8
В одном из бараков в вершине Пролетарки шумели пьяные голоса. В густом махорочном дыму тускло горела семилинейная лампа, подвешенная к потолку на проволоке. За столом сидели старатели, тащили из мисок куски вареного мяса, чокались кружками с разведенным спиртом.
- Наш брат по маленькой пить не любит.
- Душа меру знает.
На появление Саньки и Забродина никто не обратил внимания, кроме Катерины, еще молодой бабы, с бойкими глазами, нагло блестевшими на румяном, толстощеком лице. Санька пошептался с нею у печки, подмигнул Забродину, что-то принесли с улицы, сунули в темный угол за занавеску и все трое как ни в чем не бывало втерлись в веселую компанию.
- Санька? - удивленно вскричал, увидев китайца, муж Катерины, кривой чернобородый Григорий. - Тебе как сюда попал, как раза Степаноза?
Китаец, оскалив желтые лошадиные зубы, улыбчиво оглядел старателей, подсел ближе к Григорию.
- Гости ходи. Водочка таскай мало-мало. Ваша тут весело живи.
- Тебя только недоставало!
- Санька, ты бы мне подыскал бабушку лет двадцати, - обратился к китайцу крепко подвыпивший Мишка Никитин. Глаза его пьяно блуждали, светлые волосы неровными прядями спадали на высокий лоб. - Подыщи, Санька, а то скучно одному жить.
Толстые губы Саньки растянулись в широкой улыбке.
- Это я знаю. Бога его шибко хитрый был: Адамушка и Еушка компания садика посади, когда земля делай. Бабушка тебе моя могу находити. Водка шибко пьет, а работать не хочу. Адреса: Незаметный, барак верху базара. Манька-маньчжурка. Его русский, только наша китайский люди много полюби. Денежка побольше припасай. Ваша партийный люди… Ничего не стесняйся, пожалуйста, наша тоже давно в партия приглашай, - приврал он неизвестно для чего. - Моя не хочу. Вольный люди. - С этими словами Санька налил немножко водки, аккуратно выпил и закусил рыбой. - Шибко хорошо водочка!
- При таких морозах без сотки не выдержишь, а нынче мы и вовсе не работали, - сказал Григорий. - Ветрина! Все заслоны в разрезе опрокинуло. Прямо нутро стынет.
- Работа не медведь, в лес не уйдет, - угрюмо добавил Забродин. - Нас проклятая канава вовсе замордовала. Надели на себя петлю…
- Зато, уж ежели пофартит, сразу разбогатеете, - насмешливо сказал Григорий. - В шахте что зимой, что летом - все едино, на глубинке тепло.
Забродин подергал себя за ус, покосился:
- Как бы не припекло! Сами-то полегче норовите!
- Нас из приискома тоже агитировали осенью на крупную артель, но мы промеж себя рассудили, что это дело рисковое. В мелких лучше: уплатил положение и рой. Главное, подготовки особой не требуется.
- Сережка был? - спросил Забродин.
- Он самый. Не гляди, что портфельщик, а славный парень. И Черепанов приходил. Этот говорить мастак, только мы себе на уме: послушать - с удовольствием, а насчет капитальной работы - катись подальше. У нас в артели Еланчиков тоже дока по части разговору. Хвалился, что он по-немецкому и по-французскому маракует.
Никитин, наливая из бутылки, плеснул через край, согнал водку со стола ребром ладони в пустую кружку и сказал Григорию:
- Брешет твой Еланчиков!
- Да нет, не брешет.
- Чего же он с такими языками на деляну пошел?
- Желает испытать своего фарту.
- Может, из бывших?
- Может, и из них. Вышла человеку ломаная линия в жизни, вот он и мечется.
- А Ли на собрании что сказал? - Мишка наклонился, жарко дохнул в ухо Григорию: - Выявлять, мол, таких надо.
Забродин приподнял опухшие веки, зло дернул плечом. Григорий задумался, но тут же махнул рукой:
- Не наше это дело. В тайге всем места хватит, не раздеремся, чай.
- Вот набьются сюда вербованные, тогда тесно покажется! - крикнул пышноусый, бритоголовый Точильщиков, рабочий с Бодайбинских приисков, сидевший в обнимку с гармошкой. - Проморгали счастье, прямо из-под носу уплыло.
- Дали маху, слов нет! - угрюмо отозвался Григорий. - Ходили по золоту. А оно лежало и не сказывалось. Баню на том месте поставили да зимовье, лучше-то ничего не придумали!
Мишка Никитин пьяно усмехнулся:
- Теперь все заберут подчистую. Бараков целую улицу заложили на левом увале. Шахтовые работы со всякими фокусами организуют. Людно будет.
- Я бы так ни в жизнь не пошел на хозяйские, - заявил Григорий. - Там хоть завсегда заработок, а интересу нету. Норма эта - как гиря на ноге, пусто или густо, знай свое - кубаж выгонять. У нас риск большой, зато вольно.
Мишка, наскучив разговором, облапил подошедшую Катерину, ущипнул за круглый бок.
Григорий нехотя пристращал:
- Мишка, ты с моей бабой не заигрывай!
Катерина только смешливо поморщилась:
- Жалко тебе, черту кривому?
Григорий покачал головой.
- Кривой… Ишь чем попрекает! Не от баловства какого окривел. В шахте меня убило, вот глаз-то и кончился.
- У меня бы не попрекнула. - Забродин выразительно тряхнул угловатым кулаком.
Шум у стола все усиливался. Катерина то и дело исчезала в своем углу и появлялась с новыми бутылками.
- Ничего, Мишка! - сказал Григорий, обнимая Никитина. - Исключили, говоришь? Плюнь и не обращай внимания. Комсомолы и клубы эти самые нам совсем ни к чему. Старателю без них еще легче.
- Эх-эх ты-ы, чубук от старой трубки, - неожиданно послышался слабенький тенорок Фетистова. - Клуб ты оставь. Это тебе не нужно. А я, ах ты, господи… Я душу отдам. Бывало, в Москве… в Малом театре, как начнем декорации передвигать… Полное земли и неба вращение. Здорово, копачи!
- Здорово, деревянный бог! И ты приплелся? - дружно откликнулись старатели.
- Вот старик, выпивку за десять верст чует! - крикнул Мишка Никитин.
- Да ты никак уже клюкнул?
Фетистов действительно был уже веселенький. Заношенный до лоска полушубок еле держался на его тощих плечах. Маленький, серый, сморщенный плотник стоял, пошатываясь, грозил пальцем Григорию и бормотал:
- Клуб - это же культур-ра.
За столом засмеялись.
- У нас своя культура… старательская! - нехорошо осклабясь, сказал Забродин.
- Мишка! Никитин, выходи! - зашумели в несколько голосов старатели.
- Просим Никитина! Про-осим!
Точильщиков перекинул ремень на плечо, пробежал по ладам привычными пальцами.
Никитин хлопнул в ладоши и пошел отстукивать каблуками тяжелых коротеньких сапог. Крупная фигура его двигалась легко и плавно, вызывая у зрителей одобрительные улыбки. Он округло разводил и помахивал согнутыми в локтях руками, негромко выговаривал:
Не хотел я выходить,
Выходку показывать…
Вот и я, вот и я,
Вот и выходка моя!
Фетистов глядел на Никитина и, тщетно пытаясь восстановить в памяти что-то связанное с этим пляшущим парнем, бормотал:
То-то я и говорю… беспорядок!
Тут же на краю нар резались в карты. Выйдя из-за стола, Санька подошел к картежникам, тоненьким голосом замурлыкал песню:
Нынче ходя сытал моде,
Сытал деушка полюби.
9
До Незаметного около пятнадцати километров, но завтра воскресенье, нерабочий день. Можно походить по лавкам, побывать в кино, посмотреть какую-нибудь заезжую труппу. Бывают такие счастливые случаи! Маруся еще ни разу в жизни не видела живого клоуна.
Пока она не работала, в семье на нее смотрели как на девчонку и никуда не отпускали. Теперь она стремилась наверстать упущенное и упрямо отстаивала свое право на самостоятельность.
- Что ж, коли охота маяться, иди. Известно: дурная голова не дает ногам покою. Только ночуй непременно у Степановны, - наказывала мать, тревожно поглядывая то на дочь, то на Егора, который собирался идти вместе с Марусей.
Она надеялась на благоразумие дочки, но вздохнула свободнее, узнав, что с нею пойдет еще Фетистов.
"Все-таки со стариком спокойнее отпустить, а то долго ли до греха! Уж больно страдает Егорка возле девки. Известно, дело молодое, не дай бог, начнут баловаться! Разве уследишь за ними - живем в лесу да в бараках, не на отдельном подворье".
Акимовна вспомнила свою молодость и совсем отмякла душой, повеселела:
"За высокими жила стенами, под крепким надзором, а пришло время - не побоялась даже материнского проклятия. И Маруся вострая девка! Небось такая в подоле не принесет. Бойкие себя больше берегут, чем тихони, те податливей".
А Маруся, уже совсем одетая, в нескладном зимнем пальтишке, укутанная полушалком, нетерпеливо крутилась по бараку: то выглядывала в окошко, то выбегала на улицу.
- Где это запропастился старик? Прямо как маленький, будто не понимает, что опоздаем. - Отчаявшись в ожидании, она присела на нары и сказала с досадой: - Может, он вовсе не пойдет, а тут жди его!
- Если будут, купи мне, Марусенька, гребенку да шпилек. Только роговых, а то от железных волоса больно секутся, - попросила Надежда; дала молоденькой подружке три рубля, кивнула в сторону Егора. - Кавалер-то у тебя славный, только безденежный.
- Вот еще! - вскричала девушка и покраснела до слез. - Какой он мне кавалер! Просто знакомый, Егор Нестеров.
У Надежды в уголках губ шевельнулась сдержанная улыбка.
- Ну, неладно сказала, зачем сердиться? Пускай будет не кавалер, а знакомый… Егорка.
- Я вовсе не нуждаюсь в его деньгах, да и в нем тоже! Идем вместе… Так нельзя ведь без попутчиков, а для компании Фетистов даже интереснее - с ним обо всем поговорить можно.
Егор не слыхал жестоких Марусиных слов; в своем углу доставал из деревянного сундучка сбереженные пятнадцать рублей. Маловато! Билеты в кино купить, пообедать надо будет… С сожалением посмотрел он на новую шапку: зря потратился, но неудобно идти с такой хорошей девушкой в рваной шапке.
Фетистов, истощив окончательно Марусино терпение, пришел немного навеселе - успел перехватить стопочку, но сразу оправдался, сообщив, что на Незаметном выступают артисты.
- Гастролью они приехали через Якутск, - объяснил он уже дорогой. - Специально ходил к разведчикам расспросить. Будет драматическое представление и эксцентрики.
- А что это такое?
- Эксцентрики-то? - переспросил Фетистов, явно важничая, гордясь своей осведомленностью. - Тут тебе вся сложность циркаческого искусства: летающие обручи, шары на палочках, хождение по канату и многое подобное.
У Маруси от любопытства глаза разгорелись жаркими угольками.
- Вот бы посмотреть! А по канату - это высоко? На нашей сцене, поди, и не выйдет. А что еще бывает в настоящем цирке?
Егор молча шел позади. Когда Маруся поворачивалась к идущему рядом старику, он видел ее профиль с приподнятым носиком и пухлыми яркими губами. На чистый лоб из-под платка выбивалась прядь светлых волос, и девушка то и дело прятала ее обратно, не снимая рукавички. И это нетерпеливое движение, и смешная маленькая рукавичка были особенно милы Егору. Ему хотелось тоже пойти рядом с Марусей, но он робел, когда она начинала задирать нос или спрашивать о таких вещах, в которых он сам не разбирался, поэтому он шел позади, счастливый тем, что может смотреть на нее и слушать, как она болтает со стариком. Так будет целый вечер, а завтра они опять вместе пойдут домой.
На Незаметный пришли уже в сумерки. Знаменитый прииск, расположенный, как и все остальные прииски, по берегам золотоносного ключа, тянулся тремя большими улицами у подножья огромной сопки. Группы построенных наспех бараков беспорядочно лепились к этим центральным улицам и вверху долины с обеих сторон, и на устье ключа, впадавшего в Ортосалу, которая здесь была гораздо шире, чем на Орочене. Местность была значительно ниже Ороченского нагорья, поэтому на Незаметном оказалось теплее: ледок первых крохотных лужиц похрустывал под ногами.
Маруся только на минутку забежала к подруге матери - Степановне - оставить узелок, и вся компания торопливо направилась к клубу, где выступали эксцентрики.
В жарко натопленном, душном помещении зрители сидели в пальто и полушубках; кто не жалел одежды, подкладывая ее под себя. Маруся сняла платок и села на лавку между Егором и Фетистовым. Она была так довольна предстоящим развлечением, что все засматривались на ее сияющее личико. Оба - и старик и молодой - невольно приосанились, гордясь своей хорошенькой соседкой и радостью, которую они ей доставили.
Но вот занавес шевельнулся, распахиваясь, поплыл в стороны, и шум в зале стих. Маруся с полуоткрытым ртом уставилась на сцену: ей так хотелось увидеть игру настоящих артистов! На сцене находилась высокая стройная женщина, перед ней мелким бесом семенил франт с ярко-белой грудью в черном фраке. На женщине было розовое платье с множеством воланов от затянутой "в рюмочку" талии до самого пола: ни воротника, ни рукавов - все держалось на узких блестящих лямочках.
"Вот бы мне в этаком платье выйти!" - застенчиво и восхищенно подумала Маруся, глядя на обнаженные в браслетах руки артистки.
Но героиня говорила таким крикливым голосом и так ворочала глазами, что Марусе стало неловко. Она взглянула на Фетистова. Выражение сердитого недовольства на его лице подтвердило ее догадку: артисты оказались ненастоящие.
Егор не видел, что там творилось на сцене, с тревогой наблюдая за Марусей. Только что она сидела радостная, и вдруг ее словно подменили: присмирела, стала грустная.
"На меня опять рассердилась, - подумал Егор. - Или пьеска не нравится? Какой я незадачливый!"
Пьеска наконец закончилась.
Маруся вяло похлопала, повернулась к Егору:
- Понравилась артистка?
- Эта голая-то? Н-ничего…
Снова погас свет и плавно раскрылся занавес.
- Скажи пожалуйста! - раздумчиво прошептал Фетистов и, запрокинув голову, посмотрел вверх. - Словно по маслу идет. Отчего ж это у нас иногда заедает? - И поморщился от грубых шуток двух балбесов-клоунов в пестро-полосатых костюмах.
- Выбросили денежки зря! - сокрушался старик, выходя из клуба. - Халтурщики проклятые, они думают, что здесь тайга, так и люди без понятия!
- А наши спектакли еще хуже бывают, - напомнила Маруся с каким-то раздражением.
- Сравнила! Мы ведь любители, от чистого сердца стараемся. А эти в артисты лезут! Артист - звание высокое. Я с самим Федором Иванычем Шаляпиным встречался. "Как, спрашивает, здорово я пел сегодня?" - "Очень даже, говорю, здорово!" Вы, мол, завсегда при голосе находитесь. Только и разговору было, а память для меня - на всю жизнь! Можно сказать, великая персона, и такое внимание.
- Давай еще в кино сходим? - не слушая Фетистова, предложил Егор, которому хотелось развлечь девушку.
То, что он купил билеты на плохой спектакль, расстроило его, потому что он презирал недобросовестную работу, и был бы рад загладить неприятное впечатление.
Теперь уже Егор шел с девушкой, а Фетистов, деликатно покашливая, брел сзади.
- Вы погуляйте или в кино зайдите, - посоветовал он, - а я - к дружку. Завтра часа в два пойдем обратно. Ты, Егор, где ночевать-то будешь?
- Пойду на зимовье. Знакомые тут есть, а где живут, не знаю.
- Ночуй у Степановны, у нее большой барак, - запросто предложила Маруся.
Егор и признательно и смущенно взглянул на девушку: одно дело провожать ее на другой прииск, а заночевать вместе - пойдут сплетни, пересуды… Фетистов, однако, не дал ему времени для размышлений.
- Не пойдет такой номер, - заявил он Марусе. - Что мне тогда твоя мамаша скажет? Я ведь теперь ответственный за всю компанию. На зимовье тебе, Егор, тоже нечего делать. Приходи к моему дружку: видал, где я даве показывал? Ну, где еще лесина стоит возле окошка. Мы спать долго не ляжем - выпить надо будет. Ох, елки с палкой, давно я его не встречал!
- Чудной старик, а до чего славный! - сказала Маруся, глядя ему вслед.
Егор не ответил, неумело взял девушку под руку.
В клубе шел последний сеанс. Постояв в опустелом фойе перед ярко намалеванной афишей, Маруся со вздохом досады направилась к выходу, где еще толпились ребята и девчонки. Но Егору не хотелось так быстро отпускать девушку.
- Давай погуляем. Ночь-то какая хорошая!
Маруся посмотрела вокруг: ночь действительно была хороша. Светила луна, и неровные улицы прииска лежали в изломах черных теней. Укатанная дорога на взгорье стеклянно отсвечивала, блестел и подтаявший наст на увалах. На улицах звонко скрипели певучие полозья саней, то и дело прорывались песни, играли гармошки.
- Я есть хочу, товарищ Нестеров, - созналась Маруся. Голос ее звучал устало. - Шли, шли, и оказалось зря.
- Пойдем в ресторан.
- Зачем деньги тратить? У меня с собой есть к чаю… Я тебе еще за билет отдать должна.
- Нет, это не полагается, - запротестовал он обиженно.
Маруся засмеялась:
- Я ведь не знаю, как полагается по части вежливостей, всяких там приличностей. Живу пока будто временно, а потом должно быть что-нибудь очень хорошее. Мне секретарь комсомольской ячейки велел больше читать, чтобы развиваться, чтобы понимать людей. Книг ведь написано такая уйма. Ты вот, Егор, тоже… - Она помолчала, посмотрела, как он шел невеселый, глядя только себе под ноги. - Ты тоже многого не понимаешь. Ты большой индивидуалист, Егор!
Это недавно усвоенное слово она сказала так, словно подняла какую-то тяжесть и поставила перед ним, а он и не заметил, думая о том, что она не любит его и относится к нему, как к старику Фетистову, который старше ее на целых сорок лет.
Возле барака Степановны - приземистой хижины - они остановились. Полосы желтого света падали из окон на грязный, истоптанный снег. Маруся уже хотела постучаться, но Егор вдруг схватил ее за руку и, волнуясь, заглянул ей в лицо.
- Ты вот мне говоришь… а я все об одном думаю, - прошептал он, задыхаясь.
Марусе даже страшновато стало от его волнения.
- Имя у тебя некрасивое! - неожиданно для себя сказала она, оттолкнула парня и быстро, сильно постучала в окошко.