В издание вошли избранные рассказы, новеллы и легенды русского писателя Федора Сологуба.
Впервые "Книга разлук" и "Книга очарований" были опубликованы в 1908 и 1909 годах.
Содержание:
Книга разлук 1
Они были дети 1
В толпе 12
Смерть по объявлению 18
Голодный блеск 20
Книга очарований 22
Претворившая воду в вино 22
Мудрые девы 23
Страна, где воцарился зверь 23
Очарование печали 25
Алчущий и жаждущий 29
Собака 30
Отравленный сад 31
Опечаленная невеста 35
Прятки 38
Улыбка 41
Белая мама 43
Федор Кузьмич Сологуб
Книга разлук. Книга очарований
Книга разлук
Они были дети
Глава 1
Два гимназиста шли домой по аллее Летнего сада, который был гордостью дремотного уездного города Сарыни, и равнодушно посматривали на величавые дубы. Мальчикам не жаль было желтых листиков, которые начали падать на сыроватый после утреннего дождя песок. Они были заняты разговором, особенно один из них, лет семнадцати, в потертом мундире, порыжелой фуражке, тусклых и морщинистых сапогах. Руки его велики и грубоваты, угреватое лицо добродушно, а серые маленькие глаза смотрят иногда восторженно и умно. Имя его - Владимир Гарволин. Другой, Евгений Хмаров, - щеголь. Мундирчик на нем новенький, сшит превосходно. Лицо и руки Хмарова белые, с нежной кожей. Он высок для своих шестнадцати лет, - выше Гарволина на полголовы, - строен и красив. Его лицо портит высокомерная усмешка, которая не идет к мягким очертаниям рта и подбородка.
Гарволин горячился. Его пылкий голос мало соответствовал непредставительной фигуре, походке перевальцем и банальному содержанию его слов.
- Связи, карьера - вот ты о чем мечтаешь. А все это - ужасная чепуха! - говорил он. - Миллионы людей обходятся без связей и не помышляют ни о какой карьере. А мы, черствые эгоисты, воспитанные на народные трудовые деньги, вместо того, чтоб помнить свой долг перед народом, думаем о том, как бы получше устроиться. Вздор! Люди живы одною любовью.
Хмаров шел немного впереди и насмешливо улыбался.
- Идеалист! - сказал он наконец. - Что мне за дело до народа? Он сильнее меня, и тебя, - и всех нас, - пусть сам о себе позаботится. Да и любовь - штука хорошая, что и говорить, - только ею сыт не будешь.
- Нет, будешь! - энергично воскликнул Гарволин.
- Пустое! - с раздражением продолжал Хмаров. - Любить можно по-настоящему только тогда, когда обеспечен.
- Да пойми, что любовь прочнее всего обеспечивает жизнь.
- Как бы не так. Вот я, например, люблю сигары. А без денег какие сигары.
- Экий ты циник! - с кротким негодованием воскликнул Гарволин, и смуглые щеки его покрылись румянцем.
- Ничего не циник. И женщины денег стоят. К ним, брат, без подарков лучше и не суйся.
- Ты клевещешь на женщин.
- Ну нет, брат, уж это-то я по опыту говорю, - хвастливо возразил Хмаров и молодцевато огляделся вокруг бойкими, серыми глазами, в которых было что-то блудливое.
"А в самом деле, - подумал он, - надо подарить что-нибудь Шанечке. Дитя! ее и это еще позабавит".
- Вот только безденежье наше! - сказал он вслух, и по его лицу пробежала гримаска озабоченности.
- Вы богато живете, - заметил Гарволин. - Чай, здорово денег просаживаете.
- Что делать. Нельзя же нам жить как-нибудь. Ведь мы не какие-нибудь… мещане.
- Эх вы, барская спесь!
Хмаров надменно усмехнулся.
- Однако, прощай, - сказал он. - Мне тут подождать надо.
Гимназисты остановились на площадке сада. Гарволин вздохнул и угрюмо глянул в сторону.
- Шаньку Самсонову ждешь? - спросил он искусственным басом.
- А ты почем знаешь?
- Секрет-то не того… не велик.
- Да, брат, жду: просила здесь подождать, когда пойдет из гимназии.
- Что ж ты с ней, всерьез или так? - сумрачно спросил Гарволин.
- Шутить чужими чувствами - не в моих принципах, - внушительно ответил Хмаров.
- Ишь ты!
- Да вот видишь, почему я думаю о карьере: на моих руках не одна моя судьба. Не для себя самого я хочу сделать карьеру, а для любимой девушки.
- Девчонка еще она, да и ты, брат, зелен.
- За свои чувства я ручаюсь, - пылко ответил Хмаров, краснея, - а она, - она, брат, лучше всех женщин, какие когда-нибудь жили.
Голос его зазвенел юношеским восторгом, и холодные глаза тускло блеснули.
- Ну, давай вам Бог! - безнадежно сказал Гарволин.
Хмаров внимательно посмотрел на него и спросил насмешливо:
- Ты, что ж, тоже влюбился?
Гарволин махнул рукой, пожал руку Хмарова и торопливо пошел прочь.
"Бедняга! - подумал Хмаров - что делать, женщины ценят внешность, уважают самоуверенность, смелость".
Он смахнул со скамейки пыль тонким платком и сел. Лениво снял он фуражку и провел рукой по светлым, коротко остриженным волосам. Гарволин отошел несколько шагов, понурив голову и широко махая красными руками, внезапно он остановился, круто повернулся к Хмарову и крикнул:
- Я пойду к Степанову, не зайти ли за тобой?
- Ах, да, - встрепенулся Хмаров, - он все еще валяется?
- Не встает.
Хмаров подвигался на скамейке, уселся поудобнее, протянул ноги и сказал:
- Экий бедняга. Я бы пошел, да ведь ты знаешь, мои дамы такие мнительные.
- Махни по секрету! - посоветовал Гарволин.
- Неудобно, - кто-нибудь увидит, - они и от одной мнительности, пожалуй, захворают. Уж я лучше после.
- Как знаешь, - сказал Гарволин и повернулся было уходить.
- Послушай! - окликнул его Хмаров.
- Ну? - диким голосом спросил Гарволин и наклонил к Хмарову правое ухо.
"Экий медведь", - подумал Хмаров и улыбнулся.
- Я хотел тебя спросить, не нуждается ли он в чем.
- Да уж в нас с тобой не нуждается, не беспокойся, - грубо отрезал Гарволин и пошагал дальше.
По тому, как он пошевеливал плечами и размахивал руками, видно было, что он сердится.
Хмаров прислонился к спинке скамейки и закрыл глаза. Черноглазая девочка представилась ему. - Смуглое личико с бойкой улыбкой и веселыми глазами… Он плотнее сжал глаза, всматривался и улыбался. Милые очертания смеялись, жили, сочные губы шевелились неслышными словами. А тепловатый ветерок веял, увядающие листья изредка падали с грустным, еле слышным шорохом.
Вдруг услышал он скрип песчинок, шелест юбочек и говор девочек. Гимназистки, - судя по голосам, их было пять или шесть, - прощались. Знакомый голос звенел задорно. Вот они разошлись, знакомые шаги направились к Хмарову.
- Шаня! - воскликнул он и открыл глаза. Перед ним стояла красивая девочка лет четырнадцати, рослая и крепкая. Несколько дикая веселость брызгала из каждой черточки смуглого лица, по которому беспрестанно пробегали смешные и милые гримаски. Загорелые щеки говорили об избытке здоровья. Большие черные глаза дерзко глядели из-под длинных ресниц. Полусросшиеся густые брови казались на первый взгляд слишком тяжелыми для веселого лица, но они соответствовали его твердым очертаниям. Шаня смеялась и хлопала руками.
- Какой ты милый, Женечка! - говорила она звенящим голосом. - Вот-то не ожидала тебя встретить.
- Ведь я сказал, Шанечка, что подожду: ты должна была верить, - сказал Хмаров с ласковым упреком.
- Ну, а я так и думала, что ты улепетнешь к своим дамам, ан ты тут как тут.
Женя засмеялся, но сейчас же спохватился, нахмурился и строго сказал:
- У тебя, Шаня, прескверные манеры.
Шаня притихла, присела на скамью, сделала испуганные глаза и сказала слегка дрогнувшим голосом:
- У меня, Женя, прескверные дела, вот что лучше скажи.
- Да? - участливо спросил Женя и сел рядом с нею. - Провалилась-таки?
- Провалилась, - плачевно сказала Шаня и грустно опустила голову, хмуря брови.
- Как же ты так?
- Вот поди ж ты. Боюсь, что-то дома будет.
- Старик рассердится?
- Задаст он мне трепака, - печально сказала Шаня и вдруг засмеялась неудержимо и звонко.
- Ну да, трепака! - утешил Женя. - С чего так строго? Ах ты, легкомысленная головушка! Ты ленивая, если даже переэкзаменовки не могла выдержать.
- Вот еще новости - летом учиться! На то зима. И зимой-то зубрежка надоест.
- Ведь если так будет продолжаться, - усовещивал Женя тоном старшего, - то тебе и диплома не дадут.
- Не дадут, и не надо, - вот еще.
- Да, - согласился Женя, вздыхая, - вам, девочкам, диплом не важен. А вот нам приходится биться, - без диплома не пойдешь.
- Да я почти все сказала, - вдруг стала оправдываться Шаня - а он так и норовит сбить. Что ж, дивья ему, он больше меня знает. Злючка, противный козел.
Шаня раскраснелась, нахмурилась; ее бойкие глаза зажглись гневом.
- Да, - задумчиво говорил Женя, - эти господа слишком много берут на себя. В прошлом году наш латинист тоже повадился лепить мне двойки. А разве я виноват, что он не умеет преподавать? И дома у меня все удивляются, как такого болвана держат в гимназии.
- И у нас тоже все такие мумии, - недовольным тоном сказала Шаня, - совсем мало симпатичных личностей. Однако, пойдем, что тут сидеть.
Женя проворно вскочил, ловко взял ее книги и пошел по аллее рядом с Шаней. Шаня посматривала на него и любовалась его бодрой и красивой походкой.
- Зайдем в наш сад, Женечка, погуляем, - просительно сказала она.
- Право, Шанечка, - нерешительно начал Женя.
- Ну, хоть на полчасика! - нежно говорила Шаня и заглядывала в его лицо молящими глазами.
- Шанечка, мне домой пора.
- Боишься маменьки? - лукаво спросила Шаня, нагибаясь совсем близко к лицу Жени.
Женя обидчиво покраснел, а румяные Шанины губы дразнили его милой усмешечкой.
- Вовсе не боюсь, а будут беспокоиться.
- Ну, как хочешь, - грустно сказала Шаня и отвернулась.
- Ты, Шанечка, такая прелесть, что тебе ни в чем нельзя отказать, - нежно сказал Женя.
- Ну вот и спасибо, милый Женечка, - воскликнула Шаня, поворачиваясь к нему с радостной улыбкой, - а то некогда! Тюфяк!
Она хлопнула его по пальцам загорелою рукою и с мальчишескими ухватками запрыгала по дорожке.
- За тобой, Шанечка, я готов идти на край света, - только как бы тебе самой не влетело.
- Ну вот, очень я боюсь. Волка бояться - в лес не ходить.
- Видишь, Шанечка, как я тебя слушаюсь: мне бы надо было еще в одно место, а я с тобой иду.
- Какое место? - живо спросила Шаня.
- Да тут гимназист есть больной, из нашего класса. Степанов. Он - бедный. Положим, у меня самого в кармане сегодня не густо, но все-таки… может быть, он нуждается, - не могу же я не помочь!
- Какой ты добрый, Женечка!
Женя самодовольно улыбнулся, но постарался принять равнодушный вид и с медленной важностью промолвил:
- Ну, пожалуйста, - я не люблю комплиментов.
- Но, - робко сказала Шаня, - ведь к нему можно после.
- Это уж решено, Шанечка, - великодушно ответил Женя, - к нему вечером, теперь - к тебе. Я не умею тебе отказывать. Вообще я не люблю подчиняться чьим-нибудь капризам, но ты, Шанечка, другое дело.
- Я - другое дело! - крикнула Шаня, запрыгала и завертела Женю.
- Тише, тише, безумная, ведь здесь люди ходит, - унимал Женя, отбиваясь.
Шаня вытянула руки по швам и замаршировала по-военному.
- Ах, Шаня, когда ты отстанешь от этих манер.
Шаня повернулась к нему с покорной улыбкой.
- Ну, ну, не сердись, не буду. Никогда больше не буду. Евгений Модестович, - шаловливо шепнула она и нежно прижалась к Жене.
Женя быстро огляделся, - никого не видно, - охватил Шаню и неловко, по-детски, чмокнул ее в щеку. Глаза его засверкали. Шаня отодвинулась.
- Что за вольности! - стыдливо шепнула она, поправляя под шляпкой разбившуюся косу, и вдруг весело, но слишком нервно рассмеялась.
Им приходилось видеться крадучись: мать Хмарова считала неприличным для Жени общество мещанской девочки, дочери не очень богатого купца; она приказала сыну прекратить это знакомство. Но необходимость скрывать встречи подстрекала детей, - было им жутко и весело.
III
Шагов за пять до деревянных ворот сада Шаня остановилась и потянула назад, за кусты, Женю.
Что ты? - спросил он.
- Твоя сестра! - шепнула Шаня.
Сквозь кусты виднелся через улицу забор небольшого сада, над забором - навес пристроенной к нему террасы, а под навесом стояла беленькая девочка лет тринадцати, с капризным и скучающим лицом и слегка вздернутым носом. Она пристально всматривалась в деревья Летнего сада.
- Как тут быть? - говорила Шаня, - с чего это она здесь торчит?
- Ревнует, - объяснил Женя.
Оба они заговорили шепотом.
- Ревнует? Что ты? - недоверчиво переспросила Шаня.
- Очень просто. Мы с ней были дружны; разница лет, конечно, сказывалась, но я все-таки любил ее позабавить. Ты знаешь, я иногда, когда в духе…
- О, да, ты остроумный и любезный.
Женя самодовольно улыбнулся.
- Но теперь ты понимаешь, я думаю только о тебе. Конечно, я иногда захожу к ней, но она мне, признаться, надоедает. Вот она и злится и высматривает. Она еще совершенный ребенок.
- Мы вот как сделаем, - решила Шаня.
Ее глаза засверкали и засмеялись, и она зашептала таинственно, с видом заговорщицы:
- Я пойду мимо вас. Она увидит, что я одна, и успокоится: она же увидит, что я прошла, а тебя еще нет. А ты обеги кругом.
- Ты, Шанька, гений! - восторженно крикнул Женя.
- Ш-ш! зеворот! услышит! - унимала его Шаня, махая на него руками.
- Молчу, молчу, - зашептал Женя. - Ну, я бегу.
Мальчик юркнул в кусты. Шаня прислушалась, постояла, хмуря брови, пока не затих шорох ветвей за ним, и пошла из-за кустов через ворота на улицу.
IV
Маша поджидала ее на своей вышке.
- Послушайте, девочка! - надменно окликнула она Шаню.
Шаня подняла голову и весело засмеялась.
- А! - воскликнула она, - а я думала, это - целая барышня. Ну, слушаю, девочка, - что надо?
- Скажите, пожалуйста, - спросила Маша, обидчиво краснея, - куда пошел мой брат?
- Ваш брат? А кто такой ваш брат?
- Пожалуйста, не притворяйтесь. Вы с ним были сейчас в саду, а он скрылся.
- Ишь ты, глазастая какая! - запальчиво закричала Шаня, покачивая головой, - прыгала бы через забор да и бежала бы за своим братом, а мне как знать, где он.
- Экая мужичка! - уронила Маша, стараясь выразить большое презрение.
- Миликтриса Кирбитьевна! - ответила Шаня и сделала кислую гримасу.
- Как ты смеешь так со мною разговаривать, уличная девчонка! - крикнула Маша.
Шаня прыгала и кривлялась.
- А коли ты такая важная, так и не связывайся с уличной девчонкой! - кричала она. - Футы, ну-ты, ножки гнуты.
- Вот папа скажет твоему отцу, чтоб тебя высекли.
- Ну, ты еще и не посмеешь ничего своему отцу сказать, - тебе самой достанется: зачем на улице базарить! фря курносая!
- Вот погоди, дворник с метлой придет, - сказала Маша, стараясь принять равнодушно-презрительный тон.
- Ай, ай, как страшно! - крикнула Шаня, отбегая, - фискалишка презренная, - забралась на вышку шпионить.
У конца забора Шаня остановилась, сделала Маше нос и крикнула:
- Жди себе братца.
Маша отвернулась, досадливо покусывая тонкие губы. Шаня убежала было за угол, но вдруг вернулась.
- Пока ты собачилась, - крикнула она, - твой брат домой пришел.
В самом деле, кто-то прошел по двору, но кто, Маша не успела заметить: дверь на крыльце уже затворялась. Маша обрадовалась и побежала домой. Но это был только почтальон, а Женя еще не возвращался.
V
На перекрестке двух улиц, безнадежно пустынных и грязных, Женя и Шаня сошлись, улыбаясь еще издали друг дружке, и остановились среди луж. Шаня передала мальчику разговор с Машей.
- Нажалуется, - пробормотал Женя, нахмурившись.
- Не посмеет.
- Ну да, не посмеет. Она про себя не скажет, не беспокойся, а наболтает, что видела нас вместе. Мать опять молебен отслужит.
- Молебен? - переспросила Шаня и звонко засмеялась.
- Это мы с отцом так называем, - начал объяснять Хмаров, и приунывшее было лицо его опять засияло горделивым сознанием своего остроумия. - Она, видишь ли, начнет сцену: нервы, и все такое. Будет пилить, пилить, точно все это нужно. Ну, отец и говорит: начала молебен петь.
- Молебен петь? - смеясь, повторяла Шаня.
- Пожалейте, говорит, мои бедные нервы, - с внезапной злостью заговорил Женя, - а сама всем нервы надрывает. И тут еще дядюшка, и тетушка.
Они пробирались по грязной улице. Женя терся новеньким мундирчиком о рогатые изгороди, сложенные из осиновых жердей, и шлепался модными сапожками в мутные лужи. Шаня выбирала сухие местечки по другой стороне улицы.
- Экая трущоба! - раздражительно сказал Женя, - точно не может твой отец мостков набросать.
- Иди сюда, - звала его Шаня, - там сапоги загваздаешь.
- Везде одинаково мерзко, - брюзгливо отвечал Женя.
Он видел отлично, что там, куда зовет его Шаня, гораздо лучше, - но продолжал идти по своему пути с тем упрямством, которое заменяло у него характер.