VII
После этого разговора прошло месяца два.
- Ты сегодня как всегда? - спросила Катя уходящего на работу мужа.
- В каком смысле? - не понял Виктор Степанович.
- Задержишься допоздна? - Он с недоумением смотрел на нее, повязывая перед зеркалом галстук, и Катя напомнила: - Ведь сегодня четверг…
- Ах да, - вспомнил Виктор Степанович, - совсем забыл. Тогда, Катюша, принеси из спальни мою синюю папку.
Катя принесла и молча наблюдала, как шнурует он черные лакированные туфли.
- И охота тебе по такой жаре в них париться?
- Что же, прикажешь мне кроссовки на работу обувать?
- Хотя бы… А то вон и сандалии стоят, чем не обувь - чистая кожа.
- Ты забываешь, Катюша, что на меня смотрит целый отдел, - наставительно сказал Тихомиров, - в том числе и на то, как я обут…
По четвергам Виктор Степанович самолично выходил на патрулирование своего участка и потому приходил домой не раньше одиннадцати часов. А если случалось задержать нарушителя общественного порядка, то и значительно позже: составлялся протокол, нарушителя передавали милиции, соответствующим образом факт передачи регистрируя в специальном журнале. В общем, забот и хлопот по четвергам у Виктора Степановича доставало, и к этому привыкли не только на работе, но и дома. Однако же на сей раз все обстояло благополучно: шла вторая декада месяца, когда от получки уже далеко, а до аванса еще неблизко, и потому припозднившиеся прохожие были необычайно тихи и миролюбиво настроены. Правда, в одном месте, около центрального гастронома, они споткнулись о группу юнцов, слишком бурно обсуждавших какой-то вопрос, но, заметив людей с красными повязками, юнцы моментально рассыпались по сторонам.
- Виктор Степанович, - сказала около десяти часов вечера Лилия Кузьминична, высокая сухощавая женщина, лет десять работавшая в отделе еще до Тихомирова, - муж у меня завтра в командировку улетает. Надо бы собрать его, да и…
- Хорошо, хорошо, пожалуйста, - поспешно согласился Тихомиров.
Еще через полчаса к нему обратился Ваня Серегин: Виктор Степанович, сегодня уж точно ничего не будет, а у меня, сами знаете, проект дома дожидается. Я бы еще пару часов успел поработать…
И на этот раз Тихомирову нечего было возразить. Остались теперь с ним лишь молодые специалисты - Эдуард с Еленой Николаевной.
- Эдуард, если и вы спешите, - минут через двадцать после ухода Серегина сказал Тихомиров, раздраженный кисло-унылым видом молодого специалиста, - я вас не задерживаю.
- Благодарю вас, - буркнул Эдуард и мгновенно пропал в толпе, густо повалившей с вечернего сеанса кино.
- Ну а вы, Елена Николаевна, разве никуда не спешите? - насмешливо спросил Виктор Степанович, искоса взглянув на спутницу, молча шагавшую подле него.
- Нет, не спешу, - ответила Елена Николаевна, - кроме того…
- Что? - насторожился Тихомиров.
- Нам с вами по пути…
- Разве?
- Да. Я живу на Комсомольской.
- У вас свой дом? - удивился Тихомиров, вглядываясь в кругленькое миловидное личико Елены Николаевны, обрамленное локонами белокурых волос, изрядно пострадавших от горячих щипцов.
- Да, мы с мамой живем в собственном доме.
- Вот как. - Виктор Степанович моментально вспомнил родительский дом, мать и всю ту работу, которую приходилось делать на собственной усадьбе: заготовить дрова и уголь, соорудить завалинки, вставить и убрать на лето вторые рамы, наносить воды, вычистить печи и выбросить золу…
- У нас паровое отопление и газ, - словно подслушав мысли Тихомирова, сказала Елена Николаевнам. А вот раньше приходилось трудно.
- Понимаю, - кивнул Виктор Степанович и неожиданно признался: - Я ведь сам из деревни и хорошо помню, что такое собственный дом… Одним ремонтом да уходом за ним можно человека в гроб загнать.
- Правда? Вы из деревни? - почему-то обрадовалась Елена Николаевна. - А на вид совсем-совсем городской… Мы ведь тоже, Виктор Степанович, деревенские. Это папа лет десять назад вдруг взял да купил дом в городе. Мама не хотела переезжать, как чувствовала…
- Случилось что-нибудь?
- Через два года папа умер, - тихо сказала Елена Николаевна. - Рак легких был у него.
- Болезнь века, - вздохнул Тихомиров, - у нас в отделе три года назад хорошая женщина от него же померла.
- Правда?
Была у нее вот эта привычка: высоко вздергивать бесцветные бровки, испуганно-вопросительно смотреть снизу вверх и с придыхом спрашивать собеседника: "Правда?"
Так они шли и шли по улице, постепенно затихавшей после долгого вечера, вели несложный, необязательный разговор, впервые чисто по-человечески присматриваясь друг к другу, уже объединенные своим деревенским происхождением, которое словно бы обязывало их теперь держаться друг друга в этом огромном, все еще чужом городе, среди шестисот тысяч его жителей.
- А вот и ваша остановка, - сказала Елена Николаевна и взглянула на продолговатые наручные часики. - Ого, уже начало двенадцатого.
- Как, уже двенадцатый час? - удивился Тихомиров, впервые не заметивший быстро пролетевшего дежурства. - Однако заболтались мы с вами, Елена Николаевна.
- До свидания, - она поудобнее перекинула ремешок сумочки через плечо и взмахнула коротковатой, полной в локте, рукой.
- Э-э, - растерялся Тихомиров. - А как же вы? Сами доберетесь?
Лишь на какую-то долю секунды заколебалась Елена Николаевна, но и этой доли хватило для решимости Виктора Степановича проводить ее до дома.
А в этот вечер стояла над землею полная луна. Высокое звездное небо с зарницами над кромкой дальних гор безмятежно и отстранений прочерчивалось мгновенными росписями метеоритов, и стоило лишь успеть загадать желание под этот летящий из космоса свет, как все должно было исполниться - любое желание сокровенное твое…
VIII
По странной прихоти судьбы Катюхину комнату заняла ее давняя напарница по трамваю Томка. Кем она приходилась Катюхе? Подругой? Вряд ли… Врагом? Тоже неверно. А так что-то, средненькое, между тем и другим. Кроме того, Катюха никогда не забывала, кому была обязана беспамятной и непутевой первой ночью с мужчиной. Видимо, помнила об этом и Томка… Впрочем, через десять лет Томка была уже совсем не та, что прежде, и Томкой ее никто не отчаивался звать, на худой конец - Тамара Федоровна, а так все больше тетей Томой звали. Она пожелтела, некогда прекрасные голубые глаза ввалились, щеки запали, прокуренные зубы, съеденные кариесом, тоже не украшали ее. Помимо всего прочего, в движениях Томка стала суетливой, напряженно-нервной, и даже походка у нее переменилась - она уже не тянулась в струнку, как это было раньше из-за невысокого роста, а ходила ссутулившись, расслабленно вихляя всем телом.
- Вот ты, Катька, замужем, да? - говорила Томка на кухне у Тихомировых и отпивала из стакана глоток темно-красного вермута. - Так, да?
- Ну, замужем, - настороженно отвечала Катюха.
- И что вот ты выиграла? Чем ты лучше меня живешь? - Томка закуривала папиросу, по-мужски размашисто и жестко ударяя по коробку спичкой. - Тем, что у тебя короеды есть? Так я хоть сейчас могу себе из детдома взять - там у них на любые вкусы есть. Взять и воспитывать, понятно? Но зато мне ни одна скотина мозги пудрить не будет. Я сама себе хозяйка, понимаешь? Вот хочу и сижу у тебя, потому что мне это приятно, потому что я так захотела!
- Но ведь он будет чужой, - говорит Катюха, напротив которой стоит полнехонький стакан с вином.
- Кто? - Томка уже забыла, о чем только что говорила Катюхе.
- Ну, ребенок-то, из детдома…
- Подумаешь, важность какая, - небрежно отмахивается Томка и щурит от дыма папиросы обведенные синей тушью глаза. - Сегодня - чужой, а завтра уже и от родного не отличишь… Все одно, вырастут - сволочами станут!
- То-ма! - нахмурилась Катюха.
- А что, не так, что ли? - психует Томка и сильно стучит коробком по столу. - Ты думаешь, нынешние подлецы сразу вот такими и родились? Ты так думаешь? Нет, милочка, они тоже "агу" говорили, они тоже в люли-ляли играли, а как подросли, так и вышли в вонючих козлов…
- Ну, Тома, не все же козлы, как ты говоришь, есть и нормальные люди…
- Все! - почти кричит Томка. - Все до одного. Только одни умеют притворяться, а другие - нет. Понятно?! Ты ведь дура, Катька, ты ничего вокруг себя не видишь. Как квочка сидишь возле своих микробов, крылышки распустила и сидишь… А вокруг тебя жизнь идет… И твой, ты думаешь, он сейчас на работе? Посмотри, который теперь час? Девятый час уже, а работают нормальные люди до шести! Понятно?! Так где же он у тебя?
Катюха разозлилась. Она молча встала и вышла в прихожую. Взяв телефонный аппарат на длинном шнуре, принесла его в кухню и двинула по столу в сторону Томки. Стакан с вином покачнулся, и темно-красная жидкость плеснула на стол.
- Ты чего это? - сразу стушевавшись, спросила Томка.
- Ничего, - Катюха села на свое место - Звони Виктору на работу.
- Зачем?
- Звони… Узнаешь, там он или нет.
- Нет, Катя, - двинула от себя аппарат Томка, - я звонить не буду. Он скажет, с какой это стати я ему звоню? А я что отвечу?
Катюха сняла трубку и набрала номер.
- Да, - услышала она недовольный голос мужа, - слушаю.
- Ты скоро придешь? - спросила Катюха.
- Катя? - удивился Тихомиров. - Что-нибудь случилось?
- Да нет, все нормально… Хотела узнать, когда ты придешь?
- Минут через сорок буду. А дети что?
- У себя… Занимаются.
- Ну? - положив трубку, торжествующе взглянула на Томку довольная Катюха. Но та, кажется, опять забыла то, о чем только что говорила. Ее заботило теперь совсем другое.
- Что, скоро придет?
- Сказал, минут через сорок будет.
Томка засуетилась: торопливо допила свое вино и затушила папиросу в пепельнице, полной окурков.
- Мне пора, милочка.
- Сиди. Чего ты напугалась? - удивилась Катюха.
- А чего мне пугаться?! - вскинулась Томка. - Нечего мне пугаться. Просто не хочу встречаться с твоим - ну его. Вытаращит глаза и будет молчать: ни компании не поддержит, ни к себе не уйдет. Зан-нуда он у тебя, Катька, прости господи… А ты что не пьешь-то? - вроде бы как случайно заметила она полный Катюхин стакан.
- Да что-то не хочется мне. Может быть, вместе выпьем?
- Была не была, - после притворного раздумья, рубанув воздух рукой, сказала Томка, - разливай!
Катя отпила несколько глотков и взглянула на Томку: зажмурившись, высоко запрокинув голову, мучительно медленно цедила ее подруга вино сквозь зубы. Кожа на тонкой шее напряглась, и видно, как перекатываются под нею мелкие Томкины глотки…
- Ф-фу! - выдохнула Томка. - Сколь пью ее, зар-разу, а пить не научилась.
- Это верно, - подтвердила Катюха.
- Где спички-то? - Томка вновь села за стол. Глаза у нее оживленно заблестели, морщины на лбу разгладились, тонкие черные волосы, собранные на затылке в небольшой пучок, и те, казалось, приобрели чистый оттенок, слегка завиваясь на висках.
- Я убрала уже, - удивленно ответила Катюха.
- Курить хочу.
- Ты же идти собралась?
- Вначале покурю.
Томка закурила и, выпуская дым сквозь тонкие ноздри, мрачно сказала:
- Себя берегешь? Помереть раньше времени боишься?
- У меня дети, Тома, мне их на ноги поставить еще надо…
- А я вот смерти не боюсь, - перебила Томка. - Молодая была - боялась, а теперь вот нет! Начхать мне на нее с пятого этажа! Понятно? А в молодости, - Томка неожиданно усмехнулась, - тогда я принца ждала. Наслушалась разных сказочек, дура, вот и выглядывала этого принца, а пришел Сенька Мешков, водкой напоил, да и в постель уволок. И я с тех пор эти сказочки ненавижу, про принцев которые…
- Значит, тебе жизнь исковеркали, - глухо заговорила Катя, - а ты решила мне исковеркать? Привела тогда Толика… Ты ведь знала, чем все закончится?
- А то ты не знала? - сощурилась Томка на Катюху.
- Представь себе - не знала, - с обидой ответила Катя.
- Ну и ничего, не померла ведь?
- Тебе хотелось, что ли?
- Тьфу! Чего буровишь? - Томка отвела взгляд и потянулась к Катиному недопитому стакану: - Ты не будешь?
- Нет…
- Тогда я выпью, не возражаешь?
- Пей… Я бы все равно в раковину вылила.
- Зачем? - насторожилась Томка и вдруг догадалась: - Своего боишься, да?
- Нет, не боюсь, - просто ответила Катя.
- А чего тогда?
- Да ничего…
- Мама, - заглянула в дверь Оксанка, которой шел уже восьмой годик, - сейчас кино будет. Пойдем?
- Иди, доченька, - Катюха тронула волосы на голове дочери, - я сейчас приду.
Оксанка попятилась, не сводя любопытных глаз с курящей Томки.
- В папеньку пошла, - проворчала Томка, когда Оксанка затворила дверь. - Вся в него…
На трамвайной остановке Томку слегка покачивало, и она придерживалась за Катюхин локоток, широко расставив тонкие ноги в коричневых полуботинках.
- Приезжай ко мне, Катька, - говорила она, - посидим, повспоминаем молодость нашу… А хочешь - пригласим кого?
- Кого? - удивилась Катюха.
- Тут как-то Толик тобой интересовался, - Томка подмигнула. - Старая любовь, она, знаешь, прочная… На всю жизнь.
- Не было у нас никакой любви, - вспыхнула Катюха. - Скотство лишь одно было! Так и передай ему…
- Сама и скажешь, чего мне от тебя ему, от него - тебе… Я, что ли, передатчик?
Подошел трамвай. Катюха помогла Томке взобраться с первой площадки в вагон. Думала, та хоть попрощается, а она как увидела Машу Конькову, так и взвыла от радости:
- Машенька, так ты во вторую? А у меня настроение, знаешь… Выпить охота, а выпить не с кем. Ну, трогай, что ли…
Маша сделала ручкой Катюше, снялась с тормоза и покатила в вечерний сумрак, резко и требовательно позвонив на перекрестке. А Катя стояла на остановке, смотрела вслед уходящему трамваю, и странное чувство вдруг овладело ею: словно бы жизнь проходит мимо и что-то важное, чего дожидалась она все годы свои, никогда с нею не произойдет.
С того вечера Томка вдруг зачастила к ней требовательная, нахальная, жестокая. И все реже отставляла в сторону свой стакан Катюха, и все более робко возражала подруге… И так прошло два года…
IX
С некоторых пор Виктор Степанович Тихомиров стал с нетерпением ожидать ничем не примечательный вроде бы день недели - четверг. В понедельник, после выходных, он с облегчением думал, что до четверга теперь всего лишь три дня. В среду он возмущался тем, что до желанного дня все еще целые сутки. В ночь на четверг Тихомиров плохо высыпался, вставал раздраженный и помятый. Дома не чаяли дождаться минуты, когда он наконец уйдет на работу, а сослуживцы тоскливо выжидали окончание рабочего дня. И только после шести часов вечера Виктор Степанович оживал, суетливо собирая дружину, раздавая красные повязки и инструкции на очередное дежурство. Теперь они уже почти никогда не ходили вместе, а сразу разбивались на группы по два человека и разбредались в разные стороны. Виктор Степанович всегда уходил с Еленой Николаевной. Вначале этому молча дивились, потом по институту пошли шепотки, впрочем, довольно безобидные, а затем все привыкли к тому, что и Тихомирова бес попутал. Более десяти лет он не давал решительно никакого повода говорить о себе таким образом, и вот…
В десять часов вечера начинали сходиться у штаба, под который была отведена небольшая комнатка в полуподвальной части института. Тихомиров выслушивал рапорты, заносил в журнал случаи нарушений общественного порядка, забирал красные повязки и отпускал людей домой. И, наконец, они оставались с Еленой Николаевной наедине…
- Ну, слава богу, - вздыхал Виктор Степанович и выходил из-за стола, а навстречу ему поднималась со стула Елена Николаевна. Они сходились и крепко обнимались, и Виктор Степанович, осторожно гладя ее волосы, тихо говорил - Думал, не дождусь я сегодня этой минуты…
- Я тоже, - шептала Елена Николаевна, измученная за вечер мимолетными прикосновениями, опасливыми поцелуями и внезапными объятиями в пустынных проходных дворах. - Как все это тяжело.
- Ничего, ничего, милая, - бормотал Тихомиров, - теперь у нас почти полных два часа. Теперь нам никуда не надо спешить и некого нам бояться.
- Да, милый, - Елена Николаевна гладила теплой ладонью уже успевшие покрыться жесткой щетиной щеки Тихомирова. - Какой ты колючий…
Потом Виктор Степанович доставал из стола заранее припасенную бутылку сухого вина, конфеты, а Елена Николаевна быстро наводила порядок в комнатушке, пытаясь создать хоть какое-то подобие домашнего уюта.
- А дома все одно и то же, - жаловался Тихомиров, залпом выпив стакан вина. - И никакого исхода, Ленушка, никакого просвета впереди.
Однажды Елена Николаевна не выдержала и спросила его:
- Но ведь ты ее любил, когда вы поженились?
- Любил? - удивленно переспросил Виктор Степанович и вспомнил: - Да, кажется, любил.
Но ведь любил он тоненькую, хрупкую девчушку, однажды вставшую перед ним в промерзшем вагоне трамвая, а не заплывшую жирком женщину, равнодушно и молча подающую ему на стол горячий ужин. Значит, любил он не саму Катюху, а ее оболочку, поскольку она отвечала его вкусам? Так, что ли? Но вот оболочка сменилась, и - какая любовь?! Но что же было у него вначале? И еще раз Тихомиров сказал:
- Кажется, да…
- А что случилось потом? - Елена Николаевна неумело пыталась скрыть свою заинтересованность и потому вопросы задавала излишне равнодушным голосом.
- Ничего не случилось… Мы просто жили и…
- А она тебя любила, Виктор?
- Катя? - Виктор Степанович вновь налил в стаканы и, не дожидаясь Елены Николаевны, выпил. Смешно сказать, но он не знал, что ответить на этот вопрос. Он никогда не думал на эту тему. Чувство Кати к нему как бы подразумевалось само собой. Да и разве могло быть иначе с ним, Виктором Степановичем Тихомировым? С кем угодно - да, а вот с ним… И все же - любит ли его в действительности жена? Он припомнил последние годы жизни, внезапное отчуждение детей, равнодушные взгляды Кати до и после работы, папиросные окурки в пепельнице и пустые бутылки из-под дешевого вина под столом, он вспомнил все это и порывисто встал из-за стола. - Душно сегодня как, - вместо ответа сказал Виктор Степанович, толкая форточку и отдергивая плотную коричневую штору. - Видимо, опять дождь соберется…
- Так осень уже, - вздохнула Елена Николаевна, окончательно убедившись, что он не хочет отвечать на ее вопрос. - Первая половина сентября. Скоро будет три месяца, как я начала работать.
- Да, это большой срок - усмехнулся Тихомиров, усаживаясь на старенький кожаный диван. У него никак не шел из головы этот дурацкий вопрос Елены Николаевны.
Может быть, потому, что без любви Катюхи вся жизнь его показалась обесцененной, пустой и никчемной… В самом деле - зачем все это, зачем сама жизнь, если равнодушен к нему самый близкий человек? И потом…
- Тебе скучно со мной, да? - обиженно спросила Елена Николаевна.
- Что ты выдумываешь, Леночка, - испугался Виктор Степанович. - Иди ко мне…