Во-первых, о существовании и даже славном существовании Косьмы Петровича Пруткова известно не только современникам его, бывшим сослуживцам и подчиненным, но - смело скажу - всей грамотной России и, может быть, даже образованным из иноземцев. Он не только жил среди нас, но возбуждал и продолжает возбуждать зависть и подражание; он известен не только по своей частной жизни, но также своею примерно усердною и полезною службою, как начальник Пробирной Палатки, в которой достойно дослужился чина действительного статского советника. Это не мелкие факты, г. редактор; и мне странно, как вы не знаете их! Об этом, помнится, было напечатано и в некрологе его превосходительства, в "Современнике" 1863 года. Оттуда же вы можете узнать, что "он родился 11-го апреля 1801 года, недалеко от Сольвычегодска в дер. Тентелевой". Поэтому название родины его вошло в известную общерусскую поговорку (особенно прежние, современные К. П. Пруткову, петербургские сановники говаривали часто: "Смотри ты у меня! сошлю тебя в Тентелеву деревню!"); и поэтому же большая часть его бессмертных сочинений носит пометку 11 апреля, или 11 какого-либо другого месяца. Поэтому и я пишу эти строки сегодня, 11 октября.
Во-первых, покойный - Ив. Ив. Панаев искренно и глубоко уважал покойного К. П. Пруткова; он даже всегда спешил призвать покойного Н. Некрасова, для совместного собеседования с К. П. Прутковым, когда Косьма Петрович, невзирая на свой служебный сан, удостоивал их редакцию своим посещением. Но никогда Ив. Ив. Панаев в трудах покойного К. П. Пруткова не участвовал. Каковы бы ни были достоинства Ив. Ив. Панаева как писателя, он не мог дозволить себе даже прикоснуться к бессмертным творениям Косьмы Петровича Пруткова,- как никакой действительный артист не станет исправлять картин знаменитого живописца. Скажу более: те редкие случаи, в которых Ив. Ив. Панаев дерзал, ссылаясь на условия цензуры, прикасаться к творениям Пруткова, легко отгадает каждый беспристрастный художник, если только он действительно художник. Эти случаи заслуживают отметки для назидания потомства; и я уверен, г. редактор, что вы с радостью раскроете столбцы вашей газеты для помещения сих отметок. Я укажу для примера лишь немногие, приводя подлинный текст К. П. Пруткова и указывая в выносках искажение этого текста в печати:
Цапля и беговые дрожки
(Басня)
На беговых помещик [1]ехал дрожках.
- "Ах[2]почему такие ножки
Коль дворянином,- дворянин; [3]
А[4] мещанином,- мещанин;
Cтан и голос
(Басня)
Надевши ваточный халат[5].
Примечания:
[1] Вместо слова "помещик" поставлено, ни с чем не сообразно, слово "философ". Но разве греческие философы знали чисто русское изобретение - беговые дрожки?
[2] Вместо простого: "Ах!" - поставлена: "И рек: "Ах!" Покойный Косьма Петрович ни за что не употребил бы здесь слова "рек", ибо оно церковно-славянское.
[3] Этот стих был совсем опущен, и таким образом: во-первых, нарушена справедливость пред другими сословиями; и, во-вторых, оказана несправедливость слову "мещанин", для которого не оставлено рифмы.
[4] Вследствие пропуска предшествующего стиха тут поставлено слово "Коль".
[5] Этот стих был совсем опущен; как будто становые не могут и дома надевать халатов, хотя бы даже ваточных.
Довольствуясь пока этими примерами, добавлю, что Ив. Ив. Панаев не только не вносил ничего в бессмертные творения К. П. Пруткова, но даже вовсе не напечатал некоторых творений, переданных ему для печати. Он говорил, что в этом препятствовали цензурные условия; но Косьма Петрович, сам действительный статский советник и кавалер, не верил этому. Для примера приведу следующую басню, которую бедный Косьма Петрович так и не дождался видеть в печати при своей жизни:
Звезда и брюхо
У Косьмы Петровича Пруткова были приближенные советники, но в числе их не было Ив. Ив. Панаева. Косьма Петрович имел дар вдохновляться чужими советами,- но не всякими, а только четырех лиц, которых я даже не назвал бы, если бы трое из них уже не были поименованы одним из этих советников, Алексеем Жемчужниковым, в "С.-Петербургских ведомостях" В. Ф. Корша, по поводу первого издания книги г. Гербеля: "Русские поэты в биографиях и образцах"; а четвертый назван в № 117, "СПб. вед.", издания Баймакова, 1876 года. В этом последнем сообщении много несправедливого; между прочим, приписаны К. П. Пруткову чужие произведения; но фамилии советников его верны, хотя не всех их покойный слушал в одинаковой мере. Имена этих советников следующие: граф Алексей Толстой и Алексей, Александр и Владимир Жемчужниковы.
Подумал ли автор заметки, напечатанной в прошлом воскресном нумере вашей газеты, в какое положение он ставит все управление нашего министерства финансов, уверяя, будто Косьма Прутков не существовал! Да кто же тогда был столь долго председателем Пробирной Палатки, производился в чины даже за отличие и получал жалованье?
Память Ив. Ив. Панаева неправильно примешалась к памяти действ, статск. сов., председателя Пробирной Палатки и великого поэта Косьмы Петровича Пруткова,- вероятно, потому, что творения Пруткова помещались в "Современнике" в отделе "Ералаш", где печатались и стихотворения Ив. Ив. Панаева за подписью "Новый Поэт"; но это не причина и даже не извинение такой грубой ошибки! Впоследствии, в 1863 году, остатки творений К- П. Пруткова печатались редакциею "Современника" в отделе "Свисток", где помещались и стихи Добролюбова; но это не дает права приписывать и почтенному Добролюбову участие в творениях К. П. Пруткова. Всякому свое.
Крепко стоя за неприкосновенность памяти почтеннейшего К. П. Пруткова, прошу вас, г. редактор, напечатать эту мою защиту в вашей газете и - остаюсь ваш искренний доброжелатель.
Непременный член К. Пруткова. 11 октября 1881 г. (annus, i).
<Письмо в редакцию>
Не признает ли редакция возможным напечатать в ближайшем нумере газеты "Новое время" прилагаемую копию с моего письма в редакцию журнала "Век", для защиты права собственности на литературное имя "Козьмы Пруткова"? Я сообщил такую же копию в редакцию газеты "Голос" и, разумеется, был бы очень благодарен редакциям тех повременных изданий, которые перепечатают это письмо у себя.
В. Жемчужников.
Господину редактору журнала "Век".
М. г. Случайно увидав на днях две книги (декабрьскую 1882 г. и январскую 1883 г.) издаваемого вами журнала "Век", я был удивлен напечатанием в них статей за подписью "Козьмы Пруткова",- подписью, не принадлежащею вам.
При этом я узнал, что и прежде вы печатали статьи за этою подписью и лишь одно время добавляли к ней какое-то слово.
В литературном и в не литературном мире достаточно известно, что сочинения Козьмы Пруткова, доставившие известность этому имени, были сообщаемы в печать только: Жемчужниковыми и графом Алексеем Толстым. Об этом уже неоднократно было заявляемо печатно, начиная с 1874 года (в "СПб. вед.", 1874 г., 6 (18) февраля, № 37). Поэтому употребление подписи Козьмы Пруткова кем-либо другим, кроме вышепоименованных лиц, равносильно употреблению личных подписей этих лиц без их разрешения на это.
В настоящее время, за смертью графа Алексея Константиновича Толстого, представителями и собственниками литературной подписи Козьмы Пруткова состоят лишь два лица: брат мой, Алексей Михайлович Жемчужников, и я - Владимир Михайлович Жемчужников; и ни покойный гр. А. К. Толстой, ни мой брат, ни я,- никогда никому не предоставляли права пользования и распоряжения этою подписью.
Поэтому, по соглашению с упомянутым братом моим, покорнейше прошу вас, м. г.,- от него и за себя,- прекратить употребление подписи Козьмы Пруткова и напечатать в ближайшей книге издаваемого вами журнала: что все, доселе напечатанное вами за подписью Козьмы Пруткова и с добавкою к этому имени, не принадлежит Козьме Пруткову.
Вместе с этим, так как ваше издание ежемесячное, и в февральской книге вы, может быть, опять напечатаете что-либо от имени Козьмы Пруткова, то я счел нужным теперь же сообщить копию с этого письма в некоторые газеты, для напечатания; дабы не приписывали Козьме Пруткову того, в чем он не повинен.
Примите, м. г., уверение в моем совершенном почтении.
Владимир Жемчужников.
1-го (13-го) февраля 1883 г. Ментона.
Происхождение псевдонима "Козьма Прутков"
М. г. Начинаю с извинения, что займу слишком много места в вашей газете по поводу вопроса о псевдониме Козьмы Пруткова. Я вынужден войти в подробные объяснения потому, что г. редактор журнала "Век" дал в февральской книжке этому вопросу такой оборот в своем ответе на заявление моего брата Владимира, напечатанное недавно в "Голосе" и в "Новом времени", что дело идет теперь о литературной добросовестности покойного графа А. К. Толстого, брата моего Владимира и моей, Алексея Жемчужниковых, т.е. тех трех лиц, на которых брат мой указал как на несомненных представителей Козьмы Пруткова. Впрочем, я постараюсь быть, сколь возможно, кратким и надеюсь, что это мое объяснение будет последним.
Г. Филиппов ошибается, говоря, что коллективный псевдоним "Козьма Прутков" был сочинен журналом "Современник" для своего фельетона. Этот псевдоним сочинен не редакциею "Современника", а нами. В выборе этого псевдонима мы руководствовались нашими особыми соображениями, ни для кого, кроме нашего семейства, значения не имеющими. "Современник" для своего фельетона сочинил не псевдоним Пруткова, а названия: сперва "Литературного Ералаша", а потом "Свистка", и в своих фельетонах под этими названиями помещал, между прочим, а иногда и преимущественно, произведения Козьмы Пруткова. Редакция "Современника" знала очень хорошо, кто такие: Козьма Прутков, и потому не имела причин ни "предоставлять право пользоваться" этим псевдонимом тем, кому оно само собой бесспорно принадлежало, ни тем более этого права им "не предоставлять". Затем г. Филиппов утверждает, что ему "положительно известно, что под псевдонимом Пруткова работал еще Панаев, Добролюбов и иные сатирики", Я позволю себе выразить полное сомнение, чтобы участие Панаева и Добролюбова в произведениях Пруткова было г. Филиппову известно, да еще положительно. Панаев, Некрасов и Добролюбов находились в сношениях с Козьмою Прутковым и без его разрешения, конечно, не захотели бы пользоваться его именем; а такого разрешения они у него никогда не спрашивали. Мы не отрицаем, что Панаев, Некрасов и Добролюбов (работавший в "Современнике" гораздо позднее) печатали в этом журнале свои шуточные и сатирические стихотворения; но мы протестуем против уверения, что они печатали их под псевдонимом Пруткова. Добролюбов подписывался в таком случае: "Яков Хам", как удостоверяет г. Гербель в своей "Христоматии для всех". Я желаю объяснить себе уверение г. Филиппова опять тем же ошибочным смешением псевдонима "Прутков" с "Литературным Ералашем" и с "Свистком". Произведения Пруткова печатались в этих отделах "Современника"; но из этого не следует, чтобы все то, что печаталось в этих отделах, принадлежало Пруткову. Во всяком случае, г. Филиппов напрасно прибегает к такому полемическому приему, как утверждение, что участие Панаева и Добролюбова в произведениях Пруткова ему "положительно известно". Ведь идя далее по этому пути, можно было бы поставить нас в положение еще более неприятное. Можно было бы заявить о "положительной известности", что мы, предъявляющие свои исключительные права на псевдоним Пруткова, принимали в его произведениях участие самое незначительное. Хотя г. Филиппов до этой крайности не доходит, но тем не менее он умаляет до того нашу роль в произведениях Пруткова, что его показание оказывается равносильным уличению моего брата в неправде. И действительно, выставлять себя творцами сочинений Пруткова, умалчивая о сотрудничестве известных писателей, притом еще таких, как Добролюбов,- это было бы с нашей стороны поступком лживым и постыдным. Я не отплачу г. Филиппову тою же монетою и заподозривать его в заведомой лжи не стану. Я повторяю мое предположение, что он ошибается, как случалось ошибаться и прежде, и в настоящее время другим по поводу псевдонима Козьмы Пруткова, который с самого своего появления сделался так популярен, что ему приписывались разные удачные шутки и сатиры, ему не принадлежавшие. Но, допуская в заявлении г. Филиппова возможность ошибки, я, однако, замечу, что решительная форма, в которую он его облек, достойна всякого порицания. Одно только неуважительное к человеческому достоинству легкомыслие способно опрометчиво и без надлежащей проверки утверждать факт, которым пятнаются честь и добросовестность людей. Вопрос о псевдониме Пруткова, может быть, сам по себе совсем не важен, но важна фраза, употребленная г. Филипповым по этому вопросу: "мне положительно известно..." и проч. В настоящем случае, за невозможностью иметь отзывов Панаева и Добролюбова, оно имеет значение очистительной присяги, к которой иногда прибегают в уголовном деле. И в неважном деле, несомненно, важно показание, даваемое под ответственностью совести и чести.
Итак, сводя к общему итогу все вышесказанное, и в подтверждение заявления брата моего, Владимира, я удостоверяю своим честным словом: 1) что псевдоним "Козьма Прутков" сочинен нами, а не "Современником"; 2) что Некрасов, Панаев и Добролюбов знали, что под этим псевдонимом пишут братья Жемчужниковы и гр. А. К. Толстой; 3) что ни Некрасов, ни Панаев, ни Добролюбов, ни "иные сатирики" к нам не обращались за разрешением печататься под принадлежащим нам псевдонимом и 4) что до нас не доходило никаких известий о том, чтобы или Некрасов, или Панаев, или Добролюбов печатали что-либо под псевдонимом К. Пруткова. Из двух последних пунктов вытекает само собою заключение, что ни один из трех названных писателей псевдонимом Пруткова втайне от нас не пользовался. Впрочем, так как они в украшение своих собственных произведений подписью Пруткова вовсе не нуждались, то этой одной причины, помимо всех прочих соображений, уже совершенно достаточно для подтверждения моего заключения.
Перед собранием, кажется, самых первых произведений Пруткова, напечатанном в "Современнике", помещено отдельно в виде эпиграфа стихотворение, Пруткову не принадлежащее. Оно, по всей вероятности, написано редакцией) "Современника" и имело целью подготовить читателя к предстоящему ему чтению шуточного рода. По причине именно такого предумышленного своего характера, это стихотворение никем не могло быть отнесено к произведению музы Пруткова, по преимуществу вдохновенно-бессознательной и всегда убежденной в важности своего значения. Что же касается "иных сатириков", писавших под именем Пруткова, о которых говорит г. Филиппов, то мне помнится, что вскоре после дебюта Пруткова в печати (но не в "Современнике") появилось два-три не наши стихотворения за подписью Пруткова. Помню также весьма хорошо, что некоторые шуточные и сатирические стихотворения, нам также не принадлежавшие, приписывались обществом Пруткову, хотя и не были подписаны его именем. В то время мы считали неудобным ни разъяснять печатно ошибочные толкования, ни протестовать против самовольного употребления посторонними лицами нам принадлежащего псевдонима, чтобы не придавать нашим шуткам серьезного значения и не объявлять публично имен, скрывавшихся под этим псевдонимом. Г. Гербель в биографическом обо мне очерке, перечисляя произведения Пруткова, упоминает, между прочим, о трех юмористических стихотворениях, напечатанных в "Развлечении" 1861 года: "Простуда", "Я встал однажды рано утром" и "Сестру задев случайно шпорой". Из этого следует заключить, что эти стихотворения были подписаны именем Пруткова; но они, однако, ему не принадлежат. Одно из них - "Я встал однажды рано утром" помещено даже г. Гербелем в его христоматии, в числе избранных стихотворений Пруткова. Таким образом, заявление г. Филиппова, что под именем Пруткова писали "иные сатирики", подтверждается; но из этого следует только то, что "иные сатирики", приняв псевдоним Пруткова, воспользовались правом, им не принадлежащим, и тем ввели в заблуждение г. Гербеля, приписавшего эти стихотворения мне. Кстати, по поводу христоматии Гербеля: происхождение литературной личности Козьмы Пруткова так известно в литературе и в обществе, близко к ней стоящем, что г. Гербель, разоблачая этот псевдоним, объявляет прямо, что Прутков есть не кто иной, как я, Алексей М. Жемчужников. Он ошибся, приписав одному мне все произведения Пруткова (я указал в свое время на эту ошибку печатно); но он прав в том отношении, что указывает верно на происхождение Пруткова, обязанного своим существованием исключительно нашему семейству, т.е. братьям Жемчужниковым и двоюродному нашему брату гр. А. К. Толстому.
Я полагаю, что мое объяснение не лишено доказательности в пользу правоты нашего протеста, и не теряю надежды, что оно может заставить г. Филиппова усомниться в его собственной правоте, тем более что приводимый им в свое оправдание аргумент, что будущие его сотрудники гг. Краевский и Пыпин имеют же право подписываться своими фамилиями, несмотря на то что они однофамильцы А. А. Краевского и А. Н. Пыпина,- совсем не убедителен и крайне несостоятелен. Имя и фамилию человек носит не по своему произволу и потому ни в каком случае отказываться от них в печати не обязан; но псевдоним он выбирает сам и при выборе волен руководствоваться условиями приличия. Так, например, писателю Крестовскому никто не поставит в укор, что он подписывает свои сочинения своею фамилею, хотя в литературе уже известен псевдоним Крестовский; но если бы явился писатель, не носящий фамилии Щедрин, но выбравший себе этот псевдоним для печатания своих сатирических произведений, то такой его поступок оказался бы очень неблаговидным. По существующим в литературе обычаям, скромный Козьма Прутков не может быть лишен права, каким пользуются литературные знаменитости. Под именем Козьмы Пруткова, кроме нас, имел бы право писать только тот, кто наследовал эту фамилию от своих родителей и наречен при крещении Козьмою. Следовательно, г. М. Филиппов этого права не имеет. Если мы не протестовали прежде против незаконного употребления другими лицами нам принадлежащего псевдонима, то это не значит, чтобы мы вовсе отказались от права предъявить этот протест, когда нам заблагорассудится. И теперь мы его предъявляем по следующим причинам: 1) так как Прутков окончил свое поприще и притом удостоился чести занять в литературе особое, собственно ему принадлежащее, место, то мы не желаем, чтобы его именем пользовались лица, не участвовавшие в составлении его литературной репутации; и 2) незаконное пользование его псевдонимом не имеет уже характера случайного, как это бывало прежде, но употребляется теперь постоянно и преднамеренно в журнале "Век". Хотя г. Филиппов и утешает нас тем, что объявил в своем журнале, что он не Козьма Прутков "Современника", но этого нам недостаточно. Читатель "Века" может не знать об этом объявлении или о нем позабыть и принимать подложного Пруткова за настоящего.