2
Присел солдатик на лавку, ждет царской воли.
- Ну-ка, солдатик, пошути ты и надо мной шутку, да легоньку.
- Могу, ваше царское величество! - и просит царя на диван пересесть.
Послушался царь солдата, пересел на диван.
- А который будет час, ваше царское величество?
- Первый в начине, - сказал царь.
И вдруг дверь - у-у-ух! - полна палата воды: затопило царя на диване по шейку, - и ударился царь из палат своих бежать, а на дворе ему вплавь. Куда тут деться? Ухватился он за лестницу и ну карабкаться. И покрыла матушка-полая вода все леса темные. Сидит царь на конечке, захлебывается. Тут откуда ни возьмись лодка, - бряк в лодку. Поднялся ветер и унесло царя Бог знает куда.
Стала вода понемногу пропадать и пропала. И крепко захотелось царю поесть. Идет старуха, несет булочки.
- Пожалуй, бабушка, сюда, - говорит царь, - продай мне булочку.
- Ох, ваше царское величество, булочки-то больно жестки, ночевочки, нате подержите, я вам мяконьких принесу.
Царь у старухи взял булки, держит, думает себе:
"Слава Богу, хоть что-нибудь!" - очень проголодался. только что хотел отщипнуть кусочек, идет надзиратель Борисов.
- Чего, - говорит, - ты тут держишь?
- Булочки.
- Ну-ка, я посмотрю.
Царь разжал руку, глядь - человечьи головы.
Борисов его цоп - в часть.
До утра в части просидел, а там и суду предали, да в острог. И пока искали да разыскивали, натерпелся в остроге-то. И дознались, судили и засудили: приговорили к наказанию и навечно в каторгу.
"Ох, солдат, солдат, что надо мною сделал!"
Везут царя, а палач только усмехается.
И привезли на площадь, раздели, поставили. Взял палач двухвостный кнут…
- А, батюшки! - как закричит царь.
Тут вбежали в палату сторожа-приближенные, смотрят: сидит царь на диване, а против царя солдат на лавке.
- Ну, спасибо, солдат, пошутил ты надо мной хорошо!
- А посмотрите-ка, ваше царское величество, который час?
Царь-то думает, что времени с год прошло, а всего-то один час прошел.
И попрощался царь с солдатом, отпустил его на все четыре стороны.
3
Приходит солдат в деревню. У околицы народ стоит кучкой.
- Мир вашему стоянию, пустите ночевать!
- Пойдем ко мне, солдатик, - выискался старик.
Ну, и пошел солдат за стариком. Пришли в избу, дед и спрашивает:
- А не умеешь ли ты сказки сказывать?
- Можно, дедушка.
- Ну-ка, скажи.
- А что тебе одному сказывать, чай у тебя есть семейка?
- Есть, солдатик, два сына, две невестки.
- А вот и хорошо, когда придут в избу, все и послушают.
Сошлись сыновья и невестки, сели ужинать, поужинали, да и спать.
Лег дедушка с солдатом на полати.
- Ну-ка, солдатик, скажи сказку-то!
- Эх, дедушка, сказки-то я ведь не хорошими словами сказываю, а вон невестки сидят.
Старик перегнулся с полатей.
- Невестки, живо спать!
Невестки деда послушали, постельки постелили и спать легли.
- Ну, солдатик, скажи теперь! - уж очень деду хочется сказку послушать.
- А что я тебе скажу, дедушка! Посмотри-ка хорошенько, кто мы с тобой? Ты-то - медведь, да и я-то медведь.
Ощупался дед, пощупал солдата: так и есть - и сам-то медведь, и солдат-то медведь.
- Медведи, солдатик.
- То-то и оно-то, что медведи, дедушка, и нечего нам на полатях разлеживаться, надо в лес бежать.
- Известно, в лес! - согласился дед.
- А смотри, дедушка, в лес-то мы убежим, а там охотники нас и убьют. И если, дедушка, тебя наперед убьют, так я через тебя перекувырнусь, а если меня убьют, ты через меня кувыркайся, - будем оба живы.
Прибежали в лес, а охотнички тут-как-тут: грох в солдата - и убили. Дед стоит: что ему делать? бежать? - и его застрелят, и вспомнил, что перекувырнуться надо, перекрестился, да через солдата как махнет.
- А, батюшки! - закричал голосом старик. Невестки повскакали, огонь вздули, а дед на полу лежит врастяжку: эк, его угораздило!
- Хорошо еще Бог спас! с этакой высоты!
Поднял солдат деда на полати - больше не надо и сказок! - и до света ушел.
1914 г.
Клад
Лоха был большой любитель до всяких кладов, и был у Лохи товарищ Яков, тоже под стать Лохе. Оба частенько на Лыковой горе рылись, но ничего никогда не находили.
Клад - с зароком, и нередко такой зарок кладется: тот клад добудет, кто не выругается нехорошим словом, - а русскому человеку нешто удержаться? ну, клад и не дается!
Раз Лоха пошел за грибами на Лыкову гору, набрал груздей, спустился с горы, дошел до родничка и присел отдохнуть. А было это пред вечером, уморился Лоха с груздями, сидит так - хорошо ему у родничка, отдыхает.
И видит Лоха, товарищ его Яков с сухими лутошками едет.
- Куда, брат, едешь?
- Домой.
- Возьми меня!
- А садись на заднюю-то лошадь.
Яков на паре в разнопряжку ехал с двумя возами. Лоха повесил себе на шею лукошко с груздями, уселся, погоняет лошадку.
- Кум, - говорит Яков, - поедем ко мне горох есть. Василиса нынче варила. Уж такой, что твоя сметана.
- Поедем, кум.
Приехали к Якову, распрягли лошадей. Яков вперед в избу пошел, Лоха за ним.
Вошел Лоха в сени, двери-то в избу и не найти. Кричать - а никто голосу не подает. Вот он лукошко на землю поставил и стал шарить дверь. Бился, бился - нету двери. Начал молитву читать, а двери все нет, и молитва не помогает. Так руки и опустились.
И увидел Лоха вдали свет чуть пробивается, и будто в кузнице кузнецы куют. Поднял он с земли лукошко и пошел на свет.
Шел, шел, дошел до железной двери, отворил дверь - там длинный-предлинный подземный ход, а справа и слева очаги и наковальни, и кузнецы стоят.
Кузнецы большие, в белых, как кипень, одежах, и у каждого очага по три кузнеца: один дует мехами, другой раскаливает железо, третий кует.
Подошел Лоха к первым кузнецам - куют лошадиные подковы.
- Бог помочь вам, кузнечики.
Молчат.
Он к другим - шины куют.
- Бог помочь, кузнечики!
Молчат.
Он к третьим - куют гвозди.
- Бог помочь!
И эти молчат, только смотрят на него.
Ну, он дальше: дальше куют у каждого горна все разные вещи. Он уж ни с кем ни слова. И далеко прошел, уставать стал.
И вот откуда-то из побочного хода появился будто приказчик какой, распорядитель их главный, в кожаной одеже, сам смуглый, ловкий такой парень.
- Как ты, - говорит, - Лоха, попал сюда? Что тебе надо? Денег? Пойдем, я тебе их покажу.
- Нет, родимый, - Лохе уж не до денег, - ты меня лучше выпроводи отсюда, запутался я.
- Ну, вот еще! Я тебе наперед покажу, а потом и на дорогу выведу. Пойдем.
И пошел водить Лоху по разным ходам между кузнецами: то в тот переулок, то в другой, - так заводил, так замаял, могуты не стало.
- Бог с тобой, с твоими деньгами. Выпусти! - запросился Лоха.
- Сейчас! - да знай себе ведет, не остановится.
Наконец-то подвел к подвалу, повернул ключ в двери, отворил дверь - там лестница железная, весь подвал фонарями освещен и полн золота, серебра, меди, железа, стали и чугуна. И все, как жар, горит.
- Видишь, Лоха, богат-то я как! Хочешь золота, хочешь серебра? Бери сколько хочется.
- Да куда мне, родимый? Отпусти! Мне и взять-то не во что.
- Да вот голицу-то насыпай.
- Не донести мне.
- А ты от онуч веревки отвяжи, да и перевяжи рукавицу-то.
Лоха соблазнился: уж очень красно золото! - насыпал рукавицу золотом, а другую тот насыпал.
- Довольно, что ли?
- Спасибо, родимый. Дай тебе Бог здоровья на много лет.
- Ну, что там! Благодарить не за что. А ты вот что, ты с Яковом хлеба нам привези. Видел, сколько у меня работников, так их всех накормить изволь. Да, смотри, привези печеного, нам мукой-то не надо!
- Когда ж тебе, родимый?
- Да вот как первый урожай будет.
- Постараюсь, родимый.
- Не забудь же.
И повел, вывел его из подвалу да по коридорам, и к какой-то трещине. Тут и стал.
- Видишь, Лоха, свет?
- Вижу.
- Иди на него
Лоха и пошел на свет-то, и чувствует, что на воздух вышел.
Осмотрелся, - что за чудеса! - сидит он у родничка, где отдыхать сел, и лукошко его с груздями, как поставил, так и стоит. Взглянул под ноги, а у ног его голицы связанные, пощупал - деньги. Себе не верит, развязал малость, запустил руку - золото.
Темно было, чуть заря.
Поднялся Лоха, вытряхнул из лукошка грибы, положил в лукошко голицы с золотом, прикрыл травой и пошел себе по дороге. Да улицами-то не шел, а с заднего двора и прямо к себе в амбарушку.
Рассветало уж.
Вынул он из лукошка голицы, да не развязывая - в короб, короб на замок, и вошел в избу.
- Где это ты пропадал столько? - спрашивает жена.
- Да чего, в лесу заплутался.
- Все тебя, все село, три дня искали, думали, без вести пропал. Эко дело какое с тобой случилось!
Поговорили, поговорили, дали поесть. Сильно проголодался Лоха, поел всласть, да опять в амбарушку, лег там под коробом и заснул.
И видит он во сне, явился к нему тот самый приказчик, распорядитель кузнечный, и говорит:
"Ни, Боже мой, никому не говори, что ты у меня был и золота взял. Ежели откроешь, худо тебе будет!"
Но Лоха не только что говорить или кому показывать, а с опаски уж и сам, как положил голицы в короб, так хоть бы раз посмотрел, какое там у него в коробу золото лежит. В амбарушку пройдет понаведаться, короб осмотрит, да назад в избу.
И, должно быть, заметили люди, что Лоха в амбарушке что-то прячет, что-то таит, о чем-то помалкивает.
Раз пришел Лоха в амбарушку, хвать, а короба-то и нет, - украли!
Украли его короб, нет золота, нет его клада.
Кто же украл?
Никто, как Яков-кум.
Лоха и объявил подозрение на Якова. Стали Лоху допрашивать, где Лоха золотые взял, он и открылся - забыл наказ! - все рассказал и про кузнецов и про золото.
И вернулся Лоха домой с допроса, заглянул в амбарушку, постоял, потужил, пошел в избу - тоскливо ему было, прилег на постель, лежит - ой, тоскливо! И чувствует Лоха, ни рукой ему двинуть, ни ногой не пошевельнуть, хотел покликать, а язык и не ворочается.
Так и остался. А какой был-то! - одно слово, Лоха.
1914 г.
Пупень
Рыли бабы понаслыху клад на валу, Алена да Анисья. И вырыли бабы пупень и вдруг от Ивана Предтечи - вал-то у церкви - гул пошел. С перепугу задрожали у баб руки - пупень в яму, сами присели. И видят, идет по валу старичок какой-то.
- Чего, - говорит, - вы, бабы, испужались?
Бабы ему в ноги:
- Не губи, клад роем.
Ну, старичок посмотрел, посмотрел, да и говорит:
- Да нешто так роют? Этому кладу пора ночная.
И наставил старичок баб на разум, зря чтобы на валу не рылись, а ждали Пасху и на Пасху, между заутреней и обедней запаслись бы красным яичком и, кто бы на валу ни показался, похристосовались бы, не пугаясь.
- Тогда сам выйдет!
Старичок пошел своей дорогой, а бабы достали из ямы пупень и по домам ждать Пасхи.
Протянулась осень, прошла зима, катит весна-красна, а с весною Пасха.
Еще на посту стало не до сна бабам: какой им такой клад выйдет!
Старичок-то учил, запастись по яичку, а они каждая себе по три выкрасили, подоткнулись и в передник положили: как тот появится, чтобы поскорее яйцо ему в руку сунуть - бери, отворяй клад!
Кончилась заутреня, бабы на вал и ну рыть. И уж заступ стал задевать за что-то: плита ли там чугунная, либо котелок с золотом? И пошел вдруг гул от Ивана Предтечи - и гул, и зык, и рев. Оглушило баб, а земля ровно кисель под ними, так и трясется.
И видят, идет по валу, ой! медведь не медведь, козобан: рот - от уха до уха, нос, что чекуша, граблями руки, а глаза так и прядают. Идет, кривляется и гудит и гудит.
Стали бабы рядом, оперлись на заступ, в руках по яйцу: так вот сейчас и похристосуются.
А тот словно крадется - и медленно, медленно и прямо на них, да как рявкнет.
Выронили бабы яйца да бежать, да что есть духу, добежали до паперти, обе и обмерли.
Ну, тут добрые люди опрыскали баб святой водицей из колодезя: от усердия, думали, с бабами такое вышло. И опомнились бабы, и скорее домой.
"Бог с ним и с кладом, верно в землю ушел".
А какой котелок там был с золотом, какая плита чугунная!
И остались бабы, - не клад, а пупень.
1915 г.
Клекс
Из всех дней первый - Пасха. В ту святую ночь стоит сама земля раскрытая.
Отправился Семен к заутрене, а идти ему было на погост мимо озера. Вот и идет он берегом, а там, на другом берегу, какой-то так колышек из воды лукошком что-то в лодку таскает.
"И кому в такую пору, - думает Семен, - в воде бултыхаться?"
Тут в колокол ударили, и тот вдруг пропал.
Перекрестился Семен, прибавил шагу, обошел озеро и прямо к лодке. А в лодке полно клексу.
"Эка невидаль, чешуя рыбья! Али взять?"
И набрал в карманы клексу и в церковь.
Хороша на Пасху служба, не ушел бы из церкви. Похристосовался Семен: "Христос воскрес!" - освятил пасху и домой разговляться. Шел в обход озером мимо самого того места, а уж лодки не было: ни лодки, ни клекса. Так домой и вернулся.
Сел Семен за стол, закусил пасхи, да хвать за карман - вспомнил! - а там серебро звенит. Вот какой клекс был, серебряный!
И с той поры обогатился Семен.
И с той поры на озере, чуть тихий час, завоет кто-то жалобно… Ну, и Семена больше не заманишь к озеру, - на мешках сидит серебряных.
1915 г.
На все Господь
На все Господь
1
Жил Ипат не бедно, не богато, да пришло крутое время, и до того добился, что и питаться нечем стало. Жена, дети - что делать? И пошел он из села за тридцать верст на озеро рыбачить. И там, на озере, исправил себе балаган земляной и перевез на новое место жену и детей.
И так ему было горько на новом месте и жалко, - да так, стало быть, Бог дает! И положил он каждый день удить для жены и детей.
"Если на себя не заужу, то не буду есть!"
День удит, ночью Богу молится. И с месяц удил, зауживал на жену и детей, а на себя хоть бы раз попало. И дал ему Бог терпение, - за этот месяц он ничего не ел.
И вот выдался денек такой, заудил он две рыбки лишних.
"Слава Богу, сжалился надо мной Господь и мне дал. Нынче и я поем!"
Приходит с рыбой к балагану.
- Говори, жена, "слава Богу"!
- А что "слава Богу"?
- Я на себя заудил, две рыбки лишних попались, Господь на меня дал!
- Не на тебя это, я тебе еще родила два сына, на них Господь и дал.
- Ну, придется и опять не евши. Слава Богу, что родила благополучно.
И трое суток еще удил, заужал на жену и детей, а на себя нисколько. Трое суток кончилось, пора бы ребят крестить.
- Надо ребят крестить, пойду на село к попу!
И поутру пошел, оставил жену с детьми на озере в балагане.
2
Встречу попадает Ипату молодец.
- Куда, Ипат, идешь?
- А родила у меня жена два сына, надо крестить.
- Возьми меня в кумовья. Посмотрел Ипат через правое плечо.
- Нет, ступай уж… И без тебя потонул я в грехах. А тот как захохочет, да в сторону.
- Ишь, какой!
Нечистый был это дух.
Отошел Ипат немного, идет молодец чище того.
- Куда тебя, Ипатушка, Бог несет?
- Жена родила два сына, иду к попу, надо окрестить.
- Возьми меня в кумовья.
Посмотрел Ипат через правое плечо, видит, хорошей души.
- Ладно, покумимся.
- На тебе три золотых, - подал кум, - даром поп на своей лошадке не поедет. Отдай ему золото, а я пойду к твоей жене.
А это был ангел. За терпение человеку послал его Господь.
Не долго шел Ипат, за какой час в село поспел к попу.
- Батюшка, я до твоей милости… жена у меня родила два мальчика, а живу я нынче в балагане на озере за тридцать верст, надо бы мне их окрестить. Я до твоей милости.
Посмотрел на Ипата поп.
- А ты б их склал в полу, притащил сюда, я бы их и окрестил. Мне тащиться такую даль не рука!
И вышел в горницу.
Тут Ипат три золотых на столик, мнется.
- Ты чего? - выглянул поп.
А на столике золото так и блестит. Поп как увидел золотые и сейчас же стряпке: "Станови самовар!" - а кучеру: "Лошадь запрягай!"
- Ну, Ипат, чайку напьемся, поедем, окрещу тебе ребят.
- Нет, батюшка, чаю твоего не буду пить. Ты чаю напьешься, поедешь и меня нагонишь, я пойду пешком.
3
Поп пожалуй только еще из двора пошевелился, уж Ипат пришел на озеро. Смотрит: проруби его, а где балаган? Нет балагана, а на том самом месте стоит дом каменный и круг дома цветы расцвели.
Удивился Ипат. "Али неладно пришел?" А ему навстречу из дому старшие дети бегут.
- Кто этот дом построил?
- Пришел к нам какой-то молодец, вдруг все появилось.
Ипат за детьми.
В новом доме кум сидел на лавке.
- Что, Ипат, загрустил?
- А что, кум, непременно поп раздумал. Сколь я дорогой оглядывался, все нет, не догоняет.
- Скоро будет! - утешил кум.
А поп тут-как-тут. Остановил лошадку.
Что за причина? Звал его Ипат в балаган, а, на-кась, дом каменный!
"Али неладно приехал?"
И повернул, было, лошадку назад ехать.
- Иди скорей, Ипат, зови батюшку! - говорит кум.
Ипат на крылечко вышел. Поп увидал Ипата.
- Ах, Ипат! Как поживаешь? Домик-то какой состроил, этакого и на селе нет!
- На все Господь.
И повел Ипат попа в дом.