9
Но книга повергает Фросю в еще большее удивление, когда Зина, тоже раскрасневшаяся и довольная вниманием и удивлением Фроси, многообещающе кивает головой, и перелистывает несколько страниц, и начинает читать дальше, чувствуя, что открывает Фросе целый мир неизведанного…
Оказывается, на судьбу человека влияют планеты, звезды, и вдруг в слове "планета" Фрося узнает излюбленное слово своего мужа "планида" - то самое, что мешало ему всю жизнь стать начальником, что незримо, но властно удерживало его оставаться ломовым возчиком и мерзнуть на холоде и жариться на солнцепеке, вместо того чтобы сидеть в кабинете на плюшевом кресле, как директор пивзавода… Оказывается, каждый день находится под знаком определенной планеты, каждому месяцу соответствует свой знак зодиака - определенное созвездие, и они, соединяясь, диктуют свою волю, определяют, как сложится судьба человека. Так вот почему Зина спросила, в какой день родился Генка! Этот день находился под знаком Марса. В каком же месяце родился ее сын? В мае - под знаком Стрельца, в его созвездии…
В немом изумлении Фрося глядит в окно. На темно-синем небе прерывисто блистают далекие звезды. Они мерцают, переливаются синими, голубыми, желтыми, красными огоньками - в неимоверном отдалении от Фроси, и странные излучения их воздействуют на ее жизнь, и на нее, которой стул в сберегательной кассе кажется невероятным возвышением, и на сопливого Генку, которого от земли не видать, и на Зину, которая, усмехаясь, многозначительно щурит глаза и говорит, что она родилась под знаком Венеры и потому ей нет отбоя от мужчин. Тут Фрося, уже не глядя на Генку, спрашивает у Зины звонким полушепотом:
- А у тебя, Зиночка, много кавалеров?
- А ты как думаешь? - вместо ответа задает ей вопрос Зина, как-то особенно красиво склоняя голову и поглядывая в зеркало.
И опять Фрося ревниво отмечает, как красивы движения Зины и как она одета - со вкусом, к лицу. И это не только потому, что она молода и хорошо сложена, но и потому, что она умеет одеваться и что у нее много хороших вещей. Невольно Фрося, не останавливаясь на этой мысли, думает о том, что Зина не намного больше, чем сама Фрося, получает денег, а нарядов у нее много, хотя не заметно, чтобы она очень уж берегла свои вещи, - вот и сейчас ее дорогой шарфик упал со спинки стула на сиденье и весь измялся. Фрося осторожно вытаскивает его и, бережно расправив, вешает на спинку стула.
- Просто ухаживают или… как ты с ними-то? - уже забывая о Генке, полунамеком спрашивает Фрося.
Зина принужденно смеется и отвечает полуответом:
- А ты как думаешь… разве без этого проживешь?..
Генка стряхивает с себя сонную одурь и настораживает уши, но мать, заметив, что Генка забыл про свои уроки и что время позднее, спохватывается.
- Сынок! Спать пора! - говорит она.
- Я не хочу! - хнычет Генка, ожидающий дальнейших откровений в этом разговоре, и нехотя собирает свои тетрадки и книги со стола.
Зина с улыбкой говорит:
- А ну, посмотрим, что ему судьба сулит!
Она перелистывает затрепанную книгу. Теперь и Генка заглядывает в нее. Он видит круг, в круге - семиконечную звезду с надписью "Священная фигура влияния планет на дни недели". Ишь ты… священная…
- Понедельник - Луна! - говорит Зина каким-то певучим голосом. - Среда - Меркурий, пятница - Венера. Я родилась в пятницу… Воскресенье - Солнце, вторник - Марс, четверг - Юпитер, суббота - Сатурн. Вот видишь, ты родился под влиянием Марса, в мае - значит, под созвездием Стрельца, понимаешь?
Генка кивает согласно головой, как кивает головой и мать.
Оба донельзя растерянные, они слышат дальше, что Марс господствует над железом, что он сушит и сжигает все, что он имеет цвет огня, что он влияет на войны и тюрьмы, на ненависть и браки, что родившийся под знаком Марса обладает горячим темпераментом и военными наклонностями. Вот это здорово! Генка слушает это как сказку о самом себе, мать - с суеверным ужасом и с некоторой радостью. "Ох, быть бы Генке офицером! - И она тотчас же примеряет прочитанное к сыну. - Горячий темперамент - что это такое? Военные наклонности?" В ребячьих играх ему достается больше всех, и ей не приходилось слышать, чтобы кто-то жаловался на Генку, что он кого-то побивает.
Зина прочитала не все, что относится к Генке. Она несколько смущена, - ей чуточку неловко от того, что попадается ей на глаза и что относится к тому же Марсу, - чувствуя себя как бы ответственной за то, что выговаривают ее губы и язык.
- Ну, уж тут понаписано! - говорит она недовольно и хочет пробросить страничку.
- Читай, читай уж до конца! - возбужденно говорит Фрося. - Читай, коли начала!
И Зина читает:
- "Марс отмечает военных, артиллеристов…"
- Вот это хорошо! - вставляет Генка.
- "Убийц, медиков, цирульников, мясников, золотых дел мастеров, поваров, булочников и все ре-мес-ла, совершаемые с помощью огня! - Зина переводит дыхание и, сама пугаясь прочитанного, продолжает. - Люди, управляемые Марсом, суровы и жестокосердны, неумолимы, не поддаются никаким убеждениям…"
Фрося даже бледнеет. "Это пожалуй, слишком! Убийц и еще хуже - цирульников… Да что это такое, в самом деле? Пришла как добрая, а наговорила чего-то…"
- "Они упрямы, сварливы, дерзки, смелы, буйны, привыкли обманывать, обжоры, - продолжает Зина список позорных действий и способностей людей, управляемых Марсом, - в состоянии переваривать много мяса, сильны, крепки, властны, не имеют привязанности к своим друзьям, занимаются работами с раскаленным железом и огнем. Марс производит обыкновенно бешеных, крикливых, развратных, самодовольных и гневных людей", Ну, все! - с облегчением заканчивает Зина и замолкает.
Фрося настороженно глядит на нее, на книгу, на Генку: нечего сказать, хорошую судьбу ему предсказали! В душе ее назревает возмущение. Но тут Зина, которая уже и сама не рада тому, что прочитало о родившихся под знаком Марса, говорит успокоительно:
- Ну конечно, все это написано не об одном человеке. Уж если он станет военным, то не булочником, правда? А военный должен быть и сильным, и крепким, и властным, да? Он должен быть твердым и суровым, да?.. Кем ты хочешь быть, Геночка? - вдруг спрашивает она.
Странный вопрос! Не кузнецом, но поваром, конечно, и Генка, щуря слипающиеся глаза, ухватывается за самое стоящее из всего, что так щедро и неразборчиво сулит ему судьба и звезды, и твердо отвечает:
- Артиллеристом.
Тут и Фрося и Зина, отбрасывая в прочитанном то, что пугает их не на шутку, оставляют в его судьбе только то, что кажется им и желанным и достойным. И вот Генка предстает перед ними настоящим богатырем артиллеристом: черный околыш и погоны с красным кантом, желтые ремни перепоясывают его и приятно поскрипывают при каждом движении, на петлях - скрещенные пушечки, и из-под стального шлема задорно выбиваются волосы - настоящий бог войны.
Это ничего, что сейчас Генка заморыш, что он мал ростом, худ, белес и охотно плачет! Счастье, что в школе дают бесплатные завтраки, а то он и ног не потащил бы. Он разовьется, окрепнет, подрастет! Ему ведь и лет-то по-настоящему кот наплакал, впереди - вся жизнь. Они еще увидят, каким молодцом он станет. Это не шутка - родиться под знаком Марса!
Но сейчас молодцу все же приходится лечь спать.
Он сопротивляется, шмыгает носом, прибедняется, хнычет, но засыпает, едва голова его касается подушки.
Зина вытаскивает из своей сумочки конфеты. Фрося даже ахает, увидя их цветастые обертки; это хорошие шоколадные конфеты, такие, которые довольно дорого стоили и до войны, а во время войны стали только воспоминанием. Удивление Фроси так велико, что Зина вынуждена кое-что объяснить.
- Это мне один дурень принес! - сказала она, шелестя оберткой и пододвигая фунтик с конфетами ближе к Фросе. - Из пайка! Военным дают.
- Жених? - спрашивает Фрося.
Зина морщится.
- Капитан. Из военкомата. Думает на дурничку взять. Как маленькую, конфетами приваживает. Бывает, весь паек тащит! Думает, я сразу растаю. Не нравится мне он! - лениво добавляет Зина. - Ни рыба ни мясо. Одно слово - интендант! А конфеты хорошие. Бери!
Фрося осторожно берет одну и хихикает:
- Ни рыба ни мясо, значит?
Зина зло говорит:
- А ну их всех к черту!.. Разве они понимают женщин?! - Помолчав, она предлагает. - Ну, давай посмотрим, что тебя ждет!
Фрося давно томится желанием проникнуть в сокровенные тайны того, что уготовано ей недобрым ее покровителем Сатурном, про которого Зина отзывается как-то загадочно. "Сырая планета!" - бросает она замечание, и у Фроси невольно щемит сердце. "Вот рождаются же люди под другими планетами! - думает Фрося, с завистью глядя на возбужденное лицо Зины с нежным пушком на щеках и темными волосиками над ее полными, крепкими, розовыми губами. - Ох, целоваться-то, наверное, умеет!" - говорит Фрося про себя и даже холодеет вдруг от какого-то странного ощущения, которое возникает у нее при мысли о поцелуе. Ей хочется узнать и про себя, но она не торопит Зину. Это до жути интересно - заглянуть в чужое будущее, но Фросю волнует и ее настоящее, а красивой Зине есть что рассказать, Фрося чувствует это.
А в окна давно уже смотрится темная-темная ночь…
Глава третья
ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА…
1
Вчера, сегодня, завтра…
Так обозначаем мы прошедшее, настоящее, будущее - то, что было, то, что есть, и то, что будет. Вчерашний день никто не в силах вернуть - он навсегда уходит в прошлое. Сегодняшний принадлежит вам, и его нет только у того, кто более не живет. Завтрашний настанет лишь только после того, как истечет сегодня, и никто не в силах ускорить его приход. Вчерашний день уже не наш, завтрашний еще не наш, но сегодняшний - в нашей власти, похож он или не похож на другие дни; сегодня мы можем оценить то, что сделали вчера, а может быть, и исправить то, что было сделано; сегодня мы строим планы на завтра и можем предугадать, предвосхитить, то, что можно сделать. Сегодня - это самое дорогое, что у нас есть, потому что мы обогащены опытом вчерашнего, который позволяет нам верить в завтрашнее. Но - через сутки! - "сегодня" станет "вчера" и примет на себя и наши ошибки и наши достижения, "завтра" - становится "сегодня" и даст нам возможность сделать еще один шаг в жизни, а из бесконечного будущего, из течения времени, которому не было начала и не будет конца, вплотную придвинется к нам очередное "завтра", чтобы заставить нас думать, мыслить, дерзать, надеяться, ждать, двигаться вперед…
Вчера, сегодня, завтра - так течет наша жизнь день за днем. В этой смене прошли тысячелетия, в течение которых человек неизменно двигался вперед, ибо движение вперед - это закон жизни, даже несмотря на то, что часто "вчера" хватало за ноги "сегодня", не хотело уходить в прошлое, цеплялось в сознании человека за настоящее, "сегодня" часто закрывало глаза на "завтра" и не хотело глядеть на "вчера", а "завтра" иногда опрокидывало и "вчера" и "сегодня", утверждаясь совсем не так, как определяли они, потому что "вчера", "сегодня" и "завтра" в жизни человека были соединены работой его сознания, а в этом сознании его "завтра" не только могло, но и должно было перечеркивать многое из того, что было вчера и сегодня…
"Вчера", "сегодня", "завтра" - при неизменной смене друг друга только в таком порядке тем не менее боролись друг с другом, а при этом, как в французской борьбе, на ковре оказывался то один, то другой, и если "завтра" было моложе и сильнее, то "вчера" было старше и опытнее, а "сегодня" упрямее, самонадеяннее, и иногда "завтра" смирно укладывалось на лопатки. Если бы не было этого, революции были бы не нужны, а люди не знали бы сомнений, колебаний, раздумий, страха, предрассудков…
Жизненное устройство Луниной, полный переворот в се судьбе и выход на самостоятельную дорогу никак не отразились на течении дел в большом мире, окружавшем Лунину и ее маленький мир.
Война продолжалась, а от Николая Ивановича не было вестей.
Однако и в течении войны наступил перелом. Фрося знала об этом. На ее новой работе день начинался с чтения газет, которые вслух читали агитаторы.
Сначала Фросе это казалось ненужным. Она не привыкла к чтению за всю свою прежнюю жизнь и, даже в годы войны, питалась лишь слухами да пересудами соседок. В этих слухах и пересудах многое получалось искаженным, преувеличенным, снабженным изрядной долей собственных умозаключений, страхов, изнуряющих тело и иссушающих душу повседневных работ и кривотолков. А тут словно какая-то пелена спала с глаз Фроси и правда раскрылась перед нею.
Это была далеко не всегда приятная правда, но правда, а не пересуды, не домыслы, не плод чьей-то возбужденной страхом фантазии.
Фросе было трудно представить себе многое в этом открывшемся ей мире - слишком узок был ее прежний мирок, где единственным светилом мироздания, началом и концом всего был Николай Иванович, но теперь она начинала чувствовать себя, впервые в жизни, частью чего-то большого, огромного, значительного, которому было дело до Фроси, как и ей самой перестало быть безразличным это большое, о котором она раньше и не подозревала.
Пусть и до сих пор не знала она точно, где находятся и как выглядят Норвегия и Италия, но, слушая сообщения о действиях партизан в жаркой Италии или в студеной Норвегии, в этих далеких-далеких странах, она понимала - горит земля под ногами гитлеровцев, и твердо знала, что "наши" бьют захватчиков.
А от Николая Ивановича не было известий.
Уже отдал своему богу свою черную душу бывший итальянский диктатор Бенито Муссолини, которого его возлюбленные соотечественники повесили на перекрестке двух дорог вверх ногами, изловив при попытке бежать из страны, где даже камни проклинали его имя…
Уже румынский диктатор Йон Антонеску вместе с королевской семьей, которая была аристократической декорацией в кровавой трагедии румынского народа, проклятой простыми людьми, сидел под замком, и гитлеровские генералы, которые за всю войну не научили румын воевать, которые презрительно говорили, что румыны - это не нация, а профессия, вдруг на собственной шкуре убедились, что румынские солдаты умеют драться по-настоящему, когда есть за что.
Уже дрались советские Иваны на немецкой земле и несли с собой не месть, ужас, смерть, голод и рабство, неизменно сопутствовавшие гитлеровским полчищам, куда бы ни вторгались они, а совсем другое, непривычное, невероятное, но желанное - свободу, человеческое отношение, и уже поднимались всюду, куда ступала нога советского солдата, ответные волны доброй воли народов, дружбы и товарищества, стремления познать своего освободителя, понять его, присмотреться к нему, и, может быть, и свою жизнь устроить так, как устроил ее русский Иван, - без капиталистов, помещиков, без царей и мироедов, без хозяев всех мастей…
Уже наши союзники - англичане, американцы, французы, которым надоело за три года гоняться по африканскому побережью за Роммелем, надоело пришивать "последнюю пуговицу на мундир последнего солдата" и репетировать бесчисленное множество раз высадки на Европейский континент, - наконец-то открыли второй фронт и вторглись в Италию…
А от Николая Ивановича все не было вестей.
Но все сильнее становилось желание сделать еще одно, еще одно усилие, все отдать фронту, для того чтобы солдаты там, на земле захватчика, добили фашистскую гадину, переломили хребет гитлеризму, чтобы остановилась наконец кровавая мясорубка, закрученная в несчастливый для человечества день ефрейтором Шикльгрубером - Гитлером, уничтожившая миллионы и миллионы людей и перемалывавшая теперь уже гитлеровскую армию, приползшую подыхать под родные подворотни наследственных дворов… Ах, как хотелось людям открыть настежь окна, ослепленные теперь темными пластырями светомаскировочных штор, прижать к груди тех, кто кровью своей отстоял отчизну и сам остался жить для радостей будущего, утешить тех, кто вернулся с фронта инвалидом, поклониться могилам тех, кто навсегда остался на дорогах войны, перекрестивших все континенты, могилам, молча взывавшим к живым: "Не забудьте того, что случилось! Не дайте повториться этому кровавому ужасу!"
От Николая Ивановича не было вестей.
И как-то само собой все дальнейшие планы на жизнь стали возникать у Фроси без Николая Ивановича. Все чаще думала Фрося о своей семье так: "Я, Генка, Зоечка". И все дальше отступал в какую-то туманную дымку и словно растворялся в ней Николай Иванович Лунин, ее муж, опора семьи, глава дома, ее мужик.
С озлоблением думала Фрося о тех мужчинах, которые находились в тылу. Чувство это не распространялось на военных - последние не вызывали у Фроси раздражения, досады, недовольства. Любому же одетому в штатское она могла всегда сказать: "На фронт бы вас! В тылу отсиделись! Другие за вас воюют!" Или еще хуже: "Вам-то что! Другие за вас пулю в лоб получат! Ишаков хватает!" Это было и грубо и несправедливо. Она и сама понимала и грубость и несправедливость своих мыслей и подозрений. Нельзя же было всех отправить на фронт! Но все мужчины в тылу казались ей виноватыми в том, что Николай Иванович, ее мужик, на фронте и, может быть, уже сложил свою умную голову.
"Ишаки! Ишачить!" - это были слова Николая Ивановича, которые он произносил каждый раз, когда ему казалось, что кто-то в чем-то "обошел" его.
Правда, Фрося чувствовала это, и Николай Иванович не сказал бы про солдат на фронте, что они "ишачат", но Фрося часто произносила теперь любимые словечки Николая Ивановича, словно они подчеркивали теперь ее новое положение - добытчика, главы семьи, словно, произнося их, она обретала часть жизненной силы Николая Ивановича…
А от Николая Ивановича не было вестей.