Иван Яковлевич был еще молод, лет сорока, и был, что называется, "на хорошем счету". Его главная мысль заключалась в том, что директор должен воспитывать педагогов, а уже они передавать его идеи школьникам в популярном виде. Он написал "Педагогические правила. Наставление для учителей" и подарил мне один рукописный экземпляр, который я бережно храню среди редкостей в своем архиве. Начинались они так: "Мечтаю написать, вымучить, выстрадать "Педагогические правила", которые должны быть, с одной стороны, такими же простыми, как правила уличного движения, а с другой выражать великие мысли, поскольку местом движения учителя является не улица, а сложная и глубокая жизнь".
Далее шли афоризмы. Вот некоторые из них:
"1. Хорошую музыку я называю "душевным пенициллином". Музыка гениальный слепец, но речь – гениальный зрячий.
2. Выбросьте из своей практики слова: "вдруг, если, забыл, не могу, не хочу" – будьте максиплановы.
3. В первую же самостоятельную зарплату купите себе хороший радиоприемник.
4. Развивайте юмор, он на вес золота. Великая русская литература, насчитывая десятки гениальных писателей, может похвастаться только единицами юмористов: Гоголь, Чехов – и все, буквально раз, два – и обчелся!
5. У моего отца было шесть инфарктов, и он давно умер бы, если бы лечился покоем. Не избегайте святого беспокойства, учитесь ему.
6. Педагог должен работать, как в кулинарии: каждое блюдо вызывает обильное слюноотделение, и его хочется съесть.
7. Желательно, чтобы каждый учитель (учительница) был женат (замужем) и имел детей. Очень хорошо было бы, если бы среди детей были мальчики и девочки.
8. Осознайте сами и доказывайте другим, что людей нельзя лепить из глины и ваты и что их надо нагревать докрасна и потом крепко бить, молотом, то есть ковать.
9. В нашей стране каждый должен в конце концов стать писателем. Для любого учителя это не только естественно, но необходимо.
Я привел эти афоризмы нового Козьмы Пруткова (уверяю вас – подлинные) только для того, чтобы показать, каким ответственным делом является выбор директора школы.
Однако к нашей затее он отнесся с полным одобрением, может быть, потому, что в его "правилах" было: "Учитель должен быть артистом, и даже более того – режиссером (учебы)".
Но прежде всего нужна была пьеса, и Миша Крейнович написал ее в несколько дней, как Мольер своего "Дон Жуана", а Громеко с его фантастической памятью украсил цитатами, из которых пришлось выбросить добрую половину. Начиналась она в раздевалке, где автор, он же Человек без маски, невольно слышит вдохновенный "треп" двух модниц XVII века о "междусобойчике" с коньяком, на котором был выдан "могучий твист", а потом действие переносилось в Лувр. Интриги кардинала Ришелье были забавно переделаны в школьные интриги. Впрочем, за последние полгода жизнь класса состояла из почти ежедневных больших и маленьких происшествий, так что соединить их было не так уж и трудно. А если они не соединялись, на сцене появлялся Человек без маски, который приглашал зрителей посмотреть сперва "выдумку", а потом "правду".
В пьесе не было ничего, что касалось бы отношений между Варей и Володей. Он пришел ко мне, когда мы обсуждали пьесу, и держался с той спокойной уверенностью, которая его всегда отличала. Мне почудилось, впрочем, что он угадал намерение друзей полушутя отомстить ему и, так сказать, принял вызов.
КОСТЯ ДРЕВИН: МЫ ЗНАЕМ ЖИЗНЬ
У нас был старый большевик, который рассказал, что его сын не хотел вступать в комсомол, потому что он нечаянно разбил в школе окно: "Я разбил окно, как же я могу вступить в комсомол?" Это уже вроде письма бабушки Громеко, потому что теперь многие вступают в комсомол только потому, что это как бы считается неудобным – не вступать.
Громеко загнал старика в тупик цитатами из Маркса, и тогда тот рассердился и сказал, что у нас нет идеалов. Это, между прочим, неверно. Идеалы есть, но, когда о них так длинно и нудно говорят, начинает казаться, что их нет. Например, Пелевин считает, что они у него есть, потому что он мастер спорта по плаванию, отличник и всегда говорит то, что хочется услышать учителям. Но думает он при этом не об идеалах.
Я еще не знаю, есть у меня идеалы или нет. Мой идеал – познать самого себя. Я уверен, что войну выиграли бы с меньшими потерями, если бы каждый десятый солдат знал самого себя. Но я еще не имею о себе никакого понятия, и это видно хотя бы по тому, что Андрей Данилович попросил меня нарисовать костюмы и декорации для этого дурацкого спектакля, и я отказался. Во-первых, мне не хотелось, потому что они (гении) что-то не договаривают или просто врут, что этот спектакль в честь юбилея школы. При чем же тут три мушкетера? А во-вторых, они мне до лампочки, за исключением Северцева, который интересует меня как личность. Он теперь старается закадрить Самарину. Средневековый маскарад он отменил, а чтобы показать, что они, то есть гении, занимались этой чепухой не на шутку, вдруг отколол на комитете комсомола речугу о том, что, поскольку мы обязаны воспользоваться всем полезным опытом человечества, почему бы не внести в Устав комсомола некоторые пункты рыцарского кодекса средних веков? Я думаю, что он все-таки подлец, хотя у меня нет объективных данных. Кроме того, мне жалко Самарину. Ей уже трудно сохранять гордый вид, потому что она втюрилась, как кошка. Но жалею я ее не сознательно, а скорее как бы непроизвольно, то есть жалость к ней не входит в число контролируемых мной душевных свойств. Интересно, что я жалею ее совершенно иначе, чем маму, которая не может перенести, что нас бросил отец, и доказывает, что я похож на него, как две капли воды, то есть такой же нравственный урод. Ее мне жалко потому, что она сердится на меня от несчастья, а Самарину – потому, что она не находит себе места от счастья.
Вообще, что такое любовь? Доказано, что животные, например дельфины, вполне способны любить, а попугаи-неразлучники умирают в разлуке. Тут все понятно. Равенство или неравенство у животных не имеет значения для воспроизведения рода. А у людей необходимость воспроизведения исчезает, и появляется необоснованная власть мужчины над женщиной или женщины над мужчиной. В данном случае командует, конечно, Северцев, и это плохо, потому что у Самариной как раз есть идеалы.
Вообще напрасно старый большевик уехал от нас расстроенный. Не знаю, как в других школах, а у нас комсомольская работа завалилась давно, потому что она нужна главным образом директору и еще кое-кому для карьеры, а чтобы она понадобилась нам – просто нужно хоть выдумать для нее какие-то другие слова, чтобы стало немного интересней. Есть, например, такая игра "во мнения". Человек уходит в другую комнату, и о нем каждый говорит, что думает. И он потом должен угадать, кто что про него сказал. Такой представляется мне модель комсомольской работы. Во-первых, все мероприятия происходят у нас механически, то есть без мысли, а тут пришлось бы серьезно подумать. Во-вторых, появились бы открытия, потому что, если социологически комсомольская работа нужна, она не может происходить без открытий. Мне, между прочим, неприятно, когда Пелевин с восторгом говорит об Олеге Кошевом, или Рогальская, у которой выщипанные бровки, лепечет, что ее любимая героиня – Любовь Шевцова. Но старый большевик разговаривал с ними, как вообще разговаривают взрослые, то есть с чувством превосходства, на том основании, что у него "неисчерпаемый опыт". А я считаю, что у взрослых свой опыт, а у нас свой, хотя и не такой уж неисчерпаемый. Считается, например, что мы не знаем жизни, а мы ее знаем и научились ей, между прочим, в школе. Мы знаем, что не надо говорить и что надо, и чем можно воспользоваться, а чем нельзя. Если бы старый большевик заглянул, например, нашему Пелевину в душу, он и два счета загнул бы копыта. Если в жизни придется хитрить и ловчить – мы что, этого не умеем? Нам даже приходится изворачиваться, чтобы они, то есть взрослые, думали, что мы ничего не понимаем и не замечаем.
Сегодня снова попробовал сосредоточиться на себе с помощью воспоминаний. В прошлом году, когда я колол дрова Сережкиной тетке, в сарай зашел знакомый мальчишка лет девяти. Я ему в шутку погрозил топором, и он вдруг испугался. И тогда я стал ему еще больше грозить, именно потому, что он испугался. Это было, конечно, подло, но психологически интересно, потому что я не стал бы грозить, если бы он не испугался. Он показал, что находится в моей власти, и это немедленно разбудило во мне животный инстинкт. Тут любопытно разобраться, потому что эти понятия – власть и инстинкт, – по-моему, связаны. Например, Северцев, управляя своими инстинктами, уговаривает Самарину, и для последней это может кончиться плохо.
АНДРЕЙ ДАНИЛОВИЧ: ТЕАТР
А надо вам сказать, что жил я тогда у Авдотьи Яковлевны, сторожихи на фанерном заводе. Комната была небольшая, с запахом теплых бревенчатых стен, приятным потому, что это напоминало мне лучшую пору моей жизни.
Мы с женой первые два года семейной жизни жили врозь: я в Глухове, а она – в сельской больнице, за двадцать пять километров. Каждую субботу я приезжал к ней, случалось, что в метель, зимой, иззябший, стосковавшийся, и она встречала меня в такой же точно бревенчатой комнате, прибранной, уютной, душистой… Так же пахло теплой сосной, какими-то травками, которые хозяйка держала за иконой.
Плохо было только, что в комнату, которую я снимал у Авдотьи Яковлевны, выходил оштукатуренный щит от шведской кухонной печи. Было жарко, и форточка у меня была всегда открыта. Впрочем, и это было недурно, потому что, взглянув через форточку, в любую минуту можно было убедиться, как стар и красив наш город.
Дом стоял на берегу узкой речки Дужки, и на другой стороне была видна крепостная стена, хорошо сохранившаяся, с башней, прикрытой черной деревянной крышей. Именно это уединенное место избрали для своих встреч Володя и Варя, и таким образом их свидания происходили буквально на моих глазах. Первым приходил Володя и задумчиво ждал на пристаньке – летом здесь был перевоз через Дужку. Потом на дорожке в своем гладеньком пальтеце показывалась Варя – она жила за рекой, – и он не бросался к ней, а тоже шел медленно, точно боясь испугать ее нетерпеливым движением. Они шли рядом, не касаясь друг друга. Мне казалось, что и говорить они должны шепотом. Что-то беззвучное, строгое чудилось мне в этих встречах. Впрочем, глядя на них, я думал и о том, что не пройдет и полгода, как Володя у той же пристаньки будет встречаться с другой или Варя с другим. Но вернемся к моей истории.
Ну, что вам сказать? Театр – ведь это магия! Волшебство, обладающее неслыханной заразительной силой. Сперва посмеивались, раскачивались довольно лениво, а потом увлеклись! Да как! Теперь собирались у меня каждый вечер, обсуждались композиция, декорация, костюмы. Прилично рисовал один только Костя Древин, тот самый, дремучий, о чем-то сонно думавший Костя, который всегда был за тридевять земель от того, что происходило в школе. Миша Крейнович уговорил его, и хотя не бог весть как, однако же он нарисовал костюмы и даже придумал нечто вроде экспозиции – все это нехотя и стараясь показать, что его совершенно не интересует наша затея.
Пьеса, которая была названа "Так не было – так было", сложилась легко – ссоры, свидания, секреты были еще свежи в памяти, и актеры, репетируя, как бы натыкались на почти готовые сцены. И все-таки сразу стало ясно, что в нашем спектакле нет самого важного – ансамбля. Конечно, было забавно слышать, как Портос, клянясь в верности королеве, говорит: "Железно!" Или Арамис, восхищаясь красотой госпожи Бонасье: "Потрясно!" Но в устах д'Артаньяна, например, этот язык, которым щедро воспользовался Крейнович, звучал фальшиво, особенно в сцене, где он объясняется в любви госпоже Бонасье. Он играл эту сцену с напряжением, без уверенности, как бы наугад. Наконец я сказал ему (воспользовавшись тем, что мы остались одни):
– Послушай, неужели тебе так трудно вообразить кого-нибудь другого на месте госпожи Бонасье?
Разговор оборвался, но он, без сомнения, понял, кого мне хотелось назвать. И не только понял: на другой день перед нами явился совершенно другой д'Артаньян. Прежде всего Володя выбросил из своей роли весь школьный жаргон. Когда в первой картине Человек без маски говорил об искусственности в любви, Володя неожиданно стал возражать, ему и оригинально, тонко. Тут же он принялся работать над своей импровизацией, отделывая текст, стараясь найти верную интонацию. Движения стали увереннее, голос тверже. Обсуждая свою роль, он незаметно входил в нее, и это тоже было естественно, просто.
Крейнович усложнил пьесу длинными, не относящимися к делу философскими рассуждениями и очень сердился, когда я настаивал на сокращениях. Володя заступился за него, и действительно – эти длинноты, которые он переделал, в его устах звучали не так уж длинно. Словом, все говорило, что перед нами актер с большим будущим, что, как известно, и осуществилось.
Женских ролей было только две – королевы Анны и госпожи Бонасье (не считая множества эпизодических), и вот тут мы столкнулись с затруднением: Варя Самарина, на которую была главная надежда, отказалась наотрез. Я сам разговаривал с нею. Она держалась вежливо, спокойно, но твердо, а когда я стал особенно горячо уговаривать, взглянула на меня смело, почти дерзко, сказала:
– Простите, Андрей Данилович, к сожалению, не могу, – и ушла.
Более того: она отказалась даже играть за сценой на рояле инсценировка проходила на музыкальном фоне. И вот тут я решил попытаться все-таки уговорить ее с помощью того же Володи.
Это было у меня после первой репетиции с музыкальным сопровождением, неудавшейся потому, что Камкова, игравшая гораздо хуже, чем Варя, все перепутала и ушла домой в слезах.
– Володя, а что, если мы все-таки попросим Варю? Ведь мы с музыкой просто горим.
Он вздохнул.
– Откажется. Она ведь вообще немного странная, Андрей Данилович. У нее теории.
– Какие теории?
– Ну вот она, например, считает, что наш спектакль – кощунство.
– Вот как!
– Она говорит, что ничего не сделала такого, что заставило бы ее смеяться над собой. Да еще перед всей школой! Я старался ей доказать, что, если так, стало быть, каждый актер, играя комическую роль, смеется над собой. Но она утверждает, что это совсем другое. Она и меня убеждала не играть. В общем-то, она права, Андрей Данилыч. Она очень настаивала, но я сказал, что постараюсь сыграть так, чтобы надо мной не смеялись.
КОСТЯ ДРЕВИН: ЧТО ТАКОЕ АКТЕР?
В общем, я нарисовал им разные дурацкие плащи и камзолы, а щиты предложил сделать из гладкой цветной бумаги. Щиты будут переставляться на эстраде согласно месту действия. Скажем, Лувр – два золотых щита под углом, а раздевалка – несколько параллельных серых щитов с крючками. Но потом раздевалку они отменили. Главные сцены я предложил играть на лестницах. Лестницы справа и слева спускаются в зал. На одной можно играть "выдумку", а на другой – "правду".
Пьесу я не стал читать, потому что это не пьеса, а белиберда, и тогда Крейнович кратко рассказал мне, в чем суть дела. Как я и думал, это очередной выверт, который не имеет никакого отношения к столетию школы! Ведь гении не могут без вывертов! Но это особенный выверт, который мне надо проанализировать, то есть понять, откуда он взялся?
Каждый будет играть самого себя, то есть на самом деле покажет всю глупость этой канители с ухаживанием по очереди и с "цветами дамы". Иными словами, это будет саморазоблачение под видом самопожертвования: "Смотрите, какие мы были дураки и какие мы теперь хорошие. И подумайте над собой: как случилось, что вы стали нам подражать? Ведь для этого надо быть втройне дураками".
Когда я это понял, мне стало противно, что я сделал рисунки и посоветовал насчет лестниц и щитов, но было уже поздно. И я посоветовал еще кое-что насчет света. Но дело в другом.
Во-первых, я понял, что из гениев пользу человечеству может принести только Громеко, у которого феноменальная память. Как таковая, она, конечно, еще ничего не значит, поскольку ею даже пользуются циркачи (мнемонический фокус). По она у него не только механическая, но н ассоциативная. Поразительно, что эта ассоциативность отрицательная, то есть в его сознании одна мысль вызывает другую не по сходству, а по противоположности. Я думаю, что всю эту музыку с инсценировкой придумал он. Что значит: "Так не было так было"? Одно и то же явление показывается одновременно со знаком плюс и минус.
Во-вторых, разберемся: зачем гениям понадобилась эта инсценировка? Допустим, они хотят помочь Андрею Даниловичу, который думает, что, если ребята увидят, какой кавардак они устроили в классе, они устыдятся и станут паиньками, как и полагается "выпуску века". Но Андрею Даниловичу они хотят помочь по касательной, а на деле это внутренний ход. Между гениями какая-то свара, в результате которой четверка превратилась в три плюс один. Этот один, конечно, Северцев, которому они сговорились доказать, что он лапоть. Но он как раз докажет обратное, то есть что лапти они.
Что такое актер? По С. Ожегову, актер – это исполнитель в театральных представлениях. Актер не может играть самого себя. Таким образом, теоретически из этой инсценировки вообще ничего получиться не может. Но и практически не может, потому что Крейнович, Громеко и Кругляков не играют трех мушкетеров, а просто произносят слова, в то время как Северцев именно играет. Это факт, и хотя он, по-моему, кажется, сволочь, из него почти наверное выйдет крупный артист.
Теперь почему они лапти. Он сделал вид, что даже не догадывается, что они ему завидуют (насчет Самариной) и хотят отомстить. Это раз. Два: он играет куда лучше, чем они, и будет иметь успех. Наконец, третье, и самое главное: он согласился играть, потому что для него это тоже самоиспытание. Если человек, не будучи вором, способен заставить себя украсть, он способен устроить публичный суд над своей порядочностью, то есть доказать самому себе, что ему на нее наплевать. Тут он пошел гораздо дальше, чем с лупой. Насчет лупы знали только мы двое, и ее можно было, хотя и с трудом, вернуть на старое место. А на этот раз ему хочется, чтобы у всей школы потемнело в глазах. Теперь снова насчет любви. Я хочу сказать, что Северцев напрасно думает, что ему таким образом удастся доказать, что он ну просто как бог владеет собой. Почему? Потому что, если бы он действительно любил Самарину, ему даже не пришла бы в голову подобная мысль. Он прежде всего подумал бы о ней, а не о том, как поступил бы на его месте Печорин. А он поступает даже хуже, потому что Печорин только заставил княжну влюбиться в себя, а у Северцева насчет Самариной можно не сомневаться, что все будет тип-топ. Правда, эти женщины черт знает что способны простить. Но Самарина, по-моему, не способна. Она все время двигается куда-то, но не физически, а в душе. И думает. Что у девчонок встречается исключительно редко.