"У Алексея Матвеевича все впервые и все единственное", - с теплой улыбкой подумала Надя и, увидев ажурные фермы стрел, ускорила шаги. Кругом кипит работа: обмуровщики кладут под в металлическом корпусе еще одной печи размером в двухэтажный дом, где будет температура до восьмисот градусов; изолировщики заканчивают теплоизоляцию. Хлопочут такелажники знаменитого Маховкина, совсем не обескураженного тем, что его ребята уронили недавно колонну на владения Голохватовой.
10
- Раньше монтажники и сварщики, как ласточки, лепили такие колонны, наращивали, сваривали и оснащали их постепенно с помощью подъемных кранов и лесов. А теперь они делают всю сборку на земле, а потом поднимают. Сами на нашем заводе это предложили. Экономия средств почти вдвое, и люди работают без риска. У нас народ творческий, дерзающий, - с гордостью говорил Груздев, посматривая краем глаза в блокноты корреспондентов (не наврали бы чего!) и вдруг почувствовал: пришла Надя!
Стоит перед строящимся блоком Алексей Груздев, человек того возраста, когда начинает гаснуть ощущение своей ловкости и легкости и мысль о близости с милым существом вызывает уже не только радость, но и опасение. Стоит он, чуть насупясь от боязни выказать сокровенные свои чувства, может быть, оскорбительные для молодой девушки. Но именно это и говорит о том, что далеко еще ему до того времени, когда склероз зачастую приглушает способность самооценки и трухлявый мужчина - на горе себе и на потеху другим - опрометчиво связывается семейными узами с женщиной, которая по годам приходится ему не только дочерью, но и внучкой.
Силен и красив Груздев, и не только здесь, на заводе, где его - директора - ценят и как инженера-ученого, но в любом месте мог бы он привлечь взгляды незнакомых женщин.
"Он заслуживает самого большого счастья! - подумала Надя, увидев его, окруженного фотографами и корреспондентами. - К сожалению, счастье приходит к людям независимо от того, хорошие они или плохие".
Монтажник, проверявший на стреле блоки подъемника, отвлек внимание Нади от Груздева: серые осенние облака плыли над самой головой верхолаза, и казалось, что обе стрелы медленно движутся, падают, грозя раздавить и рабочего, и тех, что суетился внизу.
Надя отвела за ухо прядь золотистых волос, выбившуюся из-под берета, и посмотрела на приподнятую уже с одного края колонну, которая как будто спала, плотно закрыв глаза круглых люков. Но вот она вздрогнула всем своим гигантским телом, качнулась. Подъем начался… Это была четвертая, основная колонна блока стабилизации; в ее паспорте расписался знатный сварщик страны - швы, сваренные им, крепче цельной стали.
- Ты знаешь: он любит тебя, - прошептала Пучкова в самое ухо Нади.
Надя отшатнулась изумленная:
- Кто?
- Алексей Матвеевич. Как он глядит на тебя! Он забывает обо всем, что его окружает.
Девушка оглянулась на Груздева, но тот, заметив, что подруги перешептываются, отвернулся и начал что-то быстро говорить Баркову, потом кивком подозвал Юрия и послал его куда-то, нетерпеливо подтолкнув в плечо.
Подъем колонны замедлился.
"Юра у него вроде адъютанта", - с ласковой насмешкой подумала Надя и, сама того не замечая, подошла к Груздеву ближе: у нее вдруг возникло нетерпеливое желание заглянуть ему в глаза, убедиться, правду ли сказала Полина. Девушка сама не понимала, зачем это ей понадобилось, но теперь уже казалось, что иначе невозможно, что обязательно надо узнать, любит ли он ее. Нельзя бросаться такими словами!
Она продолжала потихоньку продвигаться к Груздеву и, хотя ей уже страшновато стало, остановиться не могла.
- Ну что, папа, у такелажников все хорошо? - спросила она, беря за локоть отца, стоявшего рядом с Груздевым. - Кстати, почему их называют такелажниками, ведь это морское слово!
- Как видишь, и на суше ставятся мачты и натягиваются тросы, - сказал Дронов, обрадованный ее оживлением. - Такелажники - молодцы! Маковкина, их бригадира, я с удовольствием переманил бы к себе.
- Но-но! - шутливо пригрозил директор, избегая смотреть на Надю: ему померещилось, что она смеялась над ним, перешептываясь с Полиной.
- Алексей Матвеевич ничего тебе не уступит: он жадный! - сказала Надя, цепко держась за локоть отца и поглядывая то на Груздева, то на медленно встающую колонну.
Дотошные репортеры щелкали аппаратами, крутили киноленты; один из них старался поднести к губам Груздева микрофон, а тот смешно и сердито отмахивался от него.
- Вот мы, русские люди, всегда так, - обиженно говорил репортер. - Творим чудеса, а из ложной скромности не желаем сохранить для истории свои рассказы о них. Неужели трудно вам сообщить, какие здесь конфликты возникают?
- Конфликты бывают разные, - вынужденный хоть что-нибудь произнести "для истории", начал Груздев. - И ведомственное равнодушие, и собственное ротозейство. Интересное в работе - поиски. Недаром мы связаны со многими научно-исследовательскими институтами страны. - Он вдруг умолк, потеряв и дар речи, и нить разговора, пораженный необычным выражением лица Нади, сразу напомнившим ему весеннюю встречу с нею в Светлогорске. Корреспондент напирал с микрофоном в руке, словно целился в него, а Груздев упорно молчал, продолжая смотреть в ласковые, тревожно вопрошающие глаза.
"Вот я весь тут, - безмолвно говорил он ей. - Нужен я тебе такой?"
"Да!" - отвечал ему взгляд Нади.
11
На нефтезаводах автоматикой командует сжатый воздух: электропроводка изгнана с аппаратов, насосов и двигателей.
Наде особенно нравились мосты пневматики - настилы из тонких голубых трубок, покрывающие стены на пультах управлений. К каждому прибору-автомату и на земле, и в подоблачной высоте тянется такая номерная труба с воздухом. От этого завод кажется одухотворенным, он будто дышит.
Закончив дежурство на установке, Надя шла к Пучковой - показать чертеж для московского заказа, но по пути ей захотелось заглянуть в компрессорную платформинга, где будет сохранена электропроводка на взрывоопасных двигателях.
По заляпанным цементом доскам девушка поднялась в светлое бетонированное помещение, звонко ступая по железному полу, пошла вдоль ряда компрессоров и массивных фильтров высокого давления.
В компрессорной еще тихо, поэтому гулко раздаются голоса работающих монтажников. Большие окна все на одной стене - к пустырю, где будет зеленая зона завода. В случае "хлопка" взрывная волна выбьет стекла окон и на этом погаснет. Но "хлопок" - страшная шутка, поэтому делается хорошая вентиляция, чтобы газ улетучивался сразу.
Мимоходом Надя трогает стальной фланец фильтра, намертво схваченный болтами. Толщина этих фланцев сразу говорит о мощностях, которые они будут сдерживать.
"Сколько поработали изобретатели, ученые, инженеры, чтобы возникло такое производство, где каждая установка на грани фантастики. Каждый процесс - сказочное перевоплощение вещества. И богатства создаем тоже необыкновенные", - с этой мыслью Надя двинулась дальше и почти натолкнулась на Баркова и Груздева; они разглядывали какую-то бумагу с броским учрежденческим штампом. Понурый вид директора встревожил Надю. Не желая мешать деловому разговору, она хотела повернуть назад, но Алексей Матвеевич уже шагнул к ней, на ходу бросив Баркову:
- Ну вот и все на данном этапе!
- Отказали?
Груздев кивнул, и слезы блеснули в его прижмуренных глазах.
- Эх, Надюша!..
- Вы способны заплакать!..
- От злости да. И от счастья тоже, может быть, прослезился бы. Но убежало мое счастливое времечко. Только в рабочую упряжку еще гожусь.
- Не надо так!
Стараясь ободрить, развеселить, она привстала на цыпочки, провела кончиками пальцев по его глазам.
У него на миг перехватило дыхание от боязни, что вот сейчас он шевельнется и она исчезнет, как сон.
- Я хоть немножко нравлюсь вам?
- Да. Очень.
Он взял руки девушки, прижал их к своему лицу.
- Не отпущу!
- Тогда крепче держите!
Им даже в голову не пришло, что, наверное, кто-нибудь видит их первый поцелуй, потому что для себя они все сразу решили.
Спустя несколько дней, когда они после свадебного застолья остались одни в его квартире, он сказал:
- Неужели это правда?
- Да, ведь мы оба хотим быть навсегда вместе, - ответила Надя, но чуть-чуть отстранилась от него.
Так хороша она была в белом платье, осунувшаяся, словно после болезни, так грустно смотрела, что Груздев смутился: какая-то жертвенная обреченность почудилась ему в ней.
- Ты любишь меня? - почти робко спросил он, чувствуя, что не найдет в себе душевных сил добровольно отказаться от нее, если это жертва или просто жалость.
Глаза Нади шаловливо заблестели.
- Я всегда, с детства любила тебя, Алеша.
- Вот этого-то я и боюсь!
- Не надо ничего бояться. У меня сейчас нет никого ближе тебя, потому я и хочу стать твоей женой, - сказала Надя, все еще не решаясь обнять его в безлюдной тишине.
Алексей склонился к ней, любуясь, высоко поднял на вытянутых руках:
- Ты моя жар-птица. Поймал - и не верю своему счастью! Может быть, ты спалишь меня, но я и за то буду благодарен тебе.
12
Юрий Тризна в майке и трусах стоял у распахнутого окна, неохотно приседая, с мрачным видом делал утреннюю гимнастику. Потрясенный, казалось, неожиданным выбором Нади, он не был на ее свадьбе, сразу выехав в Светлогорск на завод пластмасс. Трехдневная командировка, данная Барковым, кончилась, и теперь Юрий мучительно обдумывал, как быть дальше.
Ахмадша, проходя мимо, поклонился ему с дружелюбной улыбкой. Все здесь было мило сейчас беглецу поневоле.
Тихое утро. Парк, раскинувшийся чернолесьем на горе, дремлет, утопая в легкой дымке осеннего тумана. Но город уже не спит: идут на вахту рабочие, шумят грузовые машины и автобусы. Липы, посаженные зимой на главной улице, обещают пышным ростом аромат цветения в недалеком будущем.
Будущее города… О нем говорят и кварталы новых домов, и молодая беременная женщина, идущая к автобусному вокзалу со своим мужем. Этих не привлекает рок-н-ролл, они не сваливают с себя ответственность за свои и чужие дела, не шарят по отцовским карманам, воруя деньжонки на заграничные тряпки и пьянку. Идут, взявшись за руки: он - на вахту, она - чтобы лишние полчаса побыть с ним вместе. Это им и таким, как они, принадлежит будущее города, построенного их собственными руками, им принадлежит будущее всей страны. И еще идут молодые пары. В Светлогорске часто справляются свадьбы, и каждой семье дают отдельную квартиру..
Солнце еще не поднялось над кварталами белых домов с серыми шиферными крышами. В светлых сумерках разносится медноголосый звон московских курантов, потом величаво звучит гимн. Столица шлет материнский привет новорожденному городу:
"Говорит Москва! Доброе утро, товарищи!"
- Доброе утро, мама! - тихо сказал Ахмадша заспанной Наджии, открывшей ему дверь.
- Сыночек! - Наджия всплеснула руками. - Что же ты так?.. Даже записки не оставил! Тебе и горя мало, а мы тебя потеряли, с ног сбились от розысков.
- Ладно, мама! Не о чем теперь горевать, - суховато успокоил Ахмадша: что ни говори, распалось крепкое кольцо дружной семьи.
Уже сидя за столом, спросил:
- Как Хаят?
- Хорошо живет, только Зарифа и Салих совсем ее избалуют, - с материнской ревностью отозвалась Наджия, собирая на стол. - Она на свои скважины ездит теперь в любое время суток. Я уж говорила Салиху, чтобы он запретил ей ходить по лесу ночью. У меня ноги бы от страху отвалились, за каждым кустом косматый Шурале мерещился бы, а ей все нипочем! - Наджия помолчала, туго сжав еще свежие губы. - А про отца и не спрашиваешь!
- Что он?..
- Работает. Добурил-таки скважину на воде, благодарность получил от Совнархоза. Ты разве в газете не читал?
Ахмадша не ответил: стыдно было сознаться, что газеты он и в руки не брал в эти дни.
- Ты почему ничего не ешь, сынок? - обеспокоенно спросила Наджия, пододвигая к нему тарелки с разогретым мясом, крупными помидорами, нарезанными ломтиками, с малосольными огурцами и обваренной крутым кипятком брынзой.
"Похудел! Почернел! Глаза ввалились, будто неделю на вахте простоял!" - мысленно восклицала она, с сокрушением разглядывая своего любимца. С самого младенчества радовал ее тихий, ласковый мальчик: и учился отлично, и по дому помогал. А вот испортила его эта рыжая. Она-то не больно долго скучала по нему!
Так и чесался язык у Наджии сообщить поскорее сыну последнюю новость, мгновенно облетевшую Камск, Светлогорск и соседние нефтеуправления, но она сдерживалась из боязни причинить ему новые страдания.
И все-таки не вытерпела.
Едва он встал из-за стола, она с дрожью в голосе, хотя и старалась казаться спокойной, выложила:
- Надя-то Дронова замуж вышла!
Ахмадша окаменел, лицо его стало серым. А глаза… Ох, лучше бы прикусила язык Наджия, чем видеть такие глаза! Материнское сердце перевернулось от боли; она опустилась на скамью и закрылась руками, чтобы не видеть, как сын, будто ослепнув, пошел к двери. Но едва он перешагнул порог, Наджия вскочила и с резвостью молодушки побежала за ним: еще убьет себя, попадет под машину! Теперь от него всего можно ожидать!
Она нагнала его на лестнице, преградила ему путь, задыхаясь от охватившего ее страха.
- Куда ты?
Неожиданная улыбка Ахмадши поразила ее.
- На вахту. Куда же мне?
Голос ровный, будто и не случилось ничего, но от этого неестественного спокойствия Наджии стало еще страшнее. Впервые с беспощадной ясностью она осознала ужас того, что произошло: ведь Надя Дронова топилась из-за ее сына, а у нее тоже есть мать. И девушка, решившись на отчаянный шаг, так же, наверно, улыбалась ей.
"Зачем же мы рожали их, если не сумели сделать счастливыми?" - пронеслось в голове Наджии.
- Вернись! Прошу тебя. Я с ума сойду, если ты уйдешь!
Губы Ахмадши жалко изогнулись, от улыбки и следа не осталось.
- О чем же вы раньше-то думали?
- Вернись! - твердила она. - Прошу тебя!
Он тяжело оперся на перила лестницы, вспомнив Юрия, стоявшего у окна, спросил глухо:
- С кем… за кого вышла Надя?
- За Алексея Матвеевича.
- Груздева? - Ахмадша потер лоб ладонью, точно голова у него разламывалась от боли. - Странно, очень странно. Не могла она полюбить его… такого старого!
13
Дед Матвей долго плутал с багажом в руках по улицам нового города Камска, расспрашивал, оглядывался по сторонам. Морщинистое лицо его, опаленное горячими бакинскими ветрами, выражало полное удовлетворение: все ему тут приглянулось. Только дал маху, не известил сына и невестку о дне своего приезда.
- Наконец-то Алеша женился! - сообщал он перед отъездом друзьям и знакомым. - Как же, обзавелся семьей. А то что ж это выходит: заслуженный человек, видный мужчина и живет бобылем до пятидесяти лет. Неприлично даже!
- На ком он женился-то? - допытывался уже многодетный брат Серега, вертя в руках скупое письмо Алексея.
- Вот пишет: Надежда Дмитриевна Дронова. Для него-то, конечно, Надя. Тоже инженер, на заводе работает. Чувствуется, стоящая женщина. Другая бы, вертячка, не пошла работать на такой серьезный участок, а тут, по всему видно, два сапога - пара.
Тощий, но по-прежнему жилисто-крепкий, старик порядком-таки устал, прежде чем нашел квартиру сына: он тащил старинной работы сундучок и рюкзак, набитый с помощью Сереги южными гостинцами.
Алексея дома не оказалось. В просторных чистых комнатах стояла тишина, и в этой тишине расхаживала с книжкой в руках тоненькая девушка в светлом халате.
Она взглянула на деда Матвея доброжелательно-спокойно, но промолчала, вероятно, приняв его за слесаря-водопроводчика или за монтера.
Только когда он опустил свою ношу на пол в передней и остался на месте, ничего не предпринимая и не собираясь уходить, она спросила:
- Вы к кому?
- Я-то? К сыну. Груздев я.
- Вы отец Алексея?
- Алексея Матвеевича, - степенно поправил старик.
- Алеши, - весело защитила она свое право на короткое обращение.
- Кому Алеша, а тебе, надо быть, Алексей Матвеевич, - с ласковой укоризной возразил дед Матвей, довольный тем, что наконец-то попал к сыну, и потому не обидевшийся на озорную девушку.
- Мне-то он как раз и Алеша! Ведь он мой муж!
- Слушай, девка, ты что-то путаешь! Я же приехал не к твоему Алеше, а к своему сыну, Алексею Матвеевичу Груздеву.
- Ну, все равно: мой муж Алеша - это и есть ваш сын Алексей Матвеевич Груздев, директор нефтеперерабатывающего завода. А вы мой свекор, значит? Здравствуйте… - Надя хотела сказать "папа", но отчего-то не вышло: очень уж странно было назвать папой сивого, но еще мощного старика, дочерна приголубленного знойным южным солнцем. - Здравствуйте, папаша! - все-таки произнесла она стесненно, но тут же решительно обхватила деда Матвея за плечи и расцеловала в колючие щеки.
Старик молчал, ошеломленный, растерянно глядя на порозовевшее лицо невестки. Глядел - и не верил: "Шуткует девка! Хотя с чего бы она стала лобызать меня, старого черта? Да еще такого грязного с дороги… И побриться не успел! Ну и ну, откалывает Алеша штучки! То на старухе женился, то девчонку взял! Шибает его из одной крайности в другую. Хоть бы упредил, чтоб отца дураком не выставлять!"
А Надя уже тащила сундучок в пустую комнату, где стояла только узкая кровать под белым пикейным одеялом.
- Вот тут вы будете жить. А обедать и ужинать мы ходим в столовую. Нравится вам здесь? Смотрите: какой вид из окна чудный! Завтра мы с Алешей купим стол, стулья, шкафчик. Здесь ванная. В нашем доме горячая вода круглые сутки. Ну, еще бы! У нас все, точно в московских Черемушках. Сейчас я Алеше позвоню.
И по тому, как молоденькая женщина распоряжалась в доме, а потом разговаривала с Алексеем по телефону, дед Матвей окончательно убедился: она его невестка! И никакая это не шутка, а самая что ни на есть горькая правда-истина.
"Алеша, головушка ты моя неразумная, ведь опять ты промахнулся! Да разве она изживет с тобой свой молодой век?! Нипочем не изживет! Уйдет… Как пить дать уйдет с первым хахалем, который ей приглянется!"
Скорбные мысли деда Матвея были прерваны звонким плеском воды в ванной и голосом юной невестки, возвестившим:
- Уже готово. Можно бриться, а потом искупаетесь.
Направляясь в ванную, Матвей Груздев вспомнил Марфеньку, жену старшего сына Петра. Облюбовал ее Петр за красоту, за синие глаза да косы до пят, а эта королевна оказалась алчной и хитрой мещанкой; загубил он с ней почетное звание нефтяника, а потом и партийный билет потерял. Перекроила Петра по-своему дошлая Марфенька, заставила его заведовать складом, понуждала к хищениям, а там пошло-поехало: построил Петр дом в Баку, завел сад и сделался прижимистым хозяином-торгашом.