Ну, это все дело прошлое: год от году Игнат все-таки работает лучше, все-таки минимум стал вырабатывать, хоть и с натяжкой. Однако уважения колхозников все равно нет, да и какое может быть уважение к человеку, который дальше минимума не идет! А между прочим, Игнат обладает довольно трезвым рассудком и шутку отколоть любит такую, что запомнится всем надолго; шутит он чаще всего загадками, так, что спервоначалу и не поймешь, и при этом не ждите от него улыбки: лицо не изменится ничуть, останется таким же спокойным, как и всегда, а улыбнется он только после, иногда даже через несколько дней.
Вот, например, какой получился у него случай с плотником Ефимычем, с которым у Игната были всегда хорошие отношения.
Убило громом свинью у Ефимыча. Конечно, в доме - горе. Собрались и соседи и дальние односельчане, набились во дворе, ахают, сожалеют, сочувствуют:
- Эх, какая свинья-то хорошая была!
- Ай-яй-яй! Еще бы две недельки и колоть можно!
- Убытки-то, убытки-то какие, Ефимыч!
Сам Ефимыч в горестном виде в сотый раз пересказывает, как он стоял около свиньи, как "оно ахнуло, треснуло, разорвалось" около него, как он сперва оглох и что то "долго пищало в ушах, а потом отлегнуло". А Игнат слушал, слушал, да и говорит:
- Плясать надо, а не плакать.
- Что ты - с ума сошел? - рассердился Ефимыч.
Старуха Ефимыча плачет.
- Бессовестный! У тебя соображение есть или нету? У нас горе, а ты "плясать".
- Иди со двора! - зыкнул могучим басом Ефимыч. - Сам в четверть силы работаешь, да хочешь, чтобы и у других живности не было.
Игнат ушел.
Так расстроенный Ефимыч и не сообразил, что ведь могло ж убить его, а не свинью, что стоял-то он рядом с нею! С тех пор старик остался в обиде на Игната и никогда с ним не разговаривал.
Друзей у Игната совсем не стало, к тому же жена пилит и пилит ежедневно. И решил он уходить в город, но неожиданно, будто бригадир Пшеничкин следил за его мыслями, вызвали Игната в правление. С первого зова он, конечно, не пошел, а сказал посыльному:
- Сперва пусть скажут, по какому делу.
Посыльный вернулся и сообщил:
- На постоянную назначают.
- Пущай скажут на какую, а я тогда подумаю: идти или нет.
Но все-таки со второго зова Игнат в правление пошел и уступил. Как уж они там решали, не знаю, но только Игнат встретился мне сияющий.
- Назначили, - говорит, - на пожарку! А что ж! Лошадь, бочка воды, насос: больше ничего! Семьдесят пять соток ежедневно: чего Игнату больше надо? Ничего Игнату больше не надо! Дал слово: до конца уборочной дежурить.
Пожарный сарай стоял в десяти - пятнадцати метрах от агрокабинета. С Игнатом мы теперь виделись часто.
Однажды в открытое окно я увидел Игната. Он сидел на пожарной бочке в холодке с балалайкой в руках и изредка отмахивался от мух. Все дни он был веселым, а сейчас что-то загрустил, тихонько потренькивая струнами. Потом, склонив голову набок, Игнат запел:
Ах, где вы сокрылись,
Ах, карие глазки…
- Нет, не так, - оборвал он на полуслове и запел снова, встряхивая головой при ударе пальцев по струнам:
Ах, где вы сокрылись…
- Нет, не так! - снова воскликнул он. Ловко почесав спину углом балалайки, схватил горстью муху на коленке, взял ее двумя пальцами, рассмотрел, бросил в бочку и некоторое время наблюдал: вероятно, муха кружилась на воде, и он любовался рябью. Потом, встрепенувшись, опять запел.
Он повторил куплет раз десять и неожиданно умолк. Поставил балалайку между коленями, оперся подбородком о гриф и задумался.
Ко мне в кабинет вошел Пшеничкин.
- Завтра можно начинать, - сказал он, присаживаясь на стул.
Мы договорились выехать вместе на третий участок к комбайну завтра к десяти часам утра: рано там делать нечего, так как хлеб только-только "подошел" и поутру будет сыроват для уборки.
Пшеничкин собрался уже уходить, но я указал ему на окно. Игнат сидел, задумавшись, в том же положении, только ноги чуть разъехались на бочке.
- Во! Сидит… И хлопот же с ним! - сказал бригадир сердито.
- Уйдет?
- А кто его знает! Ведь и малый он не плохой, а поди ж ты, никакого подходу не придумаешь. Мне от председателя, Петра Кузьмича, уже чуть-чуть попало.
- А тебе за что?
- "Ваша, - говорит, - ошибка как бригадира: ответственности ему не предъявляли в работе, потачку давали. Этого, - говорит, - штрафом не возьмешь: ответственностью ему в лоб!" Пожалуй, моя ошибка есть, - согласился Пшеничкин.
- Ну, и как же решили?
- Сдали ему пожарный инвентарь, лошадь, сбрую по акту и в полной исправности - на шесть тысяч рублей: уйди попробуй! Мало того, вдруг пожар: не выедет - судить могут. Все это ему втолковали вчера, а в первый день только акт сдачи подписали.
Так вот о чем задумался Игнат, вот откуда тоскливые "карие глазки"! Уходя, Алеша сказал:
- Кузьмич вцепился - не оторвешь: придется Игнату перестроиться.
…А председатель уже звонил в город начальнику пожарной команды и просил прислать специалиста: проинструктировать вновь выделенного пожарника Игната Прокофьевича Ушкина.
Вскоре приехал инструктор и два дня провел с Игнатом. Сначала учил, как обращаться с насосом, как складывать в ящик шланг; потом позвали шорника и переоборудовали сбрую так, чтобы лошадь можно было запрячь в течение двух минут. По сигналу инструктора Игнат подскакивал к лошади, заводил в оглобли и запрягал, но приезжему все казалось, что медленно, и он повторял тренировку до тех пор, пока не нашел работу Игната удовлетворительной. Игнат тоже был доволен: так быстро запрячь ни один человек в колхозе не может! Сам Пшеничкин не может! А Игнат Ушкин может, Игнат знает точные движения!
Затем инструктор ходил с Игнатом в конюшни, фермы, ездил по полям и говорил:
- Учти! Огнетушителей всего восемнадцать штук - следи за исправностью, прочищай отверстия! Так. У комбайнов имеется шесть огнетушителей: проверяй налетом, как коршун! Комбайнеры недооценивают значение огнетушителя. Так. Токи и скирды опахать: мертвую полосу сделать кругом них, чтобы огонь не подобрался. Так. Зернохранилище обсадить деревьями: защита со временем будет. Все это на твоих руках. Твоя первая заповедь: "Ни одного пожара за лето!"; от тебя зависит - будет хлеб цел или нет. Когда хата или скирда сгорит, то золу и дурак затушит, а наше главное дело - не допустить пожара. Насчет добровольной дружины думай: поставь на правлении вопрос ребром!
Все рассказал пожарник и уехал.
В первый день после отъезда инструктора Игнат пел полным голосом:
Эх! Как у наших у ворот
Да комар музыку ведет…
- Э-эх! Э-эх! - он притопывал ногой, давал дробь пальцами по балалайке, передергивал плечами. Видно было по всему, что дела пошли веселые.
В тот же день вечером пришел он в правление. Заседания при Петре Кузьмиче кончались рано, ночных мучений, как при Прохоре Палыче, уже не было, и Игнат попал к "разным".
- У меня есть вопрос ребром, - сказал он, когда счел это нужным.
"Так и есть, - подумали присутствующие, - отказываться пришел. Ну и Игнат!"
Алеша Пшеничкин даже подпрыгнул на стуле.
- Ну что с тобой остается делать? - воскликнул он.
- Я скажу, - ответил Игнат. - Главное дело, не торопись! Чего испугался? Выражаться, сам знаешь, не буду.
- Говори! - улыбаясь, поддержал Игната Петр Кузьмич.
- Товарищи! - начал Игнат и обвел всех взглядом. - У меня на руках на шесть тысяч разного имущества. Задаю вопрос и отвечаю: кто сейчас на пожарке? Никого. Где Игнат? В правлении. А если пожар случится в настоящий вечерний момент, то кто выедет с пожарным агрегатом на тушение такового? Никто. Игната там нету. Что же вы думаете по этому вопросу? Игнат пятеро суток живет на бочке - и день и ночь. Если меня назначили лежать и спать, то буду лежать и спать. Я кончил, а вы решайте!
- Ничего пока не понимаю, - сказал Петр Кузьмич.
- Отказываешься? - спросил Пшеничкин.
- Тогда добавлю. Может человек круглые сутки не спать или не может? - спросил Игнат и тут же авторитетно ответил: - Не может, товарищи, обыкновенным человек жить не спавши, не может. Не знаю, как вы, а я бы на вашем месте догадался: одного подсменного на пожарку поставить надо обязательно, чтобы двое: один - на ночь, другой - на день. Догадались?
- Догадались, - ответил Петр Кузьмич вполне серьезно. - Удовлетворим.
Игнат повеселел, речь пошла смелее, а Алеша Пшеничкин облегченно вздохнул.
- Не все! - продолжал Игнат. - Случаем - пожар, то как? Двое только и тушить будем? А все прочие - анархия да "Караул!", "Батюшки!"? Нет, товарищи, нельзя! Нельзя. У Петуховых хата горела, то что тогда получилось? Один полез на лестницу да испугался - и назад, а снизу двое сразу вверх лезут: столкнулись и грохнули наземь все втроем вместе с лестницей. Было ж такое дело? Было, никто не отрицает. Никита печенки отбил где? На пожаре - с лестницы упал… А хата все равно сгорела дотла.
- Разгадал! - воскликнул Петр Кузьмич. - Дружину добровольную надо организовать. Так?
- Точно, - подтвердил Игнат.
После короткого обсуждения решили вопрос и насчет дружины, но Игнат не унимался.
- Не все еще. Что лучше: тушить пожар или не допустить пожара? Каждому ясно, товарищи, что лучше делать так, чтобы пожара не было совсем. Ставлю ребром, - он поставил ладонь ребром, посмотрел на нее и продолжал: - Опахать токи, обсадить зернохранилище, следить за исправностью огнетушителей, - тут он рубанул ладонью воздух. - Ребятишкам спичек в сельпо не продавать ни под каким видом, и табаку - тоже. Когда это безобразие кончится? Сам с цыгарку, а дымит, как паровоз! Так. И еще добавлю: на фермах - под метелку, ни соринки, ни соломинки, чтобы огонь не подобрался. Какая первая заповедь - спрашиваю я вас, товарищи? Какая? Отвечаю: ни одного пожара за лето!
Петр Кузьмич зааплодировал, и все его поддержали.
В тот же вечер Игната отозвал в сторону бригадир Платонов - тот, что ездит только на дрожках, - и сказал так:
- Хорошо действуешь, Игнат Прокофьевич, хорошо. - Тут Платонов сделал таинственное лицо, осмотрелся по сторонам, хотя они стояли в дальнем углу комнаты, и по секрету зашептал: - люди могут сказать: мол, за пожарами следит, а своя хата антипожарная. Чуешь? Конек прикрой и глиной залей, обмажь хату, побели!
- То - личное, тьфу! - так же тихо прошептал Игнат и даже плюнул тихонько.
- Другие-то хаты личные, а ты же их охраняешь. Тут пример должен быть. Чуешь?
Игнат задумался.
Несколько дней подряд он ходил с палкой в руках по токам, к комбайнам, бывал на фермах, ходил в самую жарищу, и головы ему не напекло, как на апробации, хотя дни стояли еще более жаркие, чем тогда.
Пришел Игнат в бригаду Алеши Пшеничкина на ток и говорит:
- Опахать! На правлении решили, и инструкция гласит: опахать на двенадцать метров кругом.
- Сейчас не могу, - возражает Алеша, - все лошади заняты.
- А после пожара можешь? - задает вопрос Игнат.
- Но! Прилепился! - неосторожно сказал Пшеничкин.
- Как, как? Ты меня ставил на должность?
- Я.
- Почему тогда не выполняешь инструкцию? Если так, давай другую работу!
- Ну завтра, понимаешь, завтра!
- А я завтра иди к тебе проверяй? Их четырнадцать токов в колхозе: если все - завтра, то двадцать восемь дней потребуется. Инструкция гласит: ток готов - опаши!
Алеша начинал волноваться.
- Тебе надо, чтобы я лежал? - обратился Игнат к бригадиру. - Буду лежать. - И он, правда, вытянулся среди тока и подложил ладонь под голову. - Лежу, пока ток не опашешь. Я все сказал, Алексей Антонович. Хоть три дня буду лежать, я могу. - Он помолчал и уверенно заключил: - Опашешь! Скирдой меня закладывать не будешь!
Пшеничкин даже плюнул с досады.
- Сергей Васильевич, - крикнул он, - выпрягай из брички! Давай опашем ток… Плуг там, в сарае.
После того как опахали ток, Игнат направился к комбайну. На ходу взошел на штурвальный мостик, вытащил из держателя огнетушитель, постучал по нему щелчком, сошел снова вниз, забежал вперед и поднял руку. Комбайнер - молодой, широкоплечий паренек, покрытый пылью и половой так, что и не поймешь, то ли брюнет, то ли блондин, - замахал ему рукой и и кричал:
- Сойди, говорю!
Тракторист грозил Игнату кулаком из дверцы кабины и жестом показывал, как он раздавит его в лепешку, но тот стоял невозмутимо. Стал и весь агрегат. Все подбежали к Игнату: тракторист, комбайнер, штурвальный, двое соломокопнильщиков. А Игнат вдруг сел на землю, видимо опасаясь, что его просто столкнут с дороги. Комбайнер совал ему громадный гаечный ключ к носу и кричал:
- Остановить агрегат - преступление! У меня - норма, у меня - сроки! Ты понимаешь - хлеб!
Игнат сказал:
- Садитесь!
Никто, конечно, не сел, и все дружно плюнули, а тракторист вскочил в кабину и включил скорость. Залязгали гусеницы трактора, загремел комбайн. Но Игнат лег, опершись на локоть, и ковырял соломинкой в зубах. Гусеницы остановились в двух метрах от него: поверни тракторист вправо - хлеб помнешь, поверни влево - зарежешь хедером Игната. А тот поманил пальцем комбайнера: дескать, придешь все равно, через человека не поедешь! Комбайнер подошел, ударил фуражкой оземь и начал выражаться разными словами, а Игнат спросил:
- Огнетушитель для чего? - И, не дожидаясь ответа, сообщил: - Для безопасности от огня. Заряди!
- Да заряжу вечером, на заправке! Не могу допустить простой! В райком пожалуюсь!
- Никакого простоя не будет: вода есть, заряды есть, пятнадцать минут - и готово!
- Вечером, говорю! - кричал комбайнер. - Ты человеческое слово понимаешь или нет? Ве-че-ром!
- Человеческое понимаю, а вот как ты выражаешься, не понимаю, - отозвался спокойно Игнат, глядя вверх на облачко, будто ничего и не случилось.
Комбайнер устыдился и уже тише сказал:
- Ну, слышь: вечером!
- Ничего не вечером. А я, дежурный пожарной охраны, должен к тебе вечером идти проверять? Нет, вечером не могу. Сейчас делай! Инструкция гласит как? А так: без огнетушителя не смей косить! Без огнетушителя - ни шагу вперед! Затем он и придается к сложному агрегату, который тебе доверили. - Тут Игнат ударил кулаком о землю. - Сам секретарь райкома, Иван Иванович, сейчас был и говорит: "А сходи-ка, Игнат Прокофьевич, проверь огнетушители на комбайнах!" - Игнат решительно встал, отряхнул колени и зад ладонью. - Давай ведро, воду, заряды! Заряжать умеешь?
- Учили… Знаю, - буркнул комбайнер и вскоре загремел ведром.
Делали все быстро: в ведре воды растворили пакеты щелочи, залили раствор в камеры огнетушителя, вставили два стеклянных закупоренных баллончика куда следовало, подвязали кусочек картона под ударник; вся процедура заняла не более пятнадцати - двадцати минут. Когда огнетушитель, уже заряженный, вставили в гнездо, Игнат подал проволочный крючочек комбайнеру и сказал:
- Привяжи к аппарату, будешь ежедневно прочищать выходное отверстие! - Не оглядываясь, он пошел к следующему комбайну.
Короче говоря, Игнат Прокофьевич навел полный противопожарный порядок в поле и принялся за фермы. Там он заявлял:
- Говоришь: "некогда", "молоко прокиснет"? А после пожара не прокиснет? Уберите сухой навоз, подметите! Тогда уйду. Вот сижу на молочном баке и буду сидеть хоть трое суток - я могу! - а вам молоко лить некуда.
Сладу с ним никакого не было, и его жена, Домна Васильевна, работавшая на ферме дояркой, высказалась так:
- Бабоньки, ничего не поделаешь! Я его знаю: если втемяшится, то паровозом не сдвинешь. Давайте очищать! Он у меня целый месяц уже не обедает дома, а вечером как доткнется до кровати, так замертво и засыпает.
А Игнат, сидя на баке, выбивал на нем всеми десятью пальцами "комара" и объяснял жене:
- Должна понимать, сколько на мне колхозного добра лежит: пожарный инвентарь, пять комбайнов, четырнадцать токов, четыре фермы… А триста хат колхозников? Они хоть и личные, но гореть им пока еще не надо. "Не обе-едает до-ома!" - передразнил он шутливо. Так, думаешь, и не обедаю? Сейчас в любом мосте и поле можно пообедать - только ешь, пожалуйста! Примерно, пришел Игнат на ток, а ему: "Игнат Прокофьевич, садись за компанию!" Он снял фуражку, поклонился и продолжал: - Игнат - к комбайну, а ему говорят: "Товарищ Ушкин, отобедать не угодно?" - Он отвел руку с фуражкой в сторону и еще раз поклонился, - У вас вот только и спорить приходиться, как с несознательными элементами, а другие сразу инструкцию выполняют.
Конечно, фермы очищались, подметались, Игнату в заключение подносили двухлитровую посудину молока, и все, в конечном счете, были довольны. Даже колхозники не стали возражать, когда он, делая обход, выговаривал:
- Когда трубу чистила? Сто лет назад, в царствование дома Романовых. Инструкция, в примечании, гласит: "За нечистку трубы штраф двадцать пять рублей". Подвергаешь опасности населенный пункт и социалистическое имущество. Завтра проверю.
И все стали аккуратно чистить трубы. Однако когда Игнат зашел к плотнику Ефимычу, чтобы проверить трубу, тот схватил увесистый дубовый метр и, не выслушав контролера, молча погнал его со двора.
Игнат не обижался, Игнат работал с песнями и присвистом, хотя и не спеша. А бригадир Платонов, глядя на Игната, толковал Алеше Пшеничкину:
- Знаешь, Алеша, ему бы коня под седлом да "тулку" за плечи: ой и объездчик был бы мировой! Сам пылинки чужой не возьмет и рвачу не даст.
- Если только новый фокус не выкинет. Боюсь пока за него. Вряд ли он в пожарке-то усидит на одном месте, а не то что в объездчики, - сомневался Пшеничкин.
Но и зимой, на удивление всему колхозу, Игнат остался на пожарке и еще, кроме того, взялся по совместительству вязать сорговые веники для продажи, а когда сдавал их в кладовую готовыми, то говорил:
- На каждом венике вензель выжжен - "Н. Ж. И.". Повыше - "Н. Ж.", а "И" - чуть ниже. Это значит, - объяснял он, - колхоз "Новая жизнь", а вязал веник Игнат. Таким веником хоть Красную площадь подметай - не стыдно!
Кто ж его знает, этого Игната! Может быть, он и вправду мечтал, что веники попадут в Москву и кто-то будет подметать ими Красную площадь.
Всю зиму увлекался он вениками и, наконец, стал их делать прямо-таки художественно: вплетал лычки, хитро перевивая на рукоятке, весь веник подбирал по одной стеблинке, а у основания рукоятки приделывал бантик из тонкого белого прутика. Правда, изготовлял он веников вполовину меньше прочих мастеров-колхозников, но лучше никто не вязал.
…К, весне ближе, когда пригрело солнышко и набухла речка, когда с бестолковым перекликом полетели гуси да засвистели в сумерках крыльями утки, Игнат заскучал.
Он подолгу прислушивался к скворцу, всплескивал руками и восхищался, когда тот то ворковал голубем, то свистел по-мальчишьи или хохотал по-сорочьи.