3
В эту безлунную ночь на узкой, затененной с обеих сторон деревьями Фалалеевой протоке стояла такая темень, что идущая впереди Михаила Катюша маячила перед ним светлым расплывчатым пятном. И только когда улочку просекал свет из окна близко стоявшей дачи, фигура девушки представала глазам парня во всем своем натуральном и, нужно сказать, весьма привлекательном естестве.
Тишина, как и темень, - густая. Только собаки изредка перетявкиваются.
Так всю дорогу и прошли: она впереди, а он отступя шага на три. И молча. Хотя оба чувствовали некоторую искусственность такого отчуждения: все-таки, раз ты принял на себя роль провожатого, будь уж любезным до конца. И ты, девушка, хороша: молодой человек, по сути, встал на защиту твоего друга и сейчас оказывает тебе внимание, а ты даже не оглянулась ни разу, словно убегаешь от кого.
И только когда Фалалеева протока выбралась на прилично освещенную улицу Дружбы народов, Катюша задержалась на углу у своей калитки и медленно, словно нехотя, повернулась к провожатому:
- Вот я и дома. А вам - весьма признательна, товарищ… Громов, если не ошибаюсь.
- Не за что, товарищ Добродеева.
- Ну, как же: если бы не ваше вмешательство….
- Бросьте, девушка! - первым нарушил церемонность разговора Михаил. - Ведь если говорить откровенно…
Михаил запнулся: "А не обидится?"
- Ну, ну?
- Меня не только удивило, а даже показалось просто нелепым поведение… Я, конечно, не знаю, кем он вам приходится, этот… трусишка!
- Трусишка?!
- А как же иначе назвать вполне упитанного парня, который не может постоять даже сам за себя?
- Как вам не стыдно! - Катюша шагнула к Михаилу. От возмущения лицо девушки утеряло несколько кукольную красивость. - Павлик не трус! Только он считает ниже своего достоинства…
Катюше не удалось сообщить, что именно Павлик Пристроев считает ниже своего достоинства, потому что Михаил, очень обидно для девушки, рассмеялся прямо ей в лицо. Да еще и на словах добавил:
- Заячье это достоинство!
Естественно, что после такой бестактности продолжать разговор стало бессмысленно. Катюша презрительно отвернулась от Михаила. А свое возмущение выразила резко захлопнувшейся калиткой.
Однако парня это ничуть не обидело. Он даже "спокойной ночи" пожелал вдогонку.
4
Нахальным показалось Катюше поведение Михаила Громова и при третьей встрече, на этот раз в кабинете секретаря Прибрежного райкома ВЛКСМ Василия Фонарчука, куда Катюша пришла за рекомендацией для поступления в Московский институт иностранных языков.
- А почему тебя, дорогуша, вдруг на иностранцев потянуло? - шутливо поинтересовался Фонарчук, предельно блондинистый парубок с веселыми, небесной лазоревости глазами. Так как Фонарчук только что вернулся из туристического похода по нагорному Алтаю, где загорел до шоколадности, его лицо живо напоминало негатив, что и отметила про себя Катюша. А вообще обиделась.
- Во-первых, не на иностранцев, а на иностранные языки. А во-вторых…
Но, возможно, и убедительный довод, который должен был бы последовать за словами "во-вторых", Катюше привести не удалось. Поистине с треском распахнулась дверь, и в кабинет решительно протопали два чем-то возбужденных парня в заляпанных грязью резиновых сапогах и спецовках.
- Дальше так, товарищ Фонарчук, не пойдет! - еще по пути к столу секретаря заговорил один из парней, в котором Катюша сразу же распознала своего недавнего провожатого: хоть и обиделась, а запомнила.
- По-ойдет! Возможная вещь, и не так, как тебе, Громов, желательно, но пойдет. На месте стоять не будем! - как и при встречу с Катюшей, весело и даже не поинтересовавшись, о чем идет речь, отозвался Фонарчук; поразительной невозмутимостью отличался секретарь райкома ВЛКСМ. - Так что вы, мужики, поостыньте трошки. К тому же неудобно затевать в женском общение, как я разумею, чисто мужской и крепкий разговор.
То ли шутливо-успокоительный тон Фонарчука или то непредвиденное обстоятельство, что "женским обществом" оказалась девушка, которую он уже дважды заприметил, но Михаил действительно поостыл. И Яруллу попридержал.
- Да, кстати: ты ведь, кажется, москвич? - спросил Михаила Фонарчук.
- Был. В молодые годы.
- И студент, если не ошибаюсь?
- Тоже - плюсквамперфектум.
- Не лишен!.. Так вот, дорогой перфектум, очень нас заботит Московский институт иностранных языков. Не так меня, как вот Екатерину Кузьминичну.
- Ну еще бы! - сказал Михаил, как показалось Катюше, с насмешливой многозначительностью. И девушка вспылила:
- А почему, собственно, товарищ Фонарчук, вас интересует мнение этого… - Катюша хотела сказать "отставного москвича", но решила смягчить, сказала просто: - молодого человека. А главное - я ни в каком совете не нуждаюсь! И от вас мне нужна только рекомендация.
- Только и всего? - спросил Фонарчук.
- Только и всего! - ответила Катюша.
"А девушка-то с характером!" - как и при предыдущей встрече, отметил про себя Михаил. Причем одобрительно отметил.
Но Фонарчуку такая категоричность Катюши, видимо, не понравилась:
- А вам, товарищ Добродеева, не кажется, что рекомендацию комитета комсомола надо заслужить?
- Благонравным поведением? - спросила Катюша уже вызывающе.
- Это само собой. Но и работа у нас тоже ценится, - сказал Фонарчук. И, видимо решив смягчить требовательно прозвучавшие слова, добавил: - А вот злобиться на нас, дорогая Екатерина Кузьминична, не резон. Как я, так и эти… наши с тобой товарищи желаем тебе только добра.
- Ну, что же… Спасибо и на том.
Почувствовав, что еще немного и ей не сдержать обидных слез, Катюша решительно поднялась со стула и ушла не попрощавшись. И даже дверь за собой не закрыла.
- У нас в Салавате говорят: с голодным бараном не бодайся, с обиженной тещей не спорь! - попытался Ярулла разрядить шуткой возникшую после ухода Катюши неловкость.
- Ничего, ничего, за эту дивчинку можете не беспокоиться: и сама медалистка, и папаша у нее - Кузьма Петрович Добродеев - товарищ настойчивый… А вот вам…
Фонарчук подумал и закончил неожиданно:
- Честно говоря, завидую я вам, хлопцы!
- Интересно, - сказал Ярулла.
- Нашел чему завидовать! - добавил Громов. И, сердито придвинув к столу секретаря стул, сел.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Пожалуй, ни в одной рабочей профессии не сказывается так на условиях работы, а значит и на настроении работников, зимой - тридцатиградусный мороз или слепящая глаза вьюжистость, летом - зной или затянувшаяся не на часы, а на дни мокропогодица.
Так и в это утро: сверху назойливо моросящий дождь, под ногами, на разворошенной земле строительной площадки - глинистая слякоть. И ветер какой-то задиристый.
А тут еще к концу подходит последний летний месяц, и если бригада не успеет до наступления холодов подвести объект под крышу…
Словом, противно.
Так что можно было понять Яруллу Уразбаева, сцепившегося с водителем Олегом Шестеркиным, который, как показалось Ярулле, преднамеренно свалил очередную возку кирпича в самую грязь, будто нельзя было спятить самосвал еще на десяток метров.
Нужно сказать, что стычки с Шестеркиным у подсобников происходили и до этого случая, особенно когда кирпич, как и на этот раз доставлялся на строительную площадку не в контейнерах, а навалом. Не так Яруллу, как Михаила сначала удивляла, а потом начала и раздражать довольно обыденная, по сути, картина, когда семитонная груда кирпича обрушивалась со вздыбленного кузова самосвала на землю грохочущей лавиной. Естественно, что получался недопустимо высокий "отход".
"Естественно?!"
- А ты-то чего плачешься? - насмешливо отозвался однажды на досадливое замечание Громова Олег Шестеркин, губастый парень с дьяконским начесом рыжеватых волос. - Или хочешь, чтобы мы по кирпичику тебе выкладывали?
Вообще-то Шестеркин водителем считался неплохим, во всяком случае, почти каждую смену перекрывал суточное задание на две-три ездки. Но главным образом за счет сверхскоростной разгрузки.
- А разве вас, водителей, это не касается?
Михаил указал на вывешенный на видном месте фанерный щит с текстом социалистического обязательства.
- Там, по-моему, ясно сказано, что каждый работник стройуправления и автохозяйства обязуется…
Но Шестеркин, даже не дослушав Михаила, захохотал. Потом спросил:
- А ты, активист, откуда выкатился?
И сам же ответил:
- Наверняка из Рязани. Там, слышь, даже огурцы с глазами, их ядять, а они глядять!
Как ни трудно было Михаилу тогда сдержаться, он смолчал.
А вот у Яруллы Уразбаева выдержки не хватило.
- Выдернуть бы тебя из кабины да самого мордой в грязь! - сказал Ярулла, глядя на водителя снизу вверх с бессильной злостью. И еще добавил: - Губошлеп рыжий!
Возможно, не будь этого "словесного довеска", Олег Шестеркин и смолчал бы - все-таки сам дал повод, - но Ярулла, даже сам того не подозревая, неожиданно "воскресил" очень обидное для Олега прозвище: еще в школьные годы его так дразнили сверстники, а чаще сверстницы.
И Шестеркин, выключив зажигание, неторопливо спустился из кабины и так же неторопливо, вразвалочку подошел к Ярулле. Спросил деловито:
- Губошлеп, говоришь?
- Губошлеп.
- И рыжий?
- И рыжий.
Конечно, будь Шестеркин "под мухой", драки бы не миновать. А вот начать активные действия трезвому, да еще и в рабочее время оказалось не так-то просто. Да и момент был упущен.
Но и отступать "не разрядившись" тоже обидно: выходит, выбрался из кабины только затем, чтобы еще раз "схлопотать рыжего губошлепа".
- Ну, вот что… - заговорил Шестеркин, разделяя паузами слова и напряженно обдумывая достойный ответ.
И надумал:
- Не хочется мне о тебя руки марать, Магометка косоглазый!
- Как ты сказал?
Хотя не только Ярулла, но и сам Олег Шестеркин понял - правда, позднее, - что "Магометка косоглазый" - слова не просто ругательные, однако в ту минуту…
- …Его счастье, что ножа у меня под рукой не оказалось! - так закончил свой рассказ секретарю райкома Ярулла.
- Нет, это не Шестеркина, а твое счастье, друг ты мой сердечный, Ярулла! - не колеблясь высказал свое мнение Фонарчук.
- А я что тебе говорил? - сказал Михаил. - Не только нож, но и кулак - дело гиблое. И унизительное! Так что скажи спасибо бригадиру.
- А что Донников? - спросил Фонарчук.
- Как двух петухов расцепил их Тимофей Григорьевич. И обложил обоих правильно.
- Лучше помолчи ты, Мишка! - снова закипая злостью, заговорил Ярулла. - Да для Донникова, хочешь знать, не мы с тобой, а эти личахи - ценные люди! Вот! - Ярулла крепко сцепил пальцы рук. - А за Шестеркина бригадир заступился, потому что этот паразит Тимофейкиной жены родной племянник! Про таких у нас в Салавате говорят, что они "как свиньи - из одной посуды кушают"!
- А знаете что, отцы, - неожиданно и неподходяще весело заговорил вдруг Фонарчук. - Это даже хорошо, что скандальчик подвернулся!
- Чего уж лучше, - тоже невольно улыбнулся Михаил.
И только Ярулла помрачнел еще больше…
2
Несмотря на то что Михаил и Ярулла в бригаде Донникова за короткий срок перешагнули из подсобников в подручные, а Громов даже завоевал особое расположение Тимофея Григорьевича за "башковитость" - в любом деле культура работника сказывается, - еще и до скандала с Шестеркиным не так Ярулле, как Михаилу начала претить установка, которую сам Донников охарактеризовал так: "Хорошо тогда работать, когда можно заработать!"
А так как заработок в комплексной бригаде полностью зависел не столько от выполнения, сколько от перевыполнения плана, то иногда как бригадир, так и учетчик "не замечали" мелких огрехов, которые приключались даже не по вине каменщиков, бетонщиков или штукатуров, - мастера-то в бригаде подобрались отменные и как пальцы на руке: все разные, а возьми мизинец - и тот кулаку подспорье. Да только будь у мастера, как говорится, золотые руки, но если не подвезли тебе вовремя и сколько нужно кирпича, цемента или щебенки, - либо на солнышке загорай, либо сам соображай.
- Кто не подвез, с того и спрос. А наше дело маленькое - сдать объект! - с успокоительным равнодушием ответил однажды Донников на замечание Михаила о явно недостаточной засыпке межэтажного перекрытия.
- А вдруг вам, Тимофей Григорьевич, предоставят квартиру на этом этаже?
- Э, милочек, кто из подвала или развалюхи в отдельную квартиру - да еще и со всеми удобствами! - переберется, тот до конца пятилетки будет благодарить: до́ма - нас, строителей, а на собраниях - депутата или горсовет!
И уже окончательно разочаровался Михаил в бригадире после такого случая.
Однажды накануне выходного дня Донников зазвал его и Яруллу к себе в конторку, где уже находились лучший каменщик бригады Константин Узелков, дальний родственник Донникова, бетонщик Александр Распопов и незнакомый парням мелковатый, но осанистый и басистый мужчина с объемистым "двустворчатым" портфелем.
- Дело, мастера, такое, - заговорил чем-то весьма довольный бригадир. - Поскольку завтра у вас день, так сказать, пустой, вот Илья Фаддеевич, товарищ уважаемый, дает вам возможность подколотить за один день, как за полную пятидневку. Какое будет суждение?
- Работенка, как говорится, не пыльная! - многозначительно пробасил Илья Фаддеевич.
- Ну-к что ж, - понимающе сказал Распопов.
- Вот и главное, - поддакнул Узелков.
- Ну, а мы с Михаилом Ивановичем как юные пионеры! - весело отозвался и Ярулла.
И только Михаил промолчал: и слово "подмолотить" слух резануло, да и сам "товарищ уважаемый" чем-то ему не понравился.
Но еще больше не понравилась Михаилу "непыльная работенка": за неполный день, работая, правда, без перекуров, они облицевали кирпичом стенки уже отрытой канавы и зацементировали пол уютного гаражика, находящегося в индивидуальном пользовании некой Валерии Антоновны, не то супруги, не то доброй знакомой Ильи Фаддеевича. Всего вернее, что доброй знакомой, поскольку и по возрасту Валерия Антоновна, наверное, вдвое уступала своему кавалеру, да и проживал постоянно Илья Фаддеевич, как выяснилось, чуть ли не за сто километров, в областном центре.
Да и "одуванчиком" далеко не всякий и тем более солидный товарищ будет величать свою супругу, напоминающую скорее самодовольный цветок гладиолус.
И хотя не только "подмолотили" мастера прилично - двести рублей новенькими десятками благодарственно принял из ухоженных ручек "одуванчика" свояк бригадира Александр Распопов, но и угощение "дорогим труженикам" было выставлено, по выражению благообразно-обстоятельного бородача каменщика Константина Архиповича Узелкова, "как попу после требы", - у Михаила все время нарастало ощущение какой-то приниженности.
А когда весьма довольный и темпами и качеством работы Илья Фаддеевич, открывая на увитой плющом террасе застолицу, провозгласил: "Как водится в этом доме, первую пропускаем за рабочий класс! А в данном случае - за вас!" - Михаила подмывало отозваться дерзостью, но не хотелось портить настроение товарищам. Смолчал.
Но когда, получив от Узелкова по тридцать рублей "на нос", они направились на пляж "освежиться после трудов праведных" и Ярулла, видимо довольный проведенным днем, сказал: "Почаще бы такую… нагрузочку!" - Михаил отозвался с неожиданной для Яруллы злой горячностью:
- Неужели и ты, как выразилась эта почтительная борода, "премного благодарен"?
- Чего ты?
- Не понимаешь?
Михаил остановился. Задержал и Яруллу, ухватив его за рукав.
- А ты знаешь, что ответил своим дочерям Карл Маркс, когда они задали ему вопрос, какое качество он больше всего ненавидит в человеке?
- Жадность небось?
- Нет.
Михаил выдержал настораживающую паузу, а затем отчеканил, разделяя по слогам:
- У-год-ни-чест-во!.. Понял?
- Так то… если бы мы задарма старались, - смущенно отозвался Ярулла.
- Эх ты… суслик!
Больше за всю дорогу до реки друзья не обменялись ни единым словом.
И на пляже раздевались в отдалении друг от друга.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Если поразмыслить, можно прийти к заключению, что фаталистами чаще всего становятся люди ленивые. Или беспутные.
"Нет уж, как ты ни крутись, а от своей судьбы не уйдешь!" - сокрушенно произносит иной незадачливый деятель, оправдывая этим обиходным суждением собственную инертность или безрассудный поступок.
"Тут уж, мил человек, никуда не подашься: значит, было суждено страдальцу не от огня, а от воды погибнуть!" - такое мелко-философское суждение почти всегда можно услышать, когда возле утопленника собирается народ. И даже в том случае, когда "страдалец" ринулся в омут, как позднее выясняется, "по причине злоупотребления спиртными напитками".
А кому не приходилось слышать: "Да-а, такой судьбе можно позавидовать!" Или: "А все она, судьба злодейка!"
И даже к индейке приравнял судьбу некий мыслитель, видимо с гастрономическим уклоном.
И все-таки нельзя отрицать и того, что в жизни каждого человека иногда приключается такое стечение обстоятельств, которое если и не окажется решающим, то может круто изменить ход дальнейших событий.
А бывает - и к нежелательной развязке привести.
Вот и этот случай. Будь бы денек солнечным, работа неотягощающей, а настроение у Яруллы Уразбаева и Олега Шестеркина приветливым, разве могла бы возникнуть столь оскорбительная для обоих перебранка?
А не приключись скандала, разве очутились бы Михаил Громов и Ярулла Уразбаев в обеденный перерыв вместо столовки в кабинете секретаря райкома комсомола Василия Никитовича Фонарчука?
Ну, а чем, как не благоприятным стечением обстоятельств, можно объяснить также совершенно неожиданную для обоих встречу Михаила и Катюши Добродеевой - встречу, которая, на взгляд того же Фонарчука, да и Яруллы Уразбаева, никак не могла способствовать ни возникновению, ни укреплению взаимной симпатии.
Да и весь дальнейший разворот событий, весьма вероятно, показался бы стороннему наблюдателю противоречащим нормальной житейской логике.
Впрочем, еще в прошлом веке мудро и точно определил девичью психологию великий русский поэт:
Кто сердцу юной девы скажет:
Люби одно, не изменись?..
А вообще вся история дальнейших взаимоотношений двух парней и одной девушки легко просматривалась между строк двух писем Катюши Добродеевой к Павлику Пристроеву.
Первое письмо начиналось, как начинаются, очевидно, сотни такого рода писем:
"Дорогой Павлик!
Минуло всего три дня, как мы с тобой расстались, а мне кажется - долгие годы прошли!
Скучно, скучно, скучно!
Пусто, пусто, пусто!
Осень, осень, осень - и на деревьях и на душе!