ПОНЕДЕЛЬНИК
Будильник прозвенел, а она не открывала глаз, привычно нежилась в горячей утренней постели. Недолго. Вчерашний день вспыхнул перед ней, она вспомнила все и откинула одеяло. Пока грелся чайник, включила утюг, разыскала и выгладила воротничок. Приоткрыв глаза, на неё осоловело смотрела мать.
- Ты что? - И утыканная бигуди голова поднялась над подушкой.
- Воротничок пришиваю.
Помятым и немолодым было лицо матери.
- Чего это?
- Так… Понедельник сегодня.
Мать буркнула что‑то, уронила голову и через секунду спала.
Из дома Рая вышла, как и условились, без четверти восемь. Дина ждала её у ворот. Рая молча протянула коробку с марками. Тотчас же открыла её Дина, принялась жадно разглядывать.
- На уроке посмотришь, - небрежно бросила Рая, заметив, как просветлело вдруг Динино лицо, - нашла, значит, что‑то интересное.
Возле школы их нагнала Тепа.
- А я была у тебя вчера, сказали, ты на море. Я так удивилась… Чего же, думаю, мне не сказала, я бы пошла.
Ещё бы! Потому и не сказала. Вдруг отпустили бы Иванову? Тепа давно уже испробовала все - сама рассказала по секрету Рае, а та ей - про Кожуха. Как жалела она о своей болтливости!
Алгебру не стала списывать у Майки, а, пока отвечали у доски, сама корпела над задачкой. Тепа с изумлением глядела на неё сквозь толстые очки.
- Отвернись! - шепнула Рая. И прибавила безжалостно: - Раз осталась - ещё останешься.
Иванова рассматривала марки. На некоторых взгляд её задерживался подолгу…
Неторопливо возвращались с перемены в класс, когда откуда ни возьмись вынырнула с обеспокоенным лицом Тепа. Ни слова не говоря, взяла Раю за руку, к окну потянула. В первое мгновение Рая хотела отдёрнуть руку, но слишком настойчива и встревожена была Тепа.
- Проверять будут, - с ужасом прошептала она. - Шестой "а" - весь уже, теперь - "б", потом наш.
- Что проверять? - спокойно спросила Рая, но страшная догадка уже шевельнулась в её мозгу.
- Всех проверяют. Это… - Она неприметно пробарабанила пальцами по Раиному бедру. - Всех девчонок. И если это - сразу узнают.
Рае почудилось, что она давно уже смутно боялась такого. Впилась в Тепу глазами: не врёт ли? Не перепутала ли?
- Три доктора, - с застывшим белым лицом шептала Тепа. - До конца раздевают и проверяют. Все–все.
Прозвенел звонок, но они не шелохнулись. Тепа не спускала с Раи увеличенных очками рыбьих глаз. Спасения ждала.
- А если не пойти? - произнесла Рая. А сама уже знала, что не пойти нельзя: не явишься сегодня - вызовут завтра.
- Они всех… По списку.
За широким окном шли, будто ничего не случилось, люди, смеялись и безмолвно разевали рты; неслышно проплыл, поблёскивая солнцем, голубой автобус. Все, и Иванова тоже, узнают скоро, какая она…
- Девочки, звонок был.
Они повернулись - медленно, словно то, чего боялись они, свершилось. В класс со стопкой тетрадей направлялась немка. Они двинулись впереди неё, молча сели за парту.
Фантастическое чертово колесо весь урок мельтешило перед Раиными глазами. Вопли матери и беспощадные удары - чем попало, куда попало; суровое молчание отца - не в силах поверить, что его Рая стала такою; встретившись с нею у ворот, брезгливо обходит её Иванова в новенькой своей форме с накрахмаленным воротничком. И снова - мать, отец, осуждающий взгляд Сани, Иванова… Придвинувшись к Тепе, Рая прошептала, что смывается на перемене. Ближе этой очкастой девочки не было теперь никого.
- А я? - растерянно спросила Тепа.
- Ты как хочешь. Я ухожу.
- А завтра? Все равно завтра вызовут.
Колесо неудержимо вращалось, и Рая не могла остановить его, чтобы подумать. Одно засело в голове: с двух последних уроков надо бежать.
- Тебе хорошо, а я не могу качарить, - пожаловалась Тепа. - Я и так слабенькая.
- Шептунова унд Тепина, ахтунг, - сделала замечание немка, и они приумолкли.
Рая заранее собралась и сразу же после звонка, пряча портфель за спину, выскользнула на улицу. Как и вчера, по–летнему пекло солнце. Куда теперь? Домой нельзя, дома можно напороться на мать. Не можно, а наверняка: пиво кончилось вчера, а в понедельник с утра его не привозят. Побрела куда глаза глядят и вышла к вокзалу.
Подъёмный кран держал на весу опору. Готовились: к Новому году обещали пустить в городе троллейбус. Рая так ждала этого, а теперь было все равно, и даже не стала смотреть, как устанавливают опору. Медленно поднялась на перекинутый через пути узкий и длинный деревянный мост.
Внизу, разветвляясь, блестели рельсы. А что если заболеть и не являться в школу, пока не уйдет комиссия? Хорошо бы простудиться, но разве простудишься в жару, если даже зимой, провалившись по щиколотку в ледяную воду, не заболела, дура здоровая! Иванова непременно слегла бы, а ей хоть бы хны. Рая презирала себя…
Поставила у ног портфель, он упал, но она не поднимала его. Может, пойти к Кожуху и все рассказать ему? Он хитрый, он придумает, как вывернуться. Конечно, он опять потребует это, ну и пусть! Узнают только про первый раз, а потом - все, потом хоть сто раз… Но про первый‑то узнают. Ничего. Она уговорит врачей не сообщать матери. Разве её вина, что она стала такой! Отец бросил, у матери хахали ночуют. Так и скажет она. Так все и скажет. Все равно ничто она теперь для Ивановой…
Из‑под моста шумно выполз паровоз, обдал Раю паром. Она зажмурилась, ожидая, что обожжёт лицо, но пар был холодным. Когда он растаял, за паровозом, мерно стуча, тянулись товарные вагоны.
Ещё два часа назад ничего не было. По школе гуляли, и Иванова благодарно говорила о марках. Теперь она вернёт их. Ну и пусть, какая разница, с кем дружить! Можно - с ней, можно - с Никой. С Никой даже интереснее. Как замечательно было в парке - огни, музыка на танцплощадке, качели, внимание мужчин! А дома у Ивановой она скучала. Не то что скучала, но почему‑то уставала. Не к Кожуху, а к Нике пойдёт она за советом. Конечно, к Нике, как сразу не сообразила она!
А вагоны из‑под моста все тянулись и тянулись. У одного была новенькая крыша - белая жесть ослепительно горела на солнце. Рая дождалась последнего, взяла портфель и пошла.
Жила Ника в закутке под лестницей Кожуха. Перед их окнами жался палисадник с зарослью мелких темно–красных георгинов. В палисаднике оказалась и шелковица - ветхая изгородь была прикручена алюминиевой проволокой к её толстому стволу.
На пятачке перед изгородью стирала Никина мать - тётя Женя. Не своё - чужое. Подрабатывали кто чем мог… Моя бабушка, например, продавала на толкучке старые вещи, мать Уленьки Максимовой белила квартиры, самодельными вениками промышляла мать Славика–гармониста из барака, а вот тётя Женя стирала белье. Раина мать тоже отдавала ей. "Несчастная женщина, - вздыхала она. - На мой характер, ноги б его здесь не было". "Его" - это дяди Вани, который пропивал все, что зарабатывал. Но в "шалмане" была с ним по–свойски приветлива и даже наливала в долг кружку–другую.
Рая поздоровалась. С усилием разогнула тётя Женя спину. Правое плечо было ниже левого - наверное, от утюга: гладильщицей работала.
- Ника дома? - бойко спросила Рая. Никогда прежде не заявлялась к ним и теперь трусила, как бы тётя Женя не заподозрила чего. Но тётя Женя безразлично проронила: "Дома", - и снова согнулась над своим корытом.
В захламлённом коридоре вкусно пахло горячими семечками: Савельевна только что пожарила их. Крупные, с белыми рёбрышками, рассыпчато светлели они в широченной сковородке. Рая постучала.
- Войдите! - Нетерпеливо–быстро, как человек, которого отрывают от чего‑то важного. Рая осторожно приоткрыла дверь. Ника - в брюках и полосатой шелковой блузке навыпуск - лежала с книгой поверх одеяла. За грязным столом скучно жевал что‑то Котя.
Рая вошла, но Ника не встала и даже книгу не отложила.
- Ты выйдешь? - серьёзно спросила Рая. - Дело есть.
Ника тонко улыбнулась.
- Передай, что я занята. Читаю. И вообще, скажи, она просит не беспокоить её дома.
На голове под куцей косынкой топорщились бигуди.
- Кому - "передай"?
- Не знаю уж, кто тебя послал. Маленький такой, чернявый?
- Никто не посылал. Мне надо поговорить с тобой.
- Тебе? - удивилась Ника.
Рая молчала, твёрдо глядя ей в глаза. Ника засмеялась и, загнув страницу, положила книгу на стол. "Граф Монте–Кристо", - прочла Рая.
На ходу мельком глянула Ника в зеркало.
- А ты ешь, ешь, не рассусоливай! - вдруг грубо сказала брату - тот сидел, перепачканный джемом, и любопытненько следил за ними. - Раззявил глаза!
Спокойно обошла сгорбленную над корытом фигуру матери. Рая - за ней. Площадка пустовала, лишь в песочнице копался чей‑то малыш. Ника села на стол, сцепила ноги и быстро, с весёлым выжиданием, взглянула на Раю.
- Ты напрасно смеёшься, - сказала Рая. Однако врачи в директорском кабинете не казались уже такими грозными.
- Ну что ты, Раечка! Я вся - внимание. - Не верит, что у неё может быть что‑то серьёзное.
Начинать все же было страшно. Рядом села.
- В школе девчонок проверяют. Комиссия специальная. В кабинете директора.
Ника молчала. Все так же беспечно–любопытен был её взгляд.
- Сегодня нас должны вызывать. Я прокачарила - мне как‑то ни к чему это. - И тоже сцепила ноги.
- Что ни к чему?
- Это… Чтобы мамаша узнала.
- Что узнала?
Рая поглядела ей в глаза.
- Не понимаешь, что ли?
Ника закусила губу. Она догадывалась, но ещё не смела поверить. Рая вытянула ноги и внимательно разглядывала их. Как не понимала она раньше, что ноги у неё и впрямь красивые! Может, даже красивее, чем у Ники.
- Ты что, уже, что ли? - Казалось, Ника прыснет сейчас.
Рая соединила носки, потом медленно развела их.
- Я! Тепе вон двенадцать было.
- Какой Тепе?
- Ну, Тепе. Есть у нас такая - Тепина. Да знаешь ты её - в очках.
- Куколка такая, пухлая?
Рая сдержанно кивнула. Даже с Никой могла она сейчас быть немногословной.
- Вот уж не думала! - весело удивилась Ника. - На вид интеллигентная такая.
- Она из хорошей семьи, - возразила Рая. - Мамаша - переводчица.
Глаза Ники озорно блеснули.
- А ты с кем же? Из школы, что ли?
- Почему из школы? Во дворе разве мальчишек нет?
- Во дворе? - изумилась Ника. - Кто во дворе?
- Мало ли.
- Вадька Конь?
- Ну да! - с пренебрежением сказала Рая.
- Саня?
- Ты что? - Она с укором посмотрела на Нику. - Саня такой разве?
- Все они такие. Кожух?
Рая неопределённо повела плечами.
- Кожух?! - радостно воскликнула Ника. Засмеялась, откинув голову. - А–а, пузик, ну я ему теперь!
- Тише, - покровительственно сказала Рая. - И что ты ему? Ничего не надо, я же тебе только.
Но Ника, не слушая, принялась смешливо выпытывать подробности. Ей было по–настоящему любопытно - не как раньше. Теперь они были равны, и Рая тоже имела право спросить.
- А тебе сколько было?
- Когда - это?.. Пятнадцать. Мы под столом, в общей кухне. Зима была, в комнате мамаша его, так мы под столом - вдруг кто из соседей выйдет. Чье‑то молоко там стояло, ну мы и кувырнули его в темноте. Слышу - капает что‑то, а когда вылезли - вся рожа в молоке.
Рая помедлила и спросила:
- Так и не узнал никто?
- А как узнаешь? Ищи ветра в поле.
О чем она? О молоке?
- А в школе вас что, не проверяли? - сказала она и, нагнувшись, подняла камушек.
- В школе? Чего это? Никого никогда не проверяют.
- У нас проверяют. Шестой "а" и "б" - уже, теперь наша очередь.
Ника глядела на неё с недоверием.
- Как же это они проверяют?
- Раздевают и проверяют. Для них это не проблема. В директорском кабинете.
Выражение весёлого любопытства сошло наконец с Никиного лица.
- А какое их собачье дело? Что хочу, то и делаю, им-то что!
- Там не спрашивают. Вызывают и все.
Ника, посерьёзневшая, думала.
- Конечно, - сказала Рая, - можно прокачарить несколько дней, но из школы придут, а мамаша как раз дома до среды.
- Жди меня здесь! - шепнула Ника и быстро пошла на своих подламывающихся ногах.
Вернулась она скоро. Поверх куцей косынки была повязана другая - капроновая, с яркими цветами. Не доходя, на ворота кивнула. Рая живо поднялась.
- Сейчас все выясним, - уверенно пообещала Ника. - Полная консультация!
Непривычная, повязанная, как у матрёшки, косынка делала её молоденькой и славной.
Свернули в ворота двадцать третьего номера, и тут только Рая сообразила, куда ведёт её Ника. Обеспокоенно придержала шаг.
- Куда мы?
- В одно место. Фросю горбатенькую знаешь?
- Зачем мы к ней?
- К Фросе‑то? Да она в этих делах собаку съела. Идём, там нет сейчас никого.
Они обогнули дом и спустились по крутой каменной лестнице в полуподвальное помещение. В дырочках почтового ящика с цифрой "17" белела газета. Это немного успокоило Раю.
Дверь Ника открыла, не постучавшись. В коридоре жёлто горел свет, было свежо и пахло зеленью. Женщина в сером проворно мыла спиной к ним пол. Рая узнала горбатую фигурку Фроси.
- Плохо, Фрося, гостей встречаешь, - сказала Ника, и Рая невольно взяла её за руку.
Фрося, не разгибаясь, повернула к ним своё маленькое личико, стрельнула снизу взглядом в Нику, затем зорко и неприязненно посмотрела на Раю и с новой энергией принялась драить пол.
- Тамарка не приезжала? - спросила Ника.
Фрося живо прополоскала тряпку в тазу, с силой выжала.
- Ты бы с яслей ещё привела, дура! - бросила она с одышкой. - Мало соседи кокчутся.
- Не сердись, Фрося. Дело важное.
А Фрося уже снова тёрла пол. Ника потянула Раю за руку. В чистую, уставленную цветами комнату вошли они. У стены с ковриком высилась никелированная кровать, пышная и белая.
Ника по–хозяйски поправила в вазе на столе нераспустившиеся розы.
- Садись, - разрешила и, скинув туфли, прошлёпала в другую комнату.
Рая огляделась. Возле белой от кружевных салфеток этажерки висели, отсвечивая, большие фотографии и Почётная грамота в рамочке под стеклом. Рая подошла ближе. Жирно чернели среди золотистых типографских букв выведенные тушью слова: "Кастеляншу Ефросинью Ивановну Першину".
На одном портрете она сразу узнала Тамару. Её толстая коса, обычно собранная в пучок, была тут перекинута вперёд, и расплетённый конец её небрежно лежал на высокой груди.
В город к Фросе Тамара приехала года два назад. Вадька Конь объяснял тогда, что в колхозе ей не выдали б паспорта, а это значило навсегда остаться в деревне. Первое время Тамара дичилась, но скоро сблизилась с Никой, стала одеваться как она, красить губы, и лишь волосы у неё остались прежними. Завидовала Рая её волосам.
На другом снимке узнала она молодую Фросю. Не очень молодую, но и не старую, как сейчас. Уже тогда худое и озабоченное лицо было слегка кривоватым. Казалось, она отчаянно спешит куда‑то и лишь на мгновение замерла перед фотоаппаратом. Рядом висел портрет Фросиной сестры, морщинистой суровой старухи - перед самым приездом Тамары умерла. Мужчину и женщину на двух других снимках Рая не знала.
- Кто это? - шепотом спросила она Нику. Долгое молчание, чудилось ей, выдаёт её страх.
Ника стояла в дверях, подпиливая ногти. Полюбовалась своей работой и только потом взглянула на фото.
- Предки Тамаркины. - И принялась за следующий палец.
- Они что, умерли?
Не отрывая от пилочки взгляда, Ника удивленно подняла брови.
- С чего ты взяла? В колхозе вкалывают. - И предупредила: - Не трепись только.
- Что? - не поняла Рая.
- Что в колхозе. - Раздвинула пальцы и, разглядывая, поиграла ими. Сейчас она была не такой, как во дворе, иной, похожей на артистку в кино.
В комнату шмыгнула Фрося с жестяным ведёрком в одной руке и кружкой в другой. Рая почтительно отступила, но Фрося на неё - ноль внимания. Подлетев к окну, принялась проворно поливать фикус.
- Ты чего мотаешься? - спросила Ника (а сама ноготок на мизинце обрабатывала).
- Замотаешься с вами! Только и знаете грязь таскать.
- Не ворчи, Фрося, - миролюбиво сказала Ника и, положив пилочку, сравнила руки.
Фрося полила цветы в этой комнате и шасть было в другую, но Ника, гибко изогнувшись, поймала её за руку.
- Обожди, старушенция. Угомонись, - Отобрав у неё ведёрко, поставила на пол. - Это - Рая, через пять лет тоже будет у тебя.
- Болтай больше! Через пять лет подохнем все. - А сама цепким взглядом окинула Раю с головы до ног.
- Мы за советом к тебе. Ты у нас опытная в этих делах.
- В каких таких делах? Никаких дел не знаю, - И вдруг - взвинтив голос: - Она же ребёнок ещё! Ты зачем привела её, бесстыдница?
- Постой, Фрося, не шуми. Расскажи‑ка ей все, - бросила она Рае.
Старуха вперила в Раю немигающие, полные подозрительности глаза. Рая потупленно молчала. И зачем только затащила её сюда Ника!
- Ну говори, чего случилось, - грозно приказала Фрося. - Понесла, что ли?
- Ты спятила, Фрося. Ей ещё четырнадцати нет. Проверяют их в школе.
- Чего проверяют?
- Проверяют. Девочки они или кто там.
- Девочки! И не срамно? Скоро с пелёнок начнут, вахлачки чертовы! Четырнадцати нет… Да в наше время в пруд за такое, чтоб глаза не видели. И когда же это ты умудрилась, милая?
- Недавно, Фрося. Ты не ворчи на неё.
Старуха гневно повернулась к ней:
- Я на всех на вас ворчу! Всех вас по заднице надо! Учиться вас нет - шкодить только. А эти, кобели здоровые, рады–радешеньки.
- Время такое, Фрося.
- Время! Ишь ты, язык натренькала! Слышу я тут за ширмой, как с мужиками лязгаешь. Я тебе не мужик, нечего мне мозги крутить. Время! Ты вон газеты почитай, тогда узнаешь, время какое. На целину такие, как вы, едут. А она, что ни ночь, мужика ведёт. И все тряпок ради да ресторанов с танцульками. Вон на кого похожа стала!
- Я всегда такой была. А ты больше газетам верь.
- А отчего же это мне газетам не верить? Вот потому-то вы и такие, что не верите ни во что. Только в это верите, - кивнула она на кровать. - Подождите, скоро прикрою лавочку. Куда хотите, туда и ведите. Соседям срамно в глаза глядеть… А теперь и вовсе девчонку привела! Четырнадцати нет, а уж за советом, видите ли! Проверяют… - передразнила она. - Кто это проверяет вас?
Рая молчала. Щеки её пылали.
- Ишь, раскраснелась! Под мужика лезть - не краснела, а здесь раскраснелась. Кто проверяет, спрашиваю.
- Врачи проверяют, - ответила за неё Ника. - Комиссия у них.
- Комиссия! Сейчас пруд пруди такими - будут они пачкаться. Не давай им смотреть - месячные, скажи.
Рая подняла голову.
- Какие месячные?
- Месячные какие! - всплеснула руками Фрося. Капли воды из кружки попали на разгорячённое Раино лицо. - В постель бухаться - знает, а здесь необразованная, видите ли! Девочка! Всыпала я б тебе, будь я твоей матерью! - Она живо нагнулась и, взяв ведро, кивнула на Нику. - Спросишь у неё, объяснит. Эта уж все успела, все университеты прошла. Чего только привела, не знаю… И не разбрасывай! - раздражённо прибавила она, подвигая Нике пилочку. - Нашли няньку убирать за вами.