Разрастается в это время его библиотека, о которой в обществе слагаются легенды. И действительно: собрание Минцлова уникально и неповторимо. Опытнейший библиофил, Сергей Рудольфович прекрасно понимал, как опасен и тщетен путь всеядности и универсализма. Поэтому очень рано, буквально с первых шагов на ниве собирательства, он сознательно ограничил свои библиофильские интересы лишь двумя областями. Первая из них - история России, причем главное внимание уделялось вспомогательным историческим дисциплинам - генеалогии, дипломатике, археографии, - а также мемуарным и эпистолярным источникам. На этой основе им был создан пятитомный библиографический труд "Обзор записок, дневников, воспоминаний, писем и путешествий, относящихся к истории России", вышедший в Новгороде в 1911–1912 годах и нисколько, не потерявший научного и справочного значения в наше время. Особую ценность книгохранилищу С. Р. Минцлова придавала вторая его часть - коллекция книг, запрещенных и уничтоженных цензурой в конце XIX - начале XX века. Если воспоминания, письма и дневники собирали многие библиофилы - это вообще излюбленный коллекционерский сюжет, - то во второй области его интересов равных Минцлову не было. Собирание такого материала, конечно, было сопряжено с громадными трудностями, но Минцлов, человек необычайно живой и общительный, сумел завязать полезные знакомства в среде чиновников - цензоров и полицейских, которые занимались экзекуцией книг, обреченных на уничтожение. Не безвозмездно, разумеется, они утаивали для Минцлова по одному-два экземпляра "криминальных" изданий. Эта часть коллекции послужила материалом для создания первого минцловского каталога, вышедшего в 1904 году в Петербурге под названием "Редчайшие книги, напечатанные в России на русском языке". Но, как удалось выяснить, рукопись этого каталога, поданная Минцловым, вызвала первоначально бурю в цензурном ведомстве. В архивном "Деле по дозволению к напечатанию рукописи С. Р. Минцлова от 21 октября 1904 г." хранится рапорт цензора Соколова, который доносил, в частности, что автор рукописи "… делает попытку систематизировать сведения о бесцензурных изданиях, запрещенных цензурою до выхода их в свет, или, хотя пропущенных, но с исключениями… Я не нахожу возможным взять на себя ответственность за выпуск этого библиографического указателя". Книга, тем не менее, все же была напечатана с помощью остроумной уловки Минцлова. Получив отказ С.-Петербургского цензурного комитета, он "разбавил" свой указатель множеством обычных, не подвергавшихся изъятиям и конфискациям изданий, и снова подал рукопись в цензуру под видом каталога своей библиотеки. Запрещенные книги затерялись в массиве других изданий, и Минцлов получил разрешенную к печати рукопись, скрепленную печатью и подписью цензора. Тогда, как свидетельствует рассказ журналиста П. М. Пильского, близко знавшего Минцлова и, возможно, записавшего эту историю с его слов, он поинтересовался в цензурном комитете, имеет ли он право добавить в каталог названия некоторых книг, на что получил самый решительный отказ: "Сохрани господи!.. - был ответ. - А вычеркнуть можно? - Это сколько угодно". Тогда Минцлов вычеркнул из рукописи названия всех "обычных" книг, оставив только запрещенные, и в таком виде, под внешне вполне невинным заглавием, появился первый в России указатель конфискованных изданий. Цензура спохватилась, да было уже поздно: книга разошлась моментально. Да это и немудрено: напечатана она была микроскопическим тиражом, только для библиофилов-любителей. На титульном листе "Редчайших книг…" указано:
"Напечатано сто экземпляров не для продажи:
1 экземпляр на бледно-сиреневой бумаге
3 - зеленой
96 - слоновой"
Можно себе представить, как гонялись петербургские библиоманы за "бледно-сиреневой" уникой…
В годы первой русской революции С. Р. Минцлов становится внимательным и чутким летописцем событий, касающихся положения печати. На редкость оперативно, уже в мартовском номере историко-революционного журнала "Былое" за 1907 год, появляются его "Заметки библиографа", демонстративно озаглавленные "14 месяцев "свободы печати"", - список конфискованных полицией книг, журналов и газет того времени.
Итогом его многолетних изысканий стал труд "Книгохранилище Сергея Рудольфовича Минцлова", изданный в Петербурге в 1913 году, в котором тщательно описаны, снабжены ремарками и ценными пояснениями книги из его уникального собрания. Значение этого каталога, ставшего своеобразной классикой библиофильской литературы, очень велико.
С. Р. Минцлов давно и по праву занял видное и почетное место в истории русской библиографии и библиофильства, чего нельзя сказать об истории отечественной литературы. А между тем он - своеобразный и даровитый писатель, хотя и принадлежащий, как это не слишком удачно принято писать, ко "второму ряду". Эта сторона его творческого наследия, в сущности, не известна не только любителям литературы, но и специалистам-литературоведам. Имя Минцлова-беллетриста пользовалось в начале века известностью: его перу принадлежит более двух десятков исторических романов, повестей, рассказов, пьес. Популярностью пользовались у читателей его добротные, написанные на основе солидного документального материала исторические романы: "В лесах Литвы" (о борьбе прибалтийских народов с крестоносцами), "На заре XVII века" (из эпохи "смутного времени" на Руси), "В грозу" (о преобразованиях Петра I) и другие.
Изучая литературное наследие нашего автора, мы заметим одну любопытную особенность: он постоянно стремится к тому, чтобы сообщить читателю сведения о своих увлечениях, поисках и находках непременно в художественной форме. Так, увлекшись нумизматикой, он создает увлекательную новеллу "Рассказы монет", археологическими раскопками - роман "Похождения археологов" (вышел в 20-х годах четырьмя изданиями) и т. д. Эрудит и глубочайший знаток древностей, Минцлов вполне мог бы стать видным специалистом в одной из избранных им областей исторической науки; однако он, прежде всего, осознавал себя беллетристом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и главное его призвание и увлечение - книгособирательство - послужило импульсом к созданию художественного произведения, посвященного книжным поискам.
История создания и публикации книги "За мертвыми душами" интересна и увлекательна сама по себе. Биография автора, человека необычайно живого, увлекающегося, до предела насыщена причудливыми поворотами, приключениями, иногда забавными, а подчас и печальными. Постоянно ищущая и неудовлетворенная натура Минцлова, его непрестанная "охота к перемене мест", экспедициям и путешествиям привела к тому, что годы первой мировой войны он, с некоторым удивлением для самого себя, оказался на посту редактора русской военной газеты, выходившей в Трапезунде. Отрезанный от родины развернувшимися в 1916 году военными событиями на юге, Минцлов после двухлетних скитаний, разделив судьбу русской эмиграции, попадает в Югославию, в которой и живет вплоть до 1922 года. В эти годы, исполненные тоски и одиночества, чуть ли не единственной отдушиной стали дорогие сердцу воспоминания о многочисленных поездках по уездной России, о встречах с людьми и книгами. В 1921 году, когда Минцлов жил в небольшом сербском городке Земуне, книга "За мертвыми душами" была закончена. Первую часть ее он отдал знаменитому русскому журналу "Современные записки", выходившему в Париже с 1921 по 1940 год, и она тотчас же появилась (1921–1922. № 5, 6, 8 и 10), но одновременно ему удалось полностью выпустить книгу в Берлине в "Сибирском книгоиздательстве" (1921). Естественно, он отозвал вторую часть из "Современных записок", и она в них так и не была напечатана.
Так появилась книга, представлявшая собой весьма своеобразное и первое в своем роде явление русской литературы - библиофильский роман-путешествие. Правда, автор снабдил ее нарочито скромным подзаголовком "очерки": очевидно, из почтения к великой поэме Гоголя, давшей ей название. Но вспомним, что мало чем отличающиеся по жанру "Похождения археологов" Минцлов назвал "романом". Сам автор в предисловии к публикации "Современных записок" - оно не вошло в отдельное берлинское издание - так рассказывает об истории возникновения замысла книги "За мертвыми душами": "В 1914 г. я делал в Академии наук доклад Библиологическому обществу о помещичьих библиотеках в России. Доклад заинтересовал собравшихся… Ныне мне вспомнился малый конференц-зал Академии, заседание… Зарисую далеко не все, что сохранили мне память и мои записи, а лишь те, что выдавались из общего уровня и что сможет пригодиться впоследствии для истории быта русской провинции. Описываемые поездки были совершены не подряд, не сразу, а в период времени с 1895 по 1913 год и сведены мною в общие главы (фамилии описываемых лиц и названия их имений изменены). "За мертвыми душами" окрещена эта книга, и всякий, прочитавший ее, увидит, что название дано ей не мной, и не из претензии подражать, или тем более сравниваться с великою поэмою Гоголя, а только по существу содержания".
Перед нами, однако, вовсе не традиционные мемуары; столь свойственная Минцлову тяга к беллетризации привела к созданию вещи, которую следовало бы назвать "библиофильским романом" или циклом "библиофильских новелл", тесно связанных между собой и общностью сюжета, и композицией, и личностью главного героя-рассказчика. "За мертвыми душами", какое бы жанровое определение мы бы ни дали этой книге, - добротная русская проза. Упоминавшийся выше П. М. Пильский назвал ее "почти классической"; во всяком случае, это действительно яркое и самобытное произведение, лучшая, на наш взгляд, вещь С. Р. Минцлова.
Нельзя сказать, что у Минцлова не было в русской литературе предшественников, что он первым обратился к теме книжности и библиофильства. Эта тема часто занимала воображение писателей: назовем рассказы В. Ф. Одоевского, М. Л. Михайлова, повесть Д. И. Стахеева "Пустынножитель", посвященную философу и критику Н. Н. Страхову как библиофилу, новеллы П. П. Гнедича, А. А. Измайлова, Б. Ф. Садовского, написанные в начале XX века, и т. д. Однако ни один русский писатель до Минцлова не обращался к теме поиска редких книг и рукописей, путешествий за ними. В этом смысле его с полным правом можно назвать родоначальником жанра, которому суждена была в дальнейшем большая будущность, жанра, который в последние годы привлекает пристальный интерес и писателей, и любителей книги. Минцлов предпринимал то, что сейчас мы бы назвали "археографическими экспедициями", правда - с двумя отличиями: во-первых, он осуществлял их на свой страх и риск, заручившись лишь в лучшем случае рекомендательными письмами петербургских знакомых (но тем неожиданнее, интересней и незапрограммированней были эти встречи); во-вторых, его мало интересовали старинные рукописи и старопечатные издания, которые в основном и разыскивают современные археографы. Его внимание привлекали, главным образом, документы и книги XVIII - начала XIX века, преимущественно такие, что входили в круг его библиофильских пристрастий, - письма, дневники, мемуары и т. п.
Тень великого Гоголя и его бессмертной поэмы витала, конечно, над Минцловым, когда он писал свою книгу. В ней можно заметить отдельные гоголевские реминисценции, узнать давно знакомых Плюшкина и Коробочку, Ноздрева и Собакевича… Но наш автор меньше всего стремится к тому, чтобы искусственно "подогнать" под них своих персонажей. Иное дело, что сама жизнь рождала и гоголевские ситуации, и героев, так напоминающих вечные типы "Мертвых душ". Но своеобразие романа Минцлова в том, что пошлость и бездуховность его персонажей проявляется в особом историко-культурном и нравственном контексте - через отношение их к ценностям культуры, книгам прежде всего. Именно они становятся тем пробным камнем, которым поверяются персонажи романа. Для большинства из них эти ценности и молчаливые свидетели прошлого - действительно "мертвые души", а не "мертвые друзья", как называл книги еще Кантемир, а за ним и Пушкин.
Для владельцев обветшавших имений, некогда помнивших лучшие времена, остатки фамильных библиотек - лишь обуза, с которой они с легкостью и без тени сожаления расстаются. С полнейшим равнодушием взирают они на старинные фолианты, простодушно удивляясь, что они могут еще кого-то интересовать. Обреченные на тусклое, полурастительное существование, владельцы "мертвых душ" и не догадываются, что некогда эти "души" были "живыми", будили мысль и чувство, вызывали слезы восторга…
Целый паноптикум уездных чудаков, этаких "мишук налымовых", если вспомнить героя цикла "волжских рассказов" А. Н. Толстого, предстает в романе-путешествии. Но все чаще на его пути - и в этом примета эпохи - встречаются экземпляры иного толка: разбогатевшие нувориши, хваткие купцы, отъявленные мошенники, на корню и по дешевке скупившие дворянские имения, еще хранившие остатки былого великолепия. Для них старинные книги, предметы утвари и другие реликвии не более, чем "товар", за который не грех слупить побольше с проезжего любителя, надуть его при случае. С большим юмором описывает Минцлов эти сценки торговли. Самого путешественника друзья в шутку называют "Чичиковым", убеждая его не церемониться с хозяевами совершенно не нужных им книг, оставить "душевную меланхолию".
Роман точно передает "книжную жизнь" уездной России начала XX века, что находит подтверждение как в разнообразных документальных источниках, так и в художественных произведениях того времени, в частности в рассказах И. А. Бунина, А. Н. Толстого и других крупнейших писателей. Минцлов, как истинный библиофил - в высоком смысле этого слова, - не только великолепно знает старинную русскую книгу, но и тонко улавливает ее "душу", своего рода "эманацию". Неразрывна, нерасторжима связь веков. Старые книги, мебель, здания и другие ценности культуры как бы излучают невидимый свет, пронизывающий историю. В отличие от своей сестры, известной и очень модной в некоторых кругах петербургской интеллигенции теософки А. Р. Минцловой, наш автор вовсе не был мистиком. Но он верит в то, что создания человеческого духа, проявленные и запечатленные в старинных книгах, рукописях, картинах и других памятниках культуры, не умирают, они живут среди нас. Вот как пишет он об этом в предисловии к упоминавшимся выше "Рассказам монет" (они вошли в сборник рассказов Минцлова "Чернокнижник", изданный в Риге в 1932 году): "Всякий, кто держал в руках древний предмет - монету или книгу - и внимательно вглядывался в них, испытывал легкое воздействие их на себе; грубо говоря - чувствовал душу вещей. Я всю жизнь собирал монеты и книги, но отнюдь не ради их материальной ценности. Я собирал их из-за радости, которую ощущал, держа их в руках. Соприкосновение с ними связывает живых людей с далекими эпохами, с давно ушедшими из мира тенями, выявляет образы и картины прошлого. Если хотите, назовите это самогипнозом: дело не в названии, а в удовлетворении, какие дают переживания. Мне не раз доводилось часами держать в руках старые книги; я не читал, а только ощущал их, всматривался в переплет, в начертание букв, в отдельные страницы. Если у меня устанавливалась связь с ними - я их читал, если нет - отставлял до времени в сторону: надо сперва почувствовать - затем придет понимание и откровение…"
Эти слова истинного библиофила и поэта книги, каким был Минцлов, не только не были бы поняты его персонажами, но и встречены, очевидно, с большим недоумением: какие там еще "незримые нити" - ведь это все "заваль", "труха", "крысиная снедь", в лучшем случае - товар, ежели на него нашелся проезжий чудак-покупатель. Чего можно требовать, скажем, от владельца родового поместья из новеллы, завершающей книгу, который развлекается тем, что расстреливает влет книги из фамильной старинной библиотеки. Этот типично ноздревский персонаж ёрнически и издевательски пытается даже оправдать свою "слабость". Он, знаете ли, совсем как вальдшнеп летает!" - отвечает он на упреки жены, которой стало неловко перед столичным гостем.