3
Приходит к Степану брат Иван.
- Что это, брат Степан, что так бедно у тебя?
- Да что, брат, беда: беда за бедой. Пожалел Иван брата, потужил с братом.
Пришло время домой уходить, стал прощаться Иван, а Степан ему в ноги.
- Прости, - говорит, - меня грешного, выкопал я твою старушонку-нужду, хотел на тебя напустить, а она ко мне пришла, позавидовал я!
- Так вот отчего ты беден так!
- Забралась она в дом, и везде прошла - и к скоту и в деньги, что поделаешь, прости меня, Иван!
Вынул Иван полный кошель, высыпал на стол все до копейки и говорит:
- Деньги мои, а кошель твой будет, и хоть пустой, да не с нуждой.
А она услышала, старушонка-то, горе, горе злосчастное, нужда, да как выскочит из щелки да бух в кошель.
- Я и здесь есть! - пищит, - я и здесь есть! Тут Иван взял да концы у кошеля и задернул.
- Ты и тут есть, ну, так и сиди! - завязал концы крепко, привязал к кошелю камень, да с Богом на речку.
Притащили братья кошель к речке, там пустили его на воду, и пошел кошель ко дну, потопили нужду старушонку.
И зажили оба богато.
1912 г.
Глу́мы
Скоморох
Царствовал царь на царстве, на ровном месте, как сыр на скатерти. Охотник был царь сказок послушать. И дал царь по царству указ, чтобы сказку сказали, которой никто не слыхивал:
"За то, кто скажет, полцарства отдам и царевну!"
Полцарства и царевну! Да этакой сказки сказать никто не находится.
А был у царя ухаре́ц - большой скоморох, - плохи были дела, стали гнать скоморохов, - и сидел скоморох с голытьбой в кабаке. Сидел скоморох в кабаке, крест пропивал.
- Что ж, Лексей, - говорят скомороху, - или не хочешь на царской дочке жениться? - подымают на смех, гогочут.
Подзадорили скомороха царской наградой: была не была, хоть в шубе на рыбьем меху, да уж в пору ему царю сказку сказывать.
Приходит из кабака скоморох к царю во дворец, говорит царю:
- Ваше царское величество! Изволь меня напоить, накормить, я вам буду сказки сказывать.
Всполошились царские слуги, собрались все малюты скурлатые, вышла и царская дочь - Лисава, царевна прекрасная.
Накормили скомороха, напоили, посадили на стул.
- Сказывай, слушаю, - сказал царь. И стал скоморох сказки сказывать.
- А как был у меня батюшка - богатого живота человек. И он состроил себе дом, там голуби по кровле-шелому ходили, с неба звезды клевали. У дома был двор, - от ворот до ворот летом, долгим меженным днем, голубь не мог перелетывать!.. Слыхали ли этакую сказку?
- Нет, не слыхал, - сказал царь.
- Не слыхали! - гаркнули скурлатые.
Потупилась царевна Лисава прекрасная.
- Ну, так это не сказка, а присказка: сказка будет завтра, по вечеру, - встал скоморох и ушел.
День не видали скомороха на улице, не сидел скоморох в кабаке, вечером явился к царю.
- Ваше царское величество! Изволь меня напоить, накормить, я вам буду сказки сказывать.
И опять собрались все скурлатые, вышла и царевна, Лисава прекрасная.
Накормили скомороха, напоили, посадили на стул.
- Сказывай, слушаю, - сказал царь. И стал скоморох сказки сказывать.
- А как был у меня батюшка - богатого живота человек. И он состроил себе дом, там голуби по крыше-шелому ходили, с неба звезды клевали. У дома был двор, - от ворот до ворот летом, долгим меженным днем, голубь не мог перелетывать. И на этом дворе был вырощен бык: на одном рогу сидел пастух, на другом - другой, в трубы трубят и в роги играют, а друг другу лица не видно и голоса не слышно!.. Слыхали вы этакую сказку?
- Нет, не слыхал, - сказал царь.
- Не слыхали! - гаркнули скурлатые.
Вспыхнула царевна Лисава прекрасная.
- Ну, и это не самая сказка, завтра будет настоящая! - шапку взял да и за дверь.
Видит царь, человек непутный, не полцарства жаль, жаль царевну Лисаву, и говорит своим слугам:
- Что мои, верные слуги, малюты, а скажем, что сказку слыхали, и подпишемте.
- Слыхали, подпишем! - зашипели скурлаты.
Тут царский писчик столбец настрочил, скрепил, и все подписались, что слыхана сказка, все ее слышали. Тем дело и кончилось.
С утра сидел скоморох в кабаке, пить не пил, пьян без вина.
- Что ж, Лексей, - подзадаривала голь, - полцарства и царскую дочь?
- Не допустят! - каркала кабацкая голь.
В третий раз третьим вечером приходит скоморох к царю.
- Ваше царское величество! Изволь меня напоить-накормить, я вам буду сказки сказывать.
А уж скурлаты на своих местах, задрали нос, брюхо выпятили: так и дадут они скомороху полцарства и царскую дочь, - хитер скоморох, скурлат вдвое хитрей. Вышла и царская дочь Лисава, царевна прекрасная.
Накормили скомороха, напоили, посадили на стул.
- Сказывай, слушаю, - сказал царь. И стал скоморох сказки сказывать.
- А как был у меня батюшка - богатого живота человек. И он состроил себе дом, там голуби по кровле-шелому ходили, с неба звезды клевали. У дома был двор, - от ворот до ворот летом, долгим меженным днем, голубь не мог перелетывать. И на этом дворе был вырощен бык: на одном рогу сидел пастух, на другом - другой, в трубы трубят и в роги играют, а друг другу лица не видно и голоса не слышно. И была еще на дворе кобылица: по трои жеребят в сутки носила, все третьяков-трехгодовалых. И жил он в ту пору весьма богато. И ты, наш великий царь, занял у него сорок тысяч денег. Слыхали ли этакую сказку?
- Слыхал, - сказал царь.
- Слыхали! - гаркнули скурлатые.
- Слыхали? - сказал скоморох, - а, ведь, царь до сих пор денег мне не отдает!
И видит царь, дело нехорошее: либо полцарства и царевну давай, либо сорок тысяч денег выкладывай. И велит скурлатам денег сундук притащить.
Притащили скурлаты сундук.
- На́, бери, - сказал царь, - твое золото. Поклонился скоморох царю, поклонился царевне, поклонился народу.
- Не надо мне золота, не надо и царства, дарю без отдарка! - и пошел в кабак с песнями.
А царевна Лисава прекрасная стоит бела, что березка бела.
Потихоньку, скоморохи, играйте.
Потихоньку, веселые, играйте,
У меня головушка болит,
У меня сердце щемит!
Вот и сказка вся.
1912 г.
Пес-богатырь
Был один охотник - лесной человек.
Шайками на охоту не любил ходить охотник - был у него верный пес, непростое ружье. Благословил его ружьем лесник-колдун, как помирать пришел час старику, а пса разжился у знакомого от злой сучки. И не мало забот ему было со псом: год растил щенка в погребе, караул держал - пронюхали звери, что будет пес-богатырь, и сколько подкапывались зубом к погребу, утащить хотели пёсика, зверь это все понимает! - уберег от зверей, и вышел пес ему верный, а злой - в мать. Верный пес, непростое ружье - куда хочешь, и ночью надежно.
Случилось охотнику под Егорьев день заночевать в лесу. Под Егорьев день жутко в лесу! Расклал он огонек, давай на огне сало печь, и слышит, голос в лесу - так пастух днем скотину пасет, кнутом хлопает, кнутом кто-то хлопает, инда по лесу отголосок идет. Прислушался - кому б это быть? - а уж треск пошел и близко, все ближе к огню.
И стали один за другим выходить к огню волки - подойдет волк и ляжет к огню. Так и идут, и идут гужом, как скот дружный, с полдесятины кругом огня место заняли - все волки. А за серыми пошли белые - начальство волчиное. И с белыми на белом коне сам Егорий.
- Добрый ночлег тебе, охотник! - сказал Егорий.
Догадался охотник, верно, сам Егорий на белом коне среди белых волков, по его повелению и волки пришли, поклонился охотник Егорию.
- Вот вы, Храбрый Егорий, сказали: добрый ночлег мне, - а думаю так, ненаровчатыи этот попал мне ночлег, с роду мне случая не было такого - по такому табуну волков видеть.
- А не нужно было под Егорья ночевать на охоте! Мне завтра праздник! - глядит Егорий строго.
Ну, охотник и замолчал, сам понимает, не нужно было ему в лес ходить на охоту под такой праздник, против ничего не скажешь: провинился.
А пес охотников, Знайко, бурчит и бурчит.
- Да что твоему псу нету покоя, бурчит и бурчит? - строго глядит Егорий.
- Какой тут покой, ведь это все песьи губители, вот он и сердится! - потрепал охотник своего верного пса.
- А были когда случаи, чтобы пес твой с волками боролся? - строго глядит Егорий.
- Как не бывать, случалось, штуки три и четыре нападали на пса, да он им не поддавался, Знайко-то! - и стало не по себе охотнику, чует, - лесной человек! - будет беда!
- А ну-ка, вели ему с двумя моими волками побороться! - сказал Егорий.
И жалко охотнику пса и ничего не поделаешь, согласился, - перечить нельзя, - согласишься!
- Что ж, - говорит, - пускай поборются. Ну, Знайко долго с волками не ворызгался, - у Знайки клыки вершка по три торчали, кроянул пес клыками одного волка и другого. Чуть живые побежали волки прочь от стану.
- Ишь, какой злой, знать, и пятерым не поддастся! - и повелел Егорий пяти волкам со псом драться.
Пять волков напустились на Знайку, а Знайко еще ярей стал и сердитей, трех так и кончил, а двух перервал.
Семь уж зверей перерезано, семь волков, а псу ничего - ничего не вредилось.
- Десять волков напущу!
И по слову Егория кинулись волки на Знайку, десять волков.
Да не тут-то, как пятерых, так и этих, кончил пес, а сам невредимым остался.
- Нет, охотник, - сказал Егорий, - уж теперь и мне своих зверей жалко, а свяжи-ка ты пса!
И связал охотник Знайку, ослушаться не посмел, связал охотник своего верного пса: передние ноги и задние.
И тогда бросились волки на Знайку, стали грызть связанного пса и загрызли пса до смерти.
А сколько порезал пес, сколько ранил волков, и вот покончили пса!
Загоревал охотник.
- Вы, - говорит, - святой угодник, а поступили беззаконно, зачем приказали мне связать моего пса!
- Правда, незаконно я поступил, - ответил Егорий, - я за то тебя наказываю, что не должен ты был под мой праздник ночевать на охоте. Я над зверями пастырь - по моему повеленью режут звери скотину. И вот я со своим стадом и настиг тебя наказать.
Поднялись волки и пошли от огонька, один за другим, пошли волки гужом, как скот дружный, а за серыми белые - начальство волчиное, и среди белых на белом коне отъехал Егорий.
Остался в лесу охотник. И прошла ночь, погас огонек, светать стало. И пошел охотник домой, один, без своего верного пса.
Тоскливо было ему без своего верного пса.
И приснился охотнику ночью его Знайко, будто говорит ему Знайко:
- Эх, хозяин, Михайло Михайлыч, было б тебе не вязать мне всех ног, не поддались бы мы и всему стаду Егорьеву, мы прошли бы леса все, все пущи, никаких зверей не боялись. Эх, хозяин!
Проснулся охотник, еще тоскливее стало: было б ему не вязать всех ног Знайке!
- Эх, пес мой верный!
Да так затосковал, так затосковал охотник, что от тоски и помер.
1912 г.
Летчик
Был один охотник Архип. Сам сивый, лоб бараний, усы котовы, а глаз круглый-птичий. На зверя и птицу слово знал.
И как выйдет, бывало, Архип с ружьем в поле либо в лес, - помолится, поклонится, покурлычит, а их уж видимо-невидимо зверей всяких и текут и брызжут и мечутся и скачут с отцами, матерями, со всем родом-племенем, со всем заячьим причетом безоглядно, безразлучно, безотменно, бесповоротно, шибко и прытко белые, красные, черные, бурнастые, разношерстные, разнокопытные, рыси, росомахи, - весь подубравный зверь.
Глядь, ловушки и ставушки, тенёта и опутаны верх полны: там который прилепился головкою, там задел ножками либо хвостиком, а там всем крылом влез.
Ельник, речка, водотопина были Архипу в честь и радость, и помогали ему, как свой брат, подземные жилы, тайные ключи, поточины.
Вот и стал раздумывать Архип, как бы ему на небо попасть, поглазеть на Божью небесную тварь - на солнце, луну, на мелки часты звезды и на планеты.
Поднялся Архип со светом, помолился на восход красна солнца, на закат светла месяца, на тихую зарю утреннюю и вечернюю и пошел в лес. Вырубил он лесину, стал строгать стружки. Строгал, строгал, настрогал большой костер, закрыл его мокрою рогожею, зажег стружки. Загорелись стружки, Архип на рогожу стал: жаром его вверх подымать будет, он и полетит, - так держал в уме Архип.
Его и стало подымать вверх на воздух, на вышние небеса дальше и дальше. И летит уж он без шапки об одном сапоге - перетерял дорогою, летит он, как стрела из тугого лука, как молния из облачной гряды.
Летел, летел Архип, а как остановился да осмотрелся: земля-то вроде Божьей коровки - такая она маленькая, не видать земли, вот на какую угодил Архип высоту!
Ну и ходит Архип по небесам. Туда ткнется, сюда сунется, народу никакого нет, и одни-то звезды над тихой водой, тихо чистые теплются, поют божественное.
Прожил неделю Архип, скучно стало - земли не видать: без земли-то человеку скучно!
И ходил он, ходил по небесам, нашел веревку и видит: много накладено ее на облаках и без всякого присмотру.
Думает себе:
"Свяжу веревку, спускать буду, до земли хватит!"
Спустил он всю веревку, привязал за дерево - большое стояло, без корня, без листьев, а дерево - и стал спускаться.
Спускался он, спускался, и такой вышел грех: кончилась веревка, - на полверсты не хватает, не больше.
А ветер свистит, качает, носит его над долиною, носит его над горами. Понесет над долиною, - все города, все деревни видны. И кричит Архип, да кому услышать, а и услышат, чай, за ворону примут!
Вот несет его ветер над гладким местом.
"Развяжу-ка я узел!" - думает Архип: летавши-то измызгаешься, и не такое в голову полезет.
И развязал: только уши запели.
И угодил Архип прямо в дряп по грудь и с руками, - вылезть не может.
Прокатилось время весеннее, налетели разные птицы, прилетел и лебедь. Видит лебедь на болоте сено, а у лебедя известно: где бы ни нашел он кусочек, тут и гнездо делать. Принес лебедь с берега землицы, огладил лапками кочку - Архиповы-то волосья лебедь за кочку принял! - яйцо положил, другое, третье и начал парить.
А волк-волчище уж чует лебяжье гнездо, только попасть не может. Подкараулил волк, когда лебедя не было, яйца лебяжьи съел, гнездо разворотил и расселся отдохнуть, серый.
Архип как зубом цап его за хвост, а волк как прыгнет, - из дряпа Архипа и выдернул.
Так Архип и вышел.
- Нет, ребята, - сказывает, - не нужно на небо летать!
И с тех пор, словно на смех, как прикатится весеннее время, глядь, а уж который-нибудь охотник рубит лесину, строгает стружки, раздувает костер, тяп-да-ляп - полетел!
Конечно, без земли человеку скучно, да охота пуще неволи: хочется поглазеть человеку на Божью небесную тварь - на солнце, луну, на мелки часты звезды и на планеты.
1910 г.
Мужик-медведь
Жил в лесу лесник, стояла у лесника в лесу избушка. Днем лесник в лесу ходил, вечером на ночлег в избушке хоронился. Место было глухое: ни дороги, ни пути, да и не заходил никто в такие дебри и чащи. И вот однажды приходит к леснику медведь и прямо, не спросясь, идет за печку и там рассаживается, как свой.
Лесник не робкого десятка, а струхнул не на шутку: стрелять не смеет. А медведь все сидит, не уходит. Сготовил лесник ужин, есть захотелось. Поел сам, дал и медведю, накормил медведя. Легли спать. И спали ночь мирно.
Поутру собирается лесник в лес, а медведь из избушки на волю. И опять лесник сам заправился и медведя попотчевал. Вышел медведь из избушки, ничего не сказал, только поклонился леснику до земли низко. Один пошел в одну сторону, другой в другую.
В крещенскую ярмарку приехал лесник в город. И вот один богатый приказчик зазвал его в трактир с собою и ну угощать. И так его угощал, что лесник от удовольствия даже имя свое крещеное запамятовал.
И спрашивает лесника приказчик:
- Можешь ли ты знать, за что я тебя угощаю?
- Не могу знать, - отвечал лесник.
Приказчик ему и говорит:
- А помнишь, как я у тебя ночь ночевал?
- Когда ты ночевал?
- А был ты в своей избушке в лесу, и пришел к тебе медведь. Я самый и есть медведь.
- Как так медведь?
- Да так. Если б ты взялся тогда за ружье, я бы тебя съел. Три года, три весны ходил я в шкуре медведем, люди испортили, обернули меня медведем.
Тут лесник чуть было ума не решился, а потом ничего - отошел.
Вернулся лесник в лес в свою лесную избушку и стал себе жить да поживать здорово, хорошо и уж никого не боялся: заяц ли усатый забежит в избушку, росомаха ли - все за гостей, все как свои, милости просим!
1909 г.
Чудесные башмачки
Жил-был царь и царица, и была у них дочь царевна Курушка. Как-то стали у царевны в голове искать, вошку и нашли. Положили вошку на овцу, - сделалась она с овцу. С овцы положили на барана, - сделалась она с барана. Тут царь приказал убить ее и выделать шкуру. А из шкуры сшили Курушке башмачки.
И дал царь по всем государствам знать:
- Кто отгадает, из какой кожи башмачки у царевны, за того замуж отдам.
Поприезжали царевичи, королевичи. Кто скажет Козловы, кто сафьянные, - никто не может отгадать.
Узнал колдун Мертвяк, пришел и объявил:
- У Курушки царевны башмачки вошиные!
Надо царю слово сдержать. Назначили свадьбу.
Горевал царь: страшен колдун Мертвяк, как сокрыть царю от колдуна любимую дочь?
И придумал царь: посадить царевну на козла, увезти ее прочь, будто с сеном козел.
Вот поставили столы, за стол посадили клюку, нарядили клюку царевной, ну, ровно царевна!
Вот едет на свадьбу колдун, а козленок навстречу.
- Козлик, козлик, дома ли Курушка царевна? - спрашивают поезжане.
- Дома, дома, вас, гостей, давно к себе ждет.
И другая лошадь ехала - спрашивали, и третья, и сам Мертвяк спрашивал:
- Козлик, козлик, дома ли Курушка царевна?
- Дома, дома, вас, гостей, давно к себе ждет.
Так и проехали, а козлик с царевной дальше помчался.
Мертвяк приехал к царскому двору, выговаривает:
- Что же ты, Курушка, что же ты, царевна, не встречаешь меня, не кланяешься? - да в горницу.
А в горнице стоит за столом Курушка, не кланяется.
Ближе подошел Мертвяк, все ответа нет, да как бросится на нее - клюка и упала.
Обманут Мертвяк. Надули колдуна. Стал Мертвяк разыскивать царевну, весь дворец обошел, - нигде ее не может найти. Догадался колдун, поехал в погоню за козлом вслед.
Говорит царевна:
- Козлик, козлик, припади к матери-сырой земле, не едет ли Мертвяк за нами?
- Едет, едет, едет и близко есть.
Царевна бросила гребень.
- Стань лес непроходим, чтобы не было птице пролету, зверю проходу, Мертвяку проезду, впереди меня будь торна дорога широкая.
Мертвяк приехал - Мертвяку застава.
Скликнул Мертвяк мертвяцкую силу, навезли топоров, пил. Секли, рубили, просекали дорогу. Расчистили дорогу и опять Мертвяк погнался за Курушкой. Нагоняет царевну.