4
- Ты, Ипат, поди в кладовую, - посылает кум, - три поклона положь, там стоит купель, а я за водой пойду, мне, брат, это полагается.
Ипат нашел кладовую, положил три поклона. Дверь сама ему отворилась. Там стоит купель золотая и купель серебряная. Он их вытащил в горницу, поставил середь горницы.
Кум с водой поспел, налил полну купель золотую и серебряную, велит за детьми сходить, детей принести.
Пошел Ипат и скоро вернулся один. Испугался.
- Сходи, кум, сам принеси, руки не подымаются!
- Экой, ты! - и пошел: одного взял на руку, другого - на другую, принес детей.
Один - в золотой ризе, другой - в серебряной. Поп, как увидел, и оробел.
- Подобает ли крестить таких?
- Открой книгу, - сказал кум, - гляди, какой сегодня день ангела, и крести!
Сам снял с них ризы, подал их попу.
Поп посмотрел в книгу, назначил имена им.
- Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
Кум передал их Ипату.
- Снеси жене и по три поклона за них положь.
А сам из купели воду вылил, из золотой и серебряной, и опять поставил середь горницы.
Вернулся Ипат от жены.
- Неси купель, - говорит ему кум, - а выйдешь из кладовой, три поклона положь.
Поп глядит и в толк не возьмет, что они это такое исправляют.
А Ипат снес купель золотую и серебряную, да к куму.
- Нет ли, - говорит, - чем попа угостить? За тридцать верст приехал, небось есть захотел.
- А поди, Ипат, вон к той кладовой, - учит кум, - три поклона положь, там на столике все приготовлено, тащи сюда.
Пошел Ипат, положил три поклона. Дверь сама ему отворилась. Там на престоле всего довольно. Постоял, посмотрел, а взять не взял, не решился.
- Кум, - вернулся Ипат, - нельзя ли нам, чем таскать-то, за этим престолом угоститься?
- Можно; иди, батюшка, с нами.
И втроем пошли в кладовую. И там угощались и поздравляли.
- Батюшка, - поднялся кум, - тебе домой пора, засиделись долгонько.
- Не очень-то, - ответил поп, - часа, поди, три прошло, не больше.
- Нет, батюшка, ты у нас в гостях три года: три зимы прошло, три лета. Там тебя без вести потеряли и на твоем месте другой уж служит.
- А нельзя ли мне с вами еще пожить? - попросился поп: больно уж приглянулось ему.
- Ступай на свое место, - сказал кум, - недостоин ты жить здесь. И знай наперед: хочешь свою душу спасти, так ты, что дадут тебе, только то и бери… слышишь? Слепых на ум наставляй, чтобы они Бога могли признавать.
И проводили попа домой.
- Тебе от Божьего храма не откажут! - утешил кум попа.
Так и распрощались.
5
- Кум, - сказал Ипат, - мое дело - не легкое: ты уйдешь, останусь один, чем я буду детей пропитывать?
- А есть тут еще кладовка, в этой кладовке лежит мешок большой, лопата и кирка, неси сюда.
Пошел Ипат, принес мешок, кирку и лопату.
- Вот жене твоей, - сказал кум, - тут на пропитание всего довольно будет. А ты со мной пойдем.
И повел его с озера не путем, не дорогою, - диким местом Уралом.
И так его вел, что тот на себе все порвал, и с тела кровь на нем ручьями льет. Все терпел.
- Кум, - стал Ипат, - за тебя, гляжу, ничто не задевает, а я на себе все прирвал, мне трудно за тобой идти.
- Эх, Ипат, Господь не то терпел, а ты что не можешь терпеть: что кровь бежит?
И завел его в пещеры.
Там свечи горят.
- Что же это, к чему свечи горят?
- Это наша жизнь продолжается: который человек родится, тому становится свеча. Если может кто сто годов жить, сто годов горит и его свеча.
- А которая моя свеча?
- А вон, гляди, свеча сейчас потухнет и жизнь твоя нарушится.
- Кум, у меня дети малые…
- Жизнь твоя - короткая. Дойдешь домой, - хорошо, не дойдешь… Иди скорей, может, поспеешь.
Побежал Ипат. Добежал до озера, где оставил каменный дом. А дома-то уж нет, балаган стоит земляной.
- Жена, дай мне рубашку беленькую, мне теперь помирать.
Обрядился, лег под святые, благословил детей, перекрестился…
- Здравствуй, Ипат, Христос воскрес! Кум… не кум стоит, ангел Господень.
1915 г.
Голова
Трудился один пустынник, и был у него сын на возрасте, вместе с отцом трудился. И жили они в чистоте, мирно, за мир Бога молили. И случилось одному разбойнику проходить лесом мимо их избушки, вздумал разбойник отдохнуть от своего разбою, постучался в избушку, его и пустили.
Подзакусил разбойник, обогрелся и стал на отдых готовиться, да казну свою понаграбленную и развалил среди пола.
Пустынник все это видел, позвал сына, вышли они во двор, и говорит старик сыну:
- Сынок, давай разбойника этого удавим. Деньги наши будут.
- Эх, батюшка, - говорил сын, - мы тридцать лет с тобой трудимся, да это дело делать будем!
Разбойник к ночи ушел и казну свою всю унес. А наутро идет отец с сыном в лес, глядь, а разбойник-то висит, - удавили! Видно, лихой человек и своего брата не пощадил.
И опять стали трудиться отец с сыном, только не то стало, - затосковал сын и отпросился у отца на богомолье сходить.
Идет парень по дороге, а за ним вслед голова катится, нагнала его и говорит:
- Молодец, айда, куда я тебя поведу!
Оторопел парень, признал голову.
- Погоди, - говорит, - дай к угодникам схожу.
- А ты долго ли там пробудешь?
- Дён семь.
Побывал парень у святых мест, за душу погубленного помолился, семь дней прошло, идет назад - голова навстречу катится.
- Ну, пойдем теперь со мной!
- Ну, пойдем.
И пошел за головой.
Катится голова лесом, глухой дорожкой, докатилась до кельи, да в келью, и парень за ней.
В келье три окна прорублены; голова и говорит парню:
- Сиди в келье, я по саду погуляю, только в те два окошка не гляди, в одно это гляди.
Парень сидит и думает:
"Почему в те голова глядеть не велела? Дай погляжу!"
Поглядел на восход солнца и увидел все царствие небесное, ангелов Божьих, престолы и светильники - свет нерукотворенный. Поглядел на запад и ужаснулся: там ад кромешный, писк, визг, много несчастных мучатся и отец-старик в котле кипит, так и ныряет.
Жалко стало отца, потянул он руку, уцепил его за бороду - старик нырнул, борода в руках и осталась.
А голова тут-как-тут, прикатилась в келью.
- Ну, что, я, ведь, не велела глядеть в окошки.
- Поглядел.
- Видел?
- Все видел.
- А смекнул, за грех какой?
- Укажи мне, как до отца дойти, долго я здесь засиделся.
- Долгонько: три года сидишь.
- Как! Три года?
- Три года времени прошло.
Запечалился парень, стоит, в руках старикова борода, не знает, что делать.
- Вот тебе дорога, ступай к отцу.
Один пошел парень из кельи домой. И долго шел. Приходит к отцу. Слава Богу, жив старик, старенький какой, а борода облиняла - ни волоска нет.
- Эх, батюшка, согрешил ты.
- А что, сынок?
- Да тогда, как разбойник-то сидел, или забыл?
- Грешен, хотел его порешить.
- Ну, батюшка, уготовано тебе место.
1914 г.
Подожок
Жил-был старик со старухой, был у них сын, и была у сына собака страшная, большая, и всякий раз, как идти ему на разбой, брал он эту собаку, и с пустыми руками никогда не возвращался и все, что принесет, в подожок запрячет: в подожке посередке была дырочка - полну ее золота насовал.
Отец с матерью дознались, какими делами сын промышляет, ругали его, а он все свое: как ночь, айда на разбой.
Пришло такое время - святая ночь, на Светлое Христово Воскресение, взял он свою собаку, взял подожок, ковригу, мяса, винца полуштофчик да вострый нож, - и на разбой на большую дорогу.
А один парень на чужой стороне работал, захворал, свезли в больницу, выписался и к празднику домой задумал, еле ноги тащил.
Встречает его разбойник. И была у разбойника повадка: не пропускал он первую встречу и хоть за деньги, хоть и без денег - участь одна.
- Стой! Зарежу!
- Чего меня резать! У меня и копейки-то нет.
- Ну, ты - первая встреча, без денег убью.
И Бог знает, жалко ли стало, или уж так, разбойник разостлал полотенце, вынул ковригу, полуштоф водки, мясо.
- Давай-ка сядем, наперед разговеемся.
Делать нечего, парень сел.
Разбойник налил себе стакан водки, выпил, дал парню. Выпили по стакану, да по другому, пирожка закусили.
Парень и говорит:
- Все-то мне равно помирать, налей третий!
И выпил третий стакан.
- Ведь, у меня, - говорит, - денег нет ни гроша!
Разбойник вынул нож, режет мясо, режет да подъедает. А парень хмельной стал. Разбойник вонзил нож в кусок мяса, поднес на ноже ко рту, а парень в руку его тык - разбойник хнык, и свалился.
Завертела собака хвостом, да домой, а парень поднял подожок и за собакой бежать.
Старик со старухой на краю села живут, в окошке у них огонек светит, разговляются.
- Пустите, Христа ради, Христос воскрес!
Обрадовались старики живой душе, пустили парня.
- Христос воскрес!
Похристосовался парень, подожок под лавку положил, присел к столу. А собака уж под лавкой лежит, спит.
Старуха и говорит старику:
- Старик, посмотри-ка, ведь, нашего сына подожок!
Старик заглянул под лавку.
- Ох, да, старуха, самый он!
Старуха к парню:
- Не видал ли кого?
- Видел одного и такой от него страсти набрался.
- А где ты этот подожок взял?
- А вот на дороге, я человека убил! - и рассказал старикам, как их сына разбойника на дороге убил.
Затеплили старики свечку, стали молиться Богу со слезами.
- Слава Ти, Господи, поразил его! - и к парню, кланяются: - спасибо тебе. Как тебе Господь помог! Ты не человека, ты грех убил!
И отдали старики парню подожок полон казны и стал парень богат, и теперь такой богатый и! и! и!
1914 г.
Оттрудился
У Федоры было два сына Анисим да Терентий, - меньшой посмирнее, а большой поперечный. Федора Анисима отделила и с Терентием жить осталась. Прошло время, разжился Анисим своим хозяйством, а у Терентия с матерью все несчастье. И женился Терентий, взял жену не худую, втроем стали жить, а справиться не могут: все в раззор и в раззор.
Пришла Пасха, а у Терентия и нечем разговеться.
Вот Терентий жену и посылает к брату попросить муки - кулич испечь: хоть бы праздник провести по-людски, а там как Бог даст!
Анисим невестке отказал.
- Да, чего, - говорит, - сам я что ли муку делаю? И без вас нынче трудно стало, всем надо, чего раньше-то глядели?
Так с пустыми руками и вернулась баба.
Делать нечего, вернулись от заутрени домой и разговеться нечем.
Матери-то и обидно.
И посылает она наутро Терентия:
- Иди к брату, попроси хоть для меня кусочек.
Пошел Терентий.
Брат еще не вставал. Похристосовались. Просит у брата не для себя, для матери.
- Так, кусочек, разговеться!
А того уж за сердце взяло: и что это, в самом деле, ходят и просят, и хоть бы для праздника покой дали.
- Хочешь разговеться, - сказал Анисим брату, - вот встану, садись с нами, сделай милость, а посылать я не намерен.
Терентий отказывается:
- Как же так, рассядусь я у тебя, а старуха там ждать будет. Нет, Бог с тобой, уж пойду. Только помни, за мать ответишь. Прощай!
- А чего меня выделила? Жили бы вместе, все бы и было. Да лучше мне змею накормить! - вскочил, ногой топнул.
Ну и вернулся Терентий без ничего. Горько заплакала Федора.
- Ну, сынок мой, так уж Богу угодно!
А Анисим выпроводил брата, помолился Богу, кричит жене:
- Сходи-ка, хозяйка, в чулан, принеси мне пасхи.
Ну, та живо самовар на стол и в чулан за пасхой. Отворила чулан, хвать, а там на пасхе, обвивши, змея лежит. Скорее назад.
- Анисим, глянь-ка, змея на пасхе!
- Какая змея, ты с ума сходишь! Откудова?
И сам пошел. И верно, в чулане на пасхе лежит змея, - живая, шевелится, сипит на него. Осмотрелся, чего бы такое взять вспороть змею. Да уж некогда, - вздыбащилась змея да на шею ему, обвилась вокруг шеи и давай грызть.
Он ее с себя рвать, да что ни делает, не отлипает. И закричал Анисим не в голову, а она еще крепче, еще больнее.
Видит жена, дело плохо, побежала на деревню. Собрался народ. Рассказала она все по порядку, как невестка приходила, как брат приходил…
- Господь, верно, наказывает!
Ну, и народ тоже между собою толкует, что верно за это Господь наказал. Да оставить так человека мучиться не годится и присоветовали попробовать молоком змею утишить.
Достали молока, полили ему на шею, - змея лизнула молочка, понравилось, и успокоилась. И стало Анисиму легче, можно терпеть. И вышло так, что одно средство - поить змею молоком.
Тут Анисим к матери, просит прощенье. А она уж забыла, не помнит на нем обиды, рада все сделать для сына, лишь бы так не мучился, и простила.
Мать простила. Или Бог не прощает? Змея не уходит. Как обвилась вокруг шеи, так и лежит: ест молоко, - ничего, а нет молока, - жалит.
Простился Анисим с матерью, простился с женою и братом и пошел странничать.
Вес с кувшинчиком, и сам не доест, а змею накормит. Все для змеи, чтобы только она сыта была: ведь только тогда и свет видит! Пробовал кислым молоком угощать, не принимает. Пробовал в печку лазать париться, не отпустит ли от духу? И дух не берет, - видно, Бог ее сохранял! - только распарится вся, да пуще и укусит.
И так странничал бедняга год, и другой, и третий.
Пришел он на Пасху к заутрене, да уж в церковь-то войти не смеет, на паперти с нищими стал.
Пошел крестный ход вокруг церкви, оттеснили его в уголок, и вот ровно сон напал на него. Вдруг очнулся, слышит: "Христос воскрес!"
- Христос воскрес! - вытянул шею, чтоб из-за народа посмотреть, да что-то легко будто…
Что такое? - Да змеи-то нет больше!
Оттрудился, знать, за обиду, Бог и помиловал.
1915 г.
Заря перегорелая
Мало мы чего знаем и понятием, к чему что, не больно богаты, а помолчать, когда чего не знаешь, на это нас нет.
Пахал Кузьма пашню, измаялся. И вечер стал, заря перегорала, а Кузьма все пашет. И попадается ему навстречу старичок: смотрит куда-то, будто о чем задумал.
- Скажи, говорит, Кузьма, к чему это заря перегорает?
- Да к ненастью, старинушка, - ответил Кузьма.
Старичок его за руку, да через оглоблю, перевел через оглоблю - оборотил конем и ну на нем землю пахать.
Перегорела заря, звезды небо усеяли, месяц вон-а где стал, когда кончил старичок пахать, - а это сам Никола был угодник. И уж еле поплелся Кузьма с поля домой.
На другой день пашет Кузьма, и опять ему старичок навстречу.
- Ну, Кузьма, к чему заря перегорает?
А день стоит светлый да теплый.
Тут Кузьма - вечерошнее-то ему, ой, как засело! - и повинился, что не знает.
- То-то, не знаешь, а коли чего не знаешь, о том помолчи! - сказал старичок и пошел - и пошел наш угодник уму-разуму учить нас, на думу ленивых, гневный, карать неправду, милостивый, жалеть и собирать нас раз-бродных.
1914 г.
Глухая тропочка
Жили соседи, два охотника, и такие приятели, водой не разольешь, ходили за охотой, тем и жизнь свою провождали.
Идут они раз лесом, глухой тропочкой, повстречался им старичок. И говорит им старичок:
- Не ходите этой тропочкой, охотники!
- А что, дедушка?
- Тут, други, через эту тропочку лежит змея превеликая, и нельзя ни пройти, ни проехать.
- Спасибо тебе, дедушка, что нас от смерти отвел. Старик пошел - не узнали, за простого человека сочли, а это был сам Никола милостивый угодник.
Постояли охотники, подумали.
- А что, - говорят, - нам какая вещь - змея! Не с пустыми руками, эвона добра-то! Как не убить змею?
Не послушали старика, пошли по тропочке и зашли в чащу дремучую. А там превеликий бугор казны на тропочке.
И рассмехнулись приятели:
Вон он что, старый хрен, насказал! Кабы мы послушали его, он бы казну и забрал себе, а теперь нам ее не прожить!
Сели и думают, что делать: уж больно велика казна, на себе не дотащить.
Один и говорит:
- Ступай-ка, товарищ, домой за лошадью, на телеге ее и повезем, а я покараулю. Да зайди, брат, к хозяйке к моей, хлебца кусочек привези, есть что-то хочется.
Пошел товарищ домой, приходит домой, да к жене:
- Тут-то, жена, что́ нам Бог-то дал!
- Чего дал?
- Кучу казны превеликую: нам не прожить, да и детям-то будет и внучатам останется. Затопи-ка поживее печь, замеси лепешку на яде, на зелье. Надо: приятеля угощу.
Ну, баба смекнула, ждать себя не заставила: живо лепешка поспела на яде, на зелье. Завернула лепешку, положила ему в сумку. Запряг он лошадь и поехал.
А товарищ там, сидючи над золотой кучей, о своем раздумался, зарядил ружье и думает:
"Вот как приедет, я его и хлопну - все деньги-то мои и будут! А дома скажу, что не видел его!"
Подъезжает к нему приятель, он прицелил, да и хлоп его, а сам к телеге, да прямо в сумку, проголодал очень, лепешечки поел и тоже свалился.
А казна так и осталась никому.
1914 г.
Заяц съел
Хорош был для миру кузнец: в кузнице работал, за работу ни с кого не брал, ко что даст только. За своего пошел кузнец среди бедных людей, все его очень любили; узнали и чужестранные, стали ездить на праведного кузнеца посмотреть. И жил кузнец хорошо и спокойно, ни в чем нужды не знал и всем был доволен.
Вот и приходит к нему раз старичок какой-то. Это сам Никола угодник пришел испытать его.
- Что́, говорит, кузнец, как ты работаешь, за какую работу что́ берешь?
- Кто что даст.
- Какая это твоя работа! Пойдем со мной, я лекарь. И брать ничего не будем, а денег больших добьемся.
Подумал кузнец, подумал, чего же не пойти, коли такое дело: и миру польза и душе не обида. И согласился.
И они пошли.
А взяли они с собой в дорогу один кошель с хлебом, а хлеба там всего-то по такому кусочку. Старик ходко идет, и хоть бы что́, а кузнец едва уж ноги тащит: и устал, и есть захотел. Наконец-то старичок вздумал сесть отдохнуть.
Тут кузнец за кошель, развязал кошель, вынул по кусочку. Старичок и к хлебу не притронулся, в кошель назад положил, встал себе, да в сторонку, за хворостом, хворост посбирать. А кузнец весь хлеб свой съел - есть еще больше хочется, съел и стариков хлеб, да, чтобы концы в воду, кошель и закинул, лег и заснул.
Будит старичок кузнеца.
- Где, говорит, кошель?
- Не знаю.
- Где хлеб?
- Гляди, заяц съел!
Заяц, так заяц, ничего не поделаешь.
Смотрит старичок. И хочется кузнецу правду сказать, да как сказать: ведь всего этакий кусочек съел!