Томочка-песик
Однажды, полгода назад, кто-то в двери усиленно стал колотиться; профессор уставился с громким:
- Войдите!
Влетел -
- Никанор!
С независимым видом, как будто расстались вчера лишь, моргал перед братом он, ногу отставив, - таким гогольком:
- Здравствуй, брат!
И стремительно выпала из задрожавшего пальца очковая спица, чесавшая ухо профессора: брат, как на нос, ему сел.
Носы вытянув, стойку они подержали, как псы под забором (ногой - на забор); брат, Иван, приседал Никанору под нос и заглядывал глазками в глазки:
- Ты, - ясное дело?
Зашаркал с попышкой.
- Как видишь, - руками в карманы отчаянно всучивался Никанор.
Что же дальше?
Формальности: чмокнулись.
* * *
Брат, Никанор, называл, как и прежде, его:
- Брат, Иван!
Брат, Иван, с "Никанорушка" шаркал вокруг Никанора, бросая глазочек, как мячик, мальчишкой метаемый под колоколенный шпиц; Никанор же, пофыркивая на Ивана, на брата, глядел сверху вниз, как и прежде, когда брат обшил его: фрак ему сшил, шапоклак подарил.
С головы до пяты, до последней сорочки обшил, начиная с енотовой шубы, в которую брат, Никанор, исчезал; это было лет двадцать назад; Никанор государственное испытание сдал: в Петербурге.
Оказия: шуба исчезла, а брат, Никанор, голышом появился в Москве из Серепты, куда он заехал случайно.
Багаж стибрил жулик; но - брату - ни слова:
- Пустяк-с!
- Так себе!
- Предрассудок!
Хотя бы спасибо!
Ходил легкомысленно лето и зиму в тряпчоночке (плед полосатый), швыряя ее независимо в руки почтенных швейцаров гимназии, где стал служить.
* * *
И теперь прилетел независимо он.
- Как ты тут?
Будто не было черной заплаты, кровавого шрама, седин; брат, Иван, завернувши ноздрю, ею чмыхал:
- Да так-с: ничего-с…
- Вопрос - в том…
И - волчком завинтили они меж постелью и столиком: брат, Никанор, вокруг брата, Ивана; и столик у брата, Ивана, как у бегемота: -
- крах!
- бац.
И с блаженством носы в потолок запустив, друг о друге сужденья свои изложили: друг другу.
По-прежнему брат, Никанор, зашагал вокруг стола; и профессор по-прежнему тщетно гонялся за ним с кулаками по кругу:
- Всегда повторяю я: выломал, чорт подери, из себя нигилиста какого-то ты!
Никанор, как и прежде, парировал:
- Ум - хорошо, а два - лучше: ты, вот, математиком - и, как морской конек прыгал он, - вышел; я - вышел, - ерошился едко, - словесником.
С вызовом:
Кто из нас лучше, - так, эдак?
Но брат с кулаками его настигал в полукруге стола; и тогда, гонор сбавив:
- Я думаю, - он удирал от стола: взаверть, скоками.
- Думаю, что - оба лучше!
Дразнился за креслом.
Карьера учителя шла в нисходящей градации: Питер, Варшава, Саратов, Ташкент!
Спор, стремительно вспыхнув, стремительно же обрывался; отспорив, стояли: носами - друг в друга; и гладили бороды с нежным блаженством.
- Так!
- Вот!
И, - как прежде, сперва помолчав:
- Никанорушка, - что же ты думаешь делать в Москве, - брат, Иван, с приседанием.
- Да по финансовой части я думаю, - брат, Никанор, как в окоп, перепрыгнул за кресло: от столика.
- Именно, - что же-с? - выпытывал брат, наступая на кресло: от столика.
- Думаю в банке служить.
В Государственном банке, - не в банке с водой.
И пока Серафима Сергевна не выставила Никанора Иваныча, он, ощетинившись, тыкался.
Был он таков: в коридоре небрежное и запоздалое "мое почтенье-с" услышалось: издали.
* * *
Он - зачастил; он - влетел; он - ерошился.
- Тителев думает.
- С Тителевым, полагаем, решили: условились.
Переселение брата, Ивана, из этого дома, - решенное
дело; а - брат: брат, Иван?
С философским спокойствием, с юмором и с пожиманьем плечей разрешился сентенцией раз:
- Не могу, - дело ясное, - лекций читать: рассуди-ка, - ну как я прочту? И суть - в этом, - прошаркал он в угол; и. перевернувшись, пошел из угла:
- Уже - второстепенное дело, где жить: там, так - там; здесь, так - здесь.
Горько - руки - в карманы, а нос - Никанору:
- Скончалась ведь Наденька!
Спины подставив - в углы: из углов; молча строили: диагонали квадрата.
Один огорчался, что Наденьки нет, а другой заключал, что о собственном доме у брата, Ивана, составилось здравое мнение: сиденье в коленях Никиты Васильевича - не сиденье в кресле своем; о возможности жить им вдвоем или даже втроем, если взять на учет Серафиму Сергевну, - закинул он слово; и тут же умолк, потому что заметил волнение.
Это - естественно.
* * *
Брат произвел революцию в брате; с приездом его поправленье заметили все; не рысцой, а галопом профессор помчался к осмысленной жизни по дням.
Аналогия вынырнула:
- Права Наденька-с, - что ни скажи: песик Томочка стал человеком.
- Как?
- Бегает?
- Где?
- Здесь?
Кто? Как? Никанор?
- Впрочем, - видя испуг Серафимы Сергеевны, - я - пошутил-с!
Аналогия эта исчезла.
У девкина девка
У Девкина встала церковенка.
Ходит девица; и парень - за ней: завитой:
- Расхарошая краля хрестей, почему вы такая лимоночка кислая?
- А отчего вы такой раскурчавый баран?
- Я для вас протувар перемерил… Желаете, - семечки-с?
- Благодарю: чай с изюмом пила… Не трудитесь напрасно: сапог даром сносите.
- Я - не какой-нибудь: пару намедни купил, шубу
Разговор обрывается; фортка захлопнута.
Элеонора Леоновна перед цветочком под скворушкой то-диванчике ситцевом, видясь в обоях веселого цвета над Нбким, пестрявеньким ковриком; выглядит свеженькой, мило невинной; не скажешь: шельменок.
И все:
- Домна Львовна…
Да:
- Да, - Домна Львовна.
И ей Домна Львовна:
- Куда? Посидели бы!..
Элеонора Леоновна - к Фиме с кулечком сластей для Ивана Иваныча; Домна же Львовна - одна; Мелитиша - кухарка, друг дома, - на кухне; а Фимочка - в клинике; чаю проглотит, - в бега.
Редко виделись с Элеонорой Леоновной; Фимочке не о чем с ней; она - тупится: молча:
- Такая хорошая вы.
И от этого Фимочка кажется беленькой, глупенькой; русые волосы в солнечном лучике великолепно отблещивают: как сиянье вокруг головы; а скворец - верещит.
- Моя жизнь - не такая. - Леоночка ей: - я - порочная, грешная…
Фима терпеть не могла, когда козий прищур и русалочий взгляд появлялись при этом; и знала, что, если она пожалеет, - получит щелчок:
- Эти тонкости ваши рабочему классу чужды.
Своей ручкою с матовой прожелтью выщепит волос порывисто; и - заостряет рабочий класс с таким видом, как будто она собирается Фиму за локоть куснуть.
И какое-то - "ах да зачем" - подымается.
Был разговор только раз: о друзьях и желании их, чтоб профессор с сиделкою жили во флигеле Тителевых; в Серафиме, как птичка, вспорхнуло сердечко; сидела с открывшимся ротиком; Элеоноре Леоновне в глазки агатовые загляделась она: так и вспыхнули.
Элеонора Леоновна тут же себя заморозила:
- Ну, я пошла.
Но заботою этою стала близка она Фимочке. Все же дружить с ней нельзя, как с Глафирой Лафито-вой, через которую и познакомились, где-то случайно; Глафира, которая лишь социальным вопросом жила, а не личною жизнью, уверила:
- Тителевы превосходные личности!
Бредила эта Глафира, - брожением масс, производственными отношеньями; слышала тоже не раз от Глафиры о некоем Киерке: громкое имя в рабочих кругах, этот Киер ко долгие годы с профессором жил бок о бок; он теперь - нелегальный.
Но хлопоты о помещении - не без него.
- На Леоночку не обращайте внимания; ей тяжело; и - потом: фанатичка.
И верилось, что тяжело; а вот "что фанатичка", - не очень.
Глафира в контакте: Шамшэ Лужеридзе, Богруни-Бобырь, Ержетенько, Жерозов, Торбозов, Геннадий Жебевич и Римма Ассирова-Пситова - ее товарищи: они - партийцы.
Глафира Лафитова: - да; что "Леоночка", - как-то не верилось; Фима дичилась, когда с сухотцею, с прикурами, Элеонора Леоновна ей:
- Вы опять с вашим сердцем.
А тут - Домна Львовна:
- Леоночка, это - чертенок, шельменок… А все же в обиду ее я не дам.
Вся серебряная, небольшого росточку, в очках; платье с белыми лапками каре-кофейного цвета; и - в чепчике бористом; то у окна под скворцом восхищается Глебом Успенским; а то у плиты учит строго свою Мелитишу картофель томить; то по Девкиному переулочку с палкою бродит, укутавши голову в шапочке круглой фуляровой, с черною шалью.
А вечером - за самоваром:
- Что, Фима, страдалец твой?… Ты береги уж его…
- Да уж я…
И - к "мамусе", ее теребить: завертушка! В кофтенке проношенной, старенькой вертится; личико станет лукавым задором; и белыми зубками мило малиновый ротик сверкает.
В последние дни приставала старушка:
- Пошла бы к Леоночке: не заболела ли? Скрылась… Ни слуха ни духа.
Пойти как-то боязно ей.
Владиславинька
Все же - калошики, зонтик: пошла в сине-сером своем пальтеце, в разлетавшейся шали, кисельно-сиреневой, - в перемельканьи (на карем заборе - крылатая, спорая), быстро крутя переулками: в головоломку играли - тупик
с тупиком.
Едва вырвалось - в пригород.
- Козиев Третий - тут где?
- Ты вертай водоточиной - к Фокову: вправо; пройти
Фелефоковым; будет тебе Гартагалов; там - прямо валяй.
И уже тротуарчиком. Козиев пляшет, заборами валится; пом Неперепрева выпер; и -
- Психопержицкая -
- ржет за забором с Егором.
И бродит, косясь на заборы, Маврикий Мердон.
- Этот Тителевой?
- Этот самый.
Плечо отзвонила; вот - ражая рожа: в воротах; оранжевый домик с оранжевой крышею; ропотень капелек; белая лысина; долго звонилась.
- Здесь - жить? "Бац": и -
- нос Никанора,
- очки Никанора -
- ударили по носу.
Он, подскочивши, очки и рукою и носом ловил, потому что едва не слетели:
- Вы - чч-то?
На руке, на другой, его шею ручонкой обнявши, чернявый младенец висел и ручонку слюнями мусолил, пока Никанор его ссаживал:
- Ты, Владиславинька, - шел бы себе!
- Это кто же? Сынок Леоноры Леоновны?
- Шиш, - из кармана сухарик с платком носовым, в воздух взброшенным, вынул; и - тыкнул сухариком в ротик:
- Вот, - на: тебе… Жри…
- Домна Львовна меня… - густо вспыхнула, но Никанор перебил:
- Вот - сюда; не споткнитесь.
Не дав ей раздеться, тащил коридориком: в ряби тетеричные; и влетела испуганным носиком - в ряби оранжевые:
- Посидите.
Тут, сгорбившись, желчно руками в карманы всучась, он вильнул пиджачком, как балетною юбкой, затейные па изучая: и - был таков.
- Я в переделку, должно быть, попала, - подумала, в карие крапы обой и горошины желтых, протертых кретонов.
Китаец фарфоровою закачал головой, потому что из двери в одной рубашонке младенец полез, а вдогонку старушечья, желтая лапа его за рубашечку - хвать, - заголяя места неприличные: уволокла.
Из-за двери уставились: челюсть старухи и нос; покосились и спрятались.
Скрипнул сапог в коридоре; просунув испуганный носик, она обнаружила, что Никанор, встав на цыпочки, нос протянувши к носкам, восклицательным знаком давно, вероятно, восьмерки вывинчивал в ряби тетеричные, не решаясь войти; а расстроенный вид выдавал неприятный сюрприз, разрешаемый, видно, с собою самим в коридоре, под дверью.
Как легкий тушканчик, отдернулся он; но сейчас же - наскоками, боком:
- Я должен заметить, что Элеонору Леоновну видеть нельзя-с, - стал очень громко, в сердцах.
Став малюткой, пищала она:
- Домна Львовна… меня…
Вдруг доверчиво он улыбнулся:
- Я сам в затруднении: Элеонора - так, эдак, - Леоновна, что ли?
- Больна?
- Того хуже!
- Быть может, могу я помочь?
Он пустился ее выпроваживать рядом услуг с подскаканьем, с подшарками, с перетиранием рук, с подношеньем калош, о которые руки он вымазал - без объяснения.
- Не оступитесь: ступеньки…
Зачем-то бежал перед ней по дождю, до ворот; весь подол ей обрызгал, танцуя на лужах; возился с засовом, пыхтел:
- Неприятная штука-с… Она - затворилась; и - не принимает…Терентия Титыча - нет: в Петрограде; так что: баба-Агния - в кухне, на рынке; приходится, - он покраснел, - Владиславика, - шаркал над лужею, - пестать.
И шаркая, - в спину: засовом; едва не зашиб.
Получилась одна чепуха; ничего не добилась; и - думала: от Домны Львовны влетит; шла с наморщенным лобиком.
Вдруг, - в спину:
Вздрогнула: за руку, дернув, - схватил Никанор: без пальто и без шапки.
- Вас Элеонора Леоновна… - путался, просит про тенья: не может принять.
- Ну, - да знаю…
Я вам покажу помещение - брату, Ивану, - тащил ее: все - деревянное, дрянное, пересерелое, перегорелое: флигель.
* * *
Вот комната:
- Элеонора Леоновна, - собственноручно: все выбрала,
повеселее… Для брата…
Диванчик, два креслица - в аленьких лапочках, в желто-лимонных квадратиках, в белых ромашках: узорик на кубово-черном на ситчике; стеганое одеяло, закрытое пологом пестроковровым, - постель; занавесочки - переплетение синих спиралек с разводом оранжевым; цвет же обой - черно-кубовый; точно на ночь фонарики; полочки, письменный столик.
- Вот - вам, коли будете жить: теснота - не обида. Какое слиянье цветов -
- бирюзоватая празелень фона диванчика креслец, - в крапинах розово-серых и кремо-желтых, в горошинах, бледно-жемчужных; и - серо-кисельная скатерть на столике; цвета такого же коврик; обои - сиреневые.
- Прелесть что!
- Все - сама…
Коридорчик и кухонька.
- Можно готовить… Тут - я, - показал он на дверь, - ну, тут нечего видеть пока.
Что-то сделалось с нею: волнение, радость, щемящая грусть. И - пошла под фронтоном оранжевым; кремово-бледный веночек - над нею. В глазах закатившихся - только белки: от разгляда себя же - в себя.
А очнулась за городом. Почва зубринами; копань; песох пролысая; и - густой лес; это - выгон овечий; здесь - прогарь костра; и - разлогая яма; и мальчик на розовой лошади скачет в лиловую лужу: под скос; и - раскроенный камень; и - красная глина.
И - домики: первые.
Урчи
Как Тителев в Питер уехал, то штука - опять откололась; решил Никанор:
- Непокойный, - чорт, - дом!
Началось - вот с чего: раз он в спальню влетел:
- Вы - мешаете, - вскинулась ротиком Элеонора Леоновна.
Змейкою мимо него пролетела, раскинувшись в воздухе ручками; шляпа с пером из руки, описавши дугу, пролетела над носом его - на диванчик: пером - на ковер; Никанор, перед шляпой в позицию встав, заключил своевременно; значит, опять - офицер!
Так и вышло.
В тот вечер забзырили издали; знал, что - машина; подскакивая под заборами, дернулась, остановилась она; иностранная барышня, - та, у которой с плечей соболя и которую видел в окошке кофейни, влетела в ворота: звонила у двери; вломилась в гостиную, опопонаксом наполнивши воздух; и вздернутым носиком, - на Владиславика, пупса; и - пальцем по носику пупса.
- Пети монстр, те вуаля!
Он - затрясся; он - в плач; Никанор же Иванович, на руки взяв трясуна, ей подставил плечо и очки; но она на него - нуль внимания, зонтиком, стукнула в дверь:
- Ву з'эт прэт? Иль э тан!
Тут же с перекосившимся ротиком Элеонора Леоновна, - к барышне выскочила:
- Же не пе па!
И ей барышня:
- Рьен, - мон анфан! Фэт вотр трист девуар!
Тут же, Элеонора Леоновна, ножкой подбросивши шлейфик под руку, его ухватила рукой.
- Вы присмотрите: за Владиславом!
И рывами с барышней: в дверь.
Там машина как тяпнет; бензинный дымок подлетел над забором: в окно Неперёпрева; затараракало рывами; за Гартагаловым умерло.
Мертвое время: семь, восемь, одиннадцать; в тени прихожей под зеркалом сел.
Только полночь вскричала звонками; в открытую дверь ворвался: замкнуться на ключ - у себя ли?
Не знали, кого пропускали они с бабой-Агнией: Элеонору Леоновну или - еще кого?
И Никанор колотился:
- Так - чч-то: это - я, Никанор…
- Между прочим… Иванович… может быть…
- Так, эдак…
- Доктора?
Не отвечали.
Тут он в толстолобые стены раскашлялся: взвизгом.
Решил: дела партии; ну там, - карают за что-то, кого-то; ей - жаль: эдак-так; и пошел на чердак - до рассвета сигать, наблюдая крупу световую за окнами: -
- под полом -
урчи: так зверь из норы животом, а не глоткою весть подает о своей дикой жизни.
Шиша заголил над суденышком
А утром сошел с бормотаньем, что лучше стоять в стороне с Владиславиком; -
он -
- ненавидимый, брошенный шиш, без вины виноватый: не смей и родиться!
И вот, посадив на колено шиша, он колено подкидывал; штуки забавные пальцем под носиком строил; повел коридором: шишонок, свой носик задрал, кулачоночком трясся доверчиво под животом Никанора: -
- и зверь любит ласку!
Но голосом, явно пропавшим, позвали из двери:
- Войдите!
С опаской вошел; и наткнулся на сутолочи из гребеночек, щеточек; зеркальце в сереньком кружевце, мелкой снежинкой осыпанном, - наискось: складками морщился стол; дымы синие, как над пожарищем, над диким креслом, в котором разбросанное руками и шлейфом, змеясь, издыхало ужасное платье; - а женщина, в нем шелестившая, - где?
Стал искать.
И - нашел: где подушка едва выглавлялась за ширмой, - в подушку вдавилося синее личико; выскочило; и за ним вылезала худышка, упрятавши голые плечи косыночкой; точно трехдневный мертвец, не в себе: дыры, блюдца, - глазницы.
Едва дорасслушал из дыма:
- Коли человек самый близкий, - подлец.
- Дела партии, - в нем перемельком…
- Убить?
Он, с испугу на цыпочки встав и вперяясь в нее из-за ширмы: