Рыбовы головы
Жил-был старик со старухой. Жили они бедно. Ну, где старикам достать богатства! - и годы не те, и работа не та, так кое-чем промышляли. А был у них внучонок Петька. Внучонка старики очень любили.
- Петька да Петька! - только и сказ у стариков, что про Петьку.
Да еще была у старика, кроме Петьки, другая еще забота: прослышал старик на свое горе, будто где-то у озера спрятан клад - золото. Головы решиться, а достать ему клад-золото!
Помалкивал старик о кладе, никому ни полслова, ни старухе, ни Петьке. И чуть выдастся случай, так тайком к озеру и идет, и копает. И много годов ходил старик к озеру, копал, искал клад, но клад все не показывался.
Раз пошел старик копать, - местечко такое облюбовал верное и надежное, - копает себе да на руки поплевывает. И вдруг слышит голос:
- Что ты, старик, трудишься и стараешься понапрасну! клад будет твой, дай мне только голову.
Выронил старик заступ, почесал в голове: не знай радоваться, не знай пугаться.
"Какую голову? Чью голову?"
Пошел старик домой, все думает. Кроме старухи да внучонка, нет у него никого. Уж не свою же отдать голову? Думал, думал старик и решил: отдаст он Петькину голову. Сколько ведь годов трудился он на старости лет, и вот показался клад. И стоит ли ему из-за какой-то головы добро упускать? А сколько, поди, скрыто там всякого золота, и все это золото его! Конечно, отдаст он Петькину голову.
"Петька - несмышлёный мальчонка, дитё, прямо на небеса угодит!"
Пришел старик домой, говорит старухе:
- Испеки мне, старуха, рыбничек, я с Петькой пойду завтра на озеро рыбу удить.
Наутро испекла старуха рыбник, забрал старик пирог, снасти, удочки и отправился с Петькой к озеру, к тому самому месту, где клад был скрыт.
Идут они к озеру, - старик позади, Петька впереди. Быстрый мальчонка: то с птичками по-птичьему примется разговаривать, то на куньи лапочки станет и не угнаться кунице самой! Ну, такой быстрый, как искрина.
И жалко старику внучонка, да и клад-то надо достать.
Пришли они к озеру, вздумалось старику закусить. Сели на камушек, разломил старик рыбник, дал кусок внучонку, и принялись за еду. В рыбнике рыбки были все мелкие, ну Петька так с косточками и уписывает, а старик отвертывает головы и кидает их в сторону.
"Экая дура старуха, - думает старик, - сослепу мелкоту какую наклала, весь рыбничек испортила! Подзакушу да и покончу с мальчонкой".
И вдруг слышит знакомый голос:
- Довольно мне, старик, твоих голов, бери клад и иди домой!
Косточкой чуть не подавился, так обрадовался старик, да скорее копать. А из земли на том самом месте уж во какой котелище торчит, а в котле полно золота. Забрал старик золото да к старухе домой.
Вот они какие, головы рыбовы!
1911 г.
Ослиные уши
Был у одного царя слуга. Силой звали слугу. И служил Сила царю верою и правдой. Мастер на все руки, горазд городить небылицы, умел Сила держать язык за зубами, - ловкий. А за то и царь любил Силу, всюду таскал с собою и награждал всякий день золотыми медалями.
Случилось однажды, стал царь поутру квасом себе волосы примачивать, провел рукою по волосам - хвать, а уши-то ослиные.
Сейчас к зеркалу: так и есть, они самые, ослиные.
Вот грех: за одну ночь такие выросли, ослиные!
И наказывает царь слуге строго:
- Не говори ты никому, не выноси в люди.
А Сила уж такой - могила; Сила отцу родному ни полслова.
Запрятал царь уши под корону и стал себе царствовать, как ни в чем не бывало.
Хорошо. Терпел Сила, терпел, никому не заикнется, а уж страсть хочется: и во сне-то они одни только и снятся и средь бела дня мерещатся эти самые уши.
И стало Силе больше невмочь, выскочил он из дворца да прямо на улицу к дороге, где гуляют. Возле дороги разгреб землю, припал к земле.
- Есть, - говорит, - у царя ослиные уши, выросли, а никто не знает.
Сказал да бегом назад. И так легко и так ему весело, словно камень свалился с плеч.
Царь слугой не нахвалится: уж такого ни за какие деньги не купишь - Сила слуга верный.
И по-прежнему всюду царь таскал Силу с собою и награждал всякий день золотыми медалями.
Хорошо. А на том самом месте, где Сила с землей разговаривал, выросло из ямки деревцо - береза. Ну, и поехал однажды царь со слугою прогуляться. Едут они по дороге, а эта береза царю-то и кланяется.
- Есть, - говорит, - у царя ослиные уши! Царь в тупик.
- Поставь, - говорит слуге, - коня у березы! - а сам тихонько спрашивает: - что березка-то кланяется?
Тут Сила видит, дело плохо, да царю в ноги.
- Терпел, я терпел, да не вытерпел, землю разгреб и шепнул, что у царя ослиные уши. А вот выросла березка и объясняется.
- Ну, - говорит царь, - уж если мать-земля не могла выдержать, то где же крещеному! Что в лоб, то по лбу.
1909 г.
Мышонок
Жил-был старик со старухой и такие богомольные, что не только ни одной службы не пропустят, а другой раз и нет ничего, а пойдут, хоть так потолкаться около церкви. И все старика и старуху почитали и всякому в пример их ставили.
Вышли они раз от обедни - дело было в престольный праздник - и идут себе домой к пирогу поспеть: старуха-то, старикова жена, такие пироги пекла, - оближешься. Глядят, а какой-то старичок ходит, крещеных на обед зовет.
- Вот их зовут, а нас нет, - говорит старику старуха, - коли бы нас позвали, мы бы посмотрели, какие кушанья.
А тот старичок подходит к ним и их тоже зовет. Они и пошли. Приходят к старичку, а за столом полно, некуда сесть.
Хозяин говорит:
- Что, старички, видно, после пообедаете вы, не взыщите!
Ну, что поделаешь: подождать придется, некуда сесть.
Наелись гости, поблагодарили и ушли. Тут хозяин посадил старика и старуху, а сам приносит миску, поставил миску на стол, приподнял крышку и опять закрыл, - они-то не видели, что он положил, а я вот скажу: мышонка, - и вышел.
А старуха говорит старику:
- Дай-ка посмотрим, уж верно очень вкусное.
- Давай, старуха!
Да как приподняли крышку: посмотреть, страсть хочется, что́ там в миске, а оно оттуда что-то - птичка али что́ - вылетело, более там и нет ничего.
Вернулся хозяин. Вышли из-за стола старик и старуха, благодарят, что накормил обедом, да по домам.
А там и свое пропало: старухин пирог давно сгорел в печке!
Старик на старуху, старуха на старика, один на другого: языком закусивши не больно сытно. Экий мышонок!
1909 г.
Лев-зверь
Ехал богатырь по чистому полю, конь у него и издох. И пошел богатырь пешком на своих на двоих. Видит богатырь, на дороге дерутся Змея и Лев-зверь, разбродили землю и ни который побить не может.
- Эй, богатырь, - кричит Змея, - пособи мне Льва-зверя победить!
- Эй, богатырь, - ревет Лев-зверь, - пособи мне Змею победить!
Подумал, подумал богатырь и решил заступиться за Льва-зверя. "Змея змеей и будет, нечего от нее ждать мне!"
И пособил богатырь Льву-зверю.
Бросил Лев-зверь Змею на землю, разорвал ее надвое. Убили Змею.
Лев-зверь спрашивает богатыря:
- Что́ тебе, богатырь, за услугу хочется?
- У меня коня нет, - говорит богатырь, - а пешком я на своих на двоих не привык ходить, подвези меня до города.
- Садись да, знай, держись крепче, - согласился Лев-зверь.
Сел богатырь на Льва-зверя, и побежал Лев-зверь по чистому полю, по темному лесу, - где высоки горы, где глубоки ручьи, - все через катит.
Выбежал Лев-зверь на зеленые луга и у заставы стал.
- Никому не сказывай, что на Льве-звере ехал, - говорит Лев-зверь, - не то съем. Я сам - царь! На себе возить мне людей невозможно. Я тогда и царем не буду.
И пошел Лев-зверь в чистое поле, а богатырь в город.
Пришел богатырь к товарищам, а те над ним смеются, что пешком ходит.
Богатырь отпираться:
- Конь, - говорит, - издох.
А потом как выпил, да стал пьян-весел, и рассказал, как было: как он на самом Льве-звере приехал.
Посидел богатырь с товарищами и пошел себе коня искать.
И только это вышел он за город, а Лев-зверь тут-как-тут: бежит Лев-зверь к богатырю, пасть открыта, зубы оскалил.
- Зачем ты, - говорит, - похвастал, что на мне ехал? Говорил я тебе, ты не послушал, - съем!
- Извини, - говорит богатырь, - я тобою не хвастал.
- Как так не хвастал! Да ты же говорил, что на Льве-звере ехал.
- Нет, Лев-зверь, говорил, да не я, хмель говорил.
- Какой хмель?
- А вот попробуй, так и сам увидишь. Лев-зверь согласился.
Выкатил богатырь вина три бочки сороковых.
Лев-зверь бочку выпил, другую выпил, а из третьей только попробовал, и стал пьян: уж бегал, бегал, упал и заснул.
А богатырь, пока Лев-зверь спал, вкопал в землю столб да туда на самую вышку и поднял Льва-зверя.
Проснулся Лев-зверь, очухался, - диву дается: и как это его угораздило на такую высоту подняться, а главное дело - спуститься не может.
- Вишь ты, хмель-то куда тебя занес! - говорит богатырь, - что́, узнал теперь, каков этот хмель?
- Узнал, узнал, - сдается на все Лев-зверь, - только спусти, пожалуйста, а то чего доброго еще сорвусь да и неловко: народу сколько!
Снял богатырь Льва-зверя, и побежал Лев-зверь в чистое поле: будет хмель помнить, - срам-то какой!
1909 г.
Горе злосчастное
1
Жили два брата, один бедный брат, другой богатый. Бедного звали Иваном, богатого - Степаном.
У богатого Степана родился сын. Позвал Степан на крестины знакомых, приятелей, да и бедного брата не забыл, позвал и Ивана.
Справили честь-честью крестины, напились, наелись гости, пьяны все, веселы, все довольны.
Напился и брат Иван; идет Иван домой пьяный от Степана, пьяный, затянул бедняк песню. Поет песню, знать ничего не хочет, не желает, и вдруг слышит, ровно ему подпевает кто тоненько, да так, тоненьким голоском, да и жалобно так, что дитё.
Оборвал Иван песню, стал, прислушался.
Да нет, ничего не слышит, нет никого, - или и тот замолчал?
- Кто там? - окликнул бедняк.
- Я.
- Кто "я"?
- Нужда твоя, горе, - горе злосчастное. Затаращился Иван, хвать - стоит… старушонка стоит, крохотная, от земли не видать, сморщенная, ой, серая, в лохмотьях, рваная, да плаксивая, жалость берет.
- Ну, чего? - посмотрел Иван, посмотрел, - чего тебе зря топтаться, садись ко мне в карман, домой унесу.
Закивала старушонка, заморгала, ощерилась, - обрадовалась! - да в карман Ивану скок и вскочила, да на самое дно.
Тут Иван захватил рукой карман, перевязал покрепче…
- Не выскочит! - и пошел и пошел, песню запел.
Поет песню Иван - пьяным-пьяно-пьян, и она в кармане его там, старушонка тощая, нужда его, горе его, горе злосчастное - и тепло же ей, и покойно ей - в кармане его там подпевает ему тоненько, да так, тоненьким голоском, жалобно так, что дитё.
Еле-еле дотащился до дому Иван, развезло, разморило его, и прямо завалился спать, захрапел и забыл все, все таковское, горе свое злосчастное, нужду.
А она сидит у него, - она ничего не забыла, она никогда ничего не забудет, - согрелась в теплушке, старушонка дырявая, согрелась, морщинки расправляет, щерится: погулять ей завтра, попотешиться, развеселит она товарища пьянчужку-пьяницу, беднягу своего злосчастного.
- Миленький! Миленький мой, ау! - щерится, лебезит паскудная.
Очухался наутро Иван, поднялся, да как вспомнит про вчерашнюю находку свою, что в кармане сидит за узлом, и скорее на выдумки: как бы так изловчиться, от товарища от таковского навсегда избавиться.
Думал себе, думал Иван и надумался.
Достал бедняк дерева, взялся делать гробик.
- Что это ты делаешь? - увидала, спрашивает жена.
- Молчи, нужду поймал, злосчастье наше, а схороним нужду, заживем хорошо.
И сделал Иван гробик, выстлал гробик соломой, развязал карман, запустил тихонько руку, поймал старушонку, поймал да в гробик ее на сено.
- Ничего, бабушка, ничего, тут поспокойнее будет… - да хлоп крышку, прижал кулаком.
А жена уж и гвоздики держит.
И забили вместе гробик - горе, злосчастье свое, нужду: ей теперь совсем покойно, и! - никто тебя в гробу не тронет.
Завязал Иван в платок гробик, подхватил под мышку и на кладбище, там вырыл могилку у дядиной могилы, опустил гробик, закопал могилу и домой налегке.
"Баба с воза, кобыле легче! Довольно, помыкался, будет уж, много я обид стерпел, ну, вот и избыл нужду, теперь повалит мне счастье!" - идет Иван с кладбища, свистит, сам с собой разговаривает и легко ему, способно идти - нет горя злосчастного, нет нужды, в могиле старая, не выскочит, не пристанет старушонка плаксивая, - глядь, а на дороге что-то поблескивает.
Нагнулся Иван, - а на земле золотой, сто рублей - золотой.
Вот оно где счастье!
Поднял Иван золотой и прямым путем на ярмарку, купил себе корову, купил коня и уж с коровой и конем в дом - к жене с гостинцами.
И зажил Иван хорошо - копейка к копейке идет. Стал Иван деньгу наживать. И сделался скоро богатым, богатей своего брата богатого Степана.
2
Слышит богатый брат Степан, что перемена в делах у брата, и позавидовал Степан Ивану.
Пришел Степан в гости к брату, говорит Ивану:
- Давно ли ты, Иван, жил бедно? Объясни мне, сделай милость, отчего все так вышло, ты лучше меня зажил?
А Иван - теперь ему легко без нужды, осматриваться-то нечего, ему и невдомёк совсем, что на мыслях у брата, да все начистоту брату и выложил о старушонке, о бывшем горе своем злосчастном, о нужде, которую заколотил в гроб накрепко.
- У могилы дядиной на кладбище могилу выкопал, похоронил старушонку, не вылезет! - весело, беззаботно говорил Иван Степану.
Слушал Степан счастливого брата, ничего не сказал и пошел, не домой пошел, а на кладбище, к могиле дядиной. И там, на кладбище, откопал гробик старухин, крышку открыл, выпустил старуху.
- Поди, - говорит, - бабушка, на старое место к брату Ивану.
А она, ой, исхудала как, еще жальче стала, чернее еще, все-то волосы повылезли - один голый толкачик торчит, вся одежда сотлела…
- Не пойду я к Ивану, - пищит старушонка, ежится, - еще сшутит шутку Иван, шалый! В гробу-то лежать не сладко: не повернись, не подожмись, отлежала всю спину, руки-ноги омлели. Ты, Степан, ты добрый, ты меня ископал на волю, пойду-ка я к тебе, Иваныч! - да на плечи к Степану как вскочит.
Степан заступ наземь, бежать, бежит с кладбища, а она на плечах у него, старушонка лысая пищит ему в уши:
- Ты добрый, Иваныч, кормилец, освободил ты меня из ямы, вывел на волю, на свет Божий, уж отдышусь у тебя, поправлюсь и заживем, эх, Иваныч, дружно, милый, Степан Иваныч, миленький, миленький мой, ау!
Без ума вломился Степан к себе в избу, трясет головой. А старушонка скок с плеч да на печку, с печки за печку, в тараканью норку забилась, сидит - у! проклятая! - дышит.
- Я тут, - пищит старушонка, - здравствуй, Иваныч!
Степан туда-сюда, а нет ее нигде, нет старушонки, не видит. Рассказал жене, вместе искать принялись, шарили, шарили и так и с огнем, а нет нигде старушонки.
Да, нет, конечно, нет старушонки.
Затушили огонь и спокойно легли спать.
А в ночь сгорел дом, и много денег пропало, едва сами выскочили, едва вынесли сына.
Вот она где беда!
Кое-как в уцелевшем амбаре примостился Степан с женою.
"Ну, - думает, - теперь довольно, будет сыта, проклятая, эх, горе мое!"
А она и в амбаре, ей у Степана вольготно, куда хочет идет: все выест, все на дым пустит, сам откопал, сам на свой век несчастный.
Пал у Степана конь, пала корова. Дальше да больше, все в провод, все в провод. Собрал Степан последние, оставались еще кое-какие деньжонки, да на последние и купил коня. Без коня какое хозяйство, конь - первое дело. Купил Степан коня, а привел домой, кобыла оказалась.
Вот она где беда!
Заела Степана нужда, а с нуждой пошла незадача, вот куда зашла ему нужда!
"И зачем было выкапывать ее, старушонку, нужду прожорливую, позавидовал, на брата напустить хотел, позавидовал, и что взял?"
Вот она где беда!