мордирова.
- И что? - нетерпеливо прервал его тот.
От этого окрика Кузьма словно бы пришел в себя, и на его лице появилось знакомое Токо выражение обстоятельности, уверенности и даже солидности.
- Увольняюсь… Другого ищите… He по душе мне такая работа!
- Как - увольняешься? - растерянно пробормотал Мордиров, - В чем дело?
- Я же сказал - не по душе… Не могу заниматься вредительством… - стоял на своем Кузьма.
- Да это же черт знает что! - закричал Мордиров. - О чем раньше думал? Где я теперь замену найду? Ну, а ты, - он злобно взглянул на Андрея, - тоже увольняешься?
Андрей стоял потупившись, на лице его - показное безразличие. Вот он сплюнул под ноги и, не поднимая глаз, обронил равнодушно:
- Не знаю… Может, и поработаю, а может, и нет…
- Да вы что? Рехнулись оба? А договор? Вы ж на сезон нанялись! - Мордиров вплотную подступил к Кузьме и, не сдержавшись, схватил его за грудки: - Не выйдет! Будешь работать, сколько потребуется!
- Нет! Я уезжаю! - Кузьма с силой оттолкнул Мордирова, и тот чуть не упал, но устоял на ногах. Приблизившись снова к Кузьме, он размахнулся…
Наташа, сорвавшись с места, перехватила его руку.
- Да вы что? Опомнитесь!
И Савелий, грязно выругавшись, отпрянул в сторону, рухнул на качнувшуюся под тяжестью его тела кочку.
Наташа подошла к Токо, взяла мальчика за руку:
- Пойдем отсюда, - сказала она виноватым голосом. - Нечего тут смотреть…
И они тихо побрели по направлению к ярангам.
Вскоре их нагнал вездеход.
- Садитесь! - выглянув из-под брезента, приказал Мордиров.
- Я пешком, - не глядя на него, отозвался Токо.
- Ладно, - сухо произнес Мордиров и протянул руку Наташе. - Поехали! Садись!
Токо долго смотрел вслед удаляющейся машине, пока она не скрылась за дальними холмами.
На следующий день в ярангу заглянули Кузьма и Андрей. Кузьма был с рюкзаком. Выглядел он веселым, шутил с Токо, улыбался. Андрей наоборот сидел хмурым, он то и дело взглядывал на товарища и, казалось, вроде даже завидовал ему. Токо подумал, что Андрею тоже хотелось пойти вместе с Кузьмой, но что-то пока мешало ему.
И Токо был прав. Сегодня утром Андрей едва не поддался уговорам Кузьмы. Нет, не то чтобы он вдруг понял, какой вред нанесет родной земле, не то чтобы пожалел убитую утку, выловленную браконьерски рыбу, вот это озеро, которому суждено погибнуть под натиском "высших государственных интересов", нет, до таких чувств ему было еще далеко… По все же нечто подобное, еще неясное, неосознанное сегодня утром, когда Кузьма укладывал свой рюкзак, шевельнулось в его душе… Однако он тотчас вспомнил о своем желании во что бы то ни стало заиметь импортный стереомагнитофон. И это желание подавило все остальные мысли и чувства. Ведь деньги на такую покупку он мог заработать только здесь, на этом озере… Нет, пока есть рыба, пока можно солить икру, он отсюда никуда не уйдет… А там… там видно будет…
Рассказы
Зоопарк
Петр Анканто, по его мнению, о больших городах знал слишком много, и теперь он думал о том, что будет чувствовать себя там уверенно. За свою в общем-то не очень долгую жизнь он перевидал множество кинофильмов, пересмотрел картинок в журналах, перечитал книг, и скопище каменных домов было для него хотя и далеким, но чем-то привычным, знакомым.
Был еще один источник знаний о городах - рассказы друзей, которым довелось провести отпуск "на материке". Но в этих рассказах главный упор делался на то, что город на самом деле совсем не такой, как в кинофильмах, на цветном фото и даже в книге. Прежде всего - это сплошные очереди. Об этом говорили все. Чем больше город, тем длиннее хвост людей, стоящих в затылок друг другу - в магазин, за билетом в кинотеатр, на поезд, на автобус, а то и просто непонятно за чем. И еще оказывается, асфальт совсем не зеркальный и не блестит, как на экране. Ну и другие отличия, которые можно почувствовать, только столкнувшись вплотную с городом, чудным местом, где живет столько народу, что полчища тундровых комаров едва ли могут сравниться с ним.
Петр Анканто почти всю свою жизнь провел на острове в Ледовитом океане. Правда, три года он жил на мысе Шмидта, учился в семилетке. За все три года не было дня, чтобы он не вышел на мыс - взглянуть в молочно-белую даль океана в тщетной попытке увидеть родной остров, открытый только в конце прошлого века и населенный уже в советское время эскимосами из бухты Гуврэль.
Родители Анканто любили рассказывать о покинутой родине, тосковали по ней, но крепко держались за этот остров, который первыми населили и освоили.
На мысе Шмидта Анканто тоже тосковал по острову. Его угнетало сознание того, что за его спиной нескончаемая твердь, огромный азиатский материк, смыкающийся с Европой и кончающийся уже где-то в немыслимой дали, за Испанией, за Португалией, за теми пустынными кастильскими равнинами, по которым ехал добрый, нисколько не смешной Дон Кихот со своим верным Санчо Пансой. А прямо за спиной, на юг - Индокитай…
Непостижимо! И, хотя все это можно было рассмотреть на карте, можно даже ткнуть указкой в Лиссабон, в Мадрид, большие расстояния убивала реальность.
То ли дело на родном острове! Границы земли там были доступны даже семикласснику. От южного берега до северного, где гнездились белые канадские гуси, где у западного мыса Блоссом вылегают моржи в осенние штормовые ночи, где, мысленно поднявшись над всем островом, легко можно обозреть его границы, его берега, окруженные льдами, застрявшими на мелях обломками айсбергов.
После семилетки Петр Анканто вернулся на остров и заявил родителям, что больше не желает учиться и хочет стать настоящим охотником на морского зверя, каким был его отец, его дед и все его предки… В подтверждение своего решения он показал отцу районную газету, где был напечатан призыв к выпускникам школ идти в тундру оленными пастухами.
- Так это про тех, кто окончил десять классов, - попробовал возразить отец, - и в тундру, а не в море.
- Если хочешь - пойду пасти оленье стадо, - с готовностью предложил Анканто.
Но островное оленье стадо пас старик Тымкыльын. Это была его забота. Да и олени на острове не нуждались в такой охране, как на материке, ибо здесь не было комаров, овода и волков. Оттого здешние животные были огромными и жирными, и дрейфующие станции снабжались оленьим мясом с этого острова.
Анканто облачился в отцову кухлянку, в его камусовые штаны, надел белую камлейку и отправился на морской лед.