… Майрам любит это ущелье. Из всех других Куртатинское самое нежное. В теснине, пенясь и далеко вокруг разбрызгивая капли, стремительно мчалась в долину река. Шум ее добирался по склону горы до самой вершины, по пути пронизывая лесок, нависший над пропастью, и присмотренную Гагаевым поляну, в тени деревьев которой притаилась "Крошка". Посреди поляны поблескивала на солнце огромными пряжками пара женских туфель. Двери машины были широко распахнуты, точно она отдыхала вместе с ними. К "Крошке" направилась Валентина. Она была в легком, коротеньком платьице, замочек на боку еще расстегнут. Широкий вырез чуть приоткрывал пышную грудь. Сейчас она еще привлекательнее, чем была тогда, на даче. Как-то Майраму один борец, побывавший во время олимпийских игр в Мельбурне, заявил, что там девушки намного сообразительнее наших: они открывают взору мужчин лишь то, что у них самое соблазнительное. Идет по улице девушка, кажется, ничего особенного, вдруг взгляд твой спотыкается: вырез на платье открывает красивый овал худенького живота. Глаза сами так и зыркают. И девушка уже не кажется дурнушкой. Застегни ее на все пуговицы или наоборот раздень, - никто на нее глаз не положит. Так что, кое-кому одежда на пользу, если, конечно, в меру открываться и в меру прикрываться…
Примостившись на переднем сиденье и глядя в зеркальце, Валентина причесывалась, пудрилась, водила по губам помадой… Майраму нравится наблюдать за этой процедурой - сколько там хитростей! Из приемника, споря с шумом реки, неслась нежная мелодия.
- Ты не уснул? - не отрываясь от зеркальца, спросила Валентина.
Он растянулся на траве во весь рост. Над ним близкое небо и белоснежные вершины гор. Под ослепительными лучами солнца они казались сказочными великанами. Прозрачный воздух делал их совсем близкими - протяни руку, и она уткнется в белую вершину.
- Здорово! - невольно прошептал Майрам. Валентина согласилась, имея в виду другое:
- Да, неплохо…
Повернув голову к ней, он кивнул в сторону горы, нависшей над ними:
- Кого напоминает?
- Кто там?! - испуганно оглянулась она. - Знакомый?
- Гора, - усмехнулся он.
- Чего же ты пугаешь? - упрекнула она.
- Горы похожи на людей, - вспомнил Майрам.
- Горы есть горы, - возразила она. - Что видят - не выболтают…
Майрам закрыл глаза. В чаще деревьев успокаивающе щебетали птицы. Перед глазами возникла дорога - длинная, влекущая. Мимо гор, лесов, садов она вела все выше и выше, к самому небу. И прибежала к красивой незнакомке. Девушка стояла у дороги, и когда "Крошка" остановилась, она уселась рядом с Майрамом и ее глаза пронзили его…
И тут же новое видение. "Крошка" мчалась по дороге, догнала цепочку туристов. Девушка, шедшая замыкающей, оглянулась, - и Майрам увидел свою незнакомку…
"Крошка" затормозила у моста. Стоящая возле перил девушка оглянулась… Опять она, его незнакомка!
Навстречу "Крошке" выскочила регулировщица, приблизилась к ним… Она, незнакомка! Она положила на плечо Майрама руку…
Майрам открыл глаза. Валентина трясла его за плечо. Ему было неловко смотреть ей в глаза. Но она ничего не заметила, она тормошила его:
- Пора ехать… Меня могут хватиться…
* * *
Для второй пробы Савелий Сергеевич выбрал эпизод возвращения Мурата в Осетию. Почему этот, такой спокойный, вялый кусок сценария, когда можно было взять героический момент, такой, чтоб все смотрели, затаив дыхание? Но у режиссера был свой расчет, и после, когда Майрам добился его доверия, Конов ему признался, что хотел разглядеть Мурата уже умудренного тяжким скитальческим опытом. "Годы поиска счастья в разных уголках мира были для Мурата только прелюдией к главному в жизни. Важной, необходимой для становления его характера, но все-таки прелюдией", так считал Конов и поэтому избрал эпизод возвращения горца домой…
Доставив Михаила Герасимовича в город, Майрам возвратился в Куртатинское ущелье, в то место у развилки двух дорог, где из гряды гор выпирает скала с устремившейся в небо одинокой сосной, у которой по задумке постановщика состоится прощание Мурата с невестой. Отсюда он по узкой тропинке спустился в долину, откуда и начнется его путь в большой мир. Но это будет отснято позже, а теперь на тропинке возле камня сидел на траве постаревший Мурат и смотрел ввысь, на скалу и виднеющийся родной ему аул, по которому он соскучился за годы скитаний и в который хотел войти во всем блеске человека, посетившего заморские земли, и именно для этого он сделал минутный привал - чтоб привести в надлежащий вид свой заграничный ярко-клетчатый пиджак и полосатые брюки "дудочкой". На голове Мурата - черный котелок. Вадим, чьи приклеенные усики, подведенные брови да радостно сверкающие глаза придали его облику уловимое сходство с Муратом на фотографиях, торопливо вытащил из огромного фанерного чемодана с латинскими надписями на внутренней стороне пару черных, сверкающих под солнцем калош, напялил их на желтые с крупными пряжками штиблеты, хотя в них он в эту летнюю жару выглядел еще нелепее, - для верности провел рукавом пиджака по носкам калош, чтобы они отливали зеркалом, и подхватив в каждую руку по чемодану, направился к аулу. Между прочим, к аулу он приблизился за десять минут, но снимать его будут в другом ауле, который находится в полусотне километров отсюда, в совершенно ином ущелье - Даргавском, где Савелий Сергеевич присмотрел один "очаровательный дворик". Но знать об этом зрителю не положено, он будет убежден, что дворик, куда прибудет Мурат, находится в виднеющемся вдали ауле.
Майрам потрясенно смотрел на несуразно разодетую фигуру Вадима, обтянутые в полосатые штанины тонкие, казавшиеся кривыми ноги в огромных штиблетах и калошах, на приподнятые плечи пиджака, черный котелок, кокетливо взвившийся над вытянувшейся в торжественной горделивости головой, и слушал восторженный шепот Савелия Сергеевича:
- Так! Молодец! Иди, иди! Вперед! Тебя ведь ждет в ауле Таира! Любовь твоя! Тебя ждет с нетерпением отец! Не оглядывайся - ты весь в порыве! Но ты не забываешь, что возвращаешься победителем! Молодцом! Вот так! Точно! Прекрасно!
- Метраж! Метраж! - застонал Степан.
- Ничего! Ничего! Еще метров тридцать. Вперед, Мурат, к отцу, к невесте!.. Стоп! - Конов торжественно поглядел на киногруппу. - Чудо! Талант! Видали как? Отдохни, Вадим. Еще один дублик - и полный порядок! - и озабоченно склонился к Степану: - Как картинка?
Степан вместо ответа показал ему большой палец. Обливаясь потом в своем странном одеянии, Вадим приблизился к ним, бросил наземь чемоданы, стал нетерпеливо срывать калоши…
- Похож на родственника? - кивнув на актера, спросил Майрама Савелий Сергеевич. - На осетина смахивает?
Майрам неуверенно кивнул головой.
- Чего так кисло? - закричал режиссер. - Посмотри на лицо. Копия Мурата.
- Да, - согласился Майрам и замялся, - но…
- Что "но"? Что "но"? - пристал к нему Конов.
Майрам нерешительно молчал. Кто он такой, чтоб лезть в их дела? Они мастера кино. Их знает весь мир. Зачем им его слова? Что он может полезного сказать им? Еще на смех поднимут…
- Что тебе во мне не нравится? - спросил, скидывая котелок и пиджак, Вадим. - Вроде усы ничего получились, и выражение лица удалось схватить…
Удалось! Это верно. Но ты, Вадим, не Мурат. Совсем другим он был. Не таким домой возвратился. Они словно прочитали мысли Майрама. Враз оба - и Конов, и Вадим навалились на него:
- Что не так?
- Да говори же!
- Мурат был настоящий горец, - несмело произнес Майрам, - а горцы боятся выглядеть в глазах земляков смешными. А ты, Вадим, смешной…
- Это почему же? - возмутился он.
- Вот это, - показал таксист на пиджак, штаны, котелок, - делает тебя смешным.
- Но они в точном соответствии с модой того времени, - возразил Степан.
Может быть, это и было модно, может быть, все это и носили в то время, но Майрам готов был голову отдать на отсечение…
- Мурат никогда не оденет такое, - сказал он убежденно.
- Ну, ты за Мурата не решай, - отрезал Вадим. - Он вон где побывал: Маньчжурия, Япония, Мексика, Аляска, Калифорния… Все это привычкой стало.
- Нет, - упрямился Майрам, - не мог он такое на себя напялить. Посмотри, в городе тоже стало модно не стричься. Никого в парикмахерскую не затянешь. А старые горцы? Налысо бреются! Без шапки на улицу не выйдут… Такие они. Гордые!
- Тоже сравнил, - засмеялся Вадим. - Старцы тут друг перед другом выкаблучиваются, обычай держат…
- И Мурат в аул прибыл, - напомнил Майрам. - И он перед своими не захочет нелепым предстать!
- Чепуха! - отмахнулся Степан. - На экране это будет шикарно.
- Смешно! - вселился в Майрама бес протеста. - Старики плеваться начнут.
- Ну, мы не только для стариков фильм делаем, - рассердился Вадим. - И не лезь ты, таксист, со своим мнением…
- Нет, нет, пусть говорит, - вмешался Конов, завертел своей головой, переводя взгляд с Вадима на Майрама и обратно. - В этом что-то есть… Гордые они, эти кавказцы. И за пределами гор свои тосты произносят, чужое мало берут… Слышал? - Савелий Сергеевич резко повернулся к оператору, уплетавшему бутерброд с колбасой.
- Забавно, - с трудом промолвил Степан.
Конов засмеялся, не сводя с Майрама задумчивых глаз, протянул руку к сценарию. И понял таксист, что режиссер давно уже был согласен с ним, но выуживал из него мысли. Но будь Майрам повнимательней, он прочел бы в его взгляде и еще кое-что… Он ведь тогда уже задумал свое черное дело… Да не дошло это до Майрама…
… Они все-таки сделали еще один дубль. Опять Вадим напяливал калоши, опять спешил в аул, опять Степан стонал: - "Метраж!", а режиссер звонко звал Вадима поторопиться к отцу, к невесте…
- Все! На сегодня все! - устало опустился на траву рядом с Майрамом Савелий Сергеевич и уставился в небо: - Вижу я его, вижу…
… После возвращения в город со съемок Конов потащил Майрама в свой номер. Пока Степан ставил электрический чайник, нарезал колбасу и сыр, режиссер, скинув туфли, забрался с ногами на диван, полистал сценарий.
- Слушай, Майрам, что не понравится - говори, особенно, когда казаться будет, что так Мурат не мог рассуждать, делать, высказываться… Ничего не скрывай - все выкладывай! - и стал читать сценарий.
Майраму забеспокоиться бы. А он оставался в благодушном настроении, сидел в тепле и уюте, слушал забавные истории о Мурате, ниоткуда не ждал беды; вот только уши и работали. Так что обижаться ему не на кого - только на самого себя. И позже, замечая, как часто Конов прерывал чтение и бросал на него пронзительные, изучающие взгляды, - обязан был прочесть их тайный смысл. Да находился в умилении от себя, от того, что известный режиссер советуется не с кем-нибудь из ученых и мудрых, а с ним, таксистом. И Майрам ему советует, каким должен быть будущий герой. Забылся таксист совсем, перестал чувствовать опасность - вот и влип в сети…
… Два дня на Майрама не было заявок от киногруппы. Он работал по городу. В полдень к нему подсел молоденький паренек со свертком. Не выдержав, он развернул его, и Майрам увидел обновку - клетчатый пиджак. Он видел такой на одном человеке. Он помнил, на ком. И на него опять нашло. Он помчался к универмагу, где пареньку посчастливилось оказаться в тот самый момент, когда "выбросили" этот клетчатый товар. У Майрама мгновенно созрел план, и он приступил к осуществлению его. Первый шаг должен был преобразить его внешность…
У прилавка толпились покупатели. Их было много, а продавщица одна. И каждый обращался к ней, и каждый стремился перекричать других. Майрам не стал втискиваться в толпу: он давно заметил, что в очередях, как правило, стоят низкорослые люди, будто высоким возят домой на спецмашинах. Майрам стоял позади толпы и поверх ее улыбался - молча, но настойчиво - продавщице. А она на него ноль внимания. Руки ее привычно, с автоматической налаженностью хватали с полок кофты, свитера, разворачивали на прилавке перед покупателем и опять сворачивали, и опять водружали на полку, чтоб через минуту по требованию нового покупателя заново развернуть… Сама продавщица точно заведенная задавала каждому одни и те же вопросы;
- Размер? Цвет?
И все начиналось заново, и не было времени оглядеть толпу. Но пристальный, неотрывный, гипнотизирующий взгляд Майрама заставил ее поднять головку.
- К вам обращаюсь, девушка! - чуть не схватив ее за руку, закричал пожилой мужчина. - Покажите платье, вон то!
Сбитая Майрамом с толку, девушка невпопад задала вопрос:
- Какой размер носите?
- Смеетесь?! - взревел покупатель.
Это был шанс. Майрам шагнул вперед и положил мужчине руку на плечо.
- Тише, - почти шепотом произнес он. - Зачем оскорблять работников прилавка? - добавил трезво и рассудительно: - Наступил век культуры, - своему голосу он придал нотки, которые не одну сотню раз слышал у Николая Николаевича: что-что, а воздействовать голосом на толпу он умеет. Не удивительно, что очередь, услышав проникновенные нотки, благоговейно уставилась на Майрама. Перед ними был работяга, который хотя и спешил на работу, терпеливо ждал своей очереди. Если бы перед ними находился профессор, от которого только и ждешь, что проповедей, - люди бы посмотрели на него и продолжили свой галдеж. Но втолковывал им понятие о культуре работяга?! И произошло чудо: толпа покупателей, яростно огрызавшаяся и горланившая, как на базаре, остепенилась, присмирела. Куда девался ажиотаж? Куда исчезли визгливые голоса? Теперь ничто, если не считать его упорного взгляда, не мешало продавщице ловко работать. Мелькали руки, но глаза ее то и дело останавливались на Майраме. И он на правах друга-спасителя моргнул ей и весело сказал:
- Были у вас тут пиджачки. Под жирафу. Жена сказала: без - не возвращайся домой. Не вижу их на прилавках - придется искать другую жену…
Оглянулась на него женщина в белой шляпе, что присмотрела цветастое платьице, и улыбнулась. Улыбнулся пожилой покупатель. Улыбнулась вся очередь. Улыбнулась и продавщица…
Майрам вышел из универмага, облаченный в ярко-клетчатый пиджак. Вышел уверенный, что он как раз по нему: еще бы - вся очередь приняла участие в обсуждении, к лицу пиджак Майраму или нет.
Продавщицу заставили обыскать всю кладовку и найти пятьдесят четвертый размер, пятый рост… И теперь Майрам под мышкой нес свою вечную куртку, а на нем был пиджак. Точь-в-точь такой, как у того преподавателя, что танцевал с незнакомкой…
Таксисты не принадлежат сами себе. Бывает, позарез надо выполнить дневную норму, ждешь не дождешься пассажира, а все спешат мимо тебя на своих двоих и нет им дела до тебя и твоего плана. Но вот Майрам приоделся, побрит и пострижен лучшим парикмахером города - дядей Яшей, нацепил на себя галстук, что сделал, естественно, не в гараже, ибо Майрам печется о здоровье своих друзей, а кто знает, что случилось бы с Волкодавом и Ильей, если бы они увидели его в пиджаке под жирафу да при галстуке, - и медленно делал круги возле пятиэтажного дома, где проживает его незнакомка Наташа. И вот именно в эти минуты не было ему отбоя от пассажиров. Все тянули навстречу ему руку и все скорбно смотрели вслед. Майрам включил счетчик, рассчитывая, что таким способом освободится от преследования. Но людей не смутило и это. Усатый тип в галифе и с желтым портфелем был согласен оплатить набежавшую сумму и обещал щедрые чаевые, если Майрам отвезет его в Махачкалу, что давало таксисту чуть ли не норму двух дней напряженных скачек по городу. Майрам скорбно смотрел на него - где ты, чудик, был позавчера или хотя бы вчера? И как ни соблазнительна была поездка, он оставался тверд в своем решении встретить в полном вооружении ту, что станет его невестой. И вместо ответа он кивнул усачу на огромный букет цветов, под которым скрылось все сиденье.
Майрам безотрывно смотрел на подъезд дома, вздрагивая всякий раз, как открывалась массивная дверь, и тянулся к букету, ибо очень опасался, что забудет прихватить цветы, когда выйдет навстречу ей. Он уже узнал всех жильцов дома - и взрослых и детей… Одна старушка заставила его трижды тянуться к букету, ибо три раза выходила из дому, волоча сетку, сперва наполненную пустыми бутылками из-под молока, потом с кастрюлей, а затем потащила куда-то книги… Он не замечал, когда она входила, но выползала из подъезда трижды, причем, открыв дверь, не сразу появлялась на пороге, так что нервы его были на пределе… И каждый раз Майрам вновь усаживался на место, облегченно оттягивал галстук, который жал шею, но тут же спохватывался, торопливо поворачивал зеркальце к себе, поправлял галстук и шляпу, подбадривающе подмигивал незнакомому франту, глядевшему на него из зеркальца, растерянно и взволнованно твердил:
- Не устоять ей! - неловко брал в руки букет, лебезил перед ним: - Поможешь друг-соучастник? - доверительно сообщал ему: - Только на тебя надежда.
Она появилась неожиданно, когда Майрам уже усомнился, проживает ли она здесь, хотя нормальные люди с вокзала возвращаются домой. Но у красавиц свои законы и привычки. И вот, когда эта мысль стала овладевать им, - глаза увидели ее фигурку, шмыгнувшую из подъезда и быстро приближавшуюся.
"Вперед!" - скомандовала ему "Крошка". Майрам резко распахнул дверцу, машинально положил цветы па сиденье и бросился ей наперерез. Он оказался у нее на пути так неожиданна и молодцевато, что она едва не налетела на него.
- Извините, - не поняв маневра и не удостаивая его взгляда, она попыталась пройти мимо.
Но в двадцатом веке, как говорит Савелий Сергеевич, на пути не оказываются без серьезной причины на то. Майрам сделал шаг вправо и опять встал перед нею. Девушка подняла на него глаза - его первая победа! Он стоял перед нею с широкой, отрепетированной в зеркальце, специально подготовленной для нее улыбкой.
- Это я, - сказал он бодро и, сделав жест ладонью, как бы приглашая ее оценить пиджак под жирафу, галстук, шляпу, надраенные туфли Сослана, которые он взял без спроса, кивнул в сторону "Крошки", поспешно сообщил: - Мы ждали вас.
Она узнала Майрама. Но не улыбнулась.
- Не вызывала, - сказала она серьезно.
Он попытался растянуть свою улыбку еще шире, признался ей:
- Я сам… Три часа с гаком караулил, - и дурно засмеялся.
И опять она не оценила его подвига. Более того, вновь хотела пройти мимо. Это было чересчур. Даже страшнее того, чего Майрам втайне побаивался. Он схватил ее за руку:
- Подожди…
- Отпустите! - громко потребовала она.
Он старался не замечать прохожих, уставившихся на них, ему важно было доказать ей, что он хороший…
- Я не такой, - вкрадчиво сообщил Майрам девушке. - Я видишь какой! - добавил он и в подтверждение слов - кретин! - нежно осклабился. Он сам умилялся себе, таким он был нежным и хорошим. Но…
- Отпустите руку! - потребовала она.
Из толпы, окружившей их, отделилась старушка, воинственно выставила перед собой летний зонтик и направилась к ним. Ободренные ее смелостью прохожие двинулись следом за авангардом в атаку. Майрам нагнулся к девушке, чтобы сказать ей кое-что такое, что ей вовек не забыть. И не вымолвил ни слова. Потому что он увидел в ее глазах… слезы. Он отпустил ее руку, и она торопливо пошла прочь от него…
Майрам не слышал ропота толпы. Конечно же, люди возмущались, ругали его, грозили… Но ему было все равно - он ничего не слышал. Он только видел удалявшуюся в панике свою незнакомку и понимал, что кровно ее обидел. В душе у него были боль и растерянность…