Сердечная
Много от слова бывает: словом можно, что хочешь, накликать, словом и беду прогоняют. Мудрым людям известно, когда сказать надо, когда промолчать лучше.
Помер муж у Лизаветы, осталась одна она, да шестеро ребят, с шестерыми-то одной куда нелегко, много горя натерпишься!
Ладно жила с мужем Лизавета и затоскнула крепко. День в заботах, на месте не посидит, а ночь придет, не спится, места от тоски не найдет.
И стал он к ней ночью ходить, колотиться в дверь.
И раз пришел и в другой пришел.
Пришел он в третий раз и давай в дверь колотиться.
- Отворяй, - вопит, - я иду ребят смотреть! - любил он детей: ему жалко ребят.
Слышит Лизавета, испугалась, - волосы на голове стали, - поднялась, отворила дверь в сени.
- Когда бросил, - говорит, - да покинул, тогда не жалел, а нынче нечего с тобой делать, не отворю!
А он стоит у дома под дверями, колотится, вопит.
До петухов держал мертвец у дверей Лизавету в сенях: от страха не могла она сойти с места, стояла в холодных сенях.
Наутро рассказала Лизавета людям, что ходит, беспокоит ее покойник, и кто б ни зашел ее проведать, - жалели Лизавету, сердечная, до нищих добра была, - прохожий ли, странник-калика, всякому рассказывала Лизавета, не таилась.
И всякий пожалел Лизавету. Всякий пожалел Лизавету, кому бы ни рассказала она.
И больше не стал мертвец ходить к Лизавете.
1912 г.
Отгадчица
Жил-был старик со старухой, и плохо пришлось старикам, так обедняли, что не стало у них и куска хлеба. Что тут делать? Вот старуха и надумала.
- Возьми, - говорит старику, - у соседа, сосед богатый, возьми, - говорит, - коров, загони их в свою пожню!
Старик согласный: что старуха, то и старик, - загнал старик соседских коров на свою пожню. А там хватились, у соседа, ищут коров, найти не могут.
Тут старуха выждала время, да к соседу.
- Что, - говорит, - сосед, не могу ли я в сей вечер твоих коров отворотить?
Обрадовался сосед.
- Ежели, - говорит, - бабушка, твоя сила будет, чем могу, тем и поблагодарю, только верни коров.
Карасьевна домой, за старика.
- Гони, - говорит, - старик, коров домой.
Старик согласный: что старуха, то и старик, - погнал старик коров к соседу. А сосед на радостях Карасьевне пуд муки.
И стал старик со старухой жить да поживать, и все было хорошо, пока не съели пуд соседский.
Кончилась мука, попали опять старики в бедность, опять пришла нужда. И опять пришлось старикам за старое взяться: тоже и с другим соседом проделали, загнали коров, потом старуха коров вернула и получила новый пуд.
Так хватовщи́ной и прокормились старики лето.
А слава о Карасьевне, о колдовской ее силе такая пошла, сам государь узнал.
Пропал у государя о ту пору самоцветный камень, и сколько его ни искали, найти нигде не могут, как в воду канул. И пришло государю на разум испытать Карасьевну: пускай отгадает старуха, кто унес его камень.
Едут за Карасьевной два царских лакея: Брюх и Хребет - они же и царский камень украли, только все шито-крыто. Едут лакеи, ведут разговоры.
- Вот что, Брюх, - говорит Хребет Брюху, - ежели старуха и вправду отгадать может, что мы у царя камень взяли, давай положим куриные яйца в сани, узнает старуха, стало быть, верно, колдунья.
- Что же, положим, - согласился Хребет.
Хотели лакеи испытать старухину силу. И сейчас же, как только в село въехали, не заходя в дом, достали куриных яиц, да тихонько в сани и сунули.
А Карасьевна, как увидела Хребта и Брюха, да узнала, что от самого государя лакеи, везти ее к государю посланы, перепугалась насмерть.
- Не поеду, - стоит старуха, - без старика не поеду, он тоже знает.
Им-то чего, со стариком ли, без старика, все едино, уложили котомки и в путь.
Уселся старик в сани, села старуха, прощается с домом - куда уж вернуться!
- Сесть, - говорит, - мне было, как курице на яйца. А лакеи так друг друга и подтолкнули.
- Эка, ведьма, зараз узнала! - и всю-то дорогу помалкивали оба: чем ближе к государю, тем страх больше.
И старик со старухой молчали: не вернуться им домой вовеки!
Ночью приехали старики ко дворцу. Отвели старикам комнату особую, велели спать. А Брюх с Хребтом под дверями уши навострили.
Ворочался старик, - нет сна, какой уж сон!
- Ой, ворона, - не вытерпел, сказал старик старухе, - залетела в высоки хоромы, что-то нам будет?
- Что будет брюху, то и хребту! - горько сказала старуха, горько ей было старой: хоть и в бедности жили, да не в беде, а тут крышка.
Как услышали Брюх с Хребтом старухины слова, так тут у дверей и присели.
- Отдать надо, отгадала злодейка, отдать надо! - да ползком, ползком в свою лакейскую каморку, да скорей за сундук, вынули из сундука камень и с камнем назад к старикам, стучат к старикам.
А старик со старухой со страху тычутся, дверь отыскать не могут, чуть живы от страху, насилу-то отворили.
Тут Брюх и Хребет старухе в ноги:
- Не говори на нас, бабушка, что он у нас хранился! - и подают старухе камень, да сто рублей денег.
Приняла Карасьевна камень и сто рублей денег и уж до самого утра так его в руках и держала, а старик стоял, ее застил: горел самоцветный камень, играл, как Божьи огни - звезды.
Наутро привели старуху к государю.
- Что, старуха, - спрашивает государь, - гадала?
- Гадала, батюшка, - говорит Карасьевна, - и отгадала, батюшка, где твой камень есть. В Москву унесен, через неделю достану.
И целую неделю жил старик со старухой во дворце у государя, целую неделю из комнаты никуда не отлучались, караулили старики камень: мало ли грех какой, не уследишь, стащут!
Через неделю повели старуху к государю, и отдала Карасьевна государю его самоцветный камень.
Удивился государь такой колдовской силе.
- Ну, - говорит, - бабушка, за такую службу мало тебе и царской награды! Здесь ты желаешь жить или в свою сторону назад едешь?
А Карасьевна едва дух переводит и пала в ноги государю:
Батюшка, где меня взял, отвези назад. отправил государь старика и старуху домой и наградил хлебом до самой их смерти.
1912 г.
Догадливая
1
Жил один человек бедный, много терпел, а все неудача: не везло ему ни в чем - да и только. И не то, чтобы там о каких-нибудь богатствах, об одном уж у него мысль: хоть как-нибудь да Бог дал бы день прожить. Был он семейный: жена, дети, - и жить бы ему с семьей дружно, да жить нечем. И чем дальше, тем нужда больше. И так ему плохо пришлось, что и кормиться нечем.
Вышел Прохор из дому, а куда идти - и сам не знает. А идти надо: без денег хоть и домой не возвращайся. А где достать денег, - так, с ветру, и копейка не валится. И стало ему горько.
"Хоть бы черт денег мне дал, уж я бы ему и душу продал, чтобы только ребят кормить!"
И только это он о черте подумал, черт и явился.
А, - говорит, - здорово, Иваныч! - а золотой у самого в лапе так и играет, - хочешь?
Как тут быть: не откажешься - деньги налицо, только бери.
- Что ж, давай! - протянул руку Прохор за золотым.
А черт и говорит:
- Ишь, какой! Ты, Иваныч, наперед мне дело одно сделай, а потом и деньги твои будут. Палец безымянный надо… ну, кро́вку из пальца выпустим, так чуть-чуть, ты мне условие подпиши, Иваныч, и готово.
- Ладно, - согласился Прохор.
И живо все это дело сделали, из безымянного пальца кровь выпустили, подписал Прохор черту условие, а черт Прохору - денег, золотой.
- За душой приду, прощай! - только хвостом и вильнул черт.
2
С золотым вернулся Прохор домой. И с той поры не переводились деньги, разжился, начал торговать, и пошла совсем другая жизнь. Забыл бедняк о всякой нужде, легко было жить, и не заметил он, как старость подошла.
И чем ближе к смерти, тем больше стал задумываться старик.
И то, что черту кровью условие подписал - душу ему, черному, продал, мучило старика, и еще то, что столько лет со старухой в дружбе да в любви живет и во всем в душу и все с ней в совете, а главного-то, откуда у него тогда золотой появился, не открыл он старухе, ничего старуха о условии его с чертом знать не знает.
Сидит так старик, голову повесил: черта ему страшно - грех мучит, да и перед старухой вину свою знает, а сказать тяжко.
- Что ты, старик, все задумываешься? - спрашивает старуха, - раньше-то нам думать было о чем, когда жили мы бедно, а теперь что нам думать!
А старик ей, молчал-молчал, да и говорит:
- Не знаешь ты, старуха, где я тогда золотой взял! Я черту душу продал.
Сказал старик, а сам пуще испугался: думал, что уж старуха так тут на месте от страха и кончится.
А старухе и горя мало.
- Нашел, чем горевать! А пускай только придет черт: уж если брать твою душу, так и мою должен взять, а мою не возьмет, так и твою не возьмет.
3
Легок черт на помине, черт стучится:
- Отпирай, Иваныч, я пришел!
А на старике лица нет, двинуться не может.
Пошла старуха, отперла дверь, впустила черта.
- Здорово! - так хвостом и виляет, - я за душой, Иваныч!
- Нет, ты и мою бери, - наступает старуха, - столько лет вместе жили, так не годится.
- А на кой мне твоя, бабья, я за ним пришел! Да много ль возьмешь за свою? - сам так и юлит: ему, черту, чем больше душ, тем лучше.
- Денег я не возьму, а справь ты мне три задачи: справишь - тебе обе души, не справишь - иди от нас подобру-поздорову.
- Еще чего! - подскочил черт: черт все может, ему на бабу стало обидно.
Ударили по рукам: справит черт три задачи - возьмет душу старика да и бабью даром в придачу, а не справит - ни одной не получит.
А старик ни жив, ни мертв: страшно ему за себя, страшно и за старуху, как бы старуха перед чертом не сплоховала.
Стала старуха посреди избы, да как чихнет:
- На́, - говорит, - има́й!
Черт ловит, ловил-ловил, не может нигде поймать.
- Ну, вот и не справил задачу, а еще черт! - подзадоривает старуха.
Бесится черт: черт все может, ему на бабу обидно.
Выдернула старуха из-под повойника волосинку.
- На тебе, выпрями волос!
Черт за волос, крутил, вертел, и вертел, и меж ладонями катал, выпрямить не может, да и разорвал.
- А еще черт! Ничего-то ты не можешь, - знай себе, дразнит старуха.
Пуще бесится черт: черт все может, ему на бабу страсть обидно.
- Вот у меня родимое пятно, - показывает черту старуха, - седьмой десяток на теле ношу, слижи, чтобы добела.
Черт лизать, лизал-лизал, стало языку больно, а пятнышко не сходит, только старухе локоть натер. И невмоготу уж старухе, терпела-терпела, да как дрыгнет ногой: у черта из глаз инда искры посыпались.
И отступился.
Отступился черт, да драла без оглядки, забыл и про души.
1912 г
Царь Соломон и Царь Гороскат
Царь Соломон
1
У Давида царя был брат слепец Семиклей. Семиклей был женат. И жили они, две царские семьи, Давид царь со своею царицей да Семиклей со своею женой, вместе в одном дворце. Перед дворцом стояло дерево высоченное с золотыми плодами, и на этом дереве жена Семиклея устроила себе ложе и там принимала своего друга.
Подозревал Семиклей жену и, как влезать ей на дерево, охватит, бывало, Семиклей охапкой дерево и не отходит, но жена свое дело знала и всегда пустит наперед друга, а уж за ним и сама.
Сидел раз Давид царь с царицею у окошка, любовались на чудесное дерево с золотыми плодами, а жена Семиклея не видит царя с царицей и свое это дело затеяла: подсадила друга своего на дерево и сама за ним полезла.
Топчется Семиклей под деревом, охватил охапкой дерево, а поймать все равно никого не поймает - слепец.
Жалко стало Давиду царю брата слепца.
- Я Господу Богу помолюсь, - сказал Давид царь, - прозреет брат, ссечет голову у неверной жены.
- Не ссечет, - говорит царица, - спустится она на землю, три ответа даст, на слово три слова найдет ему, вывернется.
А царь Соломон во чреве царицы и говорит:
- Плёха по плёхе и клобук кроет! Перепугалась царица.
Давид царь молился, просил за слепца у Господа Бога, чтобы вернул Господь зрение брату.
И прозрел слепец, открылись глаза у царского брата: увидел Семиклей жену свою и друга ее на дереве, кричит:
- Спускайся! - машет кулаками: убьет он жену, не отделаться так и другу.
Слезла с дерева жена.
- Стой, - говорит, - подожди, что я тебе скажу, - да в сторонку его и отвела, - глупый ты, неразумный, тридцать лет ты сидел без глаз и сидеть бы безглазому тебе до самой твоей смерти, а я согрешила над твоей головой, тебе Бог и дал глаза.
Ну, у Семиклея тут руки и опустились, а друг тем временем слез с дерева и улепетнул жив, цел и невредим.
2
Отлучился Давид царь по царским делам, поехал Давид царь судить да рядить свои дальние земли. Царица дома осталась и без царя принесла сына - царя Соломона.
Думает себе царица:
"Какой это мне сын будет? Если и во чреве моем говорил такое, а вырастет, и не так скажет: убьет он меня!"
И напал страх на царицу. Взяла она сына своего, царя Соломона, кузнецу царскому и снесла, а себе у кузнеца взяла Кузнецова сына.
Вернулся Давид царь домой, ничего не знает, а царица помалкивает, да так Кузнецова сына за своего и принял - за царя Соломона.
Дети растут: у царского кузнеца - царь Соломон, у Давида царя - царского кузнеца сын.
Пойдет Давид царь с сыном на прогулку, полюбится мальчонке какая местность, и все одно у него:
- Эко, батюшка, - скажет, - место красивое, нам бы тут кузницу ставить.
Известно, кузнечонок!
Пойдет куда царский кузнец с царем Соломоном, приглянется царю Соломону место красивое, и все-то у него по-своему, по-царскому:
- Батюшка, - скажет, - нам бы здесь город ставить да людей селить.
3
Стали слухи носиться, стали говорить Давиду царю о царском кузнеце и о царе Соломоне, стал Давид царь догадываться, что дело нечисто. И спрашивал царь царицу, - ничего не добился; спрашивал царь Семиклея брата, - не видел, Семиклей не знает; спрашивал царь жену Семиклея и ее друга, - ничего не знают. Помолился Давид царь Господу Богу да с помощью Божией решил сам все дело проверить: испытать царя Соломона.
Посылает Давид царь за царским кузнецом. Пришел царский кузнец.
Давид царь говорит кузнецу:
- Приди ко мне, кузнец, завтра не наг, не в платье и стань не вон, не в избу.
Поклонился царский кузнец Давиду царю, пошел к себе в кузницу.
Уж и так думал кузнец, и этак, а ничего не может придумать. Позвал царя Соломона и рассказал ему, какую загнул задачу Давид царь.
Царь Соломон и говорит:
- Глуп ты, кузнец, вот что! А ты надень на себя невод, на ноги - лыжи и иди пятками к сеничному порогу, а носками к избному.
Кузнец так и сделал.
- Ах, кузнец, кузнец, - сказал Давид царь, - не твои это замыслы. Это замыслы царские.
Через некоторое время опять посылает Давид царь за царским кузнецом. Пришел царский кузнец.
Давид царь говорит кузнецу:
- Возьми, кузнец, у меня быка, да чтобы через тридцать дней бык у тебя отелился.
Поклонился царский кузнец Давиду царю, взял быка, повел быка к себе в кузницу.
Закручинился кузнец, уж и так думал, и этак, а ничего не может придумать, - позвал царя Соломона и рассказал ему, какую загнул задачу Давид царь.
- Глуп ты, кузнец, вот что! Быка мы съедим, а придет пора, отелится бык.
Убил кузнец быка, сварил быка, и съели. Прошло тридцать дней, настала пора телиться быку.
Царь Соломон и говорит:
- Истопи нынче баню, кузнец, ложись на полок и реви, да что есть мочи реви, будто ты телишься.
Кузнец так и сделал.
Кузнец истопил баню, лег на полок и заорал.
А Давид царь знает: тридцать дней прошло, надо от кузнеца отчет взять, - и послал царь своих царских слуг к кузнецу о быке наведаться.
Идут мимо бани царские слуги, а кузнец ревет:
- Тошно мне стало, тошно! - да так выводит, ну как по-настоящему.
Царские слуги в баню: лежит кузнец на полке, орет, что есть мочи.
- Чего ты, кузнец, разорался?
- А приношусь, стало быть, - стонет кузнец.
- Что ты, дикий, когда это мужик приносился?
А кузнец и говорит:
- Мужик не приносится, так и бык не телится. Вернулись царские слуги к Давиду царю, рассказали о кузнеце.
- Не кузнеца это затеи, - говорит Давид царь, - это затеи царские.
И делает Давид царь обед для ребят, созывает ребят со всего своего царства, чтобы из всех самому отличить царя Соломона.
А царь Соломон научил ребят:
- Скажет Давид царь: "Который царь Соломон, пускай наперед садится!" - так вы бросайтесь все разом и, хоть разорвитесь, кричите: "Все цари, все Соломоны!"
Так ребята и сделали.
Вышел к ним Давид царь.
- Который, - говорит, - царь Соломон, пускай наперед садится!
- Все цари, все Соломоны! - как загалдят ребята, да разом за стол и сели.
Так Давид царь и не узнал, который царь Соломон, одно узнал Давид царь, что сын - не его сын, и надо искать своего сына - царя Соломона.