- Видно, сегодня день встреч и разлук, - сказал час спустя Авандеев. - Пошли, Семен Тимофеич. А к товарищу Подвойскому я зайду сам. Может быть, и Захара там встретим, на вокзале.
- Навряд ли, - Воробьев покачал головой. - Их послали на охрану железнодорожного моста.
…Самара пала, белочехи хлынули на восток по Самаро-Златоустовской и по Ташкентской дорогам. Отряд Блюхера, пытаясь преградить путь чешским войскам, повернул к Самаре, отбил у мятежников родной для Авандеева уездный городок. Но белочешское командование бросило туда новые полки. Некоторые сподвижники Блюхера советовали ему двигаться к югу, там действовал отряд Чапаева. Командир не мог последовать этому совету: нуждался в помощи осажденный войсками Дутова Оренбург. Оттуда надо было вывести все революционные силы и, встретившись с отрядом красных казаков Ивана Каширина, пробиваться к северу на соединение с частями Красной Армии…
Отряд Блюхера повернул на восток, Авандеев остался в занятом белыми городе. С Куйбышевым ему вновь встретиться не удалось, но он побывал у Подвойского, получил полномочия и указания.
Перед подпольным укомом, который возглавил Авандеев, была поставлена задача: временно укрыть коммунистов и активных сторонников Советской власти в надежных местах, создавать партизанские отряды и направлять их не на восток, как ранее полагал Авандеев, а на юг, к частям Красной Армии, удерживающим левобережье Волги. Нужно было завязать связи с самарским подпольем, а через него или самостоятельно - с губревкомом или штабом армии. Авандеев хорошо знал город и весь уезд, а его самого не узнавали. На подпольном заседании укома-ревкома было решено: бывший секретарь укома Ильин перебирается в сосновый бор и руководит подпольной жизнью западной половины уезда. Авандеев берет на себя кроме общего руководства восточную лесостепную часть.
…И угораздило же Румаша попасть в небольшой полубашкирский городок на берегу реки, которую башкиры называют Акиделем, чуваши - Шурадылом, а русские - рекой Белой. Забрался и застрял тут. Прошло и пятнадцать недель, и семнадцать после масленицы.
Чулзирма, Сухоречка, Оля… как давно все это было! Да и было ли? Может, пригрезилось, когда он дремал в седле во время далеких походов? О, нет! Оля не сон. Вот ее письма, хранятся у самого сердца.
И надо же было всему этому случится! К весне умер от чахотки председатель Совнаркома Шепелев. Он рекомендовал в партию Романа Тайманова, обучил шоферскому делу. Председателем Совнаркома стал заместитель Шепелева Поповский, из эсеров. Румаш не захотел служить эсеру, попросился в конный отряд Арбузова. Поповский не стал его задерживать. Он любил ездить в коляске. Гнуть все дела Совнаркома и уезда на свой лад Поповский сначала не решался, побаивался коммунистов - Кокина и Дукельского. Отозвали их из Стерлибаша. Товарищ Козин уехал в Самару, а товарищ Дукельский - прямо в Москву. Через неделю после их отъезда белочехи заняли Уфу. Командира отряда Арбузова разжаловали в рядовые, обвинили в излишних жестокостях за расстрел руководителей золоторевского офицеро-кулацкого восстания… Нового командира не назначили. Спросил Румаш товарища Арбузова, кто же командир, тот усмехнулся в ответ:
- Каждый сам себе командир. А главковерх у нас Поповский.
Коммунисты, помня наказ товарища Козина, настаивали на эвакуации. Даже упорные слухи о зверствах белочехов в Самаре и Уфе не обеспокоили Поповского и его приспешников.
"Но куда же, куда же мы едем? Три дня кружимся вокруг. Вот опять свернули налево. Зачем? Ясно, опять в село Ахметовну. А все потому, что ведет нас "главковерх" Поповский…" Румаш лениво покачивается в седле. Не узнали б теперь его чулзирминские и сухореченские друзья. В плечах раздался. Лицо задубело, губы потрескались, над верхней губой темнеет пушок. Добела выгоревшая гимнастерка, потрепанная фуражка с пятиконечной звездой… А оружия хватило бы на четверых: слева шашка, справа наган, за спиной карабин, у пояса граната. Нет, ничего в нем не осталось от бывшего приказчика-щеголя.
Румашу надоело плестись шагом, хлестнул коня. Поскакал галопом вдоль растянувшейся тележной армии Поповского.
И-ex, вот так на скаку сверкнуть бы шашкой да рубить, рубить головы врагам революции! Впереди коляска. Взмахни, Румаш, клинком, рази врага! Но нет, на ней не враг. Конь Румаша, снова перешел на шаг.
В Ахметовке состоялось заседание бродячего Совнаркома. Поповский разливался: позор, мол, бросить город на произвол анархии, а чехи и не знают о каком-то Стерлибаше, да и вообще они друзья русской революции, а стало быть, и Советской власти. И большинством эсеровских и "нейтральных" голосов было решено вернуться в оставленный три дня назад город.
С единственного грузовика сбежал шофер. Поповский вспомнил о бывшем совнаркомовском шофере Тайманове. Румаш, выехавший из города верхом, вернулся туда на автомобиле с совнаркомовским скарбом. Разгрузившись, где было указано, Румаш не без умысла отогнал машину в небольшую улочку близ здания Совнаркома: в случае опасности можно укатить через пустырь к мосту!..
К ночи посвежело. Румаш убрал оружие под сиденье, поудобней устроился в кабине, оставив дверцу приоткрытой, и моментально уснул. А проснувшись на рассвете, ни часовых, ни патрулей не обнаружил. Неорганизованная "армия" Поповского распалась.
Распахнулась калитка дома напротив - в нее протиснулась широкобокая корова. За ней с хворостинкой в руке семенила старушка башкирка. Корова задержалась у грузовика, засопела. Старушка подняла было прут и вдруг, внезапно помолодев, юркнула обратно во двор. Перепугали бабку три всадника, которые мчались прямо на нее с обнаженными шашками.
"Вот они, беляки", - сообразил Румаш. Один что-то повелительно кричал, размахивая саблей, другой, злобно матерясь не по-русски, старался хлестнуть Румаша плеткой: видно, требуют завести автомобиль. Румаш, вспомнив, что на нем не было ни ремня, ни фуражки с красноармейской звездой, зевнул, почесался и, приговаривая "хазыр, хазыр", бросился к мотору, потом обратно к кабине, забормотал по-башкирски. Над ним снова взвилась плетка. Но конь беляка дернулся под седоком, и и удар пришелся по спине бабкиной коровы.
Корова вздрогнула и, повернувшись, загородила Румаша от всадников. Двое поскакали назад. У грузовика остался самый злой.
Румаш приподнял сиденье. Белый, рассвирепевший от бестолковости коровы, саданул ее шашкой по шее. Одновременно с ревом животного прозвучал выстрел. Офицер упал с копя. Два всадника круто повернули к грузовику. Румаш, перехватив наган левой рукой, в правую взял гранату и метнул ее навстречу врагам. Перепрыгнув через окровавленную тушу, Румаш скользнул в приоткрытую калитку. На взрыв гранаты эхом отозвался другой, более мощный - у здания Совнаркома…
Забежав в сарай, Румаш в отчаянии заскрежетал зубами:
- Ну, попадись ты мне, сволочь Поповский! Сколько коммунистов погибнет из-за тебя, подлый предатель. Ах, почему я вчера не отрубил тебе голову, когда чесалась рука!
На улице стреляли. Румаш выскочил из сарая и рванулся к калитке. Неизвестпо откуда появившийся мальчуган, раскинув руки, преградил ему дорогу:
- Не ходи, ага, не ходи на улицу! Корову убили и тебя убьют. Там много-много злых дошманов, - шептал ребенок. Он сквозь щелку забора наблюдал за Румашем и в нужный момент открыл ему калитку, запертую перепуганной бабкой. Румаш отстранил мальчика, порываясь выйти на улицу, но кто-то с силой схватил его сзади.
- Тебя убьют. Спасибо аллаху, никто из беляков не видал тебя возле нашего дома. Спасибо Афзалу, что раскрыл калитку. А кто тебя видел, тех уже нет! Ты их сам убрал, товарищ Тайман-батыр…
Это был отец мальчика, рабочий кожевенного завода, узнавший в отчаянном парне агитатора, выступавшего как-то в цехе. Кожевенник увел Румаша на огород, велел ему и Афзалу полоть сорняки, а сам пошел дорезать корову.
Выстрелы затихли. Новые хозяева отогнали грузовик. Калитка, видимо, не привлекла внимания. Убитые валялись не только у этого дома. Румаша оставили жить в доме на правах приехавшего из деревни родственника. Каждый вечер рабочий рассказывал Румашу о том, что творится в городе. Много погибло коммунистов, советских работников и рабочих в Стерлибаше. Над Белой каркали черные вороны. Вода в реке побурела от крови.
Отец Афзала не был ни красным, ни белым. Большевистского агитатора он спас по просьбе матери-старушки и сынишки. Позже оп и сам привязался к неожиданному родственнику, да и дело, которому служил Румаш, стало рабочему казаться близким.
Около месяца прогостил Румаш в башкирской семье, дольше в городе было оставаться опасно. "Надо бежать! Но куда, в какую сторону?" На восток в сторону гор путь закрыт. На мосту всех перехватывал патруль, и подозрительных вели в тюрьму. Ловили и тех, кто переправлялся через реку вплавь. На запад путь казался покойнее. Белые не ждали особой опасности с той стороны. Они все свое внимание обратили на восток, обеспокоенные движением армии Блюхера вдоль лесистой горной гряды.
Путь на запад вел к дому. Но надо было пройти сотни верст, чтоб добраться до своих. И все-таки Румаш выбрал этот длинный ц потому опасный путь.
12
Недобрые слухи ползли из города. Одни разносились Фальшиным по Сухоречке, другие доползали до Чулзирмы и приглушались там могучим Вись-Ягуром.
Слухи о перемене в губернии и уезде испугали местных каменских начальников. Председатель Совета Федунов, запуганный Фальшиным, отказался от власти. Вись-Ягур в Чулзирме захватил бразды правления и объявил себя председателем Каменки. Правда, пока об этом в Сухоречке почти никто не ведал.
Оповещенные чугуновскими "гвардейцами" бывшие фронтовики - и чулзирминские и сухореченские - вышли на постройку моста в это лето дружно. Так без обычного скандала и достроили б мост, если б не Карп Фальшин. К вечеру заявился он при всех регалиях царского старосты: бляха из самоварного золота сияла на груди, рука сжимала железный посох.
- Бросайте работу, сухореченские! - ударил он по бревну палкой. - Кто вас созвал? Не знаю! Объявляю шабаш. Пусть чуваши мост достраивают: им надо в город да на базар. А нам куда тарахтеть по этому мосту? К башкирам кобылье молоко пить?
Ястребом налетел Вись-Ягур на Фальшина. Тот занес было над ним палку, но опустить не успел, Ягур одним ударом поверг наземь невысокого плотного бородача. Русские и чуваши бросились разнимать: чуваши держали за руки Вись-Ягура, а русские - вскочившего на ноги Фальшина.
- Я тебя, царского пса, арестую… расстреляю, - брызжа слюной и вырываясь, орал Вись-Ягур.
- Кончилась ваша власть, - шипел в ответ Фальшив. - В Самаре всем теперь Комвуч заправляет. Там таких, как ты, всех передушили. Чехи царя Михаила садят на престол. А тута я был и остаюсь законная царская власть. Тебя, Егоров, в Сибирь упеку!..
Вись-Ягур крупный детина, но куда ему до Палли, старшего сына Элим-Челима. Тот схватку увидел с чувашского берега, молча сорвался с места и, прыгая со сваи на сваю, с балки на балку, в одну минуту очутился рядом.
Перетрусивший насмерть Фальшин истошно завопил:
- Ратуйте, люди русские! Старосту убивают! Кара-у-ул!
Но боевой клич Фальшина прозвучал втуне.
- Ты, Ягур Ягурч, если хочешь представлять власть, не ори, не дерись, - спокойно сказал Палли. - Уважай народ. А ты, самогонная глотка, - повернулся он к Фальшину, - не визжи, как боров! Руки об тебя противно марать. Кто, говоришь, в Самаре забрал власть? Камвуч? Чей огонь, мы сами знаем. А тебя давно пора самого упечь в Сибирь. Не ты ли укокошил Сибада-Михайлу? - Палли сорвал с груди Фальшина бляху - швырнул ее в поду, вслед полетела железная палка. - Теперь никого не запугаешь! Катись отселя и к мосту больше не подходи. Какая б там ни была в Самаре власть, у нас здесь - Советская.
Палли поддал колонкой под зад Фальшину. Развенчанный староста, пробежав шагов двести, обернулся и погрозил кулаком. Он что-то выкрикивал, - ответом был общий хохот.
- Уважаемый Павел Ермилыч! - к Палли подошел Филька. - От имени красногвардейского отряда Ильи Чугунова и от себя, Филимона Лапшина, - приношу тебе благодарность, - произнес он торжественно и протянул руку.
Палли растерянно посмотрел на весельчака и, усмехнувшись, так пожал ему руку, что тот застонал и отбежал от ухмыляющегося геркулеса. Вокруг хохотали. Ну а когда народ дружно смеется, то и работа спорится. Мост был окончен засветло.
Фальшин не случайно достал бляху со дна сундука - в Самаре власть перешла в руки Комвуча. Суть перемены узнали по всей губернии. Вернулись помещики отбирать землю, которую при Советах передали крестьянам. Старые хозяева грозились собрать для себя урожай с полей, да еще и взыскать с хлеборобов деньгами "за пользование землей".
В Кузьминовке бывший председатель волостного исполкома левый эсер Белянкин называл теперь себя иначе: не то старшиной, не то председателем волостного правления. Новая власть докатилась до Каменки, но застряла в Сухоречке, никак не переберется на правый берег в Чулзирму. Фальшин боится переходить через мост. Там все еще Советы, а возглавляет их бесстрашный Вись-Ягур. Да и остальные люди - не робкого десятка. Были, конечно, сторонники Фальшина и тут, по они помалкивали, ждали. Осторожный Смоляков говорил Хаярову и остальным дружкам:
- Нехай забавляются, поиграют в Чулзирминскую республику. Без пашей помощи сломают себе шеи…
Вскоре в Чулзирму примчал Белянкина на собственных лошадях управляющий имением Киселева. Их сопровождал офицер и несколько карателей. Белянкин остановился, как всегда, у Павла Мурзабая. Остальных зазвали к себе Хаяр Магар и Пуян-Танюш.
- Радуйся, Пал Ванч, - возвестил Белянкин. - Твой сын объявился в нашем городе. Возможно, скоро сам в гости пожалует. Слыхал, что он возглавляет нашу контрразведку.
Обрадованный было Мурзабай тут же насторожился. Что еще такое - контрразведка? Ни радости, ни озабоченности Белянкину не выказал.
- Спасибо, Фаддей Панфилыч, - блеснул он лукаво глазами, - Как это понимать: "нашу". Уж не хочешь ли ты сказать, что и мой Назар стал большевиком?
Белянкин хихикнул, подымая придвинутый хозяином стакан:
- Не прикидывайся, Пал Ванч! Наш союз с большевиками был вынужденным. Тогда крестьяне шли за ними. Теперь мужик повернулся к ним спиной. А я, сам знаешь, стою на страже интересов хозяйственного мужика.
"Куда конь с копытом, туда и рак с клешней", - подумал Мурзабай, но промолчал. Белянкин понял, что бывший старшина все еще выжидает.
- Я, Пал Ванч, хочу пригласить к тебе этого вашего… трижды Егора, побеседовать с ним по душам, - снова заговорил Белянкин. - Вот нашелся чудесник! Позор для всей волости.
Хозяин рассмеялся в лицо наглецу:
- В гостях тебя видеть - пожалуйста, всегда рад! А разговаривать с Вись-Ягуром иди куда хочешь.
…Вись-Ягура вызвали в сборную избу, как бунтовщика и зачинщика грабежа в именье Киселева. Белянкин был осведомлен, что прошлогодний ночной налет учинили чулзирминские кулаки. Теперь ему надлежало их выгородить. Однако дело, казавшееся столь простым, обернулось для Белянкина самым роковым образом. Вись-Ягур, как только увидел его, нахмурил брови. Белянкин мягко предложил Егорову "ради спасения своей жизни" назвать несколько участников грабежа из бедняков.
- Врешь, предатель, оборотень! - взорвался Вись-Ягур. - Бедняки ни при чем, кулаки грабили. А ты покрыл их! Я не эсер, не предатель. Я тут - Советская власть, избранная народом!..
- Анархист ты, путаная твоя башка, - старался вразумить бунтовщика Белянкин. - Советов нет больше. Понял? С тобой в моем лице разговаривает настоящая народная власть, власть Комвуча. Ты, сделай милость, не кричи, а отвечай по-хорошему. Наш комитет ничего но слыхал про ваше самоуправство. Хочешь спасти свою дурью голову, назови хотя бы двух-трех большевиков, что вас подбивали на разбой.
Как только Белянкин упомянул большевиков, Ягур ринулся на него с криком: "Левый предатель". Офицер и солдаты, пытавшиеся остановить великана, разлетелись в стороны. Когда все-таки удалось его наконец повалить и скрутить, Ягур плюнул в Белянкина кровавой слюной:
- Берегись, иуда Белянкин! - прохрипел он. - Поймаю, задушу и повешу на осине!
Белянкин побелел:
- Это - коммунист, большевик! Расстрелять его на месте!
Но управляющий распорядился по-своему:
- Арестованного под охраной двух солдат оставим здесь, завтра захватим Кузьминовку. Надо допросить… Не на глазах же у мужиков, которые ему сочувствуют!
Вись-Ягура заперли в амбаре бабки Хвеклэ - на обрывистом берегу Ольховки, на виду. Оставив двух солдат стеречь мятежника, каратели в полном составе укатили в соседнее село.
Нашелся в деревне смельчак, подросток Хведюк. Недаром он записался в "Красную гвардию" Илюши Чугунова. Еще осенью прошлого года это походило на игру, а теперь, когда сам Илюша ушел в настоящую Красную гвардию, Хведюк решил приступить к делу: "Во что бы то ни стало надо спасти Ягура, помочь бежать. А то погубят ни за понюшку табаку". Сметливый паренек для верности решил действовать без помощников, долго обдумывал план. Что, если пробраться под амбар и выпилить в полу дыру. Хведюк знал: амбар стоит на каменных подушках, пролезть можно! А пол в амбаре гнилой, доски совсем трухлявые - в этом амбаре Хведюк бывал и щели в полу видел. Три стороны амбара обозреваются часовым, а четвертая, задняя, висит над обрывом. Звук пилы может услышать страж. Вот если б сам дядя Ягур догадался! Сможет ведь шутя разломать трухлявые доски! Не догадается. В темноте дыр не заметит.
На пустыре у амбара обычно пусто. Разве что какая баба вздумает пойти по воду к реке. Поздним вечером Хведюк взял ведро. Спускаясь к Ольховке по узкой тропинке с земляными ступеньками, паренек замурлыкал чувашскую песню. Скучающий страж сам, не подозревая подвоха, попытался воспроизвести незнакомую мелодию. Подымаясь обратно с полным ведром, Хведюк громко спел по-чувашски:
Ах послушай, Ягур, Ягур-дядюшка,
Пропадет ни за что твоя головушка.
Ты послушай, дружок, мою песенку,
Ты послушай ее да прислушайся:
Пол дырявый, трухлявый у тетки Хвеклэ,
А большая дыра в том углу, где тропа,
По которой иду я с ненужной водой.
Знаю руки твои богатырские
И надеюсь - поймешь мою песенку…
Часовой знаками велел мальчику поднести ведро и стал пить через край. Пленник забарабанил в дверь амбара, что-то выкрикивал. Хведюк разобрал чувашское слово "понял".
Солдат с криком подбежал к двери: Ягур притих. Хведюк показал на ведро, как бы спрашивая, хочешь, мол, еще пить? Часовой отрицательно покачал головой.