40
Уже давно наступила ночь, а Нади все нет, и Груздеву кажется странным то, что отец с матерью не слишком волнуются. Может быть, она уже сообщила им о своем решении уйти от него и они пришли сюда не только узнать о важных новостях, но и в порядке "родственного шефства", из боязни, не выкинет ли старый друг Алеша Груздев какую-нибудь глупость.
- Когда я смотрю на сына и невестку, я не узнаю в них своей молодости, - пожаловалась откровенная по натуре Анна Воинова.
- А почему они должны повторять нашу молодость? - рассеянно спросила Дина Ивановна, все сильнее ощущая что-то неладное в семье дочери.
- Наша молодость должна превзойти нас во всем, - уверенно сказала Голохватова, думая не столько о молодежи вообще, сколько о своих "славных ребятах".
- Вот этого я и не вижу! - возразила Анна ее пророчеству. - У современной молодежи нет того бескорыстного горения, той романтики, которая была свойственна нам - ровесникам Октября. Наши дети гораздо прозаичнее, а есть и такие, которым наплевать на революционные заветы отцов.
- Нельзя бросаться словами, - строго одернул ее Груздев. - Если уж говорить объективно, то молодое поколение у нас замечательное. Отдельные тунеядцы - пыль придорожная.
- Однако эта пыль иногда застилает очи! - воскликнула Воинова.
- Там, где трудовая жизнь бьет ключом, не застилает. - Груздев бросил взгляд на свои руки, праздно лежавшие на светлой скатерти, - стрелки часов, блестевших на широком запястье, продолжали страшный бег…
Он представил себе, как Надя и Ахмадша ходят по заводским цехам: ведь она, не скрываясь, назначила ему свидание у центральной операторной. Завтра все будут знать об этом. Почему еще и такая жестокость? А может быть, они уехали в Светлогорск?..
Двигаются крошечные стрелки, и стучит под ними пульс Алексея Груздева: гулко бьет в груди сердце, каждая жилка дрожит, а никто того не слышит.
Дина Ивановна, положив ногу на ногу и склонив набок голову, вникает в спор Бориса Баркова с Федченко, который опять разошелся не на шутку. Федченко убежден: победы добились потому, что он отлично сумел "информировать" приезжавшего в Камск заместителя председателя Совета Министров, и никто его не разубеждает: пусть погордится. А сейчас он схватился с Барковым, обсуждая практическое решение вполне реальных теперь замыслов.
Дина слушает их спор с невольным увлечением, даже с удовольствием, а Груздев опять отвлекся.
"Как совладать, сладить с новой бедой? Единственное средство - все внимание сосредоточить на работе. Будущее и вчерашнее еще сталкиваются в сегодняшнем дне, но жизнь недаром проходит в борьбе - побеждаем! Радоваться надо! Но как радоваться, если личное счастье опять полетело под откос?"
- Что с тобой творится, Алеша? - спросил Дронов, с невольной боязнью ожидая ответа.
- Пойдем. Надо поговорить.
Они прошли в кабинет Груздева, очень просто обставленный. Повсюду книги, журналы, исписанные блокноты. На подоконнике - блеск склянок и пробирок с пробами нефти, парафина, масел. На столе - почетное место изделиям из полипропилена.
- Ты и дома не отдыхаешь! - заметил Дронов, взглянув на разложенные по столу листы бумаги, испещренные мелкими чертежами, надписями и цифрами.
- До сих пор отдыхал. - Голос Груздева выдавал теперь все его тяжкое душевное состояние. - Эх, Дмитрий, видно, в недобрый час привелось мне встретиться с твоей Надюшей! Уходит она от меня.
- Ты шутишь… - И Дронов осекся, вспомнив летние вечера на Каме и недавнюю встречу Ахмадши с его дочерью. Но ведь то прошло, казалось, безвозвратно. - Не может Надя так легкомысленно…
Груздев протестующе взмахнул рукой.
- Не она, а я поступил легкомысленно… Она тогда в растерянности… подавленная была… Словом, Дмитрий Степанович, прискорбно, но делать нечего. Сам я впутался в историю, мне самому и развязывать этот узел.
- О чем вы здесь? - спросила Дина Ивановна, заглядывая в комнату.
Мужчины промолчали. Тогда она быстро подошла и встала между ними.
- Да вот… - Дронов печально и озадаченно развел руками. - С Надей у них нелады.
- Ахмадша?
Груздев молча кивнул и отвернулся.
41
Угроза назревшей семейной драмы, явно ощущавшаяся в доме, испортила настроение всем. Когда расходились, так и не дождавшись Нади, Дина Ивановна отвела Груздева в сторонку, взяла за руку, осторожно, но пытливо спросила:
- Вы не обидите ее, Алеша?!
Алексея передернуло от нечаянного оскорбления, и столько страдания отразилось в его глазах, что Дронова чуть не заплакала, в замешательстве промолвила:
- Прости, дорогой, но ведь нам тоже нелегко.
Выходя на улицу, она взглянула на часы. Вполне понятно, где до сих пор пропадает Надя. Только с Ахмадшой могла она совершенно забыть о доме, тем более в такой знаменательный день! Но вернется ли она сюда? Мощная, точно застывшая фигура Груздева, его угрюмое лицо поневоле внушали острую тревогу матери.
"Может быть, и лучше, если Надя не придет сегодня домой", - подумала она, хотя мысль о том, что дочь ее переночует где-нибудь вместе с Ахмадшой, пугала не меньше.
Проводив гостей, Груздев вернулся к себе.
- Ложись спать, - попросил он отца, бесцельно слонявшегося по квартире. Однако когда тот, еще потоптавшись то в кухне, то в столовой, нехотя ушел в свою спаленку, Алексей готов был, как в детстве, бежать за ним, чтобы спрятаться под теплое отцовское крыло. Но слишком вымахал и постарел он для этого! А надо было что-то сделать, как-то избавиться от тоски, и, сам того не замечая, Груздев стал ходить по комнатам, мечась, точно угрюмый и беспомощный зверь в клетке.
Вдруг подумалось, что Надя и Ахмадша наблюдают за ним с улицы: большая его гривастая тень бурно шевелилась на новых оконных шторах. Молодые, счастливые, уж не смеются ли они над запоздалыми потугами деда Матвея и Груздева украсить клетку, из которой выпорхнула золотая жар-птица: "Ужо вам, старые ротозеи!"
Алексей щелкнул выключателем в столовой, прошел в кабинет, взглянул на свои чертежи и записи - кое-что еще додумывал в процессе "дизельки", не застывающей на морозе. Любимое детище!.. Но от вида бумаг стало еще тошнее: не идут в счет ни талант, ни добродетель, когда загорится страсть и на другую чашу весов положена красота юности.
Широкоплечая тень опять легла на все окно: Груздев погасил свет и в кабинете и теперь шатался в полутьме один на один со своей гнетущей тоской.
За окном оказалось неожиданно светло: взошла луна. Алексей прислонился к стеклу горячим лбом. "Неужели все кончено? Неужели и проститься не зайдет? Ахмадша не отпустит!" Яростная ревность заклокотала, вскипела гневом до удушья. "Ведь никто не заставлял ее пойти за меня. Доломала жизнь и ушла. Даже "прощай" не сказала. За что такое? Помогал, чем только мог…" Перед глазами возникло милое лицо Нади, и последняя мысль показалась постыдной. "Да разве можно расплатиться чем-нибудь за счастье быть с нею?! Еще поставь себе в заслугу то, что из реки ее вытащил!"
Луна светила с другой стороны дома, а тут кротко смотрело на человека, сломленного горем, блекло-голубое небо со стеклянными блестками звезд. Высокие сосны покачивались перед окном; смутно отсвечивали зеленью шевелившиеся от ветра ветки, бронзовели серые стволы.
Где тут бродят Надя и Ахмадша?.. Что она говорит, прижимаясь к нему, смеясь затаенно и счастливо?
Натыкаясь на стулья, Алексей прошел в столовую, откинул штору. На улице пустынно. В больших домах лишь кое-где видны огни. Ходит над заснувшим новорожденным городом круглолицая нянька - луна, заботливо заглядывает в окна. Звезды с этой стороны дома кажутся золотыми, а все сосны, сохранившиеся на будущем тротуаре, стоят угольно-черные.
Наверно, Надя и Ахмадша любуются красотой ночи, а Груздева она угнетает.
Легкий поворот ключа во входной двери прозвучал, как гром. На ходу включив свет, Алексей бросился в переднюю.
Вошла Надя, странно присмиревшая, только в глазах неспокойный блеск, сняла берет, медленно потянула с плеча пальто. Муж не суетился, не навязывался с услугами, не упрекал: все в нем замерло. И Надя сказала тихо, хотя дед Матвей тоже не спал, намеренно - может быть, опасаясь ссоры - покашливал в своей комнате.
- Прости, что заставила ждать. Я не думала, что уже так поздно…
Груздев беззвучно пошевелил непослушными губами: боялся поверить - неужели она оправдывается? О, если бы она осталась! Но робкие надежды разлетелись: Надя потерла озябшие, покрасневшие руки - почему-то была без перчаток - и, нервничая оттого, что преодолела чувство жалости, сказала нерасчитанно громко:
- Алеша… Алексей… Я должна уйти. Совсем. Не обижайся… Я не могу иначе.
- Какое значение имеет для тебя - обижусь я или нет? - с трудом выговорил он. - Я же сказал давеча… Мне легче умереть, чем сознавать, чем принуждать… Нет, я не угрожаю! Надо поступать по-человечески. Нельзя, чтобы твоя жизнь со мной была неволей. Зачем? Ради чего?
Телефон нарушил минутную тишину. Ночной звонок в квартире директора нефтеперерабатывающего завода тревожен, как гудок сирены, но Алексей снял трубку почти машинально. Молча держал ее, притиснув к уху, и, забывшись, не сводил глаз с жены. С бывшей жены! Завтра ее здесь не будет. Все кончено.
- Надя! - ломким от волнения голосом позвал Ахмадша, не выдержав каменного молчания в трубке.
Груздев содрогнулся, точно от удара, крикнул запальчиво:
- Слушайте, вы! Нельзя же быть таким нахалом!
- Я очень беспокоюсь за нее… - бесхитростно сознался Ахмадша.
- Напрасно! - гнев так и плескался в душе Груздева, но слова падали уже сдержанно: - Надежде Дмитриевне ничто не может угрожать в моем присутствии.
Надя сделала шаг вперед, оживленная радостью: Ахмадша боялся за нее! Пусть это дерзость с его стороны - звонить сюда, но он должен теперь бороться за их счастье. Однако, щадя Алексея, она не взяла телефонную трубку.
Представила, как пусто будет здесь завтра, когда она уйдет отсюда, и ей стало больно, но поддаваться жалости, унижающей Груздева, было нельзя.
42
Вот и кончилась семейная жизнь, промелькнув словно светлый праздник, на котором Алексея все время томило предчувствие потери.
Как во всех классических случаях супружеских размолвок, жена легла в спальне, муж ушел в кабинет. Непослушными руками он постелил себе на диване, а лечь не мог: ему казалось, что это ложе смерти, против которой все восставало в нем, могучем и жизнелюбивом. Но почему выпало на его долю столько жестоких испытаний? На всю молодость черным трауром легла утрата Елены, первой юношеской любви, чистой и пылкой, потом трагическая гибель пленительной ветреницы Риты, и вот опять… На этот раз самое страшное - впереди призрак безрадостной, одинокой старости. Живут же люди весело и просто: легко сходятся, без печали расходятся, иные даже не верят в любовь. Может быть, так лучше: без терзаний?
Груздев сел к письменному столу, попытался заняться, но только перебирал листы, испещренные его энергичными пометками, не в силах избавиться от ощущения давящей, разрывающей боли в груди.
Забывшись, сидел и смотрел в пространство одичавшим от тоски взглядом. Вдруг спохватывался: зачем он тут сидит? Им безраздельно владеет Надя, а она в последний раз находится в его квартире. Неужели было время, когда он мог свободно подойти к ней в любой час дня и ночи? Теперь от одной мысли о прежней близости останавливалось сердце. Милое существо, без которого жизнь опустеет, уходит к другому. А что делать? Хотя бы осталась возможность встречаться с нею на работе, ощущать ее дружеское участие в трудные минуты, которых еще немало будет в директорской жизни. Но она и с завода теперь, конечно, уйдет!
Это показалось чудовищным, потому что не только влечение страсти приковало Груздева к Наде. Мало ли на свете хорошеньких юных женщин, которыми можно увлечься! Но он полюбил в ней и родного по духу человека и наряду с горем личной утраты тревожился за ее будущее; ведь Ахмадша, пользуясь почти не ограниченной теперь властью, может оторвать ее от работы и, засадив в домашней тюрьме, изведет попреками ревности.
За окнами еще сумеречно, но рассвет приближался, последний рассвет под одной кровлей с Надей. Что она? Спит? Груздев представил золотистую тень ресниц, нежную округлость плеч, руку с раскинутыми во сне пальцами. Никогда больше он не встретит ее теплого полусонного взгляда, не прижмется губами к гибкой ладони, стыдливо и ласково отстраняющей его. Никогда!..
Резко отодвинув бумаги, Алексей встал и, твердо, но неслышно ступая, пошел в спальню.
Надя спала, но не так, как привиделось ему сейчас. Свернувшись калачиком, будто приготовясь вскочить при малейшем шорохе, странно маленькая, лежала она на широкой кровати. Ладони подсунуты под щеку, золотые колечки волос рассыпались по подушке.
Только сейчас, при боковом свете, падавшем из двери, открытой в столовую, Груздев заметил, как похудела она за последнее время, но на губах ее играла улыбка.
Затаив дыхание, он наклонился. Да, Надя улыбалась. Наверно, ей снился Ахмадша. Груздев вообразил его рядом с нею и ее, не стыдливо покорную, а страстно устремленную к любимому. Можно было сойти с ума от таких мыслей!
В это время Надя, ощутив его присутствие, беспокойно шевельнулась, вздохнула и, не раскрывая губ, не то заплакала во сне, не то рассмеялась.
"Чем же виновата она передо мной? Только тем, что встретила снова первую и единственную свою любовь?"
Долгим, запоминающим взглядом Груздев простился со спящей и вышел из комнаты.
43
До самого рассвета, словно оцепенев, он просидел у письменного стола; даже резкий телефонный звонок не сразу дошел до его сознания. Диспетчер, сначала не узнавший директора по голосу, сообщил:
- На полипропиленовой вспышка при сварочных работах. Есть пострадавшие.
Дальше Груздев не слушал, вызвал машину, на ходу накидывая пальто, выскочил на лестницу. Хорошенькая Глендем, недавно вышедшая замуж за Фариха, гнала так, что покрышки визжали на крутых поворотах. Груздев лихорадочно раздумывал: теперь только о том, кто пострадал на установке, отчего произошла вспышка? Не от того ли, что не пропарили емкость, забыли сделать анализ? Сверкнула мысль: упущение Нади. Печь сгорела - поправимое дело, даже если упала колонна - полбеды: все наверстывается дружной работой коллектива, но людские жертвы - тяжкое, чрезвычайное происшествие. Надя спит и улыбается во сне, не ведая, что на работе у нее аварийный случай. Груздев сам не мог бы объяснить, почему не разбудил ее. Пусть она даже не виновата, пусть не возникнет судебного процесса, все равно будет мучиться: ведь люди пострадали!
Возле полипропиленовой установки он раньше других увидел Федченко, хотя народу собралось порядочно.
- Откололи номерок, и это после правительственного-то поощрения! - крикнул Федот Тодосович, торопливо устремляясь ему навстречу.
Чувствовалось, что главный технолог был страшно зол, глаза его так и сверкали, а усы растрепались, повисли вниз, придавая лицу разбойничье и в то же время растерянное выражение.
- "Мавр сделал свое дело!" - прошипел он, подойдя к директору, и было непонятно, что он хотел этим сказать. Кто тут сыграл роль мавра? Огонь ли, взметнувшийся в емкости от сильного хлопка, или ротозей, допустивший аварию?
Груздев спросил отрывисто:
- Кто пострадал?
- Обожгло Юрочку. Сварщика сбросило с площадки. Слава богу, живы остались. Сплоховала Надежда Дмитриевна! - гневно говорил Федченко, не теряя своего разбойничьего и огорченного вида. - Этот хлопок - ее грех.
- Мой грех! - возразил Груздев.
Что-то вроде усмешки пробежало под усами Федченко.
- Поблажкой хотите задобрить?
- Задабривать мне Надежду Дмитриевну незачем. Уходит она от меня к Ахмадше Низамову.
Федченко побагровел от внезапной неловкости: заглянув по привычке на завод поздно вечером, угадал он вчера в одной праздно идущей парочке вроде бы жену директора, да не уверился в том. Вспомнил разговор с нею днем о своем приемыше и его невесте. Все-таки не остановилась молодушка ни перед чем, доломала жизнь Груздева!
- Где Юрий и сварщик? - спросил директор, подойдя к толпе и зорко оглянув приземистую колонну с открытыми люками (разговаривать дольше с Федченко не смог - от собственной откровенности перехватило в горле).
- Отправили "скорой помощью" в поликлинику. Барков с ними уехал, - доложила Голохватова, тоже совсем расстроенная.
Рабочие уже расходились. Шумели, возвращаясь в "пожарку", красные машины, от одного вида которых среди цехов завода становилось не по себе.
Груздев и Федченко вместе с Голохватовой прошли в ее кабинет. Алексей попросил соединить его с заводской поликлиникой. Ответил Барков:
- У сварщика перелом ноги. Сейчас наложат гипс - и в стационар. У Тризны ожог лица и головы. Первой степени ожог. Главное, живы, и глаза у Юрия не пострадали.
Груздев положил трубку телефона, с трудом перевел дыхание: вдруг зашлось после отчаянного биения сердце, даже в ушах зашумело.
- Что с ними? - нетерпеливо допытывался Федченко.
- Сварщику наложили гипс - сломал ногу. Зрение у Юры в порядке…
Голохватова всхлипнула от радости и сразу из нахохленной наседки превратилась в гладенького ястребка.
- Надо же случиться такому несчастью! Тризна полез в емкость через нижний люк, хотел проверить металлическую сетку фильтра. Башмаки у него с гвоздями. Искра получилась, что ли? Произошел взрыв. Юра находился в это время внизу, был в спецовке, но без головного убора…
- Еще один рабочий поднимался к верхнему люку, - напомнил Федченко. - То ли его просто стряхнуло, то ли сварщик, падая с площадки, сбил. Но тот упал удачно.
- Надежда Дмитриевна забыла пропарить емкость, ее смене это было поручено, а Юра понадеялся, не сделал анализа, и вот… - Голохватова огорченно развела руками.
Груздев молча вышел и поехал в поликлинику. Сварщика уже увезли в больницу. Юрий, белея шлемной повязкой, сидел в коридоре, о чем-то договаривался с Барковым. Увидев Груздева, он, пересиливая боль, улыбнулся, щуря припухшие глаза. Пушистые прежде ресницы и брови были опалены.
- Вину на меня, - сказал он, звуком голоса и каждым жестом обнаруживая нервное беспокойство. - Несмотря на свои убеждения, я легкомысленно поступил!..
- При чем тут убеждения? - со сложным чувством благодарности и печали спросил Груздев и вздохнул с облегчением оттого, что вид у Юрия был все-таки бодрый. - Какие убеждения?
- Житейские, - непонятно буркнул Юрий.
- Сейчас вам нельзя волноваться, молодой человек, - строго напомнил дежурный врач.
- Я не волнуюсь, но хочу внести ясность. - Юрий вплотную подошел к Груздеву, оттеснив его в сторону и вынудив присесть на диван, возбужденно потребовал: - Не нужно из-за этого дела трепать Надю! Я же знал… Я предчувствовал и обязан был сам все проверить на установке, когда принял вахту.
Он посмотрел на директора и внезапно умолк, увидев в черных его вихрах массу серебряных нитей - за одни сутки поседел Груздев.
Днем составляли акт об аварии. Надя, сначала испуганная, а потом очень собранная, решительно опротестовала попытку Юрия взять всю ответственность на себя:
- Моя вина - мой и ответ. Нет, не халатность… Просто упустила из виду.