Содержание:
Сон бессарабского помещика 1
Купе для плачущих 2
Поездка русского патриота на финляндский водопад Иматру - (Его наблюдения над природой, нравами и самим собой, изложенные в виде дневника) 4
Культуртрегеры 5
Еврейский погром в Николаеве (1899 г.) 6
Элементы жизни 8
Тёмная Русь 10
История одного борова 11
Расплюевские весёлые дни 13
Дворянское гнездо 15
Беседа с чиновником 17
Фонтан 19
Французы (Франко-русская повесть) 21
В отечество (Дневник генерала Пупкова) 23
Преступление и наказание 26
Губернский земский властитель дум и сердец 27
Тип (Немножко провинции) 27
Интеллигенция 28
Мученик за общественные интересы 30
Полицейское дело 30
Г. Демчинский 31
Анекдотическое время 32
Разбои на Волге (Исторический очерк) 33
Оскудение центра (Сцена в 1 действии) 35
У Макарья (Трагедия в 1 действии) 35
Расчётный баланс 36
После Нижнего (Трагедия) 37
В Хересе 38
Ещё проект 39
Манташиада 39
Интервью 41
Отцы и дети 42
В Татьянин день 44
Примечания 45
Сон бессарабского помещика
"И снится чудный сон Татьяне"…
Евгений Онегин.
Снится бессарабскому помещику сон. Снится ему, будто его имение на завтра назначено с торгов за неплатёж процентов в банк, - а он, помещик, сидит на террасе и читает в газетах передовую статью "О процветании помещичьего землевладения в России", где говорится, что очень уж много льгот и выгод предоставлено гг. помещикам. Тут же сидят жена, дети, гувернантка, две бонны.
Жена рассчитывает:
- Завтра именье с молотка пойдёт, - гувернантку и бонн, конечно, отпустить придётся. Сама в гувернантки или, в крайнем случае, хоть в бонны пойду. Тоже, слава Богу, кое-чему в институте училась! А детей можно добрым людям раздать. Девочек мои же портнихи возьмут: они шустренькие, а Коленьку по столярной части можно пустить, - у него к этому пристрастие. Вот, слава Богу, всё и устроились!
И среди таких-то обстоятельств вдруг слышит помещик: по дороге колокольчик звенит, бубенцы заливаются.
- Кто бы это мог быть?
И только что хотел помещик распорядиться, чтобы в погреб шли и на всякий случай винца нацедили, - как к террасе подкатил щегольской дормез на четвёрке, кучер на козлах боком сидит, лихо так, - а из дормеза на террасу вышла свинья.
Самая обыкновенная свинья.
Хотя и идёт на одних задних ногах.
Жирная такая.
Ветчина у неё на ходу так и поворачивается, так и поворачивается, - слюнки текут даже, вот какая ветчина!
Вошла, поклонилась на манер Чичикова, - голову немножко на бок, но, впрочем, не без приятности.
Хозяйке к ручке подошла, детишек мимоходом по голове копытцем потрепала.
Изумлённому хозяину ножкой шаркнула и вдруг человечьим голосом спрашивает:
- Имею честь видеть владельца селения Прогорешты?
Хозяин всё больше и больше диву даётся, забыл даже, кто перед ним, сам поклонился и ответ держит:
- К вашим услугам. Кого имею честь?
- Я - свинья!
И так это сказала без всякой конфузливости, а, напротив, с большим достоинством.
Помещика даже в пот бросило:
"Фу, ты, чем только нынче люди не гордятся! Ну, времена! Этого, однако, я даже в Одессе не видывал".
- Что же вам собственно?
- А вот, - говорит, - сейчас всё узнаете. Именье ваше, скажите пожалуйста, в банке заложено?
- Да вы что же, собственно? Расспросы ваши к чему же? Вы, может быть, назначены, - или так, по статистике только прохаживаетесь.
- И не назначена, - говорит, - и по статистике не балуюсь. Потому что статистика, это - даже с моей, свиной, точки зрения - есть свинство! Ездить по прогоревшим помещикам и расспрашивать: "а здорово вы прогорели?"
- Гм… Зачем же в таком случае изволили пожаловать?
- Пожаловала я по своей доброй воле. А зачем - об этом будет речь впоследствии. Теперь же, будьте добры, на вопросы отвечать: ваше именье в банке заложено?
- И по двенадцати закладным ещё!
- Это отлично!
"Вот и поступки, - думает помещик, - себе приобрела губернские, а всё-таки сразу видно, что свинья: у человека имение заложено, перезаложено, а она радуется!"
- Да, - говорит, - это очень хорошо, что только по двенадцати. С банковской оно, положим, тринадцать закладных составляет. Число не хорошее! Но бывают числа и похуже. Вон я тут, у вашего соседа, была, - так у него, не считая банковской, по семнадцати закладным имение забухано. И все семнадцать он всё "вторыми закладными зовёт". У меня, говорит, - что ж? Банку должен, да по вторым закладным. Комики вы, господа! Ну, да это в сторону. Когда же ваше именье продавать будут?
- Не дальше, как завтра.
- И это превосходно. У вашего соседа вон вчера именье продали. А тут время, значит, ещё есть.
- Что же я, по-вашему, до завтрашнего дня сделать успею? Если мамалыги хорошенько поесть, - так хороший бессарабский помещик за такое время даже выспаться-то, как следует, не успеет. А вы говорите: "время есть"!
- Спасти можно.
- Да кто ж бы это меня спасать пришёл? Хотел бы я этого дурака видеть!
- Я!
И копытом себя в грудь стукнула.
- Я - свинья!
"Эк, - думает помещик, - ей это звание как понравилось!"
Однако, спохватился и даже в движениях суету обнаружил:
- Да вы, может быть, винца красненького или беленького с дороги не пожелаете ли? Порастрясло вас, - закусить, может, чего? Я сейчас мамалыги велю сварить, брынзы дадут. Слава Богу, пока до завтра ещё всё это есть.
- Благодарствую, - говорит, - вина я не пью, потому что состою в одесском обществе трезвости, а мамалыги с брынзой потом не откажусь, съем. А пока присядем, о деле поговорим!
"Чёрт её знает, - думает помещик, - в первый раз со свиньёй о деле говорить приходится".
Присели.
- Вы, может быть, не денег ли мне предложить взаймы желаете? - вкрадчиво и издалека начал помещик. - Так тринадцатую закладную можно хоть сейчас… на ваших же лошадях и в город… тут недалеко!
- Нет, - говорит, - не денег! Деньги что? Вздор - деньги!
И даже вздохнула, словно правильной жизни человек, поучающий других бескорыстию.
- Деньги - тлен.
- Ну, нет! Этого не говорите. Деньги, это, сколько мне помнится, штука не дурная. Оно, конечно, если с философической точки зрения - деньги, действительно, не что иное, как тлен, но тлен приятный!
- Деньги - вздор! Я вам кое-что получше дам, чем деньги.
- Что ж это такое, что получше денег?
- Поросят вам дам. Вот что, батенька!
Тут помещик даже со стула вскочил, как ужаленный.
- Да на кой же чёрт, позвольте вас спросить, мне ваши поросята дались? С кашей я их, что ли, есть буду?
Даже побагровел весь: такая насмешка! А свинья хоть бы что!
- На что вам, - говорит, - поросята, это я вам потом объясню. А теперь будьте добры отведите меня в такое место, где бы я опороситься могла. Потому мне время пришло. Я это в одну минуту, - а потом опять за прерванный разговор примемся.
Помещик повёл свинью на свою постель. Действительно, как говорила свинья, так и случилось: не успела свинья лечь, как двенадцать поросят появилось. Да каких поросят, один к одному, розовых, румяных, "пятачки", словно только что с монетного двора вышли, - так и горят! Ну, прямо, каши поросята просят! Взглянешь, так и хочется крикнуть:
- Человек, сметаны и хрену!
- Не надо ли вам чего? - помещик заботливо спрашивает.
За свиньёй уж ухаживает: этакое на дом благополучие видимо снизошло. Двенадцать! По числу закладных как раз. А сама - тринадцатая, как долг банку. Да жирная такая, здоровая, - совсем капитальный долг.
- Нет, - говорит, - ничего. Умыться только дайте. Мы, свиньи, чистоту любим.
"Не слыхал, - думает помещик, - про такую вашу добродетель!"
Однако, из жениной уборной всё, что полагается, дал.
- Ну-с, - свинья говорит, - теперь мы мамалыги поедим. Я, признаться, после трудов проголодалась. А потом именье осматривать поедем. А детишки мои пусть пока с вашими ребятишками поиграют, куда их брать?
Закусили. Велел помещик свою коляску новую четвернёй и с бубенчиками заложить, - и поехали.
- Это что у вас? - спрашивает свинья.
- Кукуруза.
- Долой! Гарбузами засейте, я гарбузы люблю. А это что такое?
- Пшеница.
- И пшеницу долой! Тоже под баштан пойдёт!
Словом, всё, что ни увидит, - всё долой. Везде одни тыквы велит сеять.
Только одни виноградники позволила оставить.
- Это, - говорит, - пусть. И вам будет что пить и я, признаться, виноградные выжимки страх как люблю! Ну, а теперь: камень у вас есть?
- Чего другого, а камня у меня в именье сколько вам угодно. Хоть пирамиду строить.
- Ну и начинайте сегодня же сарай строить.
- Что ж это, однако, будет? Для чего в конце концов сараи, когда и класть-то в них нечего?
- Что будет?
Свинья посмотрела на помещика сбоку, выдержала для важности здоровую паузу и медленно отчеканила:
- Свиной завод!
Тут помещик так себя со всего размаха во сне по лбу хлопнул, что даже на другой бок перевернулся.
"Как же это я раньше, простота я этакая, не додумался. Свинья - вот где спасение! Да и дело-то, главное, знакомое! Сколько со свиньями возиться приходилось. Поссессоры - свиньи, кредиторы - свиньи, да разве мало ещё свиней и кроме арендаторов с кредиторами. Ах, я простота, простота!"
И снится помещику чудный сон. Нет у него ни кукурузных полей ни пшеничных, - всё одни баштаны, баштаны да сараи, сараи да баштаны. И хрюканье идёт от его именья такое, - в Кишинёве слышно.
На всю Бессарабию его свиньи хрюкают. Да что на Бессарабию, - на весь мир.
В английской какой-то иллюстрации даже два портрета напечатано: его, помещика, и его свиньи. Так рядышком и напечатаны, как это всегда бывает: автор и произведение.
Какие свиньи!
По восемнадцати пудов свинья!
А всё едят.
А положенный срок пройдёт, - глядь двенадцать поросят на свет появилось.
И какие старательные поросята! Ещё и подрасти не успеют, а уж и от них поросята идут.
Весёлые свиньи! Шить любят.
Веселы свиньи, но веселее всех помещик. Ходит себе да пятачки считает, - а пятачки-то на солнце, как жар, горят. Прямо монетный двор какой-то. Без устали всё новые да новые пятачки чеканятся.
Эпидемия какая-то.
Пришлось даже меры против неё принимать.
Но свиньи даже и против принимаемых мер ничего не имеют: такого хорошего поведения свиньи.
И снится помещику, что свиньи за хорошее поведение даже награды удостоились: за добропорядочность позволено им за границу ездить, - для дальнейшего образования - в колбасы.
Снится ему, будто в Бессарабии расплодилось свиней столько, что даже телеграммы в Румынию и в Австрию полетели:
"Свиньями земля наша богата и обильна, а девать их некуда. Отворите границу и кушайте нашу ветчину на доброе здоровье".
И будто бы открыли границу.
Через Унгени, через Волочиск, идут, едут, всё свиньи, свиньи, свиньи… Пассажирам даже мест нет. Свиньи в третьем классе, во втором, даже в первом.
И все за границу.
Австрийские таможенные еле допрашивать успевают.
- Табаку и водки нет? Водки и табаку не имеется?
А помещик смотрит на мелькающие мимо поезда и из "Ревизора" цитату, глядя на окна вагонов, с удовольствием вспоминает:
- Ничего не вижу! Какие-то свиные рыла вместо лиц.
И снится ему, что все заграницы колбасой прямо объедаются.
А цены-то всё растут и растут, и нет этому ни конца ни предела! Да что! На пшеницу и на ту даже цены поднялись, потому что белый хлеб на бутерброды начал очень требоваться.
Немцы - изобретательный народ! Надоело им просто колбасу есть, так они даже затеи начали выдумывать!
Liebenwurst - выдумали!
Термометр любви, изволите ли видеть!
Сосиски для любящих сердец.
Муж начинает есть сосиску с одного конца, а жена одновременно - с другого.
Доедят, пока губы не встретятся, - и поцелуются.
Для новобрачных, конечно, мелкие сосиски. Им внове-то это интересно. Для тех, кто год пожил, - так с полфунта. После двух лет - фунтовая, а там больше, больше, длиннее, длиннее, чтобы раз в год поцеловаться, не больше.
И многим эта игра так понравилась, что свиньи ещё больше в цену вошли.
Сидит себе помещик и над немецкими выдумками похохатывает:
- Делать-то им нечего!
Вдруг - телеграмма.
От экономки самого Бисмарка.
"Вышлите срочно наложенным две свиньи самых крупных, юбилею нужны сосиски, Бисмарк желает непременно ваших свиней".
Тут уж помещик окончательно не выдержал, барыши сосчитал и прямо в Одессу.
Остановился в "Северной", весь бельэтаж занял, в английский клуб пошёл, 10 тысяч одесситам проиграл:
- На-те! Долго ждали!
В ресторан явился, с итальянкой познакомился, да не с какой-нибудь, а с такой, что с голосом, и петь, действительно, может, да как крикнет по этому случаю:
- Шампанского!!!
Да так крикнул помещик спросонья "шампанского", что даже жена, спавшая рядом, вскочила:
- Что это ты, душечка, такое выдумал? Именье через неделю с молотка продают, а ты вдруг "шампанского", да ещё ночью!
А помещик лежал с выпученными глазами, молча, смотрел куда-то и думал, что ему делать: кукурузу продолжать сеять, или и впрямь лучше на всё плюнуть и свиной завод завести?
Купе для плачущих
- Сударыня, потрудитесь перестать плакать!
- Сударыня, я вам говорю, - перестаньте плакать,
- Кондуктор! Кондуктор!.. Где ж кондуктор, чёрт, побери? Предложите этой даме сейчас же перестать плакать!
- Позвольте! Да эта дама кто же? Ваша супруга?
- Если бы она была хоть моей супругой. А то в том-то и дело, что совершенно незнакомая мне женщина.
- Да какое же право вы имеете?
- А какое же право она имеет плакать? Пусть идёт в купе для плачущих и плачет там, сколько угодно!
- Да такого и купе нет.
- И очень жаль, что нет. Во-первых, ни в одной стране столько не плачут, сколько у нас. А во-вторых…
- Да если дама чувствует горе?
- Пусть сдерживается. Ведь вот же мне смертельно хочется курить, а я сдерживаюсь, - потому что здесь купе для некурящих. И не беспокою соседей!
- Да это произвол, деспотизм!
- А это не деспотизм - заставлять соседей выслушивать хныканье и смотреть на покрасневший нос. Довольно-с! Я не для этого еду по железной дороге. Мне этот красный нос и дома надоел-с!
- Господа! Это же возмутительно! Он обижает даму.
- А если мужчину обижают, это ничего-с? Я не такой же человек?
- Господа, это возмутительно!
- Возмутительно! Возмутительно!
Дама заплакала сильнее.
- Перестаньте плакать, сударыня!!!
- Нет, плачьте! Плачьте, сударыня… Сударыня, плачьте!
- Ах, вот как! Отлично! В таком случае я тоже начинаю плакать!
И затеявший весь этот спор, огромный, толстый мужчина поднёс платок к глазам и заревел прямо благим матом на весь вагон;
- Бед-ный я, си-ро-та кру-гла-а-а-я! В ран-нем дет-стве е-щё ли-шил-ся от-ца, ма-а-а-а-а-те-ри!
- Послушайте, перестаньте дурачиться!
- Это, наконец, Бог знает что!
- Позвольте! Позвольте! Она имеет право плакать, потому что рассталась с мужем, а я не имею права плакать о родном отце и матери?
- Да ведь вы сами кричите, что это давно было!
- Мало ли что давно, а мне сейчас вспомнилось. Наконец, у меня раньше свободного времени не было. У меня, я думаю, другие дела есть. А теперь мне делать нечего, я и плачу. Бе-е-една-а-а-ая мо-я го-ло-ву-у-ушка!
- Да перестаньте! Это действует на нервы!
- А мне не действует на нервы её рёв? Я такой же пассажир, как и она! Какое она имеет право плакать? Я буду плакать об отце с матушкой. Вы кто? Адвокат? Вы начнёте плакать, что дел мало. Вы доктор? О том, что больные домашними средствами пользуются. Вы ещё о чем-нибудь. Ведь это будет не вагон, а Бедлам! Отделение сумасшедшего дома какое-то! Э-э, да что я с вами время попусту теряю! Она плачет, и я буду реветь!
Но "реветь" не пришлось.
Поезд подошёл к полустанку.
Плачущая дама, как бомба, вылетела из вагона, и на платформе зазвенел её пронзительный истерический голосок:
- Кондуктор! Кондуктор!
Вслед затем появился кондуктор, собрал и унёс все барынины вещи.
- Вот так-то лучше! - довольным тоном произнёс огромный пассажир, с удовольствием потягиваясь
- Но согласитесь, что вы были с дамой слишком суровы и даже жестоки!
- Ничего подобного. Просто небрежность железнодорожного начальства. Раз у пассажиров, а особенно у пассажирок, есть такая привычка - плакать, должны устраивать особые купе: "для плачущих" и "для неплачущих". Есть же купе для курящих и для некурящих. Эта с мужем на целый месяц рассталась, тот за женой в погоню гонится, у третьего - бабушка недавно померла, - ну, ну, и пусть себе ревут хором. А неплачущих соседей беспокоить зачем же? У меня вот, может быть, и поважнее причина есть плакать, - а ведь не плачу же.
- Это об отце и об матери, которые умерли, когда вы были ещё маленьким?
- Нет, не об отце, об матери. А причина поважнее!
- Потеряли вы кого-нибудь?
- И не терял и не находил никого!
- Какая же тогда может быть у взрослого человека причина плакать?
- А вот хотя бы о том, что я дурак? Не причина?
- Как вы сказали?..
- Да вы, может быть, меня ещё разубеждать в этом вздумаете. Так я, милостивый государь, сам про себя должен лучше знать, дурак я или нет!
- Но, позвольте, однако, что же заставляет вас прийти к такому… к такому безрадостному для вас заключению?
- Многое. Во-первых, хотя бы уж то, что я не знаю даже, где находится Россия. Ну, вот! Вы умный человек, - а скажите мне, где находится Россия?
- Это даже странно… Россия, как это всякому, я думаю, известно, расположена…