Страдной России
Страдной России
На страду вашу братскую - в поле бранное, в ту горькую пустыню, где пост велик и час скор, донесет ли мой голос в Христову ночь -
Христос Воскрес!
Как пустыня, други, печаль залегла по полям и в лесах на Руси. Темны ночи и долги часы: забудешь - вспомнишь, вспомнишь, не воротишь. И одни только думы…
Други, Христос Воскрес!
В полночь колокол ударит, загудёт - сердце родимое матери - земли родной загудёт. Вас, мои братья, верные трудники за русскую землю, вспомянет русский народ -
Христос Воскрес!
1915 г.
Николин завет
За Онегой - гремучим морем жил один богатый мужик сильный, да своих не трогал и от народа честь ему шла, Филиппом звали. Была у него семья большая - и все сыновья на войну пошли воевать, и остался он со старухой, да невестки с ними.
И случилось на Николу, лежит Филипп ночью, раздумывает - и праздник пришел, престол в их селе, а от сыновей ни слуху! - и стало ему смутно, не до сна, и жалко. И слышит среди ночи звон. Прислушался - или ветер? - нет, звонили в колокол. Встал Филипп и пошел из двора, разбудил стариков.
- Слышали, - говорит, - что?
- Да, - говорят, - в колокол ударили.
Пошли в церковь. А ночь была крепкая, да такая светлая - звезды, как птицы, плыли из конца в конец, белые над белой землей. Подошли к колокольне, смотрят - на колокольне нет никого, а звонит… раз пять ударило в колокол.
Вызвался Филипп, дай самому разведать. Поднялся на колокольню и видит - стоит под колоколом старик, так, нищий старик, ни руками, ни ногами не двигнет, а колокол звонит.
- Ты кто? - спрашивает нищий старик.
- Я Филипп с Николиной тропы, а ты кто?
А старик только смотрит, да добро так, милостиво: "Филиппушко, мол, аль не признаешь?.." У Филиппа дух захватило, сложил Филипп руки крестом.
- Прости, - говорит, - ты меня, Никола угодник Божий… и зачем ты звонишь ночью?
- А звоню я, - говорит угодник, да стал такой грозный, - я звоню потому, что крещеные грешат, часа не помнят, землю свою забывают. За землю всякому пострадать надо. А им бы только чаю, кофию попить. Ступай и скажи, пусть все знают, а не то я на них наказание пошлю.
- Не поверят, коли словами скажу, - сказал Филипп, он стоял перед угодником, руки крестом сложены.
- Поверят! - сказал угодник Божий и благословил милостивый Никола идти Филиппу к народу по земле родимой, - за землю всякому пострадать надо.
Филипп хотел протянуть руку, а рук не разжать.
Крестом сложены руки, так сошел с колокольни и рассказал, что видел и слышал и что с ним стало: крестом сложены руки.
А наутро по обедне Филипп простился с домом, со старухой. Всем миром проводили Филиппа. И пошел он из родного погоста мимо изб осиротелых по дальним широким страдным дорогам, укрепляя народную думу, силу и веру - пострадать за родимую землю.
1914 г.
За Родину
- В три стороны тебе воля, - иди, куда хочешь, гуляй вовсю, а в четвертую - родную сторону ни по-ногу, своих не трожь, за родину проклянет народ.
Гулял Степан, разбойничал - вострая сабля в руках, за плечами ружье, охотничал разбойничек: дикая птица, двуногая, с руками, с буйной головой добычей была. Ухачи, воры - товарищи. Где что попадалось, все тащил, зря не бросал и не проглядывал, что висло висело. И был у него большой дом - табор разбойный, и хлеба, и одежды, и казны вдоволь, полны мешки серебра. Смолоду было - лизнул он камень завечный и все узнал, что на свете есть. И не знал уж страха, и не было на свете того, кто бы погубить его мог. И Саропский лес приклонился перед ним к земле.
Гулял Степан, разбойничал, Турецкое царство разбил; Азовское море и море Каспийское в грозе держал. И полюбил народ Разина за гульбу и вольность его: отместит разбойничек обиду народную!
Ночь ли темная, или напрасная кровь замутили вольную разбойную душу, нарушил Степан завет родителев, пошел на своих, своих стал обижать - не пройти, не проехать по Волге, замаял. И вышел у народа из веры.
- В три стороны тебе воля, - иди, куда хочешь, гуляй вовсю, а в четвертую - родную сторону ни по-ногу, своих не трожь, за родину не простит, проклянет народ.
Вот он с разбою ехал по Волге. Никто его не встречает, один страх стоит по Волге. Мимо Болгар проезжал, про прежнюю вспомнил - про свою первую пощаженную встречу. Что-то скучно ему…
"Дай к ней зайду!"
Вышел Степан из лодки, завернул к купцову полукаменному дому - было когда-то в доме веселье, знавал и разгул ку.
Отворила дверь сама Маша. Смотрит, глазам не верит - Стенюшка ли это милый?
- Что, Егоровна, али стар уж стал? С Жегулиной горы гость к тебе.
Посидели молча. И вспоминать не надо.
- Что-то мне скучно, Маша.
А она только смотрит. Вспоминать не надо! И вспомнила, обиду вспомнила и простила, за себя простила, и другую вспомнила обиду - и не простила.
- Истопи мне, Машенька, баню, как бывало.
- Ладно! - и хотя бы глазом моргнула, как камень.
Истопила Марья баню, снарядила в последний раз дружка. А сама на село.
- Стенька парится в бане! - кричала на все село.
Взбулчал старшина, нарядили народу - кто с дубиной, кто с топором, кто с косой, кто с ружьем.
Там гвал, тут гамят.
- Давай его сюда!
- Иди к нему!
- Чего глядишь-то!
- Тащи его! А ни с места.
А проходил селом странник, старый старик.
- Что у вас за сходка? - спрашивает старик.
- Хотим Стеньку изловить. Посмотрел старик, покачал головой.
- Где вам, братцы, его пымать! Разве мне…
Поумолкли.
Снял старик шапку, три раза перекрестился и пошел к купцову полукаменному дому, подошел к бане.
Тихим голосом сказал старик:
- Степан!
Громко ответил Стенька:
- Эх ты, старый хрен! Не дал ты мне помыться.
А уж значит судьба, делать нечего, стал собираться.
И вышел Степан из бани. Поглядел на все стороны, перекрестился и пошел за стариком.
Тихим голосом сказал старик:
- Старшина, давай подводу!
Не галдел народ. Как стояли, так и замерли - кто с дубиной, кто с топором, кто с косой, кто с ружьем.
Посадил старик разбойника на телегу, сам впереди сел - и с Богом.
Так и привез в город.
- Нате вот вам разбойника Стеньку Разина в каземат.
Сбежался народ. Топчутся, не знают, как подступить. Исправник говорит:
- Надо в железо его сковать.
Побежали за кандалами. Принесли кандалы. Заковал его кузнец.
Стенька тряхнул ногой, и железы прочь полетели.
- Глупые, не поможет тут железо, дайте я его свяжу!
Взял старик моченое лыко, ноги и руки лыком связал.
- Ну, готово, теперь ведите.
Степан поглядел на старика.
- Прости, дедушка!
А старик будто не слышит.
- Прости, дедушка!
Старик нахмурился.
- Прости меня! - в третий раз сказал Степан.
Поднял посох старик…
- Не прощу
И пошел такой старый, не простой, бездомный странник, не оглянулся, пошел по дороге туда, где тихо поля родные расстилаются и лес нагрозился.
1914 г.
Солдат-доброволец
1
Три сына росли у Касьяна. А по тем местам такие были дряби да грязи, - не пройти, не проехать.
Вот и говорит Касьян сыновьям:
- Вы, детушки, теперь выросли, давайте-ка миру послужим, замостим мостами дрябь, чтобы людям ходить хорошо было.
И три года мостили, осталось последний гвоздь вколотить, - будет путь во все стороны.
Старший сын мостил через мхи, приустал, прилег отдохнуть под мостом и слышит, идет через мост старичок и Бога молит:
- Дай, Господи, кто этот мост мостил, чего попросит, то и дай.
Вышел старшой к старичку:
- Мы мостили, три брата нас, да батюшка.
- Что тебе надо? - спросил старик.
- А мне много не надо, а чтоб ни за чем в люди не ходить, дома жить.
- Так и будет.
И пошел старичок своей дорогой.
На другой день середний сын прикорнул под своим мостом, и тот же старичок идет и Бога благодарит. И, как старшой, пожелал середний сын:
- Ни за чем в люди не ходить.
- Так и будет, - посулил и ему старик.
На третий день сидит под мостом малый сын. Идет через мост старичок, молит Бога.
Выходит малой.
- Что тебе надо? - спрашивает старик.
- А хочу я царю-батюшке помогать, хочу в солдаты идти.
- Трудное дело, Иван, да и молод еще! - сказал старик.
- Нет, я пойду!
- Ударься о землю! - приказал старик.
Ударился Иван о землю и стал оленем. Бегал, бегал, из сил выбился, прибежал к старику.
- Был олень, стань рысью! - сказал старик.
И стал Иван рысью и побежал, уморился и назад идет.
- Был рысью, стань соколом!
И уж соколом полетел он и много летал, примахались крылья, спустился.
- Был соколом, будь мурашом!
И обратился Иван в муравья, уж ползал, ползал с ветки на ветку, с прута на пруток.
- Ну, довольно.
И стал Иван опять человеком.
- Бог тебя благословляет на службу, - сказал старик, - служи верой и правдой. Когда будет нужно, ударься о землю - и станешь оленем, рысью, соколом и мурашом.
И пошел старичок своей дорогою.
Стали братья жить-поживать, каждый своим делом занялся, на что Бог благословил. Старшой промышлял торговлей, и дело хорошо пошло, средний на земле хозяйствовал и тоже не жаловался, а меньшой Иван, - так уж знать ему на роду написано, - как сделалась завороха-война, занабирали народу, и пошел он охотой в солдаты.
2
Целый год шли войной. Дал Бог, повоевал царь много земель, победил неприятеля, и пришло время перемирию.
Все цари собрались на собрание, все в коронах. Хватился наш царь, где корона? - без короны в собрание не пускают, - а корону-то дома забыл. И дают царю три дня сроку, а то назад отберут все земли или опять войну начинай. Что поделаешь, надо корону! И заразыскивал царь народу, кто может в трое суток домой сходить и назад с короной придти?
Да кому это возможно, - год ведь шли! - отказываются.
И выискался Иван. - Я схожу.
Обрадовался царь:
- Вот что, Иван, исполнишь, - дочь за тебя отдам.
Написал царь письмо царевне и с царским письмом снарядил в путь солдата.
Вышел Иван из виду вон, да как ударится о землю - и стал соколом и полетел.
Через реки летит соколом, по полям - оленем, сквозь леса - рысью, так и шел и шел.
В сутки добежал оленем. Народ кричит:
- Хватайте! Хватайте!
А старые люди головой качают:
- Ой, не весть ли от царя? Прямо ко дворцу бежит.
И несдобровать бы оленю, - самоход задавит, - да он муравьем обернулся и муравьем попал во дворец на верхи к царевне и там стал солдатом.
Ужаснулась царевна.
- Как, - говорит, - ты вошел, солдат, и по какому случаю?
Солдат ей письмо от царя и рассказывает, как донес письмо.
Не верит царевна: год шли войной, как в одни сутки поспеть!
- Я тебе покажу, царевна!
И ударился солдат о землю и стал соколом.
А царевна из него перышко вытянула да в платочек.
- А еще как?
И стал он оленем.
Царевна у него рожка отломила и опять в платочек.
- Еще покажи!
И стал он рысью.
Царевна у него шерстки клок вырвала и к рожку в платочек.
- А как, - говорит, - во дворец попал?
- Я мурашом вполз.
И обернулся муравьем.
А царевна из него бочечку-яичко вытянула да в узелок завязала.
И поверила. Дала ему царскую корону и письмо отцу написала.
Забрал солдат корону, запрятал письмо, обернулся соколом.
- Прощай, царевна! - и улетел.
Ближней дорогой, как сокол, долетел Иван до моря. И всего ничего оставалось, да устал, вздумал отдохнуть малость и повалился на берег.
А у моря два солдата на часах стояли: Хайлов да Ваганов, - корабли стерегли. Видят солдата на берегу, пошарили, хвать, а у него царская корона да письмо от царевны.
- Ой, - говорит Ваганов, - уж не вор ли?
- Вор не вор, а прощелыга. Так оставить невозможно.
И давай будить Ивана. Уж головой били о землю и все ему ребрышки посчитали, а он и ухом не ведет, - очень уморился. Ну, пеняй на себя, долго разговаривать некогда, и живо на корабли. И вовремя к царю с короной поспели.
На радостях царь забыл про Ивана: тут дело такое, не до Ивана.
3
Думал Иван часок отдохнуть, разоспался, и ночь наступила, а он спит и спит. В полночь вышел внучок Водяного на бережку поиграться, - на море тишина стояла, ни кораблика не плавало в море, - увидал внучонок Ивана, сграбастал да в море, к деду.
- Дедушка, дедушка, я тебе солдата поймал.
Видит дед, человек не худой:
- А пускай с тобой гуляет.
Ну, и остался Иван жить у царя Водяного при его внучонке.
И месяц прошел, и другой, и третий, - много прошло. Кормят и поят Ивана, да скучно. И запечалился Иван, отстал от еды. Думы-то там, на земле:
"Уж, поди, - думает, - царь мир заключил, то-то там весело".
- Что, Иван, аль стоскнулся о белом свете? - спрашивает Водяной.
- Хоть бы глазком поглядеть! - запросился Иван.
- Ладно, выпущу тебя на часок, а боле не бывать! - да как крикнет ребят.
И откуда взялось, собрался народ - все были набросаны в море! - и живо его со дна вынесли и на островок положили.
Ударился Иван о землю и соколом улетел.
Море за ним, - подымалось, подымалось, - а уж высоко, не утянуть, так и улетел.
Отлетел Иван от моря и пошел. Дошел до деревень, спрашивает:
- Что, крещеные, вернулся царь с войны?
- Да уж месяца два будет, - говорят Ивану.
Он дальше, все идет и идет, пришел в город. И остановился у нищей старухи Волкивны.
- Что это у вас все песни поют?
- А как же, - говорит Волкивна, - за солдата Хайлова царская дочка замуж выходит: достал царю корону мир заключать! А товарища его царь первым генералом сделал: тоже старался. Да, слышно, царевне-то неохота. Завтрашний день дает царь пир с музыкантами, через три дня свадьба.
- А нельзя ли мне, бабушка, на царевну посмотреть?
- Чего же нельзя, надень музыкантское платье и иди на пир.
А был у Волкивны приятель из музыкантов, помер, а мундир завещал старухе: Волкивна его у себя под подушкой держала.
Нарядился Иван в музыкантское платье и на пир, сел с музыкантами.
Царевна с женихом прогуливается, а тот товарищ его за ними ходит. Подошла царевна к музыкантам.
- Не слыхал ли кто, как солдат царю корону достал мир заключать?
Никто ничего не отвечал.
Тут поднялся Иван.
- Я, - говорит, - про такое не слышал, а сам в старину так делал: обернусь соколом и лечу, через реки - соколом, по полям - оленем, сквозь леса - рысью, а где надобно и мурашом.
- А теперь можешь?
- Могу.
Вышел Иван на площадь, ударился о землю и соколом полетел, подлетел к царевне.
А царевна вынула из платочка перышко, приложила.
- Вот, - говорит, - тут и было.
Обернулся Иван рысью.
Царевна шерсти клочок приложила, и пришлось. Бегал Иван оленем, ползал муравьем. И рожка, и бочечку приложила царевна, и все пришлось.
И говорит царевна отцу:
- Вот, батюшка, мой суженый, вот кто корону достал!
Тут Хайлов и Ваганов в ноги царю, повинились: не хотели губить человека, да так уж вышло.
Царь их выдал Ивану и сейчас же за свадьбу.
Повенчался Иван на царевне и стал жить-поживать. А товарищей отпустил на волю: Бог с ними, и так натерпелись, бедняги.
1914 г.
Доля солдатская
Сидел солдат в окопах, и осень сидит и зиму сидит, и захотелось ему на родине побывать.
- Хоть бы, - говорит, - черт меня туда снес, глазком взглянуть!
А он тут-как-тут.
- Ты, - говорит, - Королев, меня звал?
- Звал.
- Домой захотел?
- Да мне бы на недельку.
- Изволь, на три, - черт растопырился, - давай в обмен душу!
- А как же я службу брошу?
- Я за тебя.
И решено было у солдата с чертом: солдат неделю и другую и третью на родине проживет, а черт это время в окопах просидит.
- Ну, скидывай! - сказал черт солдату.
Солдат снял с себя шинель, шапку, подал черту и ружье отдал. И не успел опомниться, как очутился дома.
А черт кое-как ремни подвязал и залег с ружьем.
Дело-то ему непривычно, думал, что как-нибудь обойдется, а в первую же ночь хвост к земле примерз, уж отдирал, отдирал, едва высвободился. А ничего не поделаешь, - служба! Да и голодно: привык по трактирам шататься, а тут тебе не трактир. И сам уж не знает, что в голову полезло: известно, какая уж совесть, а тут послали выбивать штыками, - рука не подымается, вроде как жалко.
Неделя прошла, - за год показалась. Полегоньку завшивел черт, а бородища отросла во! - ни на что не похоже.
Так и сидел черт в окопах, мерз да зубами щелкал. И уж чья-то добрая душа черту в окопы кисет прислала. Ко хвосту его черт приделал, а легче не стало.
Наконец-то настал срок солдату.
Простился солдат с домашними.
- Невозможно, - говорит, - больше оставаться, прощайте! - и опять попал в окопы.
А черт, как завидел солдата, все с себя долой.
- Ну, - говорит, - с вашей и службой-то солдатской! И как это вы терпите?.. - да стрекача из окопов, забыл и про душу.
1914 г.
Шишок
Если другой раз и человека нипочем не берет пуля, то против нечистой силы что плевок, что пуля.
Стояли солдаты в земле не нашей, очереди дожидались и заскучали, стоявши. Вот он и задумал подшутить над ними.
- Стреляйте, - говорит, - в меня, сколько влезет, мне ничего не будет! - и стал сам мишенью.
Ну, и выискались охотники, нацелятся - выстрелят, а он сейчас же пулю из себя, и несет тому, что стрелял.
Диву давались солдаты.
А был один старичок в обозе, - угодники-то нынче, слышно, все туда, на войну ушли! - и говорит старичок солдатам:
- И чего вы, други, мудрить над собой даетесь, да и добро попусту изводить грешно!
- А как бы нам, дедушка, его осилить?
- А очень просто, - старичок-то все знал, - только зря не годится: отместит, окаянный.
Стали приставать к старику, скажи да скажи. А уж шишок, видно, сметил и что-то не слышно стало. Старичок и открыл тайность.
- Очень просто: пуговицу накрест разрежь, заряди ружье и стреляй, - завертится!
Ну, схватились было искать, туда-сюда…
А тут такое пошло, не до того уж: вдруг повалил настоящий, гляди, не зевай, - силища страсть, и откуда только берется, так и прет.
Да Бог дал, из беды вышли.