- Есть хорошая поговорка: горбатого могила исправит. Тот, кто смолоду лентяй и грубиян, к старости еще хуже станет. Зачем потребовалось Минсулу портить свою жизнь?
- Она могла бы повлиять на мужа в лучшую сторону, - самоуверенно возразила Хаят.
- Как можно повлиять на того, кто плюет в душу народа?
- Плюет в душу народа? Вы преувеличиваете! Это, наверно, отец так сказал? Я его уважаю, и мне будет трудно спорить с ним.
- О чем ты собираешься спорить с отцом?
Наджия присела возле дочери, машинально пощупала веселый ситчик ее халата, спросила почти боязливо:
- Неужели у тебя уже есть кто-нибудь на примете?
- Пока нет, но, когда найдется, я не подчинюсь, как Минсулу.
- Она еще будет благодарить нас.
- Вряд ли, особенно если останется старой девой!
- Все обойдется, - с деланным спокойствием промолвила Наджия. - А как у вас на работе?
Хаят поморщилась, почувствовав, что мать хочет уклониться от интимного разговора на щекотливую тему, но производственные дела ее тоже волновали.
- Директор пластмассового завода Мирошниченко сказал, что скоро наши специалисты начнут делать трубы, покрытые изнутри стеклом, тогда парафин оседать на них не будет. Это для нас, операторов, было бы огромным облегчением.
- Стоящий человек, раз он заботится о других. - Наджия вытерла и без того чистую клеенку на столе, пытливо взглянула на дочь. - А что, этот Мирошниченко молодой?
Хаят повела плечом, не то досадуя, не то недоумевая.
- Пожалуй, еще не совсем старый.
- И красивый?
Хаят представила себе косматые волосы директора, его красное, уже морщинистое лицо и густые светло-рыжие брови.
- Не очень, но смеется хорошо.
- Хм! Хорошо смеется! Где же ты с ним смеялась?
- Не я с ним, а он с нами. Лекции в вечернем университете читает. - Хаят вдруг рассердилась. - А если бы это был не Мирошниченко, а какой-нибудь Батыев, тогда можно смеяться?
Стукнув дверью, вошла Минсулу. Темное платье, туфли на низком каблучке, за плечами тяжелая черная коса, в руках книги. На улице теплынь, но в лице у девушки ни кровинки, губы и те бледные, будто она в подвале сидела и вся застыла.
Хаят вскочила навстречу сестре, взяла у нее книги.
- "Честь" Баширова? Ты ведь уже читала этот роман!
- Хочу еще раз перечитать. Замечательные у него женщины, особенно Нафисэ, и такая любовь… А вот роман осетинской писательницы Уруймаговой "Навстречу жизни". "Навстречу жизни", - повторила Минсулу задумчиво.
30
Надя сидела прямо на полу террасы в пестром платье, босая, с небрежно заколотыми после купания волосами: снова исправляла деталь чертежа, над которой ломала голову второй день.
Дмитрий Дронов, стройный и в домашней пижаме, вышел на террасу, оперся руками на перила и посмотрел в хмурое небо: над верховьем реки собирался дождь.
- Нефтепровод будут укладывать по дну Камы, большая работа предстоит. - Он взглянул на лист ватмана, наколотый Надей на фанерную доску. - Как успехи?
- Пока не ладится с реле времени, но общими усилиями добьемся толку.
- Это хорошо - добьемся! - Дронов нежно провел ладонью по голове дочери. - Зачем ты чертежи по полу возишь?
- Мне так удобно. Если бы еще мама была с нами! Все здесь как будто для нее создано! Ты знаешь, она до сих пор стихи пишет.
- Знаю. Только жизнь-то пролетела, Надюша! - В голосе Дронова послышалась грусть.
Надя подумала о себе: ведь и ей уже двадцать четвертый! Если судить на прежний лад, то она перестарок - невеста, засидевшаяся в девках.
- Ты все время на заводе у Груздева проводишь? - спросил отец после короткого молчания.
- Да, в цехе контрольно-измерительных приборов. Выполняем задание Полины Пучковой по автоматизации теплиц. - Надя притронулась к доске, заменяющей ей чертежный стол.
"Если сейчас Алексей дает на тепловых отходах прибыль до десяти миллионов в год, то после реконструкции получит куда больше, - подумал Дронов. - Всех потребителей обеспечит в здешних местах. Чего доброго, под Камой проложит теплоцентраль, и рыбы будут ложиться на спячку возле труб…"
- Чему ты улыбаешься? - поинтересовалась Надя.
- Вспомнил Витькиного братишку. Принесли громадного осетра: дескать, случайно напоролся на якорь, а, наверно, ударили острогой. Мальчонка подошел, посмотрел и сказал: "Это не рыба. Это крокодил". А осетр и впрямь со своей острой хребтиной и длинной мордой на крокодила похож. Хорош парень у механика! И братишка Вовка тоже орел. Мне бы таких мальчишек!
- У тебя есть я.
- Ну ты, конечно! Но часто ли я тебя вижу? И ты уже взрослая, вот-вот улетишь.
- Я вас с мамой тоже по целым суткам не видела, когда была маленькая, и хотя скучала, даже обижалась, но ни разу мне не хотелось иметь других родителей. Да и сейчас не хочу…
- Это что, упрек дочерней ревности? Но иногда так славно, радостно повозиться с ребятишками!
- Не просто же ради забавы, - не уступала Надя. - Вот погоди, заведу тебе внуков… - Пошутила - и смутилась, ниже склонила кудри над чертежом.
Почему мысль о возможности стать матерью не обжигала раньше лица таким жарким румянцем?
- Ты знал мужа Пучковой?
- Знал, - нехотя сказал Дронов.
- Какой он?
- Серьезный товарищ, симпатяга и работяга, но вот бросил Полину… Дети у них. Мы это дело нигде не обсуждали - Полина не захотела.
- Тебе понравилось, что она отпустила его без шума?
- Честно говоря - да.
- Почему "честно говоря"? Разве можно говорить нечестно? Ты мог бы уйти от мамы к другой женщине? Приятнее жить с молоденькой? Да?
- Ты что-то дерзишь мне, дочь! А ты меня осудила бы за развод?
- Осудила. Это разбило бы жизнь мамы, а я не встречала женщины лучше, чище, трудолюбивее. Кого бы ты взял взамен? Старше ее не взял бы, правда? Значит, фитюльку-шоколадницу, как Пучков? Ужасно! Миллионы людей погибли в боях за революцию, за будущее, а мы всякую дрянь начнем тащить обратно? Ну почему эта девчонка польстилась на пожилого - мужа Полины? И так навязывалась больному человеку гадко, некрасиво, используя свое положение врача. Полина все мне рассказала, и я чуть не заболела от возмущения. Мы обязаны быть самыми честными людьми, самыми неподкупными. А Пучков об этом забыл.
Дронов расхаживал по чисто вымытым половицам, внимательно поглядывая на разгоряченную дочь.
- Строгий ты судья, оказывается! Конечно, молодежи свойственна прямолинейность и требовательность, особенно по отношению к нам, людям старшего поколения. Это потому, что вы присваиваете только себе право на счастье и ошибки - одним словом, на жизнь сердца. На нас же смотрите порой как на ветошь. Знаком тебе вот такой чертежик? - Дронов присел на корточки рядом с дочерью, небрежно начертил на краю фанерной доски два одинаковых равнобедренных треугольника, наложенных друг на друга.
- Что это обозначает? - спросила Надя, прочитав чертежик как римское двадцать.
- Один большой писатель начертил в своем дневнике и написал… Не помню точно, но смысл таков: родился человек, и основание треугольника - это его физические жизненные возможности. Но годы бегут, меньше, уже становятся эти возможности, пока на вершине не сходят к нулю. Вершина же второго треугольника, лежащая на основании первого, - душевные способности человека, которые при его рождении равняются нулю. Но с возрастом все шире и больше становится то, что мы называем душой, все глубже и обширнее познания, все яростнее жажда жить. И когда телесные силы приходят к нулю, душевные иногда настолько велики, что просто до слез обидно, что нельзя их хотя бы передать другому.
- Поразительно, что величайшую трагедию человеческой жизни можно уложить в простую схему. Но это бьет именно по таким, как муж Пучковой: Полина была в расцвете душевных и физических сил…
- Поэтому-то она и смогла понять и простить.
- Нет, она не простила. Поняла… Может быть! Конечно, поняла низость человека, которому отдала свою молодость.
- С которым была счастлива в молодости, - поправил Дронов.
- Ты нарочно сердишь меня сегодня! Я на месте Полины тоже казнила бы этого человека презрением. Разлюбила бы и тебя, если бы ты променял маму на какую-нибудь бессовестную женщину!
- Я так не поступлю потому, что люблю нашу маму, но если бы разлюбил ее, то не побоялся бы даже твоего осуждения.
Надя гневно посмотрела на отца.
- Да, да, - подтвердил он весело. - В тебе говорит юный эгоизм, а ведь тебя тоже ждут сердечные волнения. Я знаю: мама подготовила тебя… Но, милая дочь, буря ломает гордые дубы, а для гибкой талинки не страшны никакие ураганы.
- Значит, плохо быть твердой в своих убеждениях?!
- Наоборот! Нельзя подходить к жизни только с категорическими требованиями. Иногда нужна гибкость, то бишь чуткость, умение быть снисходительным, не унижая себя и не оскорбляя другого.
- Не признаю снисходительности.
- Прекрасно. Однако это накладывает большие обязательства и на тебя. Нелегко остаться на уровне собственных высоких требований, когда дело коснется тебя самой. Я ведь не призываю к уступкам в вопросах морали, к поблажкам ради соблюдения внешнего приличия. Лицемером никогда не был и стать не собираюсь. Просто меня беспокоит твоя излишняя самонадеянность - плохой союзник в житейских потрясениях. Уверенность - другое дело. - Дронов кивнул на чертеж Надиного проекта. - Вот что создает ее - стремление к творчеству, желание все строить своими руками. Надобно сказать, вы, молодые, это умеете!
- Мы хотим не только работать, но жить по-коммунистически.
- А мы, старики, разве не хотим того же! Но может ли приблизиться к коммунизму семья, построенная на принуждении? Полина Пучкова правильно поступила, без шума разрубив безнадежно затянувшийся узел. Молодец она!
Надя промолчала, словно устав от спора. Была ли она такой уж самонадеянной особой? Может быть, наоборот, в ней уже проснулась смутная боязнь утраты? Отчего так властно захватил ее воображение этот ярко-черноволосый, широкоплечий, юношески стройный Ахмадша? Разве не встречала она до сих пор красивых молодых людей? Но именно он, с его немножко не русским, чуть горбоносым лицом, с доброй, даже застенчивой улыбкой в светло-серых глазах, смело окрыленных размашистыми бровями, только он, с детства знакомый и вновь найденный, сразу заполонил собою ее мысли и чувства. Не просто красивый юноша, а человек близкий, дорогой, понятный представлялся ей, когда она задумывалась о нем. Кто виноват, если тоже никем еще не потревоженная душа Ахмадши глянула удивленно-радостно из его глаз и, как в свой дом родной, вошла в ее сердце! Попробуй теперь избавься от этой милой напасти! Но почему он до сих пор после встречи в Скворцах не побывал на их даче?
По Каме плыли погруженные в воду бело-розовые облака, а где-то в Закамье шел дождь и погромыхивало там. Дронов стоял у перил террасы, ветер шевелил его широкую бороду, заносил ее вбок. Сильный, напористый, известный в стране, и все-таки Наде стало жаль отца: значит, он уже начинает думать о старости, о той вершине треугольника, на которой жизненные возможности сходят на нет? И девушка снова заговорила о том, что ее волновало.
- Почему надо готовиться к разочарованию в жизни? Вы нас учите только хорошему, в книгах и газетах пишут тоже о хорошем. Да… Вчера в клубе была лекция на тему о любви и дружбе. Лектор утверждал, что любить можно только раз в жизни (я, между прочим, уверена в этом). А кто-то из ребят крикнул: "Сами-то вы женаты уже в третий раз!"
- Что же он ответил? - с веселым интересом спросил Дронов.
- Он сказал: "Иногда обстоятельства бывают сильнее человека". А когда нас такое объяснение не устроило, то признался, что очень уважал двух последних жен, но любил только первую.
- Ну?
Надя недоуменно повела плечом.
- Мы ушли с двойственным впечатлением, долго спорили. Он может и десять раз жениться! Ведь мы не слепые! Как ему верить? Если мы в самом деле хороши, то нам надо сразу идти в коммунизм и не нужно никаких бригад коммунистического труда. А раз они возникли и идет соревнование за право быть в них - значит, мы должны еще от многого очиститься. Столько еще плохого в нашей жизни!
- Нельзя отрывать борьбу за нового человека от борьбы за создание условий, которые обеспечат расцвет его личности. Об этом сейчас хорошо говорится на пленумах и съездах партии. Ты сказала: от многого надо очиститься. Так ведь я тебе об этом и толковал. - Заметив удивление дочери, Дронов пояснил: - Вот я занял неугодную тебе позицию по отношению к драме Пучковых, и ты сразу набросилась на меня с обвинениями. Почему? Потому что уже сейчас не терпишь противоречий. Учти: там, где подавляется свобода мнения, обязательно плодятся лицемеры… Вроде вашего лектора, который громче всех будет судить Пучкова, лишь бы отвести общественное мнение от собственных делишек.
31
Поспорив, они, оба упрямые, остались каждый при своем мнении. Дронов выпил стакан молока, закусил холодной ватрушкой, походил по веранде, тихонько насвистывая, и вызвал машину.
- Поеду в цех синтеза каучука. Там монтируются контактные печи и что-то не ладится с компрессором. А оттуда - на заседание райкома.
Надя еще посидела у чертежной доски, потом прибрала кое-что в своем углу, распахнула окна на Каму. Еще одно окно в комнате родителей выходит на восток, из него можно увидеть развалы известняка, край леса и зеркальную заводь с зелеными островами: вдали, над зарослями поймы, - поля и крыши избушек в Скворцах, а совсем рядом стоит на круче маяк на высокой треноге, с дощатым белым щитом впереди.
Домик под маяком! Надя, как и Дронов, влюблена в свою "дикую" дачу. Утром с постели - в реку. Вечером из реки в постель. Славно здесь и в ненастную тишь, когда дождь стучит по крыше, шепчет в береговых камнях, дробит стеклянную гладь воды, а в плите уютно потрескивает огонь, разнося над мокрым берегом вкусно пахнущий древесный дымок. Чем не Робинзоны! Но неподалеку гигант завод, кипение новостроек, и "дачник" Дронов мгновенно превращается в директора-заказчика.
Сегодняшний его разговор с дочерью - так, между прочим: столкнулись лбами, и все. Рассуждать и спорить о жизни им некогда. Горький осадок остался у Нади после этого случайного разговора, но она подумала: "Нет, хорошо, что я твердая, и буду такой, несмотря ни на что".
Она рассеянно допила молоко, села опять возле чертежной доски и еще раз как бы со стороны посмотрела на себя. Сидит одна в чудный летний вечер. Мать обещала приехать, но, видимо, занята, а отец ждет ее, скучает, тревожится. Другой на его месте давно бы предъявил жене ультиматум или поступил, как Пучков. Что это он так защищал Пучкова? С детства Наде казалось: отец непогрешим, а сегодня она впервые думает о нем придирчиво.
Склонив набок голову, она всматривается в свой чертеж. На чертеже диск, разбитый на двадцать четыре части (двадцать четыре часа).
Вот тут будут загораться сигналы, два ряда крошечных линз: красные - "закрыто", зеленые - "открыто". Пучкова хочет получить датчик питания, который настраивался бы на неделю, даже на месяц.
Снова вспомнилось то, что возмутило и продолжало возмущать Надю в семейной драме Полины: неужели самые благородные, самые святые чувства бессильны перед соблазном? Рабочее настроение опять сникло: сделанное показалось примитивным, захотелось все перечеркнуть.
"Сбежать от стыда впору!" - подумала Надя, хмуро поправляя чертеж.
- Здравствуйте! - сказал кто-то подошедший к домику со стороны маяка.
Она быстро обернулась, рука, стиснувшая в пальцах карандаш, опустилась.
- Здравствуйте! Это я, Ахмадша Низамов.
Он остановился так близко у террасы, что стоило ему протянуть руку, и он коснулся бы босых ног Нади, и, словно испугавшись такой возможности, она прикрыла их подолом пестрой юбки.
- Я давно хотел разыскать вас, но, знаете, начал нулевку… - Ахмадша умолк, боясь насмешки, но молчать оказалось невозможно. - Это очень ответственно, когда начинается бурение новой скважины. Ну, и я… я не мог уйти, ни на один вечер нельзя было вырваться.
"А зачем вы хотели разыскать меня? Чтобы рассказать, как проводили нулевку?" - могла бы спросить Надя.
Но ее интересовало все, чем занимался Ахмадша, и, конечно, прежде всего то, почему он не пришел раньше. Он обязательно должен был прийти, потому что еще никто не заставлял ее так ждать и волноваться. Неужели он сейчас распрощается и уйдет? Как задержать его? Надя давно привыкла считать себя взрослой, но вдруг оказалась беспомощной, точно девчонка.
- Почему вы невеселы? Или работа не ладится? - спросила она с непривычным смущением.
- Нет, что вы! - И он без приглашения, легко подтянувшись, сел на край террасы.
Не было в нем лоска, не чувствовалось и модной среди части молодежи небрежно-нагловатой развязности. Хорошая, крепкая рабочая рука легла рядом с рукой Нади, и так радостно стало смотреть на солнце, уже садившееся в низовьях реки и стелившее по водному зеркалу ослепительно золотую дорожку, на небо, где в непрестанном борении цветов и оттенков таяли последние облака.
- Кого я вижу! - крикнула неизвестно откуда взявшаяся Юлия. - У вас тут поэзия, рай земной, а мы, пока ехали, задохнулись от жары и пыли.
Надя с рассеянной улыбкой, будто издалека, взглянула на подружку.
- Это Ахмадша. Ты не ожидала?
- Еще бы! Чего вы тут киснете? - Юлия, сделав над собой усилие, тоже улыбнулась. - Марш в лодку! Поехали кататься, такая красота кругом, от одних соловьев с ума сойти можно!
Поздно вечером, проводив Ахмадшу, девушки долго сидели на террасе, зябко прижавшись друг к другу, и… молчали. От реки веяло свежестью. Буксиры тянули по стрежню баржи и плоты; пассажирские пароходы причаливали к пристани, качая на черной воде отблески огней.
- Как он втрескался в тебя! - с неожиданной грубостью громко сказала Юлия.
Надя вздрогнула, пугливо оглянулась на темную дверь: отец, наверно, уже спал и огонь погасил, чтобы в домик не налетела мошкара.
- Тебе он тоже нравится? - по-прежнему резко спросила Юлия. - Впрочем, зачем спрашивать - и так видно!
Ночью Наде не спалось. Сидя в кровати и опираясь локтями на подоконник, она смотрела на реку и черную кайму острова. Впервые она видела рассвет над Камой; река, молочно-жемчужная в пелене тумана, тускло светилась под низко плывущими облаками, и в этой светящейся мгле разворачивался кормой к берегу крутобокий лебедь - пароход. Белые тугие валы бежали за ним, тянулись полосами. Чуть моросило, и не верилось, что всего несколько часов назад золотисто-розовое вино заката тепло и ярко окрашивало воздух, небо и землю.
На веранде, на раскладушке, беспокойно спала Юлия, громко вздыхала, вертелась, бормотала спросонья.
А утром погода опять разгулялась.
Дронов уехал рано. Девушки купались в желтоватой камской воде, заплывали на далекие глубины, потом вскипятили на примусе чай, напекли сдобных поджаристых оладий из пресного теста. Но только собрались сесть за стол, как явились Юрий и Ахмадша.
Юрий был весел, он думал, что привез Ахмадшу для Юлии (ведь она так часто говорила о нем в Светлогорске!), но, присмотревшись к тому, как вели себя его друзья, быстро погрустнел.
Однако он не отказался от поездки всей компанией на остров и стал собирать удочки.