Разбирая рассказы, Достоевский охотно воспользовался критическими отзывами о писательнице рецензентов "Светоча" за I860 г. Уже в первом номере журнала появилась весьма прохладная рецензия на "Украинские народные рассказы" в переводе И. С. Тургенева: "Все они, обличая в авторе несомненное и очень милое дарование, отличаются в то же время чрезвычайным однообразием и утомительной монотонностью, как в содержании, так и в изложении, и кажутся одним бесконечно повторяющимся мотивом". Еще суровее пишет "Светоч" о писательнице в апреле; ее "Сказка" названа "плохою", высмеивается мнение П. А. Кулиша: "Гений народный, по словам знаменитого критика, - выносит на своих крылах фантазию Вовчка", "Гоголь в "Вечерах на хуторе" стал наравне с Марком Вовчком". Наконец, в ноябрьской критике "Светоча" появилась пространная рецензия, предположительно M. M. Достоевского, на "Рассказы из народного русского быта", положения которой писатель использовал в своей статье, полностью согласившись с мнением рецензента, что в рассказах писательницы "все личности бледны и бесцветны, как куклы, и потому все их страдания и жалобы, несмотря на теплое чувство, согревающее рассказ - далеки правды и не проникнуты жизненным элементом". Заимствует Достоевский из статьи многое в анализе-пересказе "Маши", как и конечный вывод автора: "Думая представить всю трагическую сторону судьбы бедной Маши под условиями крестьянского быта, она (M. Вовчок. - В. T.) привила ей такие понятия, вложила такие мысли в голову, что нельзя не подивиться детской наивности рассказчика. От трагического до смешного - один только шаг; самая чистая теория, приложенная без уменья, без художественного такта к подставной личности, - доходит до карикатуры, делается похожей на манекен, обернутый в цветные лохмотья. Смешно, кажется, доказывать всю ложность характера Маши, всю невозможность такой личности, уже не говорим между крестьянами, но даже в среде более развитой <…> Только одни слепые поклонники Марка Вовчка не заметят ребяческой незрелости в создании лица Маши". Совпадает и общая оценка творчества писательницы у рецензента "Светоча" и Достоевского - сочувствие гуманным идеям, лежащим в основе рассказов, и одновременно отрицание их художественного значения: "Некоторый успех рассказов Марка Вовчка мы объясняем себе только одним обстоятельством, которое совершенно уважаем: из числа всех русских современных писательниц Марко Вовчок первая отозвалась в своих очерках на живой вопрос нашего времени, на вопрос крестьянский, к быту которых она высказала глубокую симпатию. Но от симпатии к народу, от теплой любви к его положению - еще далеко до художественного таланта, до самобытного дарования, и мы, уважая вполне гуманное направление рассказов Марка Вовчка, в то же время в художественном отношении считаем их не выше посредственности". Достоевский даже еще резче
отзывался о рассказе "Маша", чем критики "Светоча". Он спрашивает: "…читали ли вы когда-нибудь что-нибудь более неправдоподобное, более уродливое, более бестолковое, как этот рассказ?" Достоевский шаржирует, его изложение приобретает временами карикатурную окраску. Тем самым исподволь подготавливается ответ на следующие слова Добролюбова: "…мы встречаем штрихи, обнаруживающие руку искусного мастера и глубокое, серьезное изучение предмета. Для подтверждения этих выводов мы пускались в довольно пространные рассуждения о свойствах нашего простонародья и о русских условиях нашей общественной жизни. Теперь читателю представляется решить, верно ли, во-первых, поняли мы смысл рассказов Марка Вовчка, а во-вторых, справедливы ли и насколько справедливы наши замечания о русском народе. Решая эти два, вопроса, читатель тут же решит для себя и вопрос о степени достоинства книги Марка Вовчка. Если мы исказили ее смысл или наговорили небывальщины о народной жизни, то есть если явления и лица, изображенные Вовчком, вовсе не рисуют нам нашего народа, как мы старались доказать, - а просто рассказывают исключительные, курьезные случаи, не имеющие никакого значения, то очевидно, что и литературное достоинство "Народных рассказов" совершенно ничтожно". Достоевский разделил "два вопроса": высоко оценил теоретические "рассуждения" Добролюбова, не имеющие, правда, по его мнению, прямого отношения к рассказам Марка Вовчка, беспомощным, бледным с художественной точки зрения. Тем самым Добролюбов, по мнению писателя, проявил пренебрежение к художественности, воспользовавшись рассказами писательницы как всего лишь материалом для пропаганды своих идей.
Полемизируя со статьей Добролюбова о Марке Вовчке, Достоевский упоминает или затрагивает также и другие работы критика: "Стихотворения Ивана Никитина", "Что такое обломовщина?", "Губернские очерки", "Когда же придет настоящий день?", "Темное царство", "Луч света в темном царстве". Отстаивая вслед за Пушкиным свободу вдохновения - "первый закон в искусстве", - понимание искусства как вечного, открытого процесса постижения идеала, красоты-гармонии, писатель выступает против эстетических требований "Современника" к литературе. Он настойчиво повторяет, что художнику нельзя предъявлять требований, что нельзя ограничивать или направлять вдохновение: человек стремится к гармонии, потому что он человек и не может не стремиться к красоте, но одновременно никогда он достичь этой красоты-гармонии не может - и в этом-то и заключается весь смысл происходящего на земле, человек стремится к недостижимому и неясному для того, чтобы уйти от чрезмерной и гнетущей земной ясности. Парадокс направлен против "простого", по оценке Достоевского, взгляда Добролюбова, писавшего в статье "Стихотворениа Ивана Никитина": "Давно замечен разлад человека со всем окружающим, и давно поэзия изображала его. Но причины разлада искали прежде - то в таинственных силах природы, то в дуалистическом устройстве человеческого существа, и сообразно с этим поэзия разрабатывала внешнюю природу и психологический антагонизм человека. Теперь более простой взгляд входит в общее сознание: обращено внимание на распределение благ природы между людьми, на организацию общественных отношений. <…> Вслед за открытием, что человек мучится и томится, увлекается и падает, подымается и веселится - не от власти темных сил и неизбежности судьбы и не оттого, что в нем сидят два противные начала, а просто от большей или меньшей неправильности общественных условий, под которыми он живет, - вслед за этим сознанием необходимо должно было последовать изучение всех общественных неправильностей".
Достоевский был не согласен с такими мыслями: они казались ему отвлеченно "теоретическим", "кабинетным" решением труднейшей проблемы, проявлением упрощенного взгляда на природу человека. Он отвергает мысль Добролюбова, что "вообще говоря, литература представляет собою силу служебную".
Достоевский в начале статьи декларирует объективность своей позиции, даже с несомненным оттенком благожелательности в отношении Добролюбова. Но после объективного анализа причин и предмета спора между "утилитаристами" и сторонниками "артистической" теории Достоевский переходит к подробному специальному рассмотрению эстетических взглядов Добролюбова. Беспристрастность постепенно исчезает, появляются обвинения, звучат обличительные интонации, спокойная и сдержанная критика переходит в пародирование тезисов Добролюбова, иногда проскальзывает даже раздражение: "В сущности вы презираете поэзию и художественность; вам нужно прежде всего дело, вы люди деловые". Достоевский расширяет сферу эстетического, включая в нее вопросы о человеке и о путях истории человечества, тем самым переводя спор с Добролюбовым в широкую область идеологических и политических вопросов: "…ведь еще неизвестен в подробности нормальный исторический ход полезности искусства в человечестве". "Мы уже сказали в начале нашей статьи, что нормальные, естественные пути полезного нам не совсем известны, по крайней мере, не исчислены до последней точности. Как, в самом деле, определить ясно и бесспорно, что именно надо делать, чтоб дойти до идеала всех наших желаний и до всего того, чего желает и к чему стремится все человечество? Можно угадывать, изобретать, предполагать, изучать, мечтать и рассчитывать, но невозможно рассчитать каждый будущий шаг всего человечества, вроде календаря". В этих словах содержатся мысли, предваряющие публицистические рассуждения в "Зимних заметках о летних впечатлениях" и парадоксы героя "Записок из подполья". "Нельзя же так обстричь человека, что вот, дескать, это твоя потребность, так вот нет же, не хочу, живи так, а не так! И какие не представляете резоны - никто не послушается", - совершенно в духе скептической философской диалектики "Записок из подполья" восклицает Достоевский. Он отвергает "календарь" Добролюбова, выражая сомнение в справедливости рекомендаций и прогнозов критика.
Литературные суждения Добролюбова для Достоевского показатель тех крайностей, к которым может привести строго направленный, убежденный, стройно изложенный взгляд теоретика-публициста, отвлекающегося от всей реальной сложности "разнообразной", в том числе "эстетической", действительности. Отношение к искусству, по мнению Достоевского, - весьма надежный критерий, позволяющий определить истинность и жизнеспособность каждого из общественно-политических направлений. В статье "Г-н - бов и вопрос об искусстве" он полемизирует со взглядами на искусство Добролюбова с той же эстетической позиции, с какой в других - с противоположными мнениями M. H. Каткова, С. С. Дудышкина, К. С. Аксакова. Подтверждая верность принципам литературной критики, сформулированным в "Объявлении", статья Достоевского стала литературным и философско-эстетическим кредо журнала.
Споря преимущественно с Добролюбовым, Достоевский, как было не раз замечено выше, не ограничивается полемикой с "Современником" Так, анализируя антологическое стихотворение Фета "Диана" (1850), Достоевский одновременно доказывает поэту бессмысленность и ложность его "поэтического правила", а Добролюбову - узость его ригористического взгляда на "антологическую" поэзию, как поэзию будто бы бесполезную и несовременную. Достоевский, внимательно следивший за журнальной полемикой, конечно, знал, как восторженно писали о стихотворении Фета не только Дружинин и В. П. Боткин, но и редактор "Современника" H. А. Некрасов в "Заметках о журналах за октябрь 1855 года", целиком выписавший "Диану" для того, "чтоб не слишком резко перейти и окунуться в омут журнальной ежедневности". "Всякая похвала, - восхищался Некрасов, немеет перед высокой поэзией этого стихотворения, так освежительно действующего на душу…".
Достоевский разделяет мнение Некрасова, выписывает, как и он, стихотворение, особенно выделяя последние две строчки. В "Диане" Достоевский видит гениальное художественное выражение тоски человека XIX столетия по идеалу, красоте, гармонии в общественной и личной жизни, не "историческое", а скорее "байроническое" отношение к прошлому, тысячами нитей связанному с настоящим. Истолкованное таким образом антологическое стихотворение Фета оказывается современнее и злободневнее благородного по намерению, но "книжного", по оценке Достоевского, рассказа Марка Вовчка: демонстративно отворачивающийся от суеты и шума современности в своих статьях Фет в стихах независимо от своего желания остается выразителем ее дум и чаяний, потому что он настоящий поэт.
Несомненный показатель измельчания современной русской критики для писателя - непонимание или прямое нигилистическое отрицание ею творчества Пушкина. Достоевский одинаково резко полемизирует, доказывая величие Пушкина, как с Катковым, Дудышкиным, H. И. Костомаровым, так и с Добролюбовым. Трактовка Добролюбовым творчества Пушкина в глазах Достоевского - доказательство теоретического высокомерия "реальной критики", ее невнимания к живой жизни.
Возмущение Достоевского вызвало полемическое замечание Добролюбова, назвавшего лирические шедевры Пушкина в статье "Стихотворения Никитина" "побрякушками". Все сказанное Достоевским в статье об "антологической" "побрякушке" Фета позволяет ему обоснованно возражать критику-демократу: "Побрякушки" же тем полезны, что, по нашему мнению, мы связаны и исторической и внутренней духовной нашей жизнью и с историческим прошедшим и с общечеловечностью".
Добролюбов советовал Никитину освободиться от "подражательности", "пробить свою дорогу", "уберечься от <…> фиоритур и мировых вопросов, вовсе нейдущих к делу", обратиться к "материальным нуждам", к изображению "близких ему интересов и явлений жизни" Достоевский дает свою ироническую интерпретацию пожеланий Добролюбова: "Пиши про свои нужды, описывай нужды и потребности своего сословия, - долой Пушкина, не смей восхищаться им, а восхищайся вот тем-то и тем-то". Писатель повторяет сказанное во "Введении" о Пушкине, но с более сильным акцентом, в соответствии с темой статьи, на эстетических вопросах: "Пушкин - знамя, точка соединения всех жаждущих образования и развития; потому что он наиболее пленителен, наиболее понятен. Тем-то он и народный поэт, что всем понятен". Этими словами о Пушкине, перекликающимися с центральной мыслью "Введения" и предваряющими главную тему следующей статьи - "Книжность и грамотность", завершается спор Достоевского с Добролюбовым.
Большая часть журналов сочувственно встретила взгляд Достоевского на искусство. A. H. Плещеев, исключительно тепло относившийся к деятельности Добролюбова, нашел справедливыми критические возражения Достоевского. Он писал к И. С. Тургеневу 28 февраля 1861 г… "Есть еще большая статья о Добролюбове, - и о взгляде "Современника" на искусство, - ·заключающая в себе разумный протест против этого взгляда". К. Леонтьев в статье "По поводу рассказов Марка Вовчка" писал: ""Время" напечатало в феврале статью "Г-н - бов и вопрос об искусстве"; там хорошо защищают искусство и критику "Современника" отчасти доказано, что он бессознательно иногда служит ему"". Соглашаясь с мнением о рассказе "Маша", К. Леонтьев возражает против общей оценки Достоевским творчества писательницы, курсивом выделяет те слова в статье, которым он "никак сочувствовать не в силах…": "..хотя в целом ни один рассказ не выдержан. Действительность часто идеализирована, представлена неправдоподобно, а между тем вы сами знаете, что все это представленное неправдоподобным действительно может быть в жизни, и досадуете, что оно неоправдано" (там же. С 12) Рецензент "Северной пчелы", сочувственно цитируя статью Достоевского, замечает, что "такой взгляд легко примирит оба крайние увлечения - эстетиков и утилитаристов". M. H. Катков, намекая на близость мыслей Достоевского об искусстве к его собственным, подробно изложенным в статьях о Пушкине, писал: "Большое удовольствие доставила нам <…> критическая статья в № 1 "Времени", под заглавием "Г-н - бов и вопрос об искусстве", здесь пересказываются весьма сочувственные нам воззрения на искусство; слогом очень легким и без "нахмуренных фраз"". В той же статье Катков подчеркнул и другую причину своего благожелательного отношения к статье Достоевского: "Нам очень приятно, что "Время" горячо отстаивает Пушкина от господ - бова, Дудышкина и других". Каткова полностью устраивала обстоятельная статья, содержащая критику литературных взглядов Добролюбова, чем и следует объяснить выраженную им симпатию автору. Похвала, однако, была лукавой, согласие со взглядами Достоевского соседствовало с язвительными критическими замечаниями. Воспользовавшись в борьбе со "свистунами" статьей Достоевского, Катков пренебрежительно отозвался о "Диане" Фета и мыслях автора, рожденных стихотворением. Катков, цитируя Достоевского и строчки "Дианы", так комментирует: "Какое прелестное место! Возьмите эти слова отдельно, что найдете вы сказать против них? Их нельзя прочесть иначе как с наслаждением, они так наркотически шевелят наш мозг и приводят в такую приятную игру целую вереницу представлений! Но сличите эти прелестные слова, "эту страстную жизненность", это "ждет и верит", это "моление", "эту тоску о настоящем в этом энтузиазме к прошедшему", сличите все это с предметом слов, сличите слово со смыслом, возьмите еще раз две последние строчки:
…Но мрамор недвижимый
Белел передо мной красой непостижимой,