- Довольно чухонских слов! "Чай" - слово английское, от "Чайна", что по-английски значит Китай. "Вино" - слово латинское, "кнут" - слово татарское. "Москва" - слово чухонское. Тогда как "водка" - слово русское! От "вода". Уменьшительное, ласкательное! Сокращённое "водичка", сокращённое "водочка". "Водка". И нет такого города! И нет города "Монополии"!
- "Монополия"-то уж слово греческое!
- Греческое, но привилось. Натурализовалось! Как иностранка, которая вышла замуж за русского. И дети у неё будут русские и родить она будет русских. Сама она иностранка, а внутри у неё сидит русский. Так и "монополия"! Привилась, натурализовалась, пустила корни, внедрилась, не вырвешь! Без монополии больше нельзя себе представить страны. "Монополия" - слово такое же русское, как "водка". И я требую, чтобы были названы города в честь национального напитка, по примеру заграниц. Как "Херес" в Испании, как "Бордо" во Франции! Чтоб были города "Водка", "Монополия". Это говорит сердцу!
- Какие же города вы проектируете переименовать?
- Главнейшие! Москву и Петербург! Москву переименовать в "Водку", Петербург в город "Монополию".
В бокалах тончайшего стекла золотистым светом теплился херес. Над бокалом тихо угасал духом мой полтавский друг.
Ещё проект
- Ещё идея! Ещё идея!
- Пустите! Не душите меня! Не душите! Караул!
Такая борьба происходила только что между моим другом полтавским помещиком и мною в "Hôtel de Madrid", в Севилье.
- Были вы на петушином бою?
- Разумеется.
- Странно, как мы не видели друг друга. Впрочем, это так увлекательно. Ну, что?
- Есть польская поговорка, которая говорит приблизительно так: "вельки смрад та невеличка потеха"! Много страданья и мало удовольствия.
- Действительно, собственно говоря, чёрт знает что! Эта крошечная арена, над которой вихрем крутятся перья и пух. Пара окровавленных петухов, которые бьют друг друга неизвестно за что, неизвестно почему, с невероятной, слепой ненавистью. В мёртвой тишине стук клюва о косточку черепа, когда он продалбливает противнику череп и добирается до мозга, топчет ногами, бьёт крыльями смятого, истекающего кровью врага, выклёвывает ему глаза и, наконец, орёт торжествующее "ку-ка-ре-ку", стоя на тёплом трупе. "Ку-ка-ре-ку" победителя. Чисто бой гладиаторов! Ха-ха-ха! Ведь такие маленькие существа, а сколько у них, у маленьких, страданья, боли, любви к жизни и злобы к другим. Чёрт знает, как в сущности глуп свет, в котором разлито столько глупой злобы!
- Это уж философия!
- А публика! Публика в это время! "Ставлю два дуро, что он больше не поднимется!" - "Три дуро, что взлетит ещё раз!" - "Пять дуро, - с трёх раз выклюнет глаз!" Песочные часы, которые ставят на барьер. "Десять дуро, что через пять минут всё будет кончено!" До последнего издыхания. "Два дуро, что дрыгнет ногой ещё раз!" - "Какой? Правой или левой?" - "Ставлю на правую!" - "Три дуро, что ещё раз приподнимет голову!" Пари на предсмертные судороги. Собственно, это гораздо умнее, чем играть в тотализатор. В наше время лучше поверить деньги петуху, чем человеку. Петух и жокей! Каналья и жулик жокей, который мошенничает, задерживает лошадь, делает кроссинги. А петух, - нет, брат, у петуха всё на совесть! Петух честный человек! Он последнего пера не пожалеет! Он бьёт, так бьёт! Глаз вон, череп вдребезги! Он взялся за дело и делает! Таких людей нынче нет. Жизни не пожалеет, а свою обязанность исполнит! Начистоту говоря, из двуногих нынче совесть только у птиц и осталась. Собираюсь внести в первое же земское собрание проект ходатайства о повсеместном разрешении петушиных боёв!
- Это ж для чего?
- А в видах поднятия сельскохозяйственной промышленности. Для поощрения куроводства. Тотализатор для поощрения богатых бездельников или спекулянтов, занимающихся коннозаводством. Бой быков - для поддержки помещиков и подъёма скотоводства. И, наконец, петушиные бои для поднятия простого народного хозяйства и поощрения куроводства. Бабье дело, говорите? Надо и бабу поощрить! Пусть все будут поощрены! А, батенька, народ, это - нива, это - земля, на которой мы растём как цветы, и которая питает наши корни. Надо и о народе позаботиться. Поливать надо почву! Чтоб мы же махровей расцвели.
В голосе его звучали меланхолия и нежность.
- Да вы знаете, - воспламенился он, - сколько стоит хороший бойцовый петух? Сто пезет - 35 рублей. Двести пезет - 70 рублей! Триста, четыреста! Был великий петух…
Голос его звучал торжественно.
- Он убил в своей жизни 672 петуха! Ему даже имя дали! Его звали "дон Оссуно". И "дон Оссуно" стоил 10,000 пезет!!! А? Лестно вырастить на своём дворе петуха, который может стоить 3.500 рублей? С каким увлечением предадутся наши бабы куроводству! Какие доходы посыплются! Бабы в великолепных понявах, в шёлковых полушалках! Деревни, унылые теперь русские деревни, оглашены весёлым пением пернатых певцов!..
И увлечённый восторгом, он даже спел сам как пернатый певец:
- Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
- Доходы от бойцовых петухов поднимут экономическое благосостояние деревни. О, петух важный экономический фактор! Хотя потом можно будет приучить и кур драться! В экономических интересах! Для подъёма благосостояния! Цыплята, яйца, это уж в виде бесплатной премии! Вот когда, mon cher, сбудется доброе желание Генриха IV, весёлого короля. Он однажды после хорошего обеда и отличного Аи, которое он так полюбил и в честь которого сложил даже песенку: "Ay le bon vin", он однажды воскликнул: "Я хотел бы, чтобы у каждого крестьянина была к обеду курица!" Как просто тогда решается продовольственный вопрос! Что? Неурожай? Ржи нет? "Жена, жарь цыплят! Вари суп из курицы! Пулярку под белым соусом!" Пулярка, mon cher, не лебеда!
- Ку-ка-ре-ку!
- Смейтесь! А это идея! Я люблю свою страну и думаю о ней всегда, - даже когда петухи дерутся. К тому же, чёрт возьми, это не тотализатор. Не иностранное изобретение. Старинная русская любимая потеха, - ныне, к сожалению, едва уцелевшая в некоторых замоскворецких трактирах, - да и то втайне. Петушиные бои, это - возвращение к старине, к своему, к истории, к устоям, домой!
- Знаете что? Уезжайте вы из Испании. А то тут вам такие идеи приходят!
Полтавский помещик побледнел.
- А что? Разве опасно?
- Ничего опасного. Но не свойственно столько идей иметь! Уезжайте! Нехорошо. Не годится!
- Что ж я ведь, кажется, только насчёт ходатайства и поощрений. Кажется, ничего предосудительного. Ходатайства и поощрения… Чем же больше заниматься?
Манташиада
Герой дня - г. Манташев.
Впрочем, это неверно.
Г. Манташев был героем в течение нескольких лет.
Будущий историк, когда будет писать о поражениях русской публики, назовёт эти года "Манташевскими".
- Это было ещё до Манташева.
- Это было при Манташеве.
- Это было хоть и после Манташева, но публика снова была поражена на бирже. Публика неисправима.
Историческая дата!
К стыду и к сожалению, я никогда даже не видел г. Манташева.
Да это было и невозможно.
Он был всегда так окружён, что рассмотреть г. Манташева было невозможно.
Вы только чувствовали трепетным сердцем, что близко, около вас, в центре этой толпы, проходит "он", "сам", "ille", как говорили римляне.
- Фонтан! - как подобострастно шептали кругом.
Вы догадывались об его близости, скользя взглядом по согнутым под прямым углом спинам.
Когда он шёл по коридору театра, - впереди бежали люди с испуганными лицами и расталкивали народ:
- Манташев! Манташев!
Как будто за ними шёл зверь, ребёнок или римский папа.
Затем вы видели движущиеся спины, чтоб выразиться не точно, но мягко. Люди шли странно, по-рачьи.
Особое искусство!
Может быть, они практиковались дома: как ходить перед Манташевым.
И весь этот ураган проносился мимо, с головами, устремлёнными к центру, с согнутыми спинами. Мне казалось даже, отмахивая любопытную публику фалдочками фраков.
Так ходят табуны в степях.
Головы в центр табуна. С какой стороны ни подойдите, - одни крупы.
И человек, который захотел бы увидать Манташева, обойдя кругом, увидал бы только целую звёздочку фалдочек.
Я не видал г. Манташева, и ничего не могу рассказать вам о нём.
Слыхал только, что г. Манташев не кончил университета, потому что не поступал в гимназию.
Но я знал целую уйму людей, которые говорили:
- Со следующей недели перестаю платить за обеды.
- Почему?
- Приезжает Манташев.
И не потому, чтоб это были люди, которые не в состоянии сами платить за свои обеды.
Их не радовало, что за них заплатят.
Но за них заплатит:
- Манташев!
Какое счастье!
Мне рассказывал один из них:
- Большой оригинал этот Манташев! Ужинали вчера вчетвером. Манташев спрашивает: "Будем есть рябчиков?" Говорим: "Будем". Спросил на четверых двух рябчиков, разделил руками и положил всем на тарелки.
Я чувствую, что профанирую рассказ, передавая его печатно. Тут всё был тон!
Только приближённый шахского двора может так рассказывать:
- Повелитель вселенной обглодал баранью косточку и положил мне на тарелку: "обсоси!"
- Манташев едет! - для Петербурга, что это было!
Кажется, мне кто-то рассказывал:
- Благодаря Манташеву, не удалось жениться.
- Как так?
- Назначили свадьбу перед масленицей. Вдруг известие: приезжает Манташев. До свадьбы ли тут! Сказал родным невесты. Те согласились отложить. А там масленица, Великий пост. На пятой неделе невеста влюбилась в другого! Не вовремя приехал и помешал жениться.
И что всего замечательнее, кажется, молодой человек, который мне это рассказывал, не имеет никакого отношения ни к нефтяным ни к биржевым делам.
Но быть знакомым с Манташевым!
Кажется, были даже визитные карточки:
"Иван Иванович Иванов, знакомый Манташева".
"Еду ли ночью по улице тёмной", в Петербурге вы могли зайти в первый попавшийся незнакомый дом, где освещены окна, и послать такую карточку:
"Знакомый Манташева".
Вас приняли бы немедленно.
Если бы это была свадьба, родители приказали бы новобрачному уступить вам своё место.
Если б это были именины, прогнали бы с места виновника или виновницу торжества и стали бы чествовать вас.
Если бы, наконец, вы позвонились в дом, где ни одно окно не освещено, - ничего не значит!
"Знакомый Манташева".
Хозяева вскочили бы с постели, осветили все окна, моментально созвали знакомых и стали бы праздновать свадьбу, именины или что-нибудь подобное.
Да что "знакомый Манташева".
Это я хватил слишком, надо сознаться.
Если б кто-нибудь в манташевские годы написал такой громкий титул на своей визитной карточке, не имея к тому оснований, - его, я уверен, привлекли бы к ответственности:
- За присвоение непринадлежащего звания.
И суд, я убеждён, отнёсся бы очень строго к такому наглецу.
Я ухаживал в Петербурге за одной дамой. Рассказывал ей об Индии, Китае, Японии. Как Отелло "о каннибалах злых, которые едят друг друга".
"С участьем мне внимала Дездемона".
Как вдруг однажды какой-то прыщ, невзрачный, прескверный, севши около дамы, ни с того ни с сего в средине самого увлекательного моего рассказа о браминах, баядерках и чудесах, которые делают факиры, вставил:
- А вот Манташев…
Дама моментально отвернулась от чудес, баядерок, факиров, браминов и меня.
Она вся превратилась в трепет и внимание.
- А вы знакомы?
Прыщ приподнялся с места и отвечал с достоинством:
- Я знакомый знакомого Манташева!
С тех пор моё дело было проиграно раз и навсегда.
Я рассказывал о Саре Бернар, об Эдисоне, об Эдуарде VII, которого видал, когда он был принцем Уэльским, в Париже, - прыщ произносил:
- А вот Манташев, так тот…
Дама поворачивалась ко мне спиной, кушала его глазами, и от любопытства у неё полымем вспыхивали уши.
"Знакомый знакомого".
Меня как-то в банке заставили слишком долго дожидаться денег по переводу.
Тогда я пошёл на героическое средство:
- Я знакомый знакомого одного знакомого г. Манташева!
Мне выдали, кажется, на пять рублей больше чем следовало.
И притом немедленно.
А дверь, кажется, мне отворял вместо швейцара сам директор и взял двугривенный на чай, чтоб сделать из этого двугривенного жене брошку на память.
Всё это происходило так в лучшем обществе.
Да и кто нынче играет на бирже?
Главным образом лучшее общество. Барство и чиновники.
Купцы предпочитают другие способы наживы.
У барства и чиновников страсть к бирже, это - икота после крепостного права.
При крепостном праве барин говорил:
- Я, милостивый государь мой, дворянин, и посему на меня работают. И священная обязанность моя заключается в том, чтоб, не давая вдаваться в праздность и леность, заставлять на меня работать. Ибо на сём всё зиждется!
И поднимал палец.
Чиновник мечтал:
- Деревеньку, и пускай на меня работают!
Крепостное право пало, но потребность. в крепостном праве, - у одной стороны, - осталась.
И люди увидали в акциях новый вид оброка.
Вот причина, почему гг. Манташевы имеют такой огромный успех в "лучшем обществе".
Желание играть наверняка.
Отсюда эта нежность к "знакомому знакомого со знакомым".
Отсюда эта притягательная сила знакомства хотя бы в четвёртой степени. Хотя бы даже пятиюродное знакомство!
Всё-таки, кажется, как будто у человека на фраке есть несколько брызг от "фонтана".
И блеск этих брызг ослеплял больше, чем блеск всех звёзд.
- Знакомый знакомого знакомого знакомого…
Всё-таки от человека как будто пахнет нефтью.
Это был самый модный запах.
И чтоб иметь успех у дам, надо было душиться нефтяными остатками.
О, это время "фонтаниады".
В Петербурге ко мне зашёл один знакомый литератор:
- Хотите вместе писать пьесу?
- Идёт.
- Название "Мужчины от Кюба".
- Великолепно. Если увековечена "Дама от Максима", почему не увековечить "Мужчин от Кюба"? Это тоже тип.
- Ну, знаете, так как особенно-то серьёзно неудобно задевать, - напишем в форме фарса.
- В форме фарса, так в форме фарса. Напишем в форме фарса эту высокую комедию из русской жизни!
- Так что-нибудь лёгонькое! Qui pro quo. Помещик, что ли. У него в деревне в саду фонтан. Говорит: "Надо, между прочим, купить трубы для фонтана". Услыхав знакомое слово, его спрашивают: "А у вас есть фонтан?" - "Есть". Отсюда путаница. Его принимают за владельца нефтяного фонтана.
- Садимся и пишем.
Мы сели.
Мой приятель написал:
"Действие I. Явление I. Вечер. Зал у Кюба. Полно. Кавалеры и дамы. Входит владелец фонтана…"
Я встал.
- Баста! Больше ничего написать нельзя!
- Как так?
- Все задавлены. Наивный вы человек! Вы пишете: "Входит владелец фонтана". И спрашиваете: "Что после этого происходит?" Что после этого может происходить? Ничего! Все кидаются. Столы летят кувырком, посуда вдребезги. Кавалеры, дамы, - всё давит друг друга. Что ж дальше? Этого не один театр не поставит!
Мой друг подумал:
- Вы правы. Действительно, так должно происходить, раз появился человек с фонтаном. Этого нельзя изобразить на сцене!
И пьеса не была написана во избежание давки на сцене.
Манташев был тем человеком, около которого люди давили друг друга:
- Фонтан!
И вдруг оказывается, что главный фонтан г. Манташева бил не где-то там на Кавказе, а у нас из кармана.
Г. Манташев открыл нефтеносный слой в наших тощих карманах и сверлил, сверлил, сверлил.
И мы этого не замечали.
И мы же ему кланялись!
Сверление нефтеносных дыр в наших карманах происходило при помощи бухгалтерии.
Я всегда боялся бухгалтерии.
В особенности с тех пор, как сам "отец бухгалтерии" г. Езерский на одном из процессов на отчаянный вопрос прокурора:
- Да что же, наконец, такое, эта самая бухгалтерия? Наука или искусство?!
Подумал и ответил:
- Бухгалтерия, это - искусство!
Уж если сам отец так о дочери отзывается!
Когда мне приходится входить в банк или просто в крупное промышленное учреждение, - я иду спокойно.
Но только, проходя мимо бухгалтера, и невольно уклоняюсь на полшага в сторону.
Как в зверинце.
Вы мужественно проходите мимо запертых медведей. Хоть белых, хоть чёрных. Вам всё равно!
Пусть слон протягивает к вам хобот, вы даже протянете ему руку, если расстояние не менее двух сажен.
Вы даже оглянетесь на льва. Он прищурился и вы прищурились:
- В клетке. И не боюсь…
Но, проходя мимо полосатого бенгальского тигра, вы почему-то невольно делаете хоть четверть шага в сторону.
Хоть и в клетке!
Но ужасно неприятно, что имеется "такая гадость".
Директор банка! Очень милый господин. Если быть знакомым, можно выкурить всегда очень хорошую сигару.
Кассир. Мастодонт, который получает с соседа сто тысяч и выдаёт вам десять рублей с одним и тем же видом:
- А мне в высокой степени наплевать, отдаёшь ты или получаешь.
Клерк. Тоже славный малый. Разбитной, живой и франт. От него пахнет слегка увеселительным садом, загородным рестораном. Его можно спросить, прищурив один глаз:
- Какая "шансонетка" нынче больше в ходу?
И он всегда даст на этот счёт даже более точные сведения, чем относительно сегодняшнего курса.
Но бухгалтер!
Когда я прохожу мимо того отделения, над которым крупными золотыми буквами по чёрному фону написано:
- Бухгалтерия.
Я чувствую, как последняя рублёвая бумажка свёртывается у меня в кармане, словно береста на огне.
Не знаю, почему, но всякий раз, когда я вижу бухгалтера, погружённого в гроссбух, мне приходит в голову: