Глава XI
Но вдруг я почувствовал, что они уже появляются, что они уже созданы, и это было как шок, как удар, и с этого мига мой рот превратился в рупор фонографа, я еще говорил, но то, что во мне говорило голосом, напоминавшим мой, было уже чуждо мне, и существовало само по себе. Они, вновь созданные, были близко, совсем рядом, все мое существо трепетало от страха, но говорящий механическим голосом монумент - это тоже был "я", и я был не в силах остановить поток лживых, мне не принадлежащих слов, ни сойти с места, ни даже взглядом сказать, намекнуть Агате, что я уничтожен, парализован, заморожен вихрем страха, пронесшимся в моей душе.
Они вышли из-за тумана кустов вдруг, высокие, узкобедрые, затянутые в невообразимую зеленую кожу брюк и курток, с зелеными же волосами, стоящими торчком, как иглы у ежа. Синхронно двигаясь, как марионетки или две части одного механизма, они все же в первое мгновение показались мне двумя гигантскими кузнечиками, но нет, это все же были люди, две девушки, безучастно-холодные, недоделанные люди, оболочки, ожившие формы, посланцы в намек на нечто, которое вскоре должно было раскрыться передо мной.
Теперь же, когда появились эти две тоскливо-зеленые посланницы неведомой пока еще будущей моей Судьбы, я вдруг впервые почувствовал, что не хочу никуда уходить от нее, я хотел остаться подле нее и мысленно искал в ней поддержку, ощущение было такое, будто сейчас я навсегда потеряю еще одну частичку себя, еще что-то, что связывало меня сегодняшнего со мной вчерашним, и, потеряв это нечто, я чуть больше стану собой завтрашним.
Я хотел взять мою Агату за руку, тщетно пытаясь заглянуть ей в глаза, но она уже отгородилась от меня, и движение моей руки замерло на полпути, глаза сами ушли в сторону, невидящим взглядом скользя по зелени природы.
- Одинокий ждет, - нетерпеливо поторопила меня одна из пары "кузнечиков".
- Пора. Иди, я буду ждать...- Агата не договорила фразу, но слово "вечно" само проявляло себя в ее интонации, как в рисунке мастера мы легко читаем недосказанные черты. И еще я вдруг заметил, что она сказала это внешне совершенно спокойно, изменив своей манере, скрыв свое волнение, подразумевая его только смыслом произнесенной фразы.
- Да, пойдемте, - машинально проговорил я. Мгновение назад обретя духовную связь с моей милой Агатой, то, к чему я неосознанно стремился все эти дни, и тут же утратив ее вновь, я словно бы потерял опору и был совершенно оглушен, безропотно отдавшись во власть моих насекомоподобных спутниц.
Размеренный ритм их шагов, слаженные движения рук и ног, словно бы заученные на репетиции, синхронные, повинующиеся затверженному темпу, хрупкие удлиненные тела, несомые ровно и быстро вдоль очерченной линии, застывшие выражения гладких лиц, не отсутствие выражения, не холодная маска, нет, но какой-то ребус, - все в облике странных посланниц словно бы первый легкий порыв ветра, предвестник надвигающегося урагана.
Чем дольше я шел в обществе своих безгласных спутниц, тем судорожней готовились чувства к неожиданному удару, но дорожки парка были по-прежнему пустынны, и напрасно я быстрым взглядом искал источник возможной угрозы, его не было.
- Здесь, - сказала одна из спутниц, и они замерли, повинуясь незримой команде. Я еще раз с недоумением огляделся. Никого.
Впрочем... Пока я крутил головой туда-сюда, из боковой аллеи, увитой плющом, вынырнула фигура, я не увидел этого, и только догадался об этом тогда, когда некто уже приблизился ко мне на такое расстояние, с которого я отчетливо увидел его зеленые бешеные глаза. И все. Ничего с этой секунды больше не существовало для меня, только эти зеленые водовороты, эти пожирающие смерчи...
В следующее мгновение я был уже в другом мире. Я не провалился в бездну, и не воспарил к небесам, и даже не вошел в незримую дверь, произошло нечто неожиданное, непривычное - я сам стремительно начал расти, превращаясь в целый мир, и то, что было предо мной, вдруг оказалось как будто бы нарисованным на мыльном пузыре, в котором я находился и который моментально лопнул, стоило мне, изменив свой размер, соприкоснуться с его стенками.
Да, я рос, неукротимо и стремительно, и все, что было во мне росло вместе со мной. Самые маленькие мысли развивались до размеров и законченности трактатов, воспоминания, ощущения, мимолетные наблюдения, отрывки звуков - все это оказалось ростками, давшими улицы и площади, леса и озера, мелодии и настроения, страсти и желания воплотились в людей, грезы - в монументы и конструкции, знания - в гармонию мира. Я стал равновелик миру, и это Я было прекрасно в своей завершенности, свободной от шелухи, это было Я, созданное неизвестным Творцом из моего Я, и стало не только соразмерным целому миру, но и достойным целого мира.
Но метаморфозы продолжались, я почувствовал, как этот мир, то есть меня, пронизывает, охватывает, расчленяет, деформирует, я вскрикнул, но вот уже отпустило, деформация стала убывать, но странное дело: я как будто потерял себя. Во мне в единый миг вдруг возникли тысячи голосов, от громкого крика до шепота, видения, тени и колеблющиеся силуэты. Неимоверным усилием я смог призвать их к порядку, они замолчали, покорившись, и только один Док, а это был он, я сразу узнал его, обратился ко мне от их имени, словно бы он был средь них старший:
- Скоро ты вернешься к своему обычному размеру, и мы станем неразличимы твоему глазу, но пока слушай и запоминай. Я силой, данной мне жрецами двуликого бога Януса, совершил в тебе трансформацию и поменял местами внутреннее и внешнее. Отныне, но не навеки, а лишь на время, то, чем был ты, - стало твоим миром, а то, что было вокруг тебя, - стало тобой. Лишь умение контролировать мириады чувств, желаний, страхов и мечтаний осталось с тобой. Это умение позволит тебе управлять всеми нами, и едва масштаб примет свое исходное значение, как мы под таким давлением сольемся друг с другом, что наши интегрированные воля, рассудок и память станут всецело твоими, и ты будешь пользоваться ими, как само собой разумеющимся.
- Но разве...
- Молчи. У меня мало времени.
И правда, все они становились все меньше и меньше, будто бы крутили трансфокатор и ближний план сменял дальний.
- Запомни! - уже кричал он издалека. - Теперь на какое-то время ты будешь жить несравнимо сильными чувствами, яркими впечатлениями! И когда этот праздник кончится, не сломайся, не стань тем, кто живет вос...
Его голос растаял, как тает последний звук колокола в шуме ветра, но я про себя докончил его фразу: "воспоминаниями о минувшем".
... и кто-то уж совсем микроскопический прошептал мне в ухо: "Не удивляйся людям, мон шер, каждый сильный образ, когда-то поразивший тебя, создал в твоем мозгу кольцо, пульсирующий континуум. Из таких обрывков и созданы..."
На полуфразе растаял и его, последний, голос. Вслушиваясь в свой внутренний голос, я утратил на какое-то время восприятие пространства вокруг себя, а когда очнулся...
Глава XII
"Только здесь я легко могу вообразить себя и муравьем, и орлом, и египтянином времен фараонов, и одиночкой-путешественником", - думал Синдбад, рассматривая рисунки и фотографии, развешанные по стенам комнаты Маэстро. Он, посвященный, легко читал скрытую их гармонию, сожалея, что не может создать нечто подобное. Если бы была возможность поселиться здесь, то он отдал бы все, даже старинный кинжал дамасский, доставшийся ему от деда, и свою однокомнатную квартиру. Синдбад был вторым номером в группе Маэстро, но разница между ними была слишком велика, у Маэстро остальные могли учиться, у него же, у Синдбада, им учиться нечему. Конечно, каждый привносит какие-то свои идеи, знакомит других с тем, что сам хорошо знает и любит, но умение организовывать мертвую среду, находить скрытые связи, такие, что превращали кирпичи фактов в здание, в ладно спланированный город, прихотливый по своей форме, но лаконичный по сути, - мог только он. Недаром он первый из них попал в петлю. Синдбад отвлекся от рассматривания футуристического города и посмотрел на часы. Скоро должен был прийти Ян Карлович - он позвонил ему вчера, сообщив, что изучил трассу Маэстро и все обдумал. По его голосу нельзя было догадаться об успехе или неудаче его анализа. Оставалось ждать, и ждать уже совсем немного.
Синдбад еще раз мельком взглянул на листы ватмана, приколотые в виде буквы "С". Маэстро только начал создавать новую трассу, и в этих фрагментах еще с трудом читалось даже ее ядро, но и оно поражало воображение, гипнотически приковывало внимание, втягивало в себя. Но до прихода дока Синдбад хотел перечитать хотя бы часть трассы Черного Рыцаря.
Группа Факира, членом которой был Черный Рыцарь, перестала существовать два года назад, когда сам Факир попал во вторую петлю и не смог выйти из нее. Глобалистические трассеры, из тех, кто еще держал связь с магистром, в один голос сказали, что он сделал это намеренно. Элефант тоже придерживался этого мнения. Синдбад был немного знаком с Факиром и еще двумя ребятами его группы - Космическим Охотником, повредившим позвоночник, и Тарзаном, разбившимся насмерть. Об остальных он знал из обсуждений на еженедельных коллоквиумах и их бюллетеней. У него, как и у всех трассеров, были микрофишные копии их трасс. Правда, у Маэстро были перепечатанные экземпляры их трасс, вот такой, отпечатанный на машинке вариант трассы Черного Рыцаря и собирался быстренько просмотреть Синдбад. Он недавно узнал, что док - его отец, и это делало его взгляд на эту трассу несколько иным. Сам Черный Рыцарь сошел с ума и во всех видел дам сердца, разбойников, монахов или рыцарей. Но сегодня Синдбад меньше всего думал об этом обстоятельстве, от открыл интереснейшую вещь - весь машинописный вариант этой трассы Маэстро покрыл замечаниями и значками, это было странно и неожиданно.
Итак, проверив в очередной раз пульс Маэстро, Синдбад продолжил чтение с того места, где остановился вчера.
"Сизый туман стелился вокруг монастыря, медленно отступая к лесу, верхушки сосен были уже видны, как и светящийся ореол вокруг того места, где, если бы была ясная погода, уже виднелся бы желтый диск солнца.
На стене только что прошла смена караула, время было военное, и поэтому к бдению на стенах вся немногочисленная братия относилась с усердием и даже рвением. Утренняя стража еще более усилила внимание, свежими со сна глазами всматриваясь в дымку, размывающую очертания всего вокруг, так что даже от одной башни с трудом было видно другую, а сама монастырская стена казалась зыбким и колеблющимся занавесом, развешанным посреди леса полоумными актерами.
Вдалеке вдруг послышался шелестящий шум, который вскоре перерос в топот копыт и ржание лошадей, чувствующих близость жилья, а значит, новой битвы или отдыха, и понимающих своим лошадиным умом, что раз хозяин не запрещает оглашать сырой утренний, вязкий своей тишиной воздух, то быть отдыху. К тому времени, как всадники подъехали к воротам монастыря, расторопные монахи известили об этом событии настоятеля, и он, торопливо отдав распоряжения, обычные перед боем, вышел на башню над воротами и зычным голосом нараспев вопросил в туман, сквозь который видны были только силуэты всадников, как бы плавающих по пояс в воде, в густой, стелящейся по земле пелене:
- Что вы за люди?
- Мы слуги его высочества короля и герцога Гуэнского.
- Где же ваш хозяин?
- Герцог здесь, - ответил все тот же звонкий голос, - он ранен и сам не может громко говорить.
На носилках, которые только сейчас различил настоятель, и вправду лежал какой-то человек, и он после этих слов взмахнул в приветствии рукой.
Настоятель быстрым шагом спустился к воротам и, крикнув, чтобы сиятельного господина поднесли поближе, с напряжением стал всматриваться в лицо раненого, глядя сквозь маленькое окошко в разделявших их воротах.
- Открыть ворота! - крикнул настоятель. - Я узнал вас, герцог. Прошу простить за эти небольшие меры предосторожности, которые заставили вас ждать. Мы рады принять столь высокую особу в нашей скромной обители.
Ворота медленно разошлись, со скрипом поехала вверх решетка, открыв всадникам въезд внутрь.
- Подойдите сюда, - слабо позвал герцог, когда его носилки поравнялись с настоятелем. Настоятель покорно приблизился, встав подле герцога на колени, так что их лица - приподнятое с усилием над жестким валиком, который заботливые подданные подложили под голову своему властителю, и спокойное, отрешенное лицо монаха - сблизились. Постороннему человеку они могли бы показаться близнецами: оба молоды, им не было и сорока лет, с высокими гладкими лбами, прямыми, как стрела, носами, большими, широко расставленными глазами и длинными волосами, которые у одного ровными волнами спадали на плечи, а у другого были собраны наверх и перевязаны так, чтобы не попадать в перевязанную рану на шее.
- Я не могу командовать, - тихо вымолвил герцог, - за меня будет мой кузен, который должен подойти не позже полудня. На нас была засада около озера Розенвиль, и поэтому мы разделились, чтобы легче уйти от погони.
Герцог откинулся на носилки и закрыл глаза в изнеможении, слуги было тронулись, но он вдруг снова поднялся и спросил:
- Доктор Авенариус здесь?
- Нет, но здесь его ученик, Орбелиус.
- Хорошо, - почти беззвучно выдохнул герцог, и его тело бессильно обмякло".
Позвонили, и Синдбад, с сожалением отложив чтение, пошел открывать. Пришла Эхо. Она взяла стул, уселась у изголовья Маэстро и, уперши подбородок в ладони, а локти в колени, о чем-то задумалась. Чтение возобновить не удалось. Один за другим приходили трассеры, и вскоре вся группа была в сборе. На этот раз состояние их было не таким подавленным, кто-то даже отпустил шутку: "все там будем", на минуту стало даже шумно, как в былые времена, когда сам Маэстро заправлял делами и верховодил на встречах. Ян Карлович тоже не заставил себя ждать. С ним пришел Элефант - Магистр санкт-петербургских трассеров. Его все хорошо знали и относились к нему с уважением, но сегодня его приход прекратил вдруг посторонние разговоры и приковал к себе внимание. Все знали, что Магистр - не праздный гуляка и что он не будет тратить свое время по пустякам. Дождавшись, пока всех, по заведенному порядку, обнесут горячим чаем, доктор начал:
- Я ознакомился с трассой и сразу скажу, что случай, как это ни банально звучит, редкий. Эль (так сокращенно от Элефанта звали обычно Магистра между собой) подтвердит мои слова. Он тоже проштудировал трассу Маэстро.
Все глаза в эту секунду устремились на Магистра.
- К сожалению, я не просматривал подробно трассу Маэстро, когда мы ее стиражировали, - глухим голосом произнес Элефант, - не хочу сказать, что в ее структуре есть явные просчеты, наоборот, просчет, если так можно выразиться, как раз в той соразмерности, в той уравновешенности, с какой сделана трасса. У Маэстро прирожденное чутье на симметричные, законченные в своем лаконизме композиции. Обычно такой ступени совершенства трассер добивается уже перейдя в разряд глобалиста, профессионала. Он, еще не овладев искусством ускользать из ловушки, овладел искусством их создавать, или - напрашивается еще одно сравнение, - не овладев искусством защиты, овладел искусством нападения, и посему его бой идет с равным по нападению, но превосходящим его в защите, и его прошедший удар не станет победным, а пропущенный приведет к поражению.