- Не в моих привычках халтурить и слепо идти на поводу у режиссера, каким бы именем он ни обладал, - оскорбился Вадим и лихорадочно стал собирать чемодан.
Майрам выскочил из номера. Прибежали Степан, ассистент оператора, нервно рванул на себя ручку двери Михаил Герасимович. Они бросились успокаивать Вадима, уговаривать его остаться, извинялись за режиссера. А Конов, стоя в углу комнаты, подбрасывая дровишки в огонь, яростно крича:
- Пусть убирается! Не нужен он! Ему играть только пижонов в комедийках! На большее не потянет! Не удерживайте его, тоните прочь!
Майрам решил было, что все кончено, Вадима они лишились. Но вдруг незаметно как-то все уладилось.
- …Давай начнем сначала, - безнадежно предложил Конов. Вадим вяло стал разгребать бумаги на столе:
- Где сценарий?
- Я его не трогал, - устало сказал режиссер.
- Вы его вырвали у меня из рук, - напомнил Вадим.
- Зачем он мне? - возмутился режиссер. - Я его наизусть знаю!
- Да вон же он, - показал рукой Вадим. - Вы его бросили на кровать, - он дотянулся до сценария и углубился в него.
Савелий Сергеевич тоскливо смотрел на его нахмуренный лоб, лотом перевел взгляд на Майрама.
- Заскучал, старина?
Тот пожал плечами: с ними заскучаешь. Теперь он зналг фильмы рождаются в криках, в вечных спорах. Через пять минут Конов и Сабуров как давние друзья опять листали сценарий и ощупью отыскивали путь к согласию, делая друг другу поблажки и уступки…
Маялась съемочная группа: не находили себе места актеры, ворчали художники, опасаясь сезона дождей, первый же из которых смоет краски с декораций, которые вышли на редкость "потрясные". Директор хватался за голову, подсчитывая потерянные без возврата дни и летящие в трубу деньги, а постановщик и исполнитель главной роли терзали друг друга, пытаясь, навязать свое видение и героя, и фильма в целом…
- И этот эпизод тоже кажется тебе необычным? - показала Вадиму на сценарий режиссер.
- Что-то в нем…
- А может, он непривычен тебе? - резко спросил Савелий Сергеевич.
- Но почему фильм должен начинаться с него? - оторвался от листков Сабуров. - Найти бы такое, что сразу обрисует Мурата героическим человеком!
- Было и такое, - вздохнул Конов. - Один вариант начинался с его отчаянного поступка. Факт не выдуман - взят из его жизни, - предупредил Савелий Сергеевич, продолжая давний спор и отведя тяжелый взгляд в окно, начал рассказывать: - Мурату было четырнадцать лет, когда это случилось…
- Помнишь, Миша, эпизод с абреками? - спросил режиссер. Михаила Герасимовича.
- Читал, - ответил директор и забеспокоился: - Но его нет в утвержденном сценарии…
- Ты опять за свое! - нахмурился режиссер. - Нет и не будет. Просто Вадиму хочу поведать о нем…
Рассказывал он вначале нехотя, вяло выговаривая слова, на потом воодушевился, стал показывать в лицах реакцию каждого участника эпизода из далекого детства Мурата, когда абреки, напав на возвращавшихся с сенокоса горцев, хотели отнять их коней, но четырнадцатилетний Мурат с топором в руках отстоял: свою лошадь…
- Вот что надо! - воскликнул Вадим. - Есть начало фильма! Абреки, кони, погоня, выстрелы, грозный блеск кинжала…
Савелий Сергеевич отрицательно покачал головой.
- Нет!
- А почему? - горячо возразил Сабуров. - Сразу заразит зрителя. Ты создашь настоящий наш советский вестерн.
- Не то! - жестко оборвал его Конов. - С таким началом мы поплывем по поверхности, а главный пласт фильма - возмужание героя, рост его самосознания останется в тени. Начальный эпизод с абреками раскроет тебя зрителям как героя, и дальше они будут требовать от нас новых подвигов. И чтоб каждый последующий был громче и отчаяннее предыдущего. А фильм не об этом. И я с ходу хочу заявить зрителю: вестерна не ждите. Фильм серьезный… Его надо начать неторопливо, чуть ли не идиллией, с тем, чтобы с каждой частью он набирал силу, ритм его усиливался и, наконец, достиг кульминации. И все это должно прийти не через стрельбу и погони, а через внутреннюю борьбу Мурата с самим собой. Поэтому я и бьюсь столько времени с тобой, Вадим, поэтому и умоляю тебя - вникни в образ. Не игры я жду от тебя, а жизни, полного перевоплощения.
Савелий Сергеевич нервно забарабанил пальцами по столу.
- Иногда меня так и подмывает сделать чистый вестерн, - признался он. - Есть же материал в сценарии! И зритель будет ахать. А вот не могу… Стыдно становится. Не перед собой - себя можно обмануть, стыдно перед ним…
- Перед кем? - удивился Михаил Герасимович.
- Перед Муратом, - серьезно посмотрел на них Савелий Сергеевич, - Перед ним, друзья, перед ним, Муратом… Продолжим, - он посмотрел в сценарий и опять поднял голову. - Когда я, выходец из деревни, впервые оказался в городе, я испугался. Отгадайте, чем он нагнал на меня страх?
- Машинами, - выкрикнул Дмитрий, молоденький ассистент оператора.
- Их тогда не особенно много было; - отверг его догадку режиссер и оглядел всех. - Ну, кто еще попытается?
- Ценами, - солидно произнес Михаил Герасимович, и вся съемочная группа закатилась в смехе.
- Чего веселитесь? - пожал плечами Савелий Сергеевич. - И базарные цены выбивают дрожь у деревенских. Прав тут наш директор-жмот. Но меня другое напугало - у меня вдруг произошло смещение чувства времени и пространства. Я перестал их ощущать. Время в городе летит непривычно быстро, и каждое желание требует гораздо больших усилий для осуществления. Полчаса свободного времени в деревне - много. Ты можешь подремать на травке или навестить друга, или поиграть в волейбол. А в городе простоять полчасика в очереди за сигаретами - это по-божески, привычно. Я с трудом привыкал к тому, что, собираясь навестить друга, живущего в этом же городе, непременно должен иметь в запасе два-три часика, да мне еще придется дважды пересесть с одного номера трамвая на другой. Пешочком же добираться куда-нибудь - просто гиблое дело. Порой я ненавидел город. Пообедать - значило ухлопать два часа. Нужно купить хлеб? Становись в очередь. Спички? Опять в очередь. Куда ни кинься - толпы людей. Будто они за тобой шпионят: только ты собрался за спичками - все разом бросаются в тот же магазин, опережают тебя, теснят в хвост очереди… Ты в кинотеатр - и там уже толпа стоит… К вечеру разводишь руками: вроде бы и ничего не сделал, - а день пролетел в хлопотах. Я это к тому веду, что, читая эпизоды пребывания Мурата во Владикавказе и в других городах, каждому из нас следует представить себе, как им в городе все казалось необычным. Они жили понятиями аула, а город им навязал свои жестокие законы. Оставим за кадром дни, проведенные ими в пути, пока они пешком добирались. Они наверняка прибыли в город спозаранку, переночевав в лесочке в двух-трех километрах от Владикавказа, чтоб войти в него бодрыми, с первыми лучами солнца, отряхнув одежду от пыли… - Савелий Сергеевич передернул страницу машинописи…
… Неожиданно и для них, и для самого себя Майрам хмыкнул. Да так громко, что Савелий Сергеевич и Вадим, оторвавшись от сценария, вскинули голову. Майрам попытался утаить свою скептическую улыбку. Не получилось.
- Шел бы ты на улицу, - тоскливо произнес Конов. - И без тебя тошно…
На пороге его остановил окрик:
- Погоди, Майрам, погоди! - режиссер подошел к Майраму, снизу вверх посмотрел ему в глаза, попросил: - Говори, что тебе не понравилось. Ну? Что?
Майрам пожал плечами. Ему не хотелось огорчать Савелия Сергеевича.
- Все-таки скажи, - дернул Конов таксиста за рукав, - мне надо знать. Ты тоже зритель. А режиссеру необходимо чувствовать, что по душе зрителю, а что - нет. Понимаешь? Я должен учитывать вкусы различных людей. И твои - тоже, - он похлопал ладонью Майрама по груди. - Отчего тут запротестовало? Против чего?
- Мурат из-за Таиры бросает отца, друзей, аул и уезжает вкалывать в город, где никто не знает его, где ждут его тоска, страдания, рабский труд… И это из-за любви?!
- Но это же естественный ход, - возразил Конов. - На этом интересе будет держаться треть, а то и полфильма. Или ты считаешь, что Мурат только размахивал шашкой да скакал? Что чувства ему чужды?
- Не о Мурате я, - поморщил лоб Майрам и твердо изрек:
- Зачем о любви говорить? Сами знаете - глупости все это. Из-за девчонки пошел на заработки? Смешно!
- Из-за любви, - прервал Конов его. - Из-за любви! А на пути к любимой стоит калым… Вот и отправился он на заработки…
- А-а, - махнул Майрам рукой. - Все равно обман это.
- Не пойму тебя, - крепко держал его за рукав Конов. - Или тебе не нравится, как мы показываем любовь твоего родственника Мурата, или ты вообще против любви? Уточни.
- А вы ее встречали, любовь эту? - стал отрывать Майрам его пальцы от своего рукава. - Когда-нибудь любили?
- И сейчас люблю, - вытаращил Конов глаза на таксиста.
- Кого любите?
- Жену свою, - пожал режиссер в удивлении плечами.
- И она? - пытливо заглядывал Майрам ему в глаза.
- И она, - серьезно ответил он.
- А-а, - отмахнулся таксист от его слов. Конов обиделся:
- Странный ты. Иди-иди, некогда мне твой скепсис разгонять, - и пригрозил: - Будет время - поговорим…
Нет, уж, Майрам не станет делиться с ним своим черным опытом. Пусть это останется при нем. Зачем чужих людей втравливать в свои дела? Одно он знал: обидно, что такой человек, как Мурат, покинул аул из-за девчонки. Называй это любовью, страстью, как угодно, но в итоге все-таки из-за нее…
Глава седьмая
… Моряка можно узнать по походке - шагает враскачку, будто каждую секунду проверяет, есть ли земля под ногами; кавалериста выдают ноги; ну а у таксиста свои приметы - ходит с удовольствием. Не то, чтобы на лице радость отражалась - человек может быть и хмурым, уставшим, злым, озабоченным… Но все мускулы его тела - звонко и упруго отзываются каждому шагу.
Солнце таксисты встречают за баранкой, целый день носятся: по городу, между городом и селами, перебрасывают с места на место видимо-невидимо людей. Поздоровается кто-то с таксистом, смотрит - вроде незнакомый, но кивает смело в ответ: уверен, его пассажиром был. Таксистов сотни в лицо узнают. А им давай хоть сказочную память - все равно не запомнить и малую часть тех, с кем судьба за день свела. Майрам как подумает, какое море людей за год втискивается в "Крошку", - голова кругом идет, и водки для этого не надо.
Возить-то таксисты многих возят, а вот сами домой возвращаются пешочком. За полночь. И захочешь, а не воспользуешься даже трамвайчиком. На каждом собрании кто-то, чертыхаясь, требует, чтоб наладили ночное дежурство такси в гараже. Закончил работу, загнал машину в бокс, - тебя дежурный доставляет домой. Пытались организовать, да не прижилось новаторство. А Майраму и не нужно дежурной машины. Поставит свою "Крошку", на проходной бросит дяде Боре "приветик" и топает в ночь. Эти тридцать семь минут, что требуется для прогулки до дома, для Майрама благодать. В слякоть худо, а в лунную ночь душа радуется. Окна зданий, точно приглушенные репродукторы, прячутся в тени. Едва заметное движение кисти - и вспыхнут, оглушат тебя ярким снопам света. Улицы пустынны, кажется, что и они наслаждаются тишиной. Ты идешь, довольный и прожитым днем, и предстоящим отдыхом; перестук каблуков твоих туфель веско подчеркивает глубокий сон города.
Когда Майрам пересекает площадь Победы и сворачивает направо, на свою улицу, чувствует, что даже походка меняется - становится раскованной. Так бывает, когда вырвешься из гостей, где все напыщенное, напудренное, и ты, зная, что к тебе присматриваются, что ты у всех на виду, тоже пыжишься, стремишься выглядеть просто паинькой, и все время на себя оглядываешься, чтоб не попасть впросак. Вышел на улицу - распахиваешь сорочку, ловишь ртом воздух - и становишься самим собой.
А где еще Майрам может чувствовать себя свободно, если не здесь, на родной улице, на которой вперемежку теснятся новые здания в пять и девять этажей и старички - домишки, спрятавшиеся за дощатыми заборами, в чаще тесно посаженных деревьев? И идет он так, как ходят по улице, где все тебя знают и ты всех знаешь, по которой ты бегал в детских штанишках. В те редкие случаи, когда Майрам возвращается сюда при дневном свете, то и дело здоровается с пожилыми и молодыми, и они ему отвечают хоть и по-разному: кто называет Майрамчиком, кто просто бросает: "Салам", кто вообще едва кивает, но как своему…
На дом, где живет Майрам, обязательно обратишь внимание. Таким уж его создали, этого пузатого старичка. Вот он, полюбуйтесь: толстячок в старомодном черном цилиндре, с цепочкой от часов вдоль жилета затесался среди мальчиков в модных спортивных пуловерах. Один интеллигентик уговаривал их поменяться квартирами. Ничего не вышло. У этого дома свои прелести. Таких высоких потолков поди поищи. И узоры на выступах.
В этом подъезде, во втором справа и живет Майрам. Квартиру свою, хотя у них нет ванной и санузла, они не меняют. Ведь у них потолки! Так они отвечают тем, кто желает поменяться с ними квартирами, а на самом деле все жильцы ждут не дождутся, когда наступит очередь их дома на снос. Уже скоро. Рядом с уродиком растет еще один красавец-высотник. Огородили дощатым забором. Сквозь щель Майрам рассматривает дом. Крыши еще нет, но на первом этаже уже штукатурят. Таков метод, строительства - комплексный.
Майрам заходит в подъезд, подымается по ветхой, но широкой лестнице - где в новых домах найти такую?! В этом здании покойнички не становятся на ноги, чтоб выбраться наружу - лестница позволяет плыть на чужих плечах, вперед ногами. И веранда шириной в три метра, чтоб дети могли разворачиваться на велосипедах. Здесь всегда вкусно пахнет. И все знают, кто сегодня что ест на завтрак, обед и ужин. И что пьет тоже. Знают и кто к кому приходит в гости. Давным-давно изучили дурные привычки друг друга. Что поделаешь - они всегда бросаются в глаза и не скрыть их при всем желании, хоть и обобьешь войлоком двери с обеих сторон. Андрей Степанович, что живет в квартире, которую лет тридцать назад продал ему горбун, всегда приветлив: и улыбнется тебе, и шляпу над головой приподнимет, а обходят его все. Свою дверь он обил, да нос. себе не догадался обрубить: так и лезет в чужую тарелку.
Возвращаться домой Майрам любит. А вот отправляется на работу в скверном настроении, хотя и город спит, и улицы пустынны, и перестук каблуков прежний. Все так - и не так. Рассвет только брезжит, сон еще сковывает твое тело, утренняя прохлада вызывает неприятную дрожь. Ты еще чувствуешь тепла только что покинутой постели и ропщешь на судьбу таксиста. Вспоминаешь недобрым словом Ник Ника, который вчера отдал распоряжение о том, чтоб все пришли в парк на полчаса раньше…
Таксисты редко собираются коллективом. Такая уж у них работа - все время в бегах. Но когда собираются, никак не наговорятся. Представить страшно, что сейчас творится на вокзале и в аэропорту. Собрание затянулось. Волкодав нервничал. И не только он. Кому хочется терять заработок?
- Кто мне эти полчаса наверстает? Местком? - роптал на весь зал Волкодав.
Но Виктор Хаджимуссаевич и сам в карман за словом не полезет - оторвался от бумажек и, отыскав в толпе Волкодава, предупредил:
- Еще раз прервешь меня, скажу при всех, откуда тебе взять следует деньги и внести в кассу, чтоб план был… - и минутку помедлил, выжидая, как среагирует Волкодав.
Но таксист чувствовал, когда дело принимало серьезный оборот, и не лез на рожон. Волкодав вдруг перестал роптать, весело улыбнулся и глянул преданно в глаза председателю месткома. Он даже не стал обращать внимание на обидный шепот, пробежавший по залу…
После доклада выступило три человека, на этом прения прекратились, но никого не отпустили, потому что в повестке дня был еще один вопрос.
- Вот теперь слово тебе, Волкодав, - съехидничал Виктор Хаджимуссаевич. - Какие берешь обязательства и с кем желаешь соревноваться?
Но Волкодав и бровью не повел: молча проглотив обиду, серьезно заявил:
- Обязуюсь без капитального ремонта дополнительно пройти двести тысяч километров.
- Молодец! - уже без тени издевки похвалил председатель месткома. - Хороший почин. Ну, а к годовому плану какую прибавку вносишь?
Волкодав замялся, вызвав вокруг смех.
- Чем больше сдаешь в кассу денег, - тем меньше в карма не остается, - пояснил нерешительность таксиста Илья.
Волкодав показал ему кулачище:
- Не потому я. Дашь слово, а вдруг дела не пойдут. И опять возник слабый смех в зале.
- Послушай, друг, я могу подумать, что слухи о тебе имеют основания, - решительно заявил Виктор Хаджимуссаевич. - Не прикарманиваешь ли ты государственные деньги?
- Что вы?! - испугался Волкодав. - Кто болтает, к тому самому надо присмотреться, - и поспешно добавил: - Сверх плана дам три тысячи рублей.
- Что для тебя три тысячи? - наседал председатель месткома. - Ты ж у нас передовик.
- Не уговаривайте, - уперся на своем Волкодав. - Дам больше - похвалите, но рисковать не стану: люблю, чтоб слово твердое было. Так воспитан! - и искоса глянул на вовсю веселившийся зал.
- Ладно, - сдался Виктор Хаджимуссаевич. - Так и запишем: три тысячи рублей. А кого на соревнование вызываешь?
- А кто хочет - с любым буду, - решительно заявил таксист.
Охотников не было, потому как соревноваться с Волкодавом было нелегко: заранее можно было сказать, кто победит…
- Ежели обязательства рассматривать обратно пропорционально тому, кто сколько ест, то я с ним запросто, - сострил Илья.
- Раньше знаешь, как батраков брали? - серьезно посмотрел на него Волкодав. - По тому, сколько съел! Есть о чем подумать…
- Может, ты, Майрам, с ним потягаешься? - кивнул подбадривающе Гагаеву Виктор Хаджимуссаевич. - Вроде ты на аппетит не жалуешься.
- С ним?! - замахал руками Волкодав. - На позор меня? Я ж его в два счета! Не он за королями, - а им приходится за ним бегать! Несерьезный он человек, несолидный. Одним словом - рыбак! Ему соперник не Волкодав, а Володька-салажонок! Уж лучше я опять с Ильей-остряком столкнусь лбами. Он после подведения итогов умолкает на целый месяц. Отдохнем от его хохм!
Илья был задет за живое. Вскочил, маленький, всклокоченный, красный от гнева, закричал, еще пуще багровея:
- Я тебя заставлю вообще проглотить язык! Навеки умолкнешь! Пиши меня с ним, Виктор Хаджимуссаевич! И все будьте свидетелями. Даю пари: кто проиграет - режет трех, - он растопырил пальцы руки. - Слышишь? Трех баранов, и ставит бочку пива! Осетинского!
- Это на бумагу можно? - деловито обратился в президиум Волкодав. - Нет? Тогда зафиксируем На совесть! Ильюша, готовь баранов да вели жене пиво варить. Это тебе говорю я, твой Волкодав! - и спросил у председателя месткома: - Разрешите приступать к соревнованию?
Виктор Хаджимуссаевич расцвел от хода обсуждения социалистических обязательств, довольный кивнул головой.
- Итак, родилась еще одна соревнующаяся пара. Прекрасно! Иди, Волкодав. И ты, Илья. Остальным выбирать друзей, соперников… Откроем доску, на которой каждый день будем вывешивать результаты, чтоб все в курсе были, чьих баранов будем на шашлыки пускать…