Хватился внучонок бабушки да сестренки, - нет нигде, уж и туда побежал и сюда сбегал, обежал двор, - нет нигде. На сходни к озеру сиганул мальчонка, смотрит, а бабушка с Нюшкой и сидят, обе плачут-разливаются; сестренка-то совсем захлебнулась.
- Сестрица твоя что задумала! - сквозь слезы говорит бабушка, - выйдет она замуж в ту вон деревеньку, родит паренька, и как будет паренек на двенадцатом годку, пойдет по молоденькому льду да и потонет.
Внучонок слушал, слушал да как заревет.
Стоскнулся дед по внучонке, покликал Петьку, - нету.
"Э! - смекнул старик, - на озеро, знать, куроед побежал купаться!" - и пошел себе тихонько на озеро искать внучонка Петьку.
А они все трое тут-как-тут на сходнях, сидят рядком, - бабушка, внучка и внучонок, вопят.
- Что это вы, родимые, плачете?
А внучка уж закатилась, Нюшка, кулачки сжала.
- Ой ты, старик, - прошамкала старуха, - внучка-то у нас, Нюшка, что задумала: выйдет она замуж в ту вон деревеньку, родит паренька, и как будет паренек на двенадцатом годку, пойдет по молоденькому льду и потонет.
Дед крепился, крепился, не выдержал да в слезы.
И плачут, сидят у озера, плачут - старик со старухой да внучат двое: внук и внучка.
И никто не утешит, ни старого, ни малого. Невестка-то в город в услужение пошла и пропала, а сына бревном задавило, - такая напасть Божья: не разбойник, не вор, поди ж ты!
Эх, грехи наши тяжкие!
1909 г.
Потерянная
1
У одного купца росла дочь Домна. Строго ее держал отец: ни на улицу выйти, ни на гулянье куда, за порог без себя не пустит. В верхах сидела Домна. И кушанье ей туда подавали, готовое все. Так в верхах и сидела Домна, только что из окна и глядит на свет Божий.
Богатый купец был, отец Домны: свой кабак, сорок целовальников при кабаке держал. У купцова дома всегда народ. А в праздник соберутся парни, игру затеют, веселятся.
Как-то играли парни, кто в рюхи, кто мячиком.
Мячик в окно в верхи и заскочи к Домне. Домна окно закрыла. И как ни просили ее, не отдает мячика.
Ну, а тут какой-то и выскочил - рукавицы с когтями, сапоги с когтями, да по стене к ней к окну в верхи и забрался. Домна окошко отворила и отдала ему мячик.
И с той поры стал смельчак гостить к купцовой дочке.
2
Сидит раз дружок у Домны в верхах, а отец и идет. Что ей делать? Куда схоронить дружка? Взяла она да в постель его к подушкам и завернула.
Пришел отец, сел на кровать: то да сё, дочку расспрашивает.
Строгий был старик, строго держал дочь, а без Домны дела не начнет, все только с ней и совету. Любил старик дочь: одна она у него была.
За разговорами старик и задремал, протянулся поудобнее, да и заснул на кровати. А тот, дружок-то, лежал-лежал под стариком и кончился: без воздуху трудно, задохнулся.
Что́ ей делать? Отцу-то не смеет сказать: не спустит старик - строгий был, строго держал дочь. Домна к дворнику:
- Выручи, - говорит, - Максим, убери. Убьет батюшка. А дворник, - был такой дворник у купца шантряп из городу, в городе бурлачил, а вернулся в деревню, в дворники к купцу поступил, - ему это плевое дело, он этого парня во двор спустил и убрал куда-то.
И стал шантряп с поры на пору к купцовой дочке похаживать, как дружок покойный.
3
Осень пришла, ночи темные.
Собрались купцовы целовальники, все сорок целовальников в кабак при празднике, и с ними дворник: без него дело не обходится. Выпили приятели, затавокали: кто про что, - известно, хвастают, вино-то куда хвастливо!
Дворник и говорит:
- Вы, - говорит, - что! Я вот, я, - говорит, - к купцовой дочке хожу!
- Что ты врешь, - галдят, - быть не может! - крякают.
- И очень просто, хожу! - ломается шантряп.
- А если ходишь, так приведи.
- Что ж, и приведу! - пуще ломается шантряп, да из кабака к купцу в дом в верхи.
Поздний был час, спать улеглись по домам.
Разбудил дворник Домну. А ей, хоть плачь, идти надо.
И привел шантряп Купцову дочку в кабак, вывел на середку к целовальникам, сам куражится.
- Угощай, - говорит, - гостей, кланяйся!
Взяла Домна поднос, две рюмки на поднос, бутылку вина, пошла обходить гостей, потчевать.
Пьют гости, подмигивают: рожи красные, пьяные. Раз что Домна за шантряпа пошла, им ли не взять ее! - всяк о себе свое одно думает, глазом примеривает. Пьют гости, подмигивают.
А она глаз не подымет, ходит с подносом, кланяется.
И напились целовальники, свалились с лавки под стол, и дворник захрапел под столом. Все заснули, все сорок целовальников.
Одна Домна, одна в кабаке с подносом стоит.
"До утра дождаться, все узнают, донесут батюшке!" - думает себе Домна, а сердце так и ходит, так и рвется.
И взяла Домна отворила бочку с вином, пропустила вино да и зажгла все вино, а сама домой, в верхи, в свою комнату.
Поутру встает старик, а к нему посланный:
- Кабак сгорел, сорок целовальников сгорело в кабаке и дворник твой сгорел.
Старик к Домне: в горе ли, в радости - все к ней, с ней одной совет. Строгий был старик, строго держал дочь, а любил ее: одна она у него была.
- Что, - говорит, - дитятко, спишь, беда у нас. А на ней лица нет.
- Так мне, батюшка, тяжело мне было, так… не спала я, спать не могла…
- Кабак сгорел, сорок целовальников сгорело в кабаке… - говорит отец, сам смотрит на дочь и вдруг понял старик, - все, все сгорели и дворник твой!
1911 г.
Робкая
Жила-была одна девица, умер у ней отец, умерла и мать. Осталась одна Федосья, да без отца, без матери и спозналась с работником отцовским.
Хороший был работник-бурлак, крепко полюбил Федо-сью, и Федосья к нему привязалась, и жить бы им да жить, да люди-то говорить стали, - не хорошо.
Федосья и оробела.
Пошла Федосья к дяде, просит дядю и тетку.
- Возьмите, - говорит, - меня, примите к себе. А дядя и тетка говорят:
- Покинь свою дружбу, так мы тебя возьмем. На все готова Федосья: оробела девка.
- Покину, - говорит, - покину, возьмите только.
И приняли старики племянницу и стала Федосья жить в дядином доме: как дочь стала жить, а дружбы своей не покинула.
Пойдет на вечеринку, там украдкой и свидится с ним, где-нибудь в сторонке, украдкой, поговорит с ним, - поговорят, потужат.
И опять в люди вышло: узнал дядя, узнала и тетка, стали старики поругивать Федосью.
А тут этот работник-бурлак вдруг и помер.
- Слава Богу, - успокоился дядя, успокоилась тетка, - больше с ним знаться не будешь! - и стали старики подумывать, как бы племянницу замуж выдать, стали старики присматривать ей человека.
А Федосья прежде-то, как жив он был, работник-то, все таилась, робкая, скрывала от людей, а уж тут, - куда робь! - ничего не таит, никого не боится, и все по нем тоскует, все в уме его держит.
Пойдет на вечеринку, ни петь не поет, ни в игры не играет, а как сядет, одна сидит молча, и уж сама себе на могилу идти ладит, - к нему на могилу. А вернется с кладбища, спать ляжет, а в уме все одно, - о нем тоскует.
И стал он приходить к ней ночью.
Никто его не видит, ни дядя, ни тетка, одна она видит.
- Я умер, - сказал он ей, - да не вза́боль, иди за меня замуж.
И с той поры повеселела Федосья, веселая, не узнаешь ее, подвенечное платье себе шить принялась.
И на вечеринках не узнать ее. Тоже и на вечеринки стал он приходить к ней.
Люди его не видят, одна она его видит.
- Я за него замуж пойду! - говорит Федосья подругам, смеется.
- Что ты, - говорят, - его, ведь, в живых нету.
- Нету, как же! Он ожил! - смеется Федосья.
Сшила себе Федосья подвенечное платье, в подвенечном платье невестой пришла на вечеринку. И он к ней пришел на вечеринку.
Никто его не видит, одна она его видит.
И они сговорились: она с вечеринки пойдет к нему в избу, где у отца он жил, а из избы вместе пойдут в церковь венчаться.
- Я нынче замуж пойду! - сказала подругам Федосья, смеется, и простилась, ушла домой.
Не слыхал ни дядя, ни тетка, как вернулась племянница в дом, крепко старики спали. А поутру хватились, племянницы-то и нет. Где, где? - не знают.
Не знают, где и взять, и платья ее подвенечного нет.
А девки говорят:
- Сказывала, замуж пойдет. Старики на кладбище, к могиле. "Сказывала, замуж пойдет!"
А она на могиле, мертвая на его могиле лежит и платье ее подвенечное на кресте развешено.
Так за покойным дружком и ушла, не сробела.
1911 г.
Оклеветанная
1
Жил-был один человек богатый и было у него двое детей: сын да дочь. Пришло время отцу помирать, старик и наказывает сыну:
- Ни от Бога, ни от меня нет тебе благословения, Михайла, взять жену из своей деревни, из своей не бери!
И помер. И остался Михайла с сестрою. Только с Палагеей что и разговор у Михайлы, и в гости никуда не ходит, все дома, все с сестрою.
Советно жил брат с сестрою.
В лавочку Михайла пойдет.
- Прощай, - скажет, - сестрица!
Из лавочки придет.
- Здорова, сестрица!
Так три года жил Михайла не женатый, завет отца помнил, никуда глаз не казал, все дома, все с сестрою.
Советно жил брат с сестрою.
Раз приходит из лавочки Михайла, говорит сестре:
- Сестрица, буду я жениться, возьму жену из нашей деревни.
- Ах, братец, братец, тебе батюшка не велел!
- Ну, сестрица, ну, родимая, будь что хочешь, а жениться надо.
- Ну, как хочешь, - говорит Палагея, - играй свадьбу.
Михайла и женился.
На Варваре женился Михайла, наказ отца нарушил, взял жену из своей деревни. И женатый, а без сестры не начнет Михайла никакого дела, все с сестрою.
Советно жил брат с сестрою.
В лавочку Михайла пойдет.
- Прощай, - скажет, - сестрица!
Из лавочки придет.
- Здорова, сестрица!
А жене за́рно, Варваре завидно, ровно и не сестра ему Палагея.
Родила Варвара сына. Не отходит Палагея от Михайлова сына, все с его ребенком, ровно и мальчишка ее, не Варварин. А Михайле любо, все он с сестрою.
Советно жил брат с сестрою.
В лавочку Михайла пойдет.
- Прощай, - скажет, - сестрица!
Из лавочки придет.
- Здорова, сестрица!
Не по сердцу это Варваре, стала ей постыла Палагея. Сестра да сестра! Только и есть на языке, что сестра! Да сестра она ему или жена? Так и смотрит Варвара, так все и смотрит, ровно ищет, подстерегает брата с сестрою. И уж не улыбнется, постарела Варвара. Ни слова тихого, слова все в сердцах. За́рно, завидно, постыло Варваре. Что же ей сделать, как брата от сестры отвадить? Как извести Палагею?
Взяла Варвара собаку его и убила, - верный был пес, дорожил им Михайла.
Пришел Михайла домой.
- Здорова, сестрица! А жена на него:
- Да, здорова сестрица, поглядика-сь, что́ сестрица-то сделала: где твой пес? Нету собаки. Сестрица убила!
Досадно стало Михайле - верный был пес! - да, любя, стерпел Михайла досаду.
- Ну, в перво́й вине Бог простит! - сказал Михайла, и ни словом не попрекнул сестру.
На другой день только что вышел Михайла, взяла Варвара и убила его жеребца, - хороший был конь, верный, дорожил им Михайла.
Пришел Михайла домой.
- Здорова, сестрица! А жена на него:
- Да, здорова сестрица, поглядика-сь, что́ сестрица-то сделала: где твой жеребец? Нету коня. Сестрица убила!
Горько стало Михайле - хороший был конь, верный! - да, любя, стерпел Михайла горечь.
- Ну, и в другой вине Бог простит! - сказал Михайла и ни словом не попрекнул сестру.
А сестра ничего не знает, возится с ребенком, знает Палагея, что беда в доме: собаку кто-то убил, коня кто-то убил…
На третий день, как ушел со двора Михайла, Варвара к зыбке - и убила ребенка, да мертвого за дверь его, за дверью и положила.
Пришел Михайла домой.
- Здорова, сестрица!
А жена на него:
- Здорова! А где наш ребенок?
Михайла к зыбке:
- Где ребенок?
- Должно, у вашей сестрицы.
Недоброе почуял Михайла, да к сестре.
Сидит Палагея у окна, шьет, для мальчишки рубашонку шьет.
- Здравствуй, братец!
- Где сын-то?
Недоброе почуяла Палагея.
- У Варвары, - сказала Палагея, - давно взяла Варвара, тут его нет.
Михайла к жене.
- Где ребенок?
А зыбка пустая, нет нигде ребенка.
Стал Михайла искать. И Варвара ищет, рвет все, все мечет на землю, - тоже ищет.
А ребенок за дверью - лежит мертвый.
- Вот!.. вот твоя сестрица что́ сделала!
Михайла к сестре. Не смотрит. И смотрит, да ничего не видит.
- Убила ты собаку, убила ты коня, ты моего ребенка убила! - и раздел Михайла сестру донага, скрутил, бросил на телегу, повез в поле, а из поля в лес и там, в лесу, пустил ее одну: иди, куда знаешь!
Иди, куда знаешь!
А куда? Куда ей идти? Влезла на сосну Палагея, села на верхушку, сидит, как птица. Сердце у нее тяжелое, как камень тяжелый, - обида, напраслина, клевета камнем легла ей на сердце.
Ходили царские сыновья по лесу, охотились. Набрели царские сыновья на сосну, Палагею заметили.
Один говорит:
- Птица!
Другой:
- Человек!
Третий:
- Черт! - и направил ружье выстрелить.
- Я не трону, я человек, я вас не трону! - кричит с дерева Палагея: видит, ружья направили, стрелять хотят.
- Коли человек, так спускайся! - говорят ей братья.
А как ей спуститься?
- Одежды у меня нет! - кричит Палагея.
Братья поскидали с себя верхнее платье, положили под сосну, а сами в сторонку. Палагея и спустилась на землю, оделась. Тут братья к ней вышли и взяли ее с собой к царю во дворец. И там, во дворце, схоронили, никому не показывают.
Старший сын приходит к отцу.
- Батюшка, - говорит, - я жениться буду.
- Что ты, - говорит царь, - до сих пор у тебя и в уме не было жениться, жениться вздумал! А где же, - говорит, - ты жену-то берешь?
- Она у меня из лесу, - говорит сын и выводит к царю Палагею, - вот она, жена моя!
Посмотрел царь на Палагею, - полюбилась царю Палагея.
- Ну, Бог вас благословит! - благословил царь жениха и невесту.
Сыграли свадьбу. И стала жить Палагея у царя в царском дворце, не Михайлова сестра, а царская невестка.
2
Поехал царский сын по городам от царя с наказом. И без него родила ему Палагея сына. И такой вышел царевич, - всем на диво: по колена ноги в золоте, по локоток руки в серебре, позади светел месяц, посреди красно солнце, в каждом волоске по скатной жемчужинке.
Обрадовался царь, что внук такой вышел, и сейчас же письмо написал, посылает своего царского работника снести письмо в дальний город к сыну.
Снарядился работник в дорогу, понес царское письмо в дальний город. И к ночи дошел до той самой деревни, откуда Палагея, и остановился в самом богатом доме - у Михаилы.
Дозналась Варвара, что́ за письмо несет работник, все старое-то, прежнее все, постылое так ей в голову и ударило, и в голову, и в сердце, и в душу: ведь она ребенка своего убила, только чтобы брата от сестры отвадить, разлучить Михаилу с Палагеей, извести Палагею, а вот Палагея и не сгинула, Палагея вот какая - царица!
Вытопила Варвара баню, царского работника в баню отправила, а сама вынула из котомки царское письмо, разорвала письмо и написала другое, будто не царевича сына, а щенка родила Палагея:
"Кутенка твоя жена родила, Палагея!"
И опять положила письмо в котомку.
Вернулся из бани царский работник, угостила его Варвара, ночевать оставила. Переночевал работник у Михаилы и наутро дальше в дорогу пустился.
Долго ли, коротко ли, из города в город, из деревни в деревню дошел, наконец, работник до самого дальнего города к царскому сыну, передал царскому сыну от царя письмо:
"Кутенка твоя жена родила, Палагея!"
Потемнело в глазах у царского сына - злая весть по-темнила глаза, хотел вгорячах порешить с Палагеей, да раздумался, и написал отцу, чтобы до его возвращения жену не трогать. И с письмом отпустил домой царского работника.
А работник и на обратном пути к Михаиле зашел.
И опять затопила Варвара баню, послала работника в баню, а сама за котомку, вынула из котомки письмо царского сына, разорвала письмо, и свое написала:
"Духу чтобы ее не было до моего прихода!"
И положила письмо в котомку.
Вернулся из бани царский работник, угостился, переночевал ночь, да к царю во дворец.
Прочитал царь письмо, не верит глазам.
- Что это, - говорит, - с ума, верно, спятил!
Да нечего делать, тут уж не его воля - воля сына: велел царь прогнать из дворца Палагею - откуда взяли, туда и отправить. А внука царевича царь себе оставил.
И отвезли Палагею в лес к той самой сосне, где покинул ее брат любимый Михаила: иди, куда знаешь!
Иди, куда знаешь!
А куда? Куда ей идти? С братом ее разлучили, с мужем ее разлучили, и отняли сына. Что же ей делать? Куда ей деваться? Как избыть обиду? Стоит под сосной Палагея, стоит, как стала. А сердце у ней тяжелое, как камень тяжелый, - обида, напраслина, клевета камнем легла ей на сердце.
А пойдет она далеко в дальние деревни, будет она жить там у чужих чужая, наймется в люди. Работницей простой свой век проживет. Трудом она избудет обиду.
И пошла Палагея куда глаза глядят дальше от брата, еще дальше от мужа и сына.
Долго ли, коротко ли, из города в город, из деревни в деревню, объехал царский сын все царство, все дела царские исполнил и вернулся домой к отцу. Вышел царь встречать сына и внука вывел. А ребеночек так и сияет…
- Как так! - удивился царский сын, - мне было письмо от вас, что жена родила кутенка.
А царь ему выговаривает: зачем велел жену кончить - прогнать Палагею.
- Я… я велел кончить! - и заплакал, видит царский сын, что обманут: и его, и царя обманули.
Послал царь в лес искать Палагею. Да где ж ее сыщешь, - не на сосне же ей свой горький век вековать.