Господин Флеминг поднялся; оба приятеля приняли это, видимо, за сигнал и тоже встали, поблагодарили и ушли. Нет, они не приобретение для общественной жизни, эти двое. Что за человек Самоубийца? Наступила ли у него перемена, легкое безумие, припадок ярости? Или он все сидит вот так, погруженный сам в себя, как какая-то редкостная, очаровательная певчая птица? Приятель его гораздо симпатичнее, но просто стыд и срам, как этот человек выглядит, весь в ранах и нарывах. Бертельсен сказал, что и шепотом не может высказать свое предположение о том, что может быть за болезнь у Антона Мосса. Веки у него слипаются, рот скривился.
- До свиданья, - сказал господин Флеминг, и вышел. Фрекен д'Эспар пошла за ним следом. Она нашла господина Флеминга - он ждал ее, она опять стала ему необходима, в высшей степени необходима, он не мог обойтись без нее, он нуждался в ее уходе. Несомненно, что-то было тут. Господин Флеминг был видимо беспокоен, он - всегда державшийся изящно, граф - имел теперь совершенно другой вид и крайне нуждался в ободрении.
Они поднялись по лестнице и вошли в комнату господина Флеминга; он сказал:
- Ничего особенного, худой только день сегодня.
- Вы все еще не окрепли, как следует, - сказала она, оправдывая его.
- Нет. - И господин Флеминг нервно схватился за карман на груди и сказал: - Видите ли, на случай, если что-нибудь случится, что бы то ни было, никогда нельзя знать…
- Вам надо только опять стать здоровым и бодрым.
- Дело не в том, что я умру. Хотя и это тоже. Вы можете себе представить, как я мало расположен умирать! Я готов был бы в рабство пойти, чтобы только сохранить жизнь, я мог бы убить, чтобы сохранить жизнь. Но теперь дело не в том. То есть, оно в том. Я говорю несвязно, но оно так. Если меня вдруг посадят за решетку, я умру.
Несколько ошеломленная, она ответила:
- Но вас же не посадит никто. Что за ерунда!
- Я получил предупреждение там, внизу. Видите ли, дело в том, что у меня не только одни друзья, есть и враги, которые меня преследуют. Можно мне откровенно поговорить с вами?
- Да, - отвечает она, чувствуя себя на небесах, и улыбается.
Господин Флеминг не мог бы найти никого лучше, кому довериться. Фрекен д'Эспар не маленькая девочка, заблудившаяся в большом лесу и не могущая найти из него выхода, нет, нет. И она села.
- Я небезупречный человек, - говорит господин Флеминг и жалобно улыбается.
Фрекен д'Эспар милосердно приходит на помощь, отвечает:
- Так и я тоже нет. Безупречного никого нет. Путь проложен.
То не было случайной ошибкой, нет, нет, это был вполне обдуманный поступок, он мог бы еще раз сделать то же самое. Началось с того, что перед ним встала смерть. Это было так неожиданно и так необычайно страшно, это было прямо несправедливо, он истекал кровью, он погибал - за что он должен был истекать кровью и погибать? Чтобы остаться в живых, у него не было никакого другого выхода, как только - немедленно достать денег. Понимает ли она?
Она поняла.
Он взял деньги и сделал это так ловко, что только самая подозрительная ревизия могла бы найти в одном месте невинную описку, сущий пустяк, ничто. И он уехал, и приехал сюда, в санаторию. То ли это место, которое ему нужно? Найдет ли он здесь то, чего искал? Его положение улучшалось и ухудшалось, улучшалось и ухудшалось. Бог ведает, может быть, он на неправильном пути. И при этом все время над ним что-то висело, какой-то гнет, какая-то мука. Он не зря спрашивал, какие новости в газетах, и рылся в телеграммах. И надо было не слишком рыться, это никому не должно было показаться странным, никто не должен был подметить, что у него есть какаято тайна. Он жил на зыбкой почве.
Это не сразило фрекен д'Эспар, это маленькое мужественное сердечко, она не посмотрела на дело мрачно. Наоборот, она, по-видимому все прекрасно понимала, и извиняюще улыбалась. Уже та бодрая манера, с которой она приняла это, оживила беднягу, он не чувствовал себя больше погибшим, она будет ему опорой.
И он еще пояснил: когда его легкие будут излечены, и силы его восстановятся, он тогда сам сознается и понесет заслуженное наказание - видит бог, - да, и с бесконечным удовольствием, с миром в душе. - Только бы мне дали время! - воскликнул он, - только бы я был в состоянии перенести лишения и страдания, только бы не убили меня прежде, чем я попробую это леченье!
Фрекен, конечно, еще было неясно кое-что, и он бодро и решительно сознался: вовсе он не помещик финляндский, здесь его родина, - маленькая усадебка с лошадью и четырьмя коровами - и что только для него значит быть на свежем воздухе! Но он прослужил шесть лет в одном банке, и там у него не было ни одного радостного дня, он крестьянский сын, хорошо знающий, что бык - животное с роговыми копытами; его тянуло обратно на родину. Не без основания его влекло к сэтеру Даниэля, к маленьким домикам, крынкам с простоквашей, к постели с одеялами из шкур - ведь это было то, что должно было вернуть ему здоровье, не правда ли? - О, да.
То, что должно было вернуть ему здоровье, черт возьми… Но эти идиоты не хотели понять этого, они хотели только схватить его при первой возможности. Но ведь, правда же, у него не было никаких барских причуд, он ведь не поехал в Париж, в какую-нибудь большую гостиницу, чтобы прокутить там свою добычу, он искал свежего воздуха, гор и неба. Почему он выдавал себя за графа? Это нетрудно понять: конечно, ради того, что это давало ему больше безопасности. Не так скоро заподозрят Флеминга, как какого-нибудь Аксельсона. - Дома мы дважды в день, утром и после полудня, ходим в хлев, - сказал он: - моего отца нет в живых, мать мою зовут Лизой. Для нее такая великая радость, прямо милость божия слышать, как хорошо ее сыну здесь в горах; она хвастает мною перед другими женщинами, она всегда гордилась тем, что я попал на службу в банк. Если бы только она умерла вовремя и катастрофа миновала бы ее!
Это было, правду сказать, точно внезапный гром и для фрекен д'Эспар, но она сказала тем не менее:
- Ну, ну, не надо так к этому относиться.
Да, он был совершенно готов к тому, что в один прекрасный день его арестуют, это был только вопрос времени; там внизу, когда они сидели вместе, одно слово запало ему в душу, как искра.
Господин Флеминг действительно опустил теперь руку в карман, достал бумажник и вынул пакет, как бы письмо:
- Я хочу приготовиться, - сказал он. - Это вот деньги. Что мне с ними делать? Сжечь?
- Вы это не всерьез!
- Да, я этого не сделаю. Но уже нет времени унести их отсюда; в эту минуту, меня может быть, уже подкарауливает кто-нибудь. Вы понимаете, кого я имею в виду.
- Я их спрячу, - говорит фрекен.
- Да, вы согласны! Вы не боитесь?
Она только кивнула беззаботно головой и улыбнулась.
- Да, дело-то в том, что и вы тоже не совсем можете быть покойны, это мне пришло в голову несколько дней тому назад. Мы так много бывали вместе, что подозрение может пасть и на вас. По существу это ведь и было основанием, почему я побудил вас привлечь фрекен Эллингсен в нашу компанию, а через нее потом и этого оптовика Бертельсена.
Фрекен д'Эспар взяла со стола толстый конверт и сунула его за лиф, прямо на обнаженную грудь.
- Пока! - сказала она.
- Ну вот, прекрасно. Я мог бы, конечно, сжечь деньги, - продолжал он. Но ведь может случиться, что он и не умрет, что он неожиданным образом переживет свое наказание; его болезнь - капризная болезнь, у нее может быть самый неожиданный исход. Если он перенесет заключение…
Фрекен д'Эспар закивала головой, выражая, что не за чем говорить дальше, что она сама рада была бы найти порядочную сумму денег после тюремного заключения.
- Я вот еще что хочу сказать, - продолжал он. - Чтобы вам не слишком рисковать здесь из-за вашего знакомства со мной, я, конечно все буду отрицать. Понимаете? Все до последней малости буду отрицать. Даже если я буду осужден, я все буду отрицать. Что мне другое делать? Да и в самом деле, я не совершил никакого преступления, я только хотел создать себе возможность сохранить жизнь.
- Да, конечно.
Они были так единодушны в этом деле, так согласны; деньги сосчитаны не были, не была названа сумма. Уходя из комнаты, фрекен унесла половину тяжести с груди господина Флеминга. Все произошло так просто и естественно.
Она почти сейчас же опять постучала к нему в дверь, вошла и сказала:
- Здесь не лесман, а его писарь.
Господин Флеминг испугался, что она ходила вниз к прислуге и задавала ей неосторожные вопросы, но она успокоила его с лукавой улыбкой.
- Я спросила про ректорских детей, - пояснила она.
- Так, стало быть писарь - какой такой?
- Тот, который сбежал с возлюбленной Даниэля. Господин Флеминг подумал: ленсман или писарь - одно и то же, это только вопрос времени. "Сегодня среда, я должен уехать".
Господин Флеминг мог бы быть совершенно спокоен сегодня: писарь, вернувшись с рыбной ловли, покинул санаторию и отправился домой; фрекен д'Эспар сама видела, как он ушел. Если у него и было какое-нибудь намерение, случай помешал этому. Население санатории полно было разговоров о полицейском служителе: он побывал в воде и пришел насквозь промокший сверху донизу, даже его фуражка с золотой лентой и золотым львом была похожа на тряпку. - Что там с вами случилось? - спросили его некоторые, в том числе фрекен д'Эспар. - Не болтайте об этом, - ответил он, - такая напасть, оступился на скользкой горе, и покатился на дно!
Ему невозможно было скрыть, что его спасли маленькие мальчики.
Замечательные мальчуганы, они сначала бросили ему палку, но так как полицейский все лежал в болоте и не вылезал, то они спрыгнули вниз и вытащили его на свет божий. Такие чертовы ребята у ректора, озорники, любители приключений, но настоящие мужчины. Он теперь в постелях, пока их платье сушится.
Господин Флеминг и фрекен д'Эспар могли свободно передохнуть; они выпили вина, оживились, сидели, протянув ноги, и постукивали башмаками. Это было веселье приговоренных к смерти.
Она подшучивала над его страхом перед писарем, - рыбак, свалившийся в воду головой вниз, вот так уж можно сказать!
Господин Флеминг заразился на некоторое время ее беззаботностью и добавил со своей стороны с непринужденной веселостью:
- На этот раз пришлось ему уйти, несолоно хлебавши.
- Побрел домой, как мокрая курица. Я его видела.
- В сущности, - сказал он, смеясь, - в его поведении была какая-то деликатность, потому что, если бы ему пришлось пустить в дело наручники, то мокрые наручники испортили бы мне манжеты.
- Ха-ха-ха! - рассмеялась фрекен; она делала, что только могла, чтобы поддержать бодрость смертельно больного человека. И когда у нее истощился весь запас, она пустила в ход шутки, к которым обычно прибегала, когда хотела рассмешить кого-нибудь - французский язык в исковерканном виде: кофе с avec, lit de parade'ная постель.
- Вы не должны говорить со мной по-французски: - сказал он с улыбкой, желая уничтожить всякие недоразумения между ними. - По некоторым причинам! - добавил он.
Попозднее, в сумерках, он попросил ее, чтобы она дала ему обратно часть денег, они ему понадобятся. При этом случае ему пришлось расстегнуть ей блузку на спине; это превратилось в ту же минуту в горячее объятие, в опьянение нежностью, с поцелуями и слезами, и чуть ли не истерикой. Пережитое напряжение разнежило их обоих. Если она, может быть, и испытала небольшое разочарование, что он не был ни помещик, ни граф, то она была достаточно умна, чтобы скрыть это, да и он стал гораздо ближе ей, благодаря своему признанию, он остался в ее глазах изящным и благородным человеком, это было у него врожденное; и во всяком случае, у него было драгоценное кольцо и конверт с деньгами.
Относительно денег он еще раз внушил ей, чтобы она была осторожна и в случае опасности сожгла их.
- Ни за что на свете! - ответила она.
Они простились друг с другом торжественнее обыкновенного, так он хотел. Они объяснились друг другу в любви, целовались, давали взаимные обещания на всю жизнь. Покойной ночи! Кстати: ей можно было бы взять это кольцо, но оно ее скомпрометирует. Новые поцелуи, повторные пожелания покойной ночи. И они расстались, при чем он так и не открывал пакета с деньгами и ничего оттуда не вынул. Может быть, это был только предлог.
Утром она подошла к его двери и прислушалась. Его сапоги стояли в коридоре. Она постучала тихонько и подождала, чтобы он открыл ей и опять лег. Нет. Она опять постучала. Нет. Она толкнула дверь - дверь была не заперта, и она вошла. В комнате никого не было. Все было в порядке. Кровать стояла нетронутая. На стене висело платье, на полу стояли два сундука с ключами, вставленными в замки, один ручной чемодан исчез.
Фрекен д'Эспар окинула комнату взглядом и поняла, что произошло, может быть, она даже уже и ожидала этого. Первое, что она сделала - заперла дверь, как она часто делала, когда господин Флеминг бывал нездоров и лежал в постели. Когда горничная постучала перед завтраком, фрекен объявила через дверную щелку, что господин Флеминг опять простудился, и чтобы она принесла завтрак для них обоих наверх, как делали это раньше. Когда она принесла, заказанное, фрекен взяла у нее поднос в дверях. Теперь ей нужно было только поесть, как будто двое ели.
Она проделывала это трое суток, выходила на ночь, чтобы идти спать в собственную комнату, а днем опять занимала свое место в комнате господина Флеминга. А его сапоги продолжали стоять перед дверьми.
Она сидела там, погруженная в тысячи мыслей. Какой будет этому конец! Она не робела, и - странно, но она ощущала тайное спокойствие состоятельного человека при мысли, что у нее хранится известный пакет. Она запрятала его на время в спинку мягкого кресла впредь до того времени, когда можно будет выйти в поле.
Только бы господин Флеминг имел возможность попасть на поезд! Только бы он прежде всего попал в поезд, а не умер бы по дороге. К нему еще не вернулись силы, у него легко появлялась испарина; разве только его поддержит его желание жить, энергия, загорающаяся перед опасностью. Бог знает.
Однажды она опять увидала в окно писаря, появившегося в пределах санатории.
Платье на нем теперь было сухое, и фуражка была заново выутюжена. Может быть, теперь он пришел по обязанностям службы и имея в виду создавшееся положение? Но, по-видимому, он получил неудовлетворительные сведения; во всяком случае, пообедав, он опять покинул санаторию.
- Да, - подумала фрекен д'Эспар, - больного, лежащего в постели человека, оставляют в покое.
На третий день случилось две вещи: во-первых, почтальон пришел с большим круглым ящиком для фрекен, это была шляпа. О, это шляпа, обещанная ей господином Флемингом, он не забыл о ней.
Она глубоко вздохнула, почувствовав что успокоилась. - Это было наглядное доказательство, что он добрался до Христиании; а то, что он подумал о таком пустяке, как дамская шляпа, указывало также, что в его положении в данную минуту не произошло ничего серьезного.
И фрекен стало так легко и спокойно на душе, что она тут же на месте в этой комнате, где она была на страже, открыла ящик и с напряженным интересом примерила новую шляпу перед зеркалом. Это был дивный подарок, роскошная ведь, только уж слишком дорогая.
Другое важное обстоятельство состояло в том, что адвокат Робертсен опять прибыл в Торахус; это имело своим последствием освобождение фрекен д'Эспар от ее обязанностей. Несомненно, что сейчас же по прибытии адвоката дошло до его слуха о повторном посещении писаря и об его расспросах.
Адвокат поднялся наверх и постучал в дверь к господину Флемингу. Еще перед запертыми дверьми он дружелюбно крикнул, кто стучит, и попросил позволения навестить больного.
Фрекен д'Эспар открыла дверь. Решение было ею принято. Она была развязна, смела и очень ловка.
Адвокат огляделся; его удивление было, может быть, несколько искусственное.
- Но где же больной? - спросил он, нахмурив брови.
- Не знаю, - ответила фрекен, глядя ему прямо в лицо.
- Вот как! Ну, а кто же знает это?
- Может быть, он сам, - ответила она. - Будьте добры, пожалуйста, присядьте.
- Что все это значит? Что граф сбежал?
Фрекен ничего не могла на это сказать. Все, что она знала, это то, что когда она вошла сегодня утром сюда в комнату, господина Флеминга здесь не было.
Адвокат спросил:
- А вы знаете, что он натворил?
- Нет, не знаю. А разве он что-нибудь натворил?
- Я ничего не знаю. Он заплатил по счету, и его нет в санатории. Где он? Вы с ним поссорились, и он ушел к Даниэлю на сэтер?
- Мы никогда не ссорились, - коротко ответила она. - И он наверное не у Даниэля.
- Не обижайтесь на мою шутку, - сказал адвокат, - я думал, так, маленькое недоразумение.
- Между нами никаких недоразумений не было. И мы вовсе не были так близко знакомы, мы просто беседовали, когда представлялся случай.
- Меня чрезвычайно огорчает то, что случилось, - заявил адвокат, - если только он не отправился на прогулку и скоро не вернется. Такое место, как наше, страдает от всего нарушающего порядок, это сейчас попадает в газеты и на языки, это вредит нашей репутации.
- Да.
- Не правда ли, фрекен, вы понимаете это?
- Да. Я как раз думала об этом и оттого именно и сидела за запертой дверью, пока вы не пришли.
Адвокат взглянул на нее. Ну, в прямом соглашении с этой дамой он тоже не мог быть: поэтому он сказал:
- Не представляется невероятным, что ленсман может прийти сюда и вас допросить. Но вы не принимайте этого близко к сердцу. В конце концов, может быть, господин Флеминг и вернется; хороший признак, что его вещи тут.
- Конечно.
- Мы должны будем тем временем запереть его сундуки и ждать. Если с ним неблагополучно, - я вовсе не говорю, что это так, этого даже и не думаю, господи, Боже мой; если бы я думал, что у графа Флеминга какие-то счеты с правосудием, я первый пошел бы заявить о нем. Но он в моих глазах чистый и благородный дворянин. С другой стороны, вполне возможно, что за ним следят по какому-нибудь совершенно неосновательному подозрению; к сожалению, и в таком случае, все равно, это ложится на санаторию пятном. Я совсем не желал бы, чтобы его схватили где-нибудь тут, поблизости. Подождем немного.
Адвокат имел основание быть осторожным. В санатории Торахус, в этом с иголочки новом учреждении, несколько раз уже бывало неблагополучно - сначала благодаря двум компрометирующим смертным случаям, потом из-за какой-то английской принцессы или жены министра, которую как будто никто больше признавать не хотел, - санатория не могла подвергнуться новым потрясениям из-за финского графа. Адвокат не стал вступать в объяснения с фрекен д'Эспар по поводу того, что она принимала участие в побеге господина Флеминга; подобного рода объяснения были не в его натуре, он был здесь хозяином, как бы опекуном всех, для него дело было в том, чтобы найти выход из затруднительного положения.
Пораздумав об этом несколько времени, он сказал:
- Вы не нашли его здесь сегодня утром, таким образом у него было восемь часов времени выгадано. Это довольно мало; не хотел бы я, чтобы его привели сюда обратно - за исключением, конечно, того случая, если он сам сюда приедет.