Сказка о самоубийстве - Александр Полярный 3 стр.


Попугай оказался обыкновенным, точнее, не совсем: у него были зеленые перья и родом он происходил из экзотических мест. Я вернулся вместе с ним домой и был ужасно горд собой, чувствуя себя спасителем. Чувствовал настоль­ко сильно, будто пересек семь королевств и спас принцессу из башни с драконом. Но нет: в клетке у меня был неухоженный попугай, больше похо­жий на мешок с перьями! "Надо привести тебя в порядок", - проговорил я вслух. И сразу попы­тался почистить попугаю перья, успокаивая его, но он, похоже, был немного шокирован таким фамильярным обращением. Когда я аккуратно взял его за крыло, то увидел тоненький реме­шок, завязанный под левым крылом. Развязал узелок, снял ремешок и обнаружил небольшую свернутую бумажку. В ней были изображены ка­кие-то координаты и маленький рисунок желто­го ключа, а также надпись черными чернилами: "Спасите нас!". Это что, глупая шутка жадных стариков?! Хотя нет, содержание записки не очень похоже на шутку. И кто это писал? Как давно? Может, уже слишком поздно?

На следующий день я вернулся в лавку, чтобы расспросить стариков о попугае. Подойдя к ней, увидел табличку: "Закрыто". Долго простоял у входа, но так никого и не дождался.

Пошел первый снег. Укутавшись в свое серое пальто и завязав потуже шарф, направился об­ратно к дому.

И тут я даже подпрыгнул от неожиданно­сти: до меня донесся голос Зои с первого этажа: "Сойер, я дома!". Я закрыл тетрадь и спустился на первый этаж.

День 35

За окном идет снег, а я вернулась с работы до­мой, к моему Сойеру. Не представляю себе дру­гой жизни, да и не хочу, наверное, представлять. Последние десять дней мы перечитываем целую гору исписанных тетрадей, которые он нашел на чердаке. Тут было много историй. Но все они начинались одинаково: "Посвящается Пирату, Марте, Кнопе, Вильмонту и Патриции - тем, кто не покидал мое сердце ни на минуту".

- Сойер, как ты думаешь, кто она, Патриция? Такое красивое имя...

- А мне больше интересно, кто такой Пират... Не может быть, что человек, который писал все эти истории, дружил с пиратом. Как-то в голове не укладывается, какие в наше время могут быть пираты?

Сойер сказал мне, что знаком с человеком, который писал в этих тетрадях. Но к нему надо ехать далеко: почти два дня без остановки. Я так загорелась этой идеей, что уже через день мы от­правились в путь - узнать, кто такая Патриция и почему этот человек дружил с Пиратом.

День 38

Мы приехали в тот приют, в котором я ког­да-то провел первые тринадцать лет своей жиз­ни. Здесь ничего не изменилось: тот же запах, скрипящие доски в полу - те же, только де­тей стало намного больше. Казалось, все было по-прежнему, но я почему-то не узнал это место. Мы вошли в центральную комнату, где так же стояло любимое кресло мадам Илоны. Дети, бе­гающие кругом - кто с игрушками, кто с книж­ками, - особого внимания на нас не обращали. Тут бурлила жизнь, маленькая жизнь вдали от огромного мира. В комнату зашла девушка лет двадцати, и к ней тут же побежал один из маль­чиков. Он громко плакал, показывал на свое, по всей видимости, красное горло.

- Все пройдет, успокойся малыш. Ложись в кроватку, а я тебе принесу чай с лимоном, и мы тебя вылечим. Ты только не расстраивайся...

Она заметила нас и, поздоровавшись, спроси­ла: "Чем могу помочь?". У меня немного пере­хватило дыхание, и я ответил что-то невнятное: "Я, точнее мы, хотели бы увидеть мадам Илону, здравствуйте...". Девушка посмотрела на меня с печалью в глазах и произнесла: "К сожалению, ее уже нет в живых, она умерла два года назад.

Теперь о детях забочусь я". Она говорила что-то еще, как будто не давая возможности вставить слово. Мне было больно...

День 39

Мы с Сойером остались переночевать в при­юте. Когда дети ушли спать, взрослые сели у камина. Новую воспитательницу звали Лора. Ей было всего девятнадцать лет, но она справ­лялась со своими обязанностями не хуже, чем мадам Илона, а, может быть, даже лучше. Лора сказала, что попала в приют, когда ей было во­семь лет.

Мы беседовали долго, около двух часов. К нам присоединился старый дворник, которому плохо спалось. Он пил странное пойло из своей фляги и сидел ближе всех к камину. Мальчики с кух­ни принесли нам жареной картошки и горячего чая. По ночам здесь работали только ребята, что постарше: они трудились ночью на кухне, чтобы приготовить на весь приют еды.

Я все же осмелилась спросить: "Лора, а ты не знаешь, тут жила девочка по имени Патри­ция?". Она с недоумением посмотрела на меня и ответила отрицательно. А дворник усмехнулся и, выдержав паузу, стал рассказывать: "У одного ребенка, лет тридцать назад, был щенок по име­ни Патриция. Мальчик очень переживал, когда собачка сбежала, по крайней мере, ему так ска­зали. Он удирал по ночам и искал ее, но никто из взрослых так и не осмелился ему даже намек­нуть, что кто-то из детей в этом чертовом приюте утопил его щенка в ведре. Мальчик верил, что однажды найдет свою Патрицию, а как-то раз сам сбежал и не вернулся". "Его звали Джек?", - спросил Сойер. Дворник молча продолжал от­хлебывать из своей фляги...

День 40

Лора

Сюда, в приют, редко кто заезжает, поэтому Лора была рада познакомиться и поговорить с Сойером и Зои, но они уехали несколько часов назад. Лора уложила детей спать, убрала раз­бросанные книжки и игрушки по местам, зава­рила себе чай.

У Лоры были красивые, немного рыжеватые волосы, милые веснушки весной и чуть печаль­ный взгляд. Она стояла на кухне. В руках чашка чая, а в голове - очередь из тяжелых воспоми­наний...

Папа погиб еще до моего рождения. Он был достойным человеком, но не слишком везучим. При военной операции его застрелили - так говорила моя мама. Мы с мамой всегда спали в одной комнате, в нашей маленькой квартирке. Маме часто было плохо, и она плакала, а я не знала, чем ей помочь. Когда плакала она, пла­кала и я. Плач, также как и смех, может быть за­разительным. Она начинала успокаивать меня и успокаивалась сама.

Однажды я вернулась из школы, а мамы не было дома. Но дома меня ждал незнакомый дядя, который сказал, что мама попала в боль­ницу и у нее немного болит голова. Когда я на­вещала маму в клинике, она всегда держала в руках плюшевого зайчика и разговаривала с ним. Она плакала в руках с этим зайчиком в ожидании, пока зайчик тоже начнет плакать и она станет его успокаивать. Кажется, мама назы­вала свою игрушку моим именем, а меня не за­мечала. Она жаловалась игрушечному зайчику, что у нее очень твердая подушка. Я пообещала маме, что достану для нее самую мягкую подуш­ку, которая только существует. Уже и не помню, каким образом я ее тогда думала достать, ведь мне было всего восемь лет. Обещание свое я не успела выполнить: мама умерла через две неде­ли - не знаю, отчего, мне не сказали. Наверное, виной всему была слишком твердая подушка, а ведь у нее так сильно болела голова...

Следующие несколько лет я жила в приюте. И однажды написала доктору письмо о том, что тут совсем нет игрушек и я хочу того плюшевого зайчика, с которым играла моя мама в больнице. У меня совсем не осталось вещей от моей преж­ней жизни. Дома осталось много интересных папиных вещей: до того как он умер, он хорошо зарабатывал. Мама не хотела ничего продавать из того, что принадлежало ему. Думаю, сейчас эти вещи уже нельзя было вернуть. Зайчика мне так и не прислали. Фотографий родителей тоже не было, и я начала забывать, как они выглядят. По воскресеньям наша воспитательница мадам

Илона водила нас в храм, где мы читали молит­вы. Я не задавала вопросов, но была обижена на Бога, что он не спас моих родителей. Потом мы возвращались в приют.

Спустя несколько лет умерла наша воспита­тельница. Я в какой-то момент хотела сбежать из приюта, но как это сделать, когда у одного из ребят помладше болит горло, а другой не поде­лил игрушечную машинку с девочкой, которая постоянно плачет?

Я и сама иногда плачу. Жалеть себя легче, чем держать боль внутри...

День 49

Идет снег... Это было то утро, которое привет­ствует тебя снегопадом. Зои спит дома, а я иду в поисках подарка для нее - просто так, без пово­да. Дарить подарки приятнее, чем получать.

Я прошел мимо собаки, которая ела у помой­ки. Мне стало ее немного жаль.

Миновал детей, которые направлялись в школу, и мне вдруг захотелось стать ребенком: книжки, тетрадки, учебники - это же так весело и беззаботно!

Я видел много прилавков и витрин, которые ярко светились, демонстрируя и даже навязы­вая прохожим купить все эти, никому не нуж­ные, побрякушки.

Стал подумывать, не взять ли нам билеты в кино или театр, но это показалось мне слишком банально. Цветы она не любит... Духи? Запахов слишком много - тут не угадаешь, тем более от нее и так всегда чудесно пахнет. Надо бы что-ни­будь особенное.

Купил ей шарф, потом замерз и надел его сам. Я проходил весь день, но так ничего и не выбрал. Возвращаясь, встретил собаку, которую видел утром, у той же помойки: голодная, грязная, замерзшая и несчастная. Забавно получается... Бывает, мы что-то ищем и не замечаем, что уже нашли.

Я вернулся домой с собакой. Отмыл, накор­мил, согрел и оставил у нас. Зои как-то определи­ла, что щенку уже три месяца и что это девочка. Мы назвали ее Патрицией - в честь того щенка, которого искал один очень хороший человек...

День 54

"У меня все хорошо", - повторяла я, стоя уже полчаса перед зеркалом в ванной комнате на втором этаже. Просто бывает так: просыпаешь­ся и понимаешь, а зачем тебе все это? Ведь мир такой большой и интересный... Может быть, рано в моем возрасте загонять себя в плен от­ношений? Дом, любимый человек, теперь еще и собака. Все есть, о чем только можно мечтать! Кроме свободы.

Если девушка в двадцать лет в чем-то начина­ется сомневаться, значит, говоря "все хорошо", это означает: "все плохо". Многие вещи вдруг стали раздражать: например, его забота и лю­бовь. Хочется чего-то совсем другого, наверное, если кто-то бы услышал мои мысли, он подумал, что я сумасшедшая. Как забота и любовь могут раздражать? Поверьте - еще как могут!

Вселенная бывает щедра на подарки или на друзей, но получая, мы должны что-то отдать взамен. Например: получаешь нового друга - теряешь старого, выигрываешь миллион в лоте­рее - покупаешь новый, большой, красивый дом. Вроде бы - ура! Но не забудь, что переезжаешь, а значит, - теряешь и вовсе забываешь свою ста­рую квартирку: маленькую, но самую уютную, с массой теплых воспоминаний. Настолько те­плых, что никакой обогреватель не сможет тебя

так согреть! Так что когда получишь очередной подарок "судьбы", не сильно-то радуйся...

Сойер все время говорил: "У меня никогда не было своей маленькой квартиры с миллионом теплых воспоминаний. Но знаешь.". А я каж­дый раз не слушала все то, что он говорит после своего "но". Человек, который постоянно всем и все пытается доказать, - несчастный человек. И эти сказки, что ему оставил после себя Джек, оказались обычными "сказками для детей". А может он их не оставлял? Это Сойер их нашел - как подарки, которые предназначены на Новый Год, но не для него.

Я поехала к себе домой, точнее - пошла. Под ногами хрустит снег, в наушниках - любимые песни, а мягкий шарф обнимает мою шею. Сей­час я наедине с клубком своих мыслей.

По пути домой зашла в любимую пекарню, потом за фруктами, в лавку на углу улицы Рас­светов. Немного замерзла и устала, но все же благополучно добралась в свою квартирку на четвертом этаже.

.Через несколько часов я поймала себя на мыс­ли, что так хочу вернуться к Соейру - в его уют­ный дом с горящим всегда камином, с чайни­ком, полным горячего чая, с большой гостиной, где целая гора одеял, пледов и подушек...

Потом я обиделась сама на себя, и после не­скольких часов одиночества мне стало совсем

скучно. Написала Сойеру сообщение: "Протер­ла дома полки от пыли, разобралась в себе и везу себя к тебе домой".

День 56

Ничего не произошло.

День 58

Ничего не происходило.

День 60

Я чувствовал себя немного виноватым - не стану лукавить. Я замечал, что Зои становится со мной скучно, чувствовал, что ей одиноко и что часы, проведенные вместе, сократились до минут, а минуты искренности - до секунд...

День 70

Мы каждый день ссорились, потом обнима­лись - и это обычное дело, но Сойер говорил, что мы ненормальные.

День 74

Она намеревалась познакомить меня со свои­ми родителями, когда у меня был перерыв меж­ду театральными сезонами и на работе можно было не появляться целых три недели. Я, как глава семьи, заявил: "Перед тем, как мы позо­вем твоих родителей к себе на ужин, мы сделаем ремонт...". Зои посмотрела на меня с улыбкой и ответила: "Может, лучше пригласим их в ре­сторан? Так будет про.". Не успела она догово­рить, как я ее перебил: "Нет-нет!". И выдал Зои джинсовый комбинезон, фонарик, большую те­традь и карандаш. Мы пошли по дому смотреть, насколько плачевно его состояние. Я громко пе­речислял: "Дощечки на лестничной площадке заменить!". Зои точно таким же тоном отвечала и записывала в блокнот: "Дощечки заменить". Потом, еле сдерживая смех, мы шли дальше оценивать ситуацию. У нас не было и не будет медового месяца - у нас просто начался семей­ный ремонт!

День 87

Сойер был первоклассным мастером. Мы пе­репачкались в краске, были по уши в опилках и пыли, но эти две недели были самыми прекрас­ными в моей жизни. Сойер научил меня много­му: например, теперь я умею вбивать гвозди и менять фильтры на водосточных трубах в подва­ле. Хотите спросить - зачем мне это? Я и сама не знаю, но тогда меня это забавляло...

День 89

Я надел свой пиджак, а Зои бегала от плиты к столу и обратно. Ее родители должны были при­йти уже через час. Мы достали две лучшие бу­тылки вина, накрыли стол. В сотый раз я сказал Зои, как она прекрасна.

Сегодня она очень старалась, но, как оказалось, перестаралась и сожгла всю еду, а потом повер­нулась ко мне со словами: "Заказывай пиццу!". Через час позвонила мама Зои и объявила, что они не придут: им досталась горящая путевка на море. Мама извинилась раз пятнадцать и за­верила нас, что после отпуска они обязательно зайдут в гости. Мы, переглядываясь, стояли по­среди отремонтированного дома: я смотрел на пиццу, а Зои - на сгоревший ужин. Я рассмеял­ся: "Море? В январе?". Зои тоже расхохоталась. Взяв кусочек пиццы, она сказала: "Ерунда".

День 95

Сойер подолгу пропадал на репетициях в теа­тре: у них должна была состояться грандиозная премьера. В перерывах между репетициями он писал мне сообщения. Я читала, улыбалась и скучала по нему. Ждала премьеру: мне очень хо­телось увидеть его игру на сцене - как тогда, в день нашего знакомства.

День 104

Вечер премьеры... Это всегда торжественная обстановка: кругом огни, много людей, и все такие нарядные. Последние минуты до начала спектакля.

За несколько лет работы с актерами я понял одно: все театралы - странные ребята, а многие из них так вживаются в роль, что выйти из сво­его образа уже не могут. Так случилось и с Эрни - стариком, который уже лет сорок "застрял" в образе. Перебрал как-то на новогодний празд­ник в костюме Санты, и его переклинило на всю оставшуюся жизнь. Теперь ему дают роли только на Новый Год. Вот и сейчас он ходил кругами и желал всем счастливого Рождества. "Эрни, сей­час февраль, иди в зал, а то место твое займут",- крикнул ему кто-то из актеров. "Иду-иду", - проворчал Эрни в ответ.

В зале слышались разговоры, смех - все жда­ли, когда начнется спектакль. Вскоре заиграла музыка. Занавес начали поднимать, потянув одновременно за канаты с обеих сторон сцены. Зрители громко захлопали, но с первой же фра­зы актера - затихли.

"У нашей жизни нет сценария! Но нашелся человек, который готов взять на себя всю ответ­ственность и написать такой сценарий!", - про­изнес пузатый мужчина невысокого роста.

Сев за стол и взяв ручку, он начал писать. На сцене появились мужчина с газетой и женщина с книгой. Они сели на скамейку. Мужчина про­должал писать в тетрадь, озвучивая свои дей­ствия, а пара, сидевшая на скамейке, следовала написанному им сценарию. Публика в зале уми­лялась, хохотала и аплодировала стоя.

Толстяк написал очень добрый и забавный сценарий о жизни этих двоих. Без ссор, грусти, измен и расставаний...

Театр - это место, где время летит незамет­но. По традиции, актеры после премьеры от­правлялись всей труппой в ресторан. С женами, мужьями, друзьями, они заваливались всегда в один и тот же ресторан и веселились там до са­мого закрытия.

Зои ждала меня у гримерки. Обняла и сказа­ла, что это был самый прекрасный спектакль в ее жизни. Я ей рассказал, что мы приглашены отмечать премьеру. "Сойер, у меня так сильно болит голова... Поезжай без меня!", - сказала Зои, прильнув ко мне. "Нет, что ты! Я без тебя никуда не хочу, поедем, прошу тебя! Найдем для тебя что-нибудь обезболивающее. В ресторане будет весело - обещаю!", - начал я ее упраши­вать. Зои посмотрела на меня ставшими вдруг грустными глазами и произнесла: "Ладно, мне уже стало лучше от того, что ты меня упрашива­ешь.".

Я переоделся, и мы поехали в ресторан под названием "Бочка эля". Тут было много разно­шерстной публики: какие-то старики за столи­ком у выхода играли в карты, а рядом, за столи­ком на двоих, сидели две девушки и, перебивая друг друга, что-то оживленно обсуждали.

Огромный стол в центре был занят нашей труппой. Мы подсели к ребятам, и официант­ка принесла нам сразу по бокалу шампанского. Просидели там несколько часов: то пели хором, то рассказывали увлекательные истории, насла­ждаясь дружной компанией хороших собесед­ников.

Но тут Зои шепнула мне на ухо, что очень устала и хочет домой. Я ответил, что еще часок, и мы отправимся.

- Со-о-о-йер, я, правда, очень устала...

- Зои. Еще немного и поедем

Все продолжали веселиться. В какой-то мо­мент понял, насколько люблю всех этих ребят из театра. И Зои... Многие парни в этом заведении посматривали в мою сторону с завистью: еще бы, ведь я пришел с такой красивой спутницей! Ребята за столом не хотели нас отпускать, но мы попрощались и первыми покинули ресторан. Вышли на улицу, где медленно падал снег.

Мы стояли и ждали такси.

Зои обняла меня: "У тебя чудесные друзья!". Я тоже обнял ее. На улице было очень тихо: только когда выходишь из шумного места, пони­маешь, насколько тебе не хватало отсутствие ка­ких-либо звуков. Здесь только медленный вальс из падающих с неба снежинок и любимая Зои...

Назад Дальше