Суд - Василий Ардаматский 4 стр.


- Михаил Борисович, вы лезете в петлю. Никому вы через годик не поможете, да и годик ваш вот-вот уже и пройдет. Поймите, вы сами подрываете собственный авторитет, вас больше не выберут…

Лукьянчик задумался. К тому же выяснилось, что это ощущение власти над людьми весьма сомнительно, наоборот - чаще он чувствовал себя виноватым перед людьми…

В общем, не прошло и трех месяцев, как Лукьянчик прием посетителей возвратил Глинкину и потом не раз дивился, как умно и ловко тот это делал. Он все лучше понимал, что в лице Глинкина получил толкового учителя, а Глинкин, в свою очередь, мог убедиться в толковости ученика. Они частенько засиживались в исполкоме допоздна, и тогда в аппарате зло шутили: "Зам осваивает нового шефа". Работники исполкома симпатий к Глинкину не испытывали, более того - боялись его. Этот энергичный желтолицый мужчина, с улыбчивыми глазами, с густой сединой при сорока пяти годах, умел быть грубым и беспощадным, никакой оплошности в работе не прощал никому.

- Вы забыли, что вы советская власть, а народная власть опаздывать на работу не имеет права. Ищите себе работу, где дисциплина не обязательна…

Или:

- Вы забыли, что вы советская власть, а народная власть хамить народу не имеет права. Идите в торговлю… - Это была его любимая форма поучения.

Когда говорили, что Глинкин в исполкоме создал образцовый аппарат, в этом была своя правда, но дисциплина, основанная на одном страхе, не прочная дисциплина, в этом уже не раз убеждались многие руководители.

Глинкин учил Лукьянчика.

- Хотите знать, Михаил Борисович, в чем главный секрет хорошей работы? - вопрошал он, испытующе глядя ему в глаза. - В своевременном, а еще лучше - в преждевременном чувстве опасности, точнее - в понимании опасности. Вот возьмем, к примеру, сегодняшнюю историю с ремонтом музыкальной школы. С одной стороны, вполне можно было ограничиться только косметическим ремонтом, ничего бы не случилось, и мы сохранили бы рабочую, силу и стройматериалы для другого. Но! - Глинкин поднял палец. - Во-первых, в школе той учится внучка секретаря горкома Лосева - такие детальки мы с вами обязаны знать. Во-вторых, у нас есть традиция - в августе газеты начинают писать о строительстве и ремонте школ, об их готовности к учебному году. И вот этот сегодняшний наш директор-крикун - голову даю на отсечение, - если бы мы не пообещали ему ремонт, завтра накатал бы в "Правду" сочинение под заголовком "Подкрасили вместо ремонта", и покатилась бы на нас с горы такая колымага, что у нас потом целый год бока болели бы. А вы хотели подкрасить…

- Так вы же вначале сами сказали то же самое! - воскликнул Лукьянчик.

- В разговоре, в споре, дорогой Михаил Борисович, можно сказать все, но когда наступает миг решения - оглянись по сторонам! Закон, - рассмеялся Глинкин. И продолжал: - Знаете, какие бывают ситуации? Гражданину Икс по всем статьям надо давать квартиру. И такая квартира у вас есть. А лучше сразу не дать и с полгодика потянуть. Почему? Только потому, что гражданин Икс фигура пробивная, а в городе, с такими же правами, как у него, есть еще сотни две игреков, которые спокойно сидят себе у моря и ждут погоды. Дал сразу Иксу, все игреки встрепенутся, и тогда тебе капут. А когда Икс за своей квартирой полгодика походит, поплачется в разных кабинетах, побьется рожей об стол, тогда можно и дать. И игреки скажут: нет, мы на такое не способны. Усекаете смысл?

Лукьянчик все усекал, он был сообразительный…

В то серое, дождливое утро Лукьянчику позвонил сам председатель облисполкома Митяев:

- Сегодня же вам надо выехать на кустовое совещание председателей городских районных исполкомов.

Началась великая суета сборов в дорогу. Жена готовила чемодан с одеждой, а в исполкоме аппарат собирал материалы, готовил и различные справки.

От жены он получил указание - каждый день менять рубашки, чтобы знали… кто и что должен был по этому поводу знать, она не успела объяснить - Лукьянчик выбежал из дому. Захватив в исполкоме папку с материалами, он ринулся на вокзал. Его провожал Глинкин. Машина мчалась по городу, поминутно нарушая правила, но милиционеры даже не успевали отдать ей честь.

На перрон вырвались за три минуты до отхода поезда, бежали вдоль вагонов, и вдруг Глинкин на бегу спросил:

- Сколько представительских денег взяли?

- Каких еще представительских? Взял на билет обратно, на гостиницу, на еду…

- Держите… - Глинкин сунул ему в руки конверт. - Эти деньги я одолжил на лодку, а сегодня выяснилось, что та лодка уже продана. Потом разберемся.

- Ничего не понимаю…

- Там поймете… - И Глинкин подсадил его в тронувшийся вагон.

Там, в большом городе, Лукьянчик действительно все понял…

Кустовое совещание проходило вяло, неинтересно, и его бесполезность ощущали все, даже Лукьянчик, впервые попавший на такой сбор. Просто кому-то надо было поставить "галочку" в плане по разделу "обмен опытом", а подумать, что такое совещание надо особенно требовательно готовить, забыли. Вот и выступали председатели исполкомов не с интересным и полезным опытом в своей работе, а с казенными отчетами о количестве заседаний и рассмотренных на них вопросов.

В конце первого дня совещания, в последнем перерыве на перекур, к Лукьянчику подошли четверо таких же, как он, председателей. Предводительствовал у них узкоплечий, сухощавый мужчина с острым как нож лицом, с веселыми глазами по бокам горбатого носа. Фамилия у него была сразу запоминающаяся: Трубецкой. Так он и представился Лукьянчику, тут же пояснив, что к именитым Трубецким он отношения не имеет, фамилия получена его дедом за трубный бас, он был дьяконом.

- А вы ведь новенький? Откелева? - шутейно спросил Трубецкой.

- Город Южный, - ответил Лукьянчик.

- Заменили ушедшего в иной мир Савушкина? - поинтересовался другой из четверки и добавил: - Вот, за упокой полагается…

- Короче - мы тут сколачиваем ужин, - пояснил Трубецкой. - Не будете же вы умирать от тоски в своем гостиничном номере, слыша отдаленную музыку из ресторана? Предлагается организовать безмятежное застолье без протокола. А?

- И есть, между прочим, такая традиция, - добавил третий.

- Ну, если есть и традиция, я согласен, - рассмеялся Лукьянчик.

Перед возвращением домой Лукьянчик подсчитал, что двести рублей, которые дал ему на перроне Глинкин, уже истрачены. Подошли к концу и его собственные деньги. В общем - хватило в обрез.

Он вернулся в свой город с самым скверным впечатлением от совещания; впрочем, думал он больше не о нем, а о том, как вернуть Глинкину двести рублей. В день приезда Глинкин зашел к нему в кабинет и, не здороваясь, спросил:

- Хватило?

- Только-только… - ответил Лукьянчик и поспешил добавить: - Долг отдам в самое ближайшее время.

- Не торопитесь, - махнул рукой Глинкин. - Тот, у кого я одолжил, человек денежный - потерпит. А вы тратили те деньги не на себя, на традицию, - рассмеялся он и перевел разговор на исполкомовские дела.

Вернуть деньги из ближайшей получки Лукьянчик не смог - жена покупала дочери к осени пальто. В следующую получку - тоже не получилось. Спросил у Глинкина;

- Как твой приятель, еще потерпит?

- Ему бог велел терпеть, - рассмеялся Глинкин.

Но когда после поездки на совещание прошло уже больше двух месяцев, Глинкин однажды сказал как бы между прочим, что его приятель что-то начал напоминать о тех деньгах. На другой день снова сказал об этом. Лукьянчик уже решился попросить денег у жены, знал, что у нее есть заветная сберкнижечка, с которой она поклялась не брать ни копейки до совершеннолетия Наташки. Но все решилось по-другому. Вечером пришел к нему в кабинет Глинкин, как всегда с толстой папкой всяких исполкомовских дел. И начал разговор с утверждения списка членов жилищно-строительного кооператива "Наука".

Бегло просматривая список, Лукьянчик спросил:

- Все бесспорные?

- Один не бесспорный, - ответил Глинкин и, встав со стула, подошел к Лукьянчику и показал на предпоследнюю фамилию в списке: - Вот этот. Никакого отношения к науке не имеет, но сами деятели науки говоря, что без него они дом не построили бы. И вообще человек, говорят, хороший, полезный, и, между нами говоря, непонятно, почему нельзя ему помочь за собственные деньги решить жилищную проблему?

- Если правление не возражает, почему бы и не помочь?

- На мое решение, я бы помог… кстати, это тот самый человек, у которого я одолжил деньги на лодку. Вот я ему утверждение за ту сумму и продам… - весело рассмеялся Глинкин, а Лукьянчик точно с обрыва бросился в холодную воду - размашисто подписал список и сказал облегченно:

- Пусть живет…

Вот и все. С этого все и началось… Началось и пошло - легко и приятно. Только иногда чуть-чуть страшно…

И вдруг однажды - приглашение в районную прокуратуру. Странное дело - приглашение не испугало, была полная уверенность, что зовут не по их с Глинкиным тайным делам. Все же, уходя, на всякий случай зашел к своему заму, сообщил, куда идет. Глинкин на мгновение задумался и сказал:

- Я знаю, в чем дело, они будут трясти за жилищные кооперативы.

С Лукьянчиком разговаривал молодой следователь Арсентьев - цепкий, ироничный, с неприятными глазами - карими, с крапинками вокруг зрачков. Разговаривать с ним было не легко, да и не разговор то был, а форменный допрос с протоколом. Лукьянчик обозлился - мог бы разговаривать с ним и сам прокурор. И без протокола.

Но надо было отвечать на вопросы следователя. Арсентьев своими немигающими глазами смотрел на Лукьянчика:

- Нас тревожит, что в ЖСК все время пролезают какие-то подозрительные люди, формальных прав на то не имеющие. Нельзя ли это остановить?

- Факт - пролезают. - согласился Лукьянчик, но затем объяснил: - Кооперативное строительство часто ведется без твердо запланированных фондов, и тогда кооперативы вынуждены выклянчивать помощь у каких-то организаций, а те за услугу просят принять в кооператив их человечка, и не просто просят, а официально рекомендуют. А потом оказывается, что человечек-то жулик.

Следователь с ним согласился и высказал мысль, что надо бы упорядочить всю организацию этого вида строительства и обеспечивать его всем, как другие стройки.

- По идее это так и есть, а в практике не выходит. И мне изменить сие неподвластно, - сказал Лукьянчик. - Проблему фондов надо решать в республиканском масштабе.

Следователь согласился и с этим. Тогда Лукьянчик добавил:

- И с кадрами в кооперативах неладно. Надо взять опытного бухгалтера или инженера, а те ставят условие - принять их в кооператив, а это еще одна лазейка…

- Что обращает на себя внимание… - задумчиво сказал следователь. - Как попадется нам какой-нибудь жулик из торговли, он непременно член ЖСК.

- Денежный народ, что ж тут удивительного, - ответил Лукьянчик, испытывая легкую тревогу.

- Так, может, их берут за взятки, а не по чьей-то просьбе? - быстро и жестко спросил следователь.

- Все может быть, - не сразу произнес Лукьянчик, ему понадобились секунды взять себя в руки.

- Вам знакома такая фамилия. - Гитальников? - спросил следователь.

Еще бы! Это был как раз тот тип, который давал взаймы деньги Глинкину на лодку, а он, Лукьянчик, этими деньгами оплачивал счет в ресторане, спасая честь Южного во время совещания.

- Как вы сказали? Метальников?

- Ги… Гитальников. - подчеркнул первый слог следователь.

- Нет, не знаю. А кто это такой?

- Он с вашей легкой руки, Михаил Борисович, стал членом жилищного кооператива научных работников, а несколько дней назад арестован за спекуляцию.

Лукьянчик все это уже знал от Глинкина, и они договорились, как реагировать.

- Только спекулянтов мне и не хватало, - вздохнул он. - Ну что ж, тут явно оплошал мой заместитель Глинкин, комплектование кооперативов наблюдает он, и на него будет наложено строгое взыскание. Но, с другой стороны, как он мог знать, жулик этот человек или честный, если само правление кооператива этого не знало?

- А вы не допускаете, что тут могло быть не чисто? - спросил следователь.

- Ну, знаете… - Лукьянчик возмутился, и так искренне, что лицо у него пошло красными пятнами. - Вы что же, хотите сказать, что я держу у себя замом нечистого человека? А может быть, мы с ним махлюем вместе? Нет, я такой разговор не понимаю, не принимаю и буду просить прокурора…

- Я сказал чисто предположительно… Извините, - смутился следователь…

От этого посещения прокуратуры все-таки надолго осталось безотчетно тяжкое впечатление.

- Да не придавайте вы значения чепухе, - успокаивал его Глинкин. - Ну, распутают они эту историю с Гитальниковым, объявите мне выговор, а то и поставьте вопрос об освобождении. Я честно говорю - зла иметь на вас не буду, важно, чтобы и тень тени не пала на вас.

Тогда все рассосалось, и дело ограничилось только тем, что на президиуме исполкома он сделал замечание Глинкину за невнимательный контроль над кооперативным жилищным строительством…

Теперь Глинкин в тюрьме, и следователи небось впились в него, как клещи. Но Лукьянчик спокоен - во-первых, то клятвенное с ним условие и, наконец, сам он ни у кого копейки не взял. Брал только Глинкин, а то, что Глинкин делился с ним, это уж их личное дело. Сколько им получено от Глинкина, теперь уж и не сосчитать, но это его чистый личный долг.

…Три года все шло как по маслу. И сейчас Лукьянчик еще не верит, что для Глинкина все кончено, он всегда говорил - доказательств нет и не может быть! Те, кто давал ему сотни и даже тысячи, во-первых, сами могут оказаться в суде на той же скамейке, давать - тоже преступление. Во-вторых, кому из них, получив хорошую квартиру, захочется омрачать праздник доносами, беготней по повесткам и так далее?

Однако надо было работать.

Лукьянчик раздернул две последних гардины и сел за стол. Рука привычно нащупала упруго пружинную кнопку, приглушенно слышался звонок у секретаря, и тотчас в дверях возникла его верная Лизавета Петровна, Лизочка, а иногда и Лизок. С первого дня она с Лукьянчиком - старая секретарша, когда умер председатель, ушла на пенсию, а Елизавету Петровну он спас - взял из райфинотдела, где она была намечена под сокращение штатов.

- Соедини меня с народным контролем.

- Вас ждет Русланов.

- Ладно, давай его сюда, а потом соединишь с контролем.

Начальник ремстройтреста Русланов был почти ежедневным визитером у Лукьянчика; слывя в районе безудержным оптимистом и весельчаком, он был еще и порядочным хитрецом. Вот и его частые визиты в исполком тоже от хитрости. Интересно, что у него за предлог на этот раз?

Будто вломившись в кабинет, Русланов, еще идя к столу, начал говорить о каком-то подкинутом ему объекте, ремонтом которого должны заниматься железнодорожники, а не он.

- Вы скажите мне, разве у нас своего недостаточно? - энергично говорил он; пожимая руку Лукьянчику и садясь. - Так вот же - взваливают на нас, на нас все валят, кому не лень.

- Что за объект? - спросил Лукьянчик и вдруг подумал, что ему хотелось бы быть сейчас на месте Русланова, заниматься своими, черт бы их побрал, даже не своими объектами и иметь все выговоры, вклеенные в его личное дело.

- Помните мост у кирпичного завода? Так завод на том берегу, а на этом я строю торговый павильон. По мосту проложена заводская железнодорожная ветка для вывозки кирпича. Кому мост нужен? Конечно же железнодорожникам и кирпичникам, а поскольку и те и другие относятся к железнодорожному райисполкому, пусть в том исполкоме и чешутся. А они кладут тот мост на нашу спину. Какого черта?

- Кто кладет? - Лукьянчик с трудом улавливал логику разговора и хотел одного - поскорей его закончить.

- Я же сказал - железнодорожный исполком.

- Чем они это мотивируют?

- Что мой торговый павильон будет больше всех нуждаться в хорошем мосте. И будто секретарь горкома товарищ Лосев их в этом поддерживает.

Лукьянчик резко повернулся к столику с телефонами и замер - сейчас он услышит, как всегда, ровный голос Лосева, который уже, конечно, знает об аресте Глинкина. С чего же сейчас начать - с Глинкина или с этого дурацкого моста? Нет, нет, надо начинать с дела, как будто ничего не случилось - жизнь продолжается, и надо работать.

- Добрый день, товарищ Лосев. Извините, вас беспокоит Лукьянчик. Я к вам с жалобой на железнодорожный район - они перебрасывают на нас ремонт моста у кирпичного завода, когда это целиком их объект, а у Русланова и без того план трещит. Но они уверяют, будто вы это санкционировали.

- Здравствуйте, во-первых, - прорвался наконец секретарь горкома. - Во-вторых, я ничего похожего не санкционировал, и вообще это не мое дело, разберитесь, товарищ Лукьянчик, в этом сами, - с оттенком раздражения сказал Лосев и без паузы спросил: - Что же это Глинкин ваш? А?

- Что именно, я еще не знаю, но, надеюсь, теперь зря не арестовывают, - мгновенно окостеневшим голосом ответил Лукьянчик и услышал:

- Как ни противно, придется разбираться в этом на горкоме.

Лосев положил трубку.

- Кого посадили? - жадно заинтересовался Русланов.

- Он говорит, что никаких санкций железнодорожникам не давал, и рекомендует разобраться в этом нам самим.

- Ну вот видите, какие они гады… Так кого же посадили?

- Кого-кого? - Лукьянчик отвел глаза в сторону, но решил, что уклоняться от ответа, пожалуй, неумно. - Глинкина, зама моего, посадили!

- Ух ты! - смешно, по-бабьи всплеснул руками Русланов. - А я тут к вам с этой ерундой…

- А по-вашему, я что - должен закрыть исполком?

- Нет, отчего же… - рассеянно отозвался Русланов и вдруг захохотал в голос: - Хо-хо-хо! А я ему как раз позавчера говорю - как бы по вас тюрьма не заплакала.

- За что же это вы его так? - небрежно спросил Лукьянчик, перекладывая лежавшие на столе бумажки и кося глаза на Русланова.

- Да это по поводу его решения надстраивать больницу. Тот корпус там, что зовется новым, строился сразу после войны, на живую нитку, я прораба знаю, который строил, он говорит: фундамент там никакой, на один этаж, и то с натяжкой. Вот я возьми и скажи Глинкину - не настаивайте, а то надстроим, стена завалится, а по вас тюрьма заплачет. Хо-хо-хо!

- Да, вовремя пошутил… вовремя, - вздохнул Лукьянчик. - А ему сейчас не до смеха.

- Кому это?

- Глинкину - кому же еще?

- Ну, это как по пословице: "Что хотел, то и съел".

- У вас есть ко мне что-нибудь еще? - мягко спросил Лукьянчик.

- Все. Все. Все, - по-индийски сложив ладони, ответил Русланов. - Лады, я пошел… - И он почему-то на цыпочках вышел из кабинета.

Лукьянчик хотел заняться чем-либо, но почувствовал - не может. Тревога все-таки точила ему душу…

Странное у него было ощущение. Что бы там ни говорил Глинкин и как там ни страховаться, а ожидание расплаты всегда было с ним. Правда, иногда оно становилось похоже на то, как человек видит ночью зарницу и думает: эта гроза до нас не дойдет. Кроме того, с течением времени, когда проходили годы и ничего не случалось, чувство опасности притуплялось. В общем, страх был, но он никогда не был таким сильным, чтобы его остановить.

Назад Дальше