20
Ярулла ушел, так и не проронив ни слова. Но не родительская спесь помешала ему унизиться до спора с невесткой. Нет, он был потрясен ее бесхитростными речами, которые заставили его взглянуть на себя со стороны, представить, как оценил бы его поведение товарищеский партийный коллектив.
"Не зря началось соревнование за право называться бригадами коммунистического труда. Не то что прежде: ударники, стахановцы, отличники производства - это новый этап в жизни рабочего класса, - размышлял Ярулла по дороге на буровую, сидя в вахтовом автобусе. - Но на кого же равняться? С кого брать пример? Что надо? Хорошо, с огоньком трудиться? Пьянку, драки, разврат и прочие такие штуки ликвидировать с корнем? Само собой разумеется! Но вот я никогда не пил, не дрался, в карты не играл, не развратничал - и вдруг молоденькая болтушка заявляет: нельзя Яруллу Низамова принять в бригаду коммунистического труда!"
Несколько минут он в каком-то полузабытьи смотрел на горы и поля, по которым шагали опоры высоковольтных передач. Плакучие березы машут вслед автобусу гибкими ветвями, летят с них последние желтые искры - листья. Вдали над лесом виднеются ажурные фермы - телеантенны недавно построенного диспетчерского пункта: все крепче охватывает промыслы автоматика. Жизнь движется вперед и все новые запросы предъявляет людям. Или это люди беспокойнее становятся?
Работает сын Равиль на буровой… Ярулла со своими буровиками по старинке ворочал, вкладывая в каждую операцию лошадиные силы, а Равиль технику к себе тащил, осваивал. Нефтяники ругали захваты труб и другие автоматические приспособления: у всех они ломались, - а в его бригаде дело пошло.
"Почему? Терпения больше, что ли? Знания больше? Теперь ему понадобилось устроить Фатиму на производство, и, конечно, он потребует от нее такой работы, чтобы не совестно было перед товарищами. - Воспоминание о словах невестки снова больно царапнуло сердце Яруллы. - Развела критику! Судить других легко, родителей особенно! А вот сами-то каковыми окажетесь в должности родителей? Трудная, ох, трудная эта должность!"
Наджия сразу после свадьбы предложила не пускать невестку на работу и настояла на своем: мужчины-то - и отец и сын - согласились охотно: так приятно вернуться с тяжелой вахты домой к теплому очагу!
"Сама Наджия никогда не была на производстве… Впрочем, нет! - спохватился Ярулла. - Во время войны работала в госпитале. А вернулся я с фронта - она занялась домашним хозяйством. Какие требования можно ей предъявить? Четверых детей вырастила, все честные люди, работящие. Но ее бабушка четырнадцать детишек родила, и тоже честные люди оказались: своим трудом жизнь прожили. А разве приняли бы ребята в коммунистическую бригаду Наджиину бабушку?"
От таких размышлений жарко стало Ярулле. Он достал платок, вытер лицо. Почему ему раньше и в голову не приходило поинтересоваться, чем дышит его Наджия, сроду книжки у нее в руках не видывал, а газеты она брала только затем, чтобы завернуть в них что-нибудь. Неразвитая? Конечно! Отсталая? Пожалуй. И ни разу не села с друзьями Яруллы за общий стол.
"Потому что сама придерживалась старинки. Разве я ее из-за стола выталкивал?" Но где-то в душе насмешливо отозвалось: "Не хватало еще того!"
Нелегко отдавать отчет своей растревоженной совести! Многое достигнуто за полсотни лет жизни - это хорошо. Упущено еще больше - беда!
Так казнил себя мастер всю дорогу и на вахту явился мрачный: не приняла его рабочая совесть сделанный ей отчет.
Пойдет сегодня к Дине Ивановне и скажет: пусть не сердится на него, не хотел он зла ни ей, ни ее дочке.
И вдруг на буровой появился Ахмадша, теперь уже участковый инженер, в ватнике, потрепанных брюках и резиновых сапогах с отвернутыми голенищами, - значит, прямо с вахты. Он стоял возле бурильщика, державшего руку в лосевой голице на рычаге подъемника, и что-то втолковывал ему, наклоняясь к самому его уху. Стараясь казаться спокойным, Ярулла подошел к ним.
- Что, опять у вас обваливаются глины? - вежливо (а отцу послышалось - холодно) спросил Ахмадша.
- Да, - подтвердил мастер как будто равнодушно, хотя ему хотелось сжать плечи сына, встряхнуть его любовно, поздравить с повышением, пошутить, сбросив гнет тяжелой размолвки, давящей душу, но ничего подобного нельзя было позволить себе: отгородился Ахмадша своей холодной учтивостью.
Всем существом честного человека ощущал старый бурмастер, что его сын не может играть с ним комедию. Придя по волнующему их обоих делу, не нашел он для отца ни доброй улыбки, ни ласкового взгляда, - значит, вымерзла сыновняя любовь, как вымерзает в суровую зиму яблоня в саду. Но оттого, что Ахмадша все-таки пришел, причем без зова, еще дороже стал он Ярулле, однако, не переупрямив себя, Низамов резко встряхнул головой, подумал с обидой: "На ветреную девчонку променял родителей". Чуть помедлив, спросил сухо:
- Как же, товарищ инженер, доходить нам тут на водичке до забоя?
- Надо увеличивать скорости. Не шестьдесят литров в секунду давать, а все семьдесят. Это обеспечит вынос разбуренной породы на поверхность, усилит мощность турбобура.
- Понимаю, что нужна скорость да скорость. Но самое главное - нижние горизонты. Вот в чем загвоздка! О таком опыте в Исмагилове и думать нечего: скважина сразу лягнет как бешеный конь.
- Я хотел вот что предложить: пойдем к Дине Ивановне, - помолчав, сказал Ахмадша, явно волнуясь.
- А почему сам не побывал у нее?
Светло-серые глаза сына посмотрели с укором из сторожко прищуренных черных ресниц.
- Уже объяснился… Давайте поговорим все вместе, если один не можешь к ней собраться. И вообще… Она хотя промысловый геолог, но смыслит в бурении побольше геолога нашего буртреста.
Ярулла, опять внутренне заупрямясь, хотел возразить, но губы не послушались, с трудом разомкнулись, и неожиданно получилась жалкая усмешка. Обозлясь на себя, он сказал откровенно:
- Я, понимаешь, сегодня уже начал собираться к ней. Пораздумал и решил: пора кончать семейную склоку.
- Не мы с Диной Ивановной ее начинали, - напомнил Ахмадша.
Ярулла сердито засопел, но промолчал: устал он от душевной смуты.
21
Дина Ивановна ночей не спала: тревожила ее судьба Нади; не давал покоя участок бурения на Исмагилове, из-за которого отставала закачка воды на соседних площадках, беспокоили незавершенное строительство водозаборов и увеличение числа бездействующих из-за обводнения скважин. Конечно, не ей одной трудно. Тот же Джабар Самедов сказал на последнем производственном совещании:
- Это Исмагилово мне - кость в горле: и выплюнуть нельзя, и проглотить не могу.
Похудевшая, постаревшая, даже непривычно опустившаяся внешне, Дина Ивановна сидела в кабинете Семена Тризны, уронив на колени тонкие руки. Она только что приехала вместе с Самедовым с Исмагилова; сапожки в мазках осенней грязи, исхлестанное ветром лицо горит пятнами неровного румянца.
- Дорого обойдется нам прекращение закачки воды на соседних площадях: падает добыча нефти, - говорила она.
- А давление на Исмагилове, - упрямо напомнил Джабар Самедов.
- Ну, все-таки понизилось! Начали усиленный отбор нефти там, где проложены времянки… - возразил Тризна, поглядывая на сводку, привезенную Дроновой.
Самедов раздраженно наложил на эту сводку, как печать, тяжелую руку с растопыренными пальцами.
- Ушел бы я! Снял бы контору бурения отсюда, хотя тут все уже подготовлено к зиме. Знали бы вы, как меня опять прорабатывали на республиканском совещании! Буровики вопят. В контору вышкомонтажников боюсь глаза показать: опять завязли вышки на двух скважинах, а бурили скоростными методами. Куда, спрашивается, торопились? Хорошее дело затеял Ярулла Низамов, но он же ради того ушел с Исмагилова и Равиля норовит увести за собой.
- Равиль-то не вопит!
- Равиль и его ребята молчат. Точно. Они соревнуются за звание бригады коммунистического труда и считают почетной работу на этом окаянном участке. Но все равно кряхтят: производительность при подходе к забою падает. Да, Равиль уже и не буровой мастер - диспетчером назначили.
- Теперь немного осталось бурить на Исмагилове, - примирительным тоном сказал Тризна. - Начнут работать первые групповые установки, тогда шутя добурите.
Джабар Самедов покачал головой, словно дивился собственному долготерпению; вставая, взглянул в окно.
- Ярулла с сыном! Давненько я их вместе не видывал. - Он перевел взгляд на Дину Ивановну, будто хотел проверить, какое впечатление произвели его слова, сердито хмыкнул и пошел к дверям.
Дронова тоже встала и посмотрела в окно. При виде Ахмадши новая волна тревоги за дочь, жалости, обиды поднялась в ее душе. Подумала уже не в первый раз: "Стар для Нади Алексей! Еще не проснулась в ней женщина, наивна она и холодна, да и гордость над чувством верх берет, а загорится, спохватится, и затрещит неравный брак. Или с тоски возле него зачахнет".
Тризна, не догадываясь о ее переживаниях, заговорил о своем:
- Неприятности у нас, Дина Ивановна: наша дура Юлька познакомилась в Казани с одним молодым человеком. Не то чтобы увлеклась им, а так, видно, по легкомыслию втянулась в компанию. Отделывается теперь смешками: "Валерик - эталон современности!" А эталон, чувствуется по письмам, - клейма ставить некуда… - Под вопросительным взглядом Дины Семен будто поперхнулся словом, досадливо морщась, пояснил: - Домашний цензор проявил инициативу… Ты сама мать, понимаешь…. Словом, тунеядец и хлыщ отменный, а вот нашли общий язык. Рестораны там… Танцульки… Юлия то и дело в Казань начала ездить. И ведь кто-то содействует из архитектурного управления: то командировка, то вызов на совещание. Очень мы переживаем с Татьяной…
Дина Ивановна грустно усмехнулась.
- У всех родителей заботы! У меня отец говорил: "В каждом дому по навозному кому!" Может быть, мы уж слишком печемся о своих детках? Завоспитали совсем! Нас папы и мамы не воспитывали, а какое боевое поколение было!
Она вышла в коридор и вплотную столкнулась с Низамовыми.
- А мы вас ищем. - Ярулла неловко улыбнулся и нерешительно протянул широкую ладонь. - Дело есть, понимаешь!
Ахмадша тоже протянул руку, бережно, но без улыбки пожал холодные пальцы Дины Ивановны.
Гуськом прошли через геологический отдел управления, тесно уставленный столами сотрудников, в кабинет Дроновой, расселись чинно и замялись, не зная, с чего начать разговор. Наконец Ярулла сказал:
- Решили посоветоваться. Вот Ахмадша тоже соображения имеет. Да? Я бы эту скважину как начал, так и закончил на воде, однако электрокаротаж подвел. Покуда возились с промывкой скважины для геофизиков - не проходил ихний прибор, - обвалились глины. Надо что-то предпринимать, понимаешь. Помогайте, пожалуйста!
Дина Ивановна задумалась. Потом сказала негромко, не глядя на Низамовых:
- Надо делать каротаж после бурения. Спускать обсадную колонну, и пусть уже после того геофизики изучают скважину.
- Каким же образом? - Ярулла уселся попрочнее.
- Не электрический каротаж надо делать, который возможен только в необсаженной скважине, а радиоактивный. Разные породы по-разному радиоактивны, излучения же свободно проходят и сквозь стальную колонну, осветят - и покажут геологическое строение скважин.
- Скажи пожалуйста! - Ярулла, сразу увлеченный, улыбнулся уже добродушно и посмотрел на Ахмадшу, приглашая и его порадоваться возможному облегчению в работе. - Это что, уже в практике применяется? Скажи пожалуйста. Здорово двигаемся вперед, да? Помнишь, Дина Ивановна, как мы бурили раньше? Вы, геологи, изрядно нас мучили при взятии кернов. Ты меня один раз чуть не побила: никак не мог керн взять в самой интересной прослойке. Хорошо, что теперь вы их редко просите: электрокаротаж рапортовать стал. Сначала керны, потом электрокаротаж, а теперь радиоактивный. Красота!
- А ругаете геофизиков, когда они появляются у вышки, - упрекнула Дина Ивановна, тоже немножко потеплев.
- Ругаем, когда долго возятся, но дышать без них не можем.
Глядя на отца и Дронову, Ахмадша думал о том, как сроднило их давнее участие в большом общем деле, вот уже, кажется, готовы забыть личные неприятности…
22
Негромко скрипнула дверь, Ахмадша обернулся и чуть не вскочил с места: на пороге стояла Надя.
Смущение и испуг мелькнули в ее лице, она сделала шаг назад, но, устыдясь своего волнения, взяла себя в руки. Холодно кивнув Низамовым, она поцеловала мать и, отойдя к окну, стала что-то рассматривать на улице, не скрывая того, что ждет ухода неприятных для нее людей. Уши ее жарко горели на свету, точно красные угольки.
Ахмадша открыто следил за нею, повертывая голову, как подсолнух, покорно глядящий на солнце.
Это была она и не она, повзрослевшая, с волосами, собранными в пучок на затылке. И костюм, по сезону теплый, не знаком Ахмадше, и маленькая строгая шапочка. Но нежно очерченная линия щеки под уголком золотистых ресниц, пальцы, вцепившиеся в переплет оконной рамы, само усилие казаться независимой и гордой - во всем была Надя.
Нервничая под его взглядом, она искоса быстро оглянулась и встретилась с глазами Ахмадши, сторожившими каждое ее движение. Это были глаза того человека, которого она любила…
Губы Нади полуоткрылись, рука беспомощно опустилась на подоконник. Ее смятение подняло Ахмадшу с места. Не обращая внимания на растерявшихся отца и Дину Ивановну, он так близко подошел к Наде, что от его дыхания зашевелились легкие завитки ее прически.
- Мне нужно поговорить с вами.
- Нам не о чем говорить!
- Нет, есть о чем! - страстно запротестовал он, стараясь заглянуть ей в лицо. - Не надо сердиться, я и без того наказан.
- Разве красивая девушка - наказание? - насмешливо и все-таки ревниво бросила она.
- Я никогда ни на кого не менял и не поменяю тебя, - сказал он с безрассудной смелостью отчаявшегося. - Виноват только в одном - что послал то письмо.
- Теперь поздно об этом, - ответила Надя упавшим голосом.
Несколько мгновений они стояли молча, подавленные сознанием непоправимой ошибки.
Грохот упавшего стула заставил их вздрогнуть: неловко поднявшись, уходил Ярулла Низамович: слезы досады и гнева навернулись у него, а он не хотел показать своей слабости.
Встала и Дина Ивановна, посмотрела вопросительно: лицо ее выражало настороженность, хотя она была уверена в моральной стойкости дочери.
Та действительно уже опомнилась, застыдилась кажущейся легкости примирения.
- Я пришла за тобой, - обратилась она к матери. - Алеша ждет нас в кабинете Семена Семеновича. Он привез модель газового холодильника. Изумительно по простоте и дешевизне! Холодоагентом служит пропан. Летом температуру в камере можно снижать до тридцати трех градусов. Алеша опыты проводил сам, а идею подарил нашей заводской молодежи. Так он щедр потому, что богат душой. - И словно желая выместить на Ахмадше похвалой мужу свою боль, Надя смягчилась, сказала почти ласково: - Прощайте, товарищ Низамов. Оказывается, вы можете показать характер в присутствии своего грозного папы!
Когда Надя вошла следом за матерью в кабинет Тризны, Алексей говорил по телефону, а Семен Семенович с неестественно важным видом стоял возле него.
Телефонная трубка сливалась с блестящими черными волосами Алексея, крупная рука его словно застыла над сдвинувшимся манжетом, - по всему чувствовалось, что он не только думать забыл о привезенной модели холодильника, но даже о молодой жене, потому и не взглянул на вошедших.
- Да, да! - посверкивая глазами, кивал он далекому собеседнику. - Я слушаю. Да, да! - И вдруг, прорвавшись, крикнул: - Врут они! Ничего подобного! - И снова замолчал, стиснув трубку.
Тризна продолжал стоять в неловкой позе возле своего кресла, захваченный врасплох важностью момента. Дина Ивановна неслышно присела к столу и уставилась на Груздева ожидающе расширенными глазами.
Надя тоже осторожно потянула к себе стул.
"Что-то тут интересное происходит!" - все еще взбудораженная, подумала она, притрагиваясь ладонями к своим лихорадочно горевшим щекам. Груздеву нередко приходилось вести при ней разговоры по телефону с руководящими товарищами, известными всей стране. Он и огорчался и радовался, но в таком приподнятом настроении Надя еще ни разу не видела его у аппарата. "Будто к награде его представили!"
- Приложим все старание! Будем ждать. Хорошо, большое спасибо! - говорил он, положил трубку и торжественно объявил: - Драчка продолжается!
- Только-то! - Надя засмеялась. - Я думала, тебе полцарства пообещали.
- Да это и стоит полцарства! Вон какая поддержка у нас будет… Звонил заместитель председателя Совета Министров Союза! Обещал сам приехать на завод. Вот замечательно! - Груздев весело стукнул по столу кулаком, сцепив пальцы, широко облокотился, победоносно глядя на всех сияющими глазами. - Ну-ка, что теперь запоют Петр Георгиевич и его дружки из нефтяного отдела Госплана?!
- Это отклик на ваше с Барковым заявление? - с живейшим сочувствием спросила Дина Ивановна.
- Тут и наше заявление, и обращение обкома, и письма членов экспертной комиссии. Как же так? Тридцать лучших специалистов рассматривали вопрос - и все перечеркнуто карандашом бюрократа Карягина! Теперь надо катить обратно в Камск и хорошо подготовиться, чтобы наглядно показать, что у нас есть сегодня и чем мы будем располагать завтра.
- Значит, поездка в Казань откладывается? - спросила Надя, странно задетая тем, что Алексей не обращает внимания на ее, наверное, необычный сейчас вид.
"А ведь он в работе может совсем забыть обо мне, - мелькнуло у нее почти веселое опасение. - Пройдет время, стану я для него привычно обыденной, и - прости, милая женушка! - будет он по двадцать часов в сутки пропадать на заводе".