19
В свободное время Надя заглядывала на химкомбинат к отцу, наблюдала за сборкой оборудования, знакомилась с монтажниками-верхолазами, заходила к Анне Воиновой.
Воинова встречала девушку дружественно, рассказывала о своем сыне, десятикласснике Михае, весело выпытывала о сердечных делах. Погасив недокуренную папиросу (по раз и навсегда укоренившейся привычке не курить на заводской территории), она брала Надю под руку и тащила на пусковые объекты, хвалилась будущим производством этилового спирта с дальнейшей выработкой полиэтилена, бутиловым спиртом.
- Объем моего завода очень велик, - важно говорила Воинова. - Об этом можно судить по тому, что, используя в качестве сырья газ, мы сбережем стране до сорока миллионов пудов зерна ежегодно. Не всякая область сдает столько хлеба. Вот какие у нас планы, девочка! Только бы не подвели тылы химии - наши сырьевые базы. Это у нас, черт его знает почему, самое слабое звено в химической промышленности!
Надя слушала Анну с увлечением и в то же время старалась понять, чем еще, кроме работы, дышит эта миловидная, моложавая женщина.
Иногда они вместе делали налет на Дронова. Дмитрий Степанович просто бредил морозостойким изопреновым каучуком.
- Все каучуки получаются из полимеров: полимеризация - сегодня самая актуальная проблема, - заявлял он. - Сам процесс - сказка. Вопрос ставится уже о беспрерывном методе.
К Воиновой Дронов относился с уважением, дорожа ею как энергичным и опытным товарищем по работе.
На строящемся заводе синте-каучука тоже всем управляла женщина. Думая об этом, Надя старалась представить себе свою будущую деятельность. Да, хорошо быть волевой, знающей, смелой, занимать ответственный пост и в то же время не терять женственности! Ведь Анна Воинова, такая властная у себя на стройке, очень обаятельна в быту, владеет несколькими языками, хорошо поет. Но одинока.
- По-моему, она влюблена в Груздева, - сказала однажды Голохватова. - Но он ее не выделяет. А зря!
"Правда, зря!" - подумала Надя, наблюдая за Анной в кабинете отца.
Дронов собирался путем полимеризации изобутилена выпускать на комбинате также бутиловый каучук.
- Настаивал наш Совнархоз на постройке шинного завода в Челнах, где у нас строительные базы, чтобы иметь законченный товарный цикл, но отказали, и конечным продуктом у нас пока будет полуфабрикат, но какой! - Дронов полез в стол, достал образцы: эластичные пленки, тонкие и толстые, похожие на свиную кожу, - помял их, понюхал. - Вот еще синтетическое волокно будет, тоже замечательное дело. Из тонны жидкого газа, помимо всего прочего, можно получить около пяти тысяч пар женских чулок.
- Вот я и перейду потом на синте-волокно, - заявила Надя. - А лет через десять буду тоже хвастаться своей продукцией.
- Почему не раньше? - Воинова была так оживлена, что девушка снова с невольной ревностью посмотрела на отца.
Но Дронов держался спокойно и просто.
И Надя сказала, повеселев:
- Раньше я не успею стать директором завода.
20
Она возвращалась домой в переполненном автобусе и с радостной тревогой думала о скорой перемене в своей жизни. В одном из новых домов, поближе к лесу, получат квартиру молодожены Надя Дронова и Ахмадша Низамов. Хорошо у них будет, потому что любовь и дружба поселятся вместе с ними, и это душевное тепло ощутит каждый, кто зайдет к ним на огонек.
Соседи по автобусу, тоже возвращавшиеся с работы, с интересом посматривали на хорошенькую девушку, которая то тихо улыбалась своим сокровенным мыслям, то, гася беглую улыбку, задумчиво глядела в окно.
Давно ли здесь были карты посевов, перелески да грязные колеистые дороги, а сейчас свободно и уютно раскинулись кварталы юного города. Тут все радует: просторные дворы с массой затей для детишек, широкие улицы с коврами газонов посередине. Вон по такой зеленой полосе, по травке-муравке с разбросанными грядками недавно высаженных цветов, похаживают девчонки-босоножки с лейками в руках. Ветер раздувает легкие платья, и волосы подростков разлетаются как хрустальные струйки воды, сверкая, льются на черную мягкую землю, на рассаду, покрытую бутонами. Праздничная, сказочная картина.
Вчера Ахмадша и Надя гуляли по этим улицам; без слов понимая друг друга, присматривались к новым домам с большими балконами и зеркально светящимися широкими окнами. Гуляли до темноты.
- Смотри, луна лежит на крыше гостиницы! - радостно удивился Ахмадша. - Ты только подумай! Года три назад здесь ничего не было, и вдруг гостиница, даже для луны - событие!
И, опять не сговариваясь, они взбежали на просторную террасу, обошли кругом этот дом, наполненный светом и музыкой (за прозрачной стеной ресторана танцевали, конечно, влюбленные пары), и перешагнули порог вестибюля.
- Лифт! - Ахмадша и Надя сразу заметили удивительное новшество и, пройдя мимо солидной вахтерши, вошли в кабину.
- Всего три этажа, и лифт! - Сказал он вслух. - Милая, ведь тут было чистое поле. - Это у самого уха прошелестело, и губы только на миг успели прижаться к губам - двери распахнулись.
"Тут было чистое поле!" - так и пропело в душе Нади, и она закрыла глаза, снова ощутив жар и нежность того божественного поцелуя.
Могла ли она представить, что в это время Ахмадша сидел с отцом за воротами деревенской избы в Скворцах совершенно подавленный и растерянный. Неожиданно возникший разговор ошеломил его.
- Ты же знаешь, Надя замечательная девушка! - с горячим укором говорил он. - В любой семье сочли бы за счастье иметь такую невестку!
Ярулла слушал внимательно, но лицо его с резкими морщинами между бровями и в углах крупного рта не выражало сочувствия.
Он понимал, что, круто вмешиваясь в сердечные дела сына, мог потерять его дружбу, очень страшился этого и потому действовал с осторожностью.
- Да, я знаю: дочь Дмитрия Дронова - девушка хорошая. Всякий будет рад назвать ее своей женою, но почему ты даже не посоветовался со мной? - сказал он, стараясь не показать волнения, чтобы вернее воздействовать на Ахмадшу, убедить его в законности отцовского права вмешиваться в жизнь детей. - Я не настаиваю, чтобы ты отказался от нее, но нужно проверить, точно ли вам друг без друга не житье. Посуди сам: ты - мое дитя, а я ничего не знаю о том, как ты хочешь решить свою судьбу. Дроновы - люди, можно сказать, высокоинтеллигентные, мы с твоей матерью - народ простой. Может, Надя даже стыдиться будет родства с нами.
Произнося все эти слова, Ярулла почувствовал, что они не находят пути к сердцу сына, и, уже не следя за собой, заволновался от сознания собственного бессилия. Но именно волнение, придавшее задушевные интонации его голосу, тронуло Ахмадшу: глаза его, неподвижно устремленные на придорожные серые от пыли бурьяны, оживились, потеплели. Тогда обрадованный Ярулла положил руку на плечи сына, и тот, как в детстве, доверчиво прислонился к нему.
- Надя очень добрая и тоже простая, - прошептал Ахмадша, загораясь надеждой на согласие отца.
- Девушки все добрые, а откуда берутся злые жены? Подожди немного. Проверь чувство и характер той, которую собираешься взять в жены. Шаг в жизни не шуточный, зачем спешить?
Тут Ярулла впервые сообразил, что договорился с погибшим Юсуфом, совсем не зная, какою вырастет его дочь, но ведь тогда и время и обстановка были иными. На поле боя мог остаться Ярулла, и Юсуф тоже посчитал бы своим долгом заменить его Ахмадше.
Только не поворачивается язык сказать сейчас об этом сговоре. Ведь если невеста не понравится Ахмадше, то ни о каком принуждении не может быть и речи. А как уговорить его съездить посмотреть Энже? Разве он согласится поехать, когда ему полюбилась другая!
Хорошо, что он ни о чем не догадывается. Давний разговор о женихе и невесте, случайно возникший по неосторожности Наджии, был принят детьми за шутку и быстро забылся. Знали, что погиб на фронте побратим отца и оказывается помощь семье погибшего, но это настраивало всех только на добрый лад.
- Напиши Наде, что я прошу вас обоих повременить. В конце концов, я ставлю условием, чтобы ты хотя месяца два не встречался с нею. Вот и проверишь, насколько она добра и проста. Не зафыркает, не вспыхнет большой гордыней - значит, будет хорошей женой, и мы с матерью на старости лет не останемся одинокими. Ведь за каждого из вас душа болит; и, если ты порвешь отношения с нами, мать ослепнет от слез.
- Вы никогда не почувствуете горя одиночества. Но зачем нас-то обрекать на него?! Я люблю Надю. Не могу теперь жить без нее, и если вы разлучите нас - умру от тоски.
- Ты совсем разучился владеть собой. Но тот, кто не может справиться со своими желаниями, идет по легкой дорожке. Он боится душевных страданий - значит, трус. Такой не вынесет и физической боли и при первом испытании может стать предателем.
- Если бы ты знал, отец, как мы любим!..
- Вот ты даже не слушаешь, что я тебе говорю! Выдержите хотя бы малое испытание, и никто не помешает вам любить друг друга.
Произнося эти слова, Ярулла чувствовал себя нехорошо: впервые ему приходилось хитрить и унижаться, а он привык к беспрекословному послушанию своих детей. Бунт Ахмадши огорчал и раздражал его. Он не мог уступить сыну в том, что считал священным, поэтому сказал со всей непреклонностью:
- Ты волен решать. Но имей в виду: мы не можем поддерживать родственные отношения с человеком, который сам отделяет себя от родной семьи.
- Но как такое оскорбление переживет Надя?
- Если она любит тебя, то все поймет. Чтобы ты мог немножко отвлечься, поедем сейчас со мной в Акташ - машину мне дают, а шофера нету. - Ахмадша не ответил, и тогда Ярулла с отчаянностью человека, падающего с обрыва и цепляющегося за любой выступ, добавил: - Там был пожар, у жены побратима сгорела изба. Надо помочь.
И неторопливо, давая юноше время подумать, пошел в избу.
Ахмадша остался на месте, придавленный тяжестью объяснения. Слишком крепкие нити связывали его с отцом, чтобы можно было отмахнуться от сыновних обязанностей. Но не меньшими были и обязательства перед любимой девушкой, которые он с такой радостью принял вместе с первым ее поцелуем.
21
Надя рассеянно перелистывала книгу о происхождении нефти, вышедшую под редакцией профессора Безродного.
- Присосался и тут! - презрительно сказал Дмитрий Дронов.
- Кто присосался, папа?
- Безродный. Хвастается, что под его непосредственным руководством защищены сотни две диссертаций. Воображаю! Если его собственные выеденного яйца не стоят, то какие темы он мог подсказать ученикам!
Сколько раз слышала Надя об этом Безродном от родителей, от Алексея Груздева и Семена Тризны! Всегда они осуждали его.
- Книга интересная.
- Я знаю, что интересная. Но Безродный-то здесь при чем? Всюду проникает, как плесень!
Прощаясь, Дронов поцеловал Надю, посмотрел ей в глаза.
- Ты ничего не хочешь мне сказать?
- Нет, папа. - Кровь горячо прилила к ее щекам, даже слезы навернулись. - У нас все хорошо, но… - Она прижалась пылающим лицом к отцовскому плечу, и голос ее прозвучал невнятно: - Мы еще ничего толком не решили, хотя все само собой разумеется… Ты ведь понимаешь… Ты не против?
- Конечно, нет. Только бы вы были счастливы.
- Мы будем счастливы, - убежденно сказала она, провожая его сияющим взглядом.
В синем распахнутом макинтоше, без шляпы, с чемоданчиком в руке Дронов сел в машину и укатил на аэродром: отправился "выколачивать" оборудование.
В этот вечер Надя долго ждала Ахмадшу. То увлеченно читала, то, облокотясь на перила террасы, смотрела на Каму, прислушивалась к шагам прохожих (рыбаков, купальщиков, пассажиров, спешивших на пристань по береговой дорожке); с трепетом отзывалась на плеск весел и долго ловила слухом затихающий вдали скрип уключин и гомон голосов.
Вот и заря отполыхала, а Ахмадши все нет. Не пришел. Неужели у него авария? Надя гордилась тем, что он работает буровым мастером, ей нравилось то, что его большие руки были в ссадинах.
- Я люблю тебя все сильнее. Мне от этого даже страшно становится, - сказала ему Надя накануне, когда они возвращались с прогулки по городу.
- Отчего же страшно? Я, наоборот, счастлив до глупости: чувствую себя гением, потому что внушил тебе любовь.
Они не только понимали друг друга с полуслова, но даже на расстоянии как будто непрерывно общались между собой. Стоило ей напряженно подумать о нем, и он обязательно приезжал или разыскивал ее по телефону, где бы она ни находилась. А сейчас почему-то не слышит ее сердечного призыва. Ночь наступила, а он так и не пришел, не позвонил.
Могла ли Надя подумать год назад, что прижаться к груди какого-то Ахмадши станет для нее счастьем? Теперь уже не "какого-то" Ахмадши, а единственного на свете человека, который сделался для нее ближе, роднее, нужнее отца и матери.
- Почему же ты молчишь? - Надя остановилась перед черной коробкой телефона, взяла трубку, тревожно слушала тишину на проводе, а глаза неподвижно смотрели в одну точку. - Ну, скажи хоть что-нибудь.
- Пятнадцатый! - громко произнесла телефонистка.
Надя еще постояла у телефона, глядя на пальцы своих босых ног. Голова клонилась все ниже. Хотелось плакать. Тихо, пусто было в маленьком доме. Только слышались пароходные гудки на Каме, шорох набегавших близко волн, да с шелестом бились о стекло ночные бабочки, летевшие на свет из глубины ночи.
Девушка в ситцевом сарафане, скрестив руки, неслышно ходит по комнате. Первая горечь сомнений закралась в сердце. Но вспоминаются ласковые слова, обожающий взгляд. Где еще есть такие глаза, глядя в которые забываешь обо всем на свете? В самом деле - даже страшно становится. И в то же время радостно. А прикосновения его рук? Нет, только ради встречи с ним стоило родиться на свет! Не пришел - значит, не мог, и сам теперь терзается вынужденной разлукой.
У входа, возле вешалки, висит зеркало; здесь Ахмадша оставлял плащ и кепку и, стесняясь посмотреть на себя, на ходу приглаживал блестящие черные волосы. Он приходил в любую погоду, а сегодня что-нибудь серьезное случилось на буровой.
- Это я? - вслух спросила Надя у зеркала и как бы взглядом Ахмадши окинула свое отражение. - Да, это ты! Я люблю тебя больше собственной жизни… Плохо мне без тебя!
Недавно вымытые половицы прохладны, по ним приятно ступать. Надя приподнялась на цыпочки, смеясь, поцеловала девушку в зеркале, весело потянувшуюся ей навстречу.
22
На буровой шел очередной подъем труб, Ахмадша наблюдал за тем, как ставили на место отвернутые "свечи". Вертлюг со своим хоботом-шлангом отдыхал на "квадрате", опущенном в шурф рядом со скважиной; рабочий, взобравшись на эту слоновую голову, лил в нее из ведра через большую воронку смазочное масло.
Все шло, как обычно, но Ахмадша почернел и опал лицом за одни сутки, даже щеки втянуло. Пожилой бурильщик спросил сочувственно:
- Лихоманка тебя трясет, что ли?
- Вроде того, - нервно хмурясь, ответил буровой мастер. - А сегодня надо ехать в деревню. Отец сам машину не водит, у Равиля нолевка начинается, ну и придется мне сесть за руль. Дня на три уеду. Не упустите скважину без меня.
- Разве можно! Вдвойне следить будем.
В смежном с вышкой дизельном сарае доморощенный механик хлопотал возле гулких машин.
- За станцией хорошенечко ухаживай, Федя! - крикнул ему Ахмадша сквозь рев моторов. - Если что, вызывай Равиля.
- Ладно, сам управлюсь. Чтобы не капризничала, буду гладить ее по головушке. Поезжай, ничего не случится.
Дизелист Федя - молодой, веселый, расторопный парень, а станция, стоявшая на полозьях позади буровой, старая-престарая с трактора С-80.
Недавно привезли новую, но она сразу вышла из строя, а эта работала только потому, что Федя умел "гладить ее по головушке". Электроэнергия была слабым местом на камских буровых; вот закончат заводскую ТЭЦ, тогда…
Из дизельного Ахмадша направился в культбудку. Ненарядно выглядел он на буровой: промасленные брюки, выцветшая майка, потрепанный пиджак тоже в глине и масле, и шел как-то чудно: ссутулясь, засунув ладони под мышки, будто свело его от непомерной боли в груди.
С нолевки трудно бурилась эта скважина. Но мастер был весел, собран, ловок, и рабочие поневоле подтягивались, глядя на него.
- Начало плохое - конец будет хороший! - шутил он, ободряя их, а сейчас на себя не похож.
Прошел в крохотную конторку за перегородкой, машинально взял трубку рации.
- Бизон-семь! Я Бизон-семь! - заговорил он таким глухим голосом, что буровики, сидевшие за столом по ту сторону перегородки, сразу навострили уши: видно, что-то стряслось с их "Бизоном" похуже малярии, и уж, во всяком случае, не горе вдовы его сокрушает. Дом у нее сгорел - поставят в два счета новый, корова сгинула - другую во двор приведут. О чем же затужил мастер?
Голос у него, будто рядом покойник. Вот он сидит, Ахмадша, подперев кулаком щеку. За окном будки пасмурное небо, у самого стекла покачивается ветка полыни, бывшей владычицы полей; сейчас повывели татарские колхозники сорняки с посевов.
Худую траву с поля вон. Так-то - сорная трава! А почему требует отец, чтобы Ахмадша свою любовь выкинул из сердца, точно сорную траву? Что же останется? Одна мучительная боль.
Думая о Наде, Ахмадша не переставал удивляться, как это он, зная ее раньше, мог спокойно жить вдали от нее? В детстве дружили очень, делились каждым куском, особенно в трудное военное время. Став подростком, он начал робеть в ее присутствии: привлекая общее внимание своей расцветающей миловидностью, она связывала его чувством неловкости. И вдруг этот потрясающий взрыв - настоящее жизненное открытие.
Везде теперь она - и во сне и наяву. Вот бровки у нее светлые. Другая давно бы покрасила их. Ходит по земле быстро, легко, не замечая, какая это радость для всех. А как смеется! Даже эта серая ветка повеселела бы под ее взглядом, потому что Надя любит запах полыни. На прогулке она часто срывала серебристые резные листья, мяла их, нюхала и приказывала Ахмадше:
- Понюхай! Прелесть как хорошо!
Он с готовностью наклонялся и, даже не прикасаясь, ощущал нежную теплоту ее ладони.
"Почему я должен слушаться отца? Не может быть, чтобы Надя стала высокомерно обращаться с моей матерью только потому, что та простая женщина".
"Кому нужна какая-то проверка чувств? Разве можно этим шутить? Скорее тут кроются чисто национальные расчеты. Ведь такое еще водится у татар. Вдруг Надя так обидится, что разлюбит меня?.. Ты пожертвовал любовью к Зарифе ради нас, - мысленно обращался Ахмадша к отцу. - Но почему я должен следовать твоему примеру? Ведь я не связан с другой!"
Женщины прошли мимо будки с ведрами, полными спелой синевато-сизой ежевики, набранной в береговых зарослях, весело смеялись, поддразнивая, заигрывали с бурильщиками. Одна запела:
Мой миленок дорогой
на бурилу учится.
Не бурила, а дурила
из него получится.
В пойме, слышно, постреливают: охота уже разрешена. Доносятся выстрелы и с большого острова: охотники бьют уток на озере, где Ахмадша рвал лилии для Нади. Жизнь идет своим чередом, и никому нет дела до его горя.