Ключом к разгадке стали разрытые курганы правителей и разворошенные могилы древних воинов. Наткнувшись на них пару раз и сопоставив вытянутые из людей сведения, Тарко стал искать потревоженные могилы осмысленно. Он не понимал причин столь странного занятия его друзей и довольствовался тем, что угадывал их продвижение.
Затем разорение могил вдруг прекратилось. Следы чародея и его спутницы терялись на Ветлуге.
Юноша пришёл в отчаяние. Отправляясь на поиски Сокола, он пожертвовал слишком многим. Великих терзаний и сомнений стоило ему не броситься вслед за Вияной. Сердце разрывалось между любовью и долгом. Он выбрал долг. Что теперь стало с девушкой, да и вообще с его родными местами, Тарко боялся и представить. Если княжна не успела предупредить отца, Кавану и Вармалея, то возможно, Мещёрск разделил участь Мурома.
Он выбрал долг, но как раз его-то исполнить не смог. Сокол пропал.
Подумав как следует, припомнив разрытые могилы, Тарко вдруг понял замысел Сокола и, в конце концов, пришёл к мысли, что не имея успеха с древними, чародей попытается разыскать виновника всех его бед.
***
Юзур больше не походил на дерево. Ожил. Он не стал молчать или темнить и подтвердил догадку.
– Старик был здесь с какой-то девицей. Отправился искать пещеру Вараша. Я остерегал его от этого шага.
– Почему?
– Тёмные силы стоят за Варашем. Как бы не был силён твой друг, но живому не так-то просто преодолеть силу мёртвых.
– Мне кажется, Сокол сомневался, будто Вараш умер. Я должен заглянуть в эту пещеру и проверить всё сам.
– Должен?! – Юзур разозлился. – Вы там, в Мещере, совсем утратили разум. Вы, верно, считаете могилы хорошим местом для праздных прогулок.
Тарко насупился.
– Я всё равно отыщу пещеру. Только потеряю куда больше времени. А время сейчас бесценно.
– Мальчишка! Ты не способен защитить себя даже от пакостей мелких хиртов, а собираешься сунуть голову в улей.
Юзур задумался.
– На чём основано твоё убеждение, будто Вараш жив?
– Сокол, как мне кажется, искал тех, кто уснул. Но, потерпев неудачу, вспомнил о кугураке.
Колдун прошёлся несколько раз из угла в угол.
– Хорошо. Я подскажу тебе, где найти пещеру.
***
Преодолев страх, Тарко шагнул в каменную пасть.
Пещера оказалась пуста. Ложе было покинуто, как показалось юноше, в большой спешке. У подножья лежал огарок свечи с застывшим на воске отпечатком пальца. Судя по небольшому размеру отпечатка, свечу держала Мена. Сокол стоял рядом, а Вараш поднялся с ложа вот здесь. Нашлись и другие следы, но Тарко не смог определить их хозяев. Сподвижники Вараша, хранители его сна? Возможно, хотя Юзур не обмолвился ни о каких товарищах Кугурака.
Стало быть, чародей, а вслед за ним и Тарко угадали с мнимой смертью старейшины. Но что дальше? Одолел ли кто-то из колдунов другого, или они покинули жуткую пещеру в добром здравии и полном согласии? В любом случае остаётся неясным, куда они потом направились. Скалы и река надёжно скрывали ответ.
Тарко вернулся в хижину Юзура и рассказал колдуну о том, что нашёл в пещере, но главное, о том, чего там не нашёл. Тот вроде бы вовсе не удивился пропаже, а насчёт лишних следов задумался.
– Нет, я не слышал, чтобы кто-то опекал старика. Всё это странно.
Поиски зашли в тупик. Иных зацепок у Тарко не нашлось. Оставалась единственная возможностью – вновь разыскать Алексия и, тайно следуя за ним, выжидать, когда тот приведёт к чародею. То, что два давних врага рано ли поздно столкнуться, Тарко не сомневался. Сомневался он в своих силах, ведь Сокола нужно предупредить об опасности заранее, иначе теряется всякий смысл его долгих поисков.
***
После более чем прохладной встречи под Городцом, митрополит понял – его противники прознали о проклятье. Он и не думал, что удастся бесконечно морочить князьям головы, но всё же рассчитывал снять под шумок порядочное их количество. После Городца он собирался двинуть в новгородские земли, а затем и в Литву, чтобы там достать последнего из великих соперников Москвы. Теперь это лишалось смысла. Ольгерд не Борис. Он не станет предупреждать недруга стрелой, а с большим удовольствием всадит её прямо в сердце.
Замысел пришлось изменить. Теперь, когда проклятие нельзя больше использовать в качестве оружия, от него необходимо поскорее избавиться. И тут вся надежда была на Ледара, который обещал поймать мещёрского чародея. В том, что Сокол сможет распутать проклятье, Алексий сомневался, но другого выхода не видел. Разве только возвращаться в Царьград и начинать поиски там.
Он повёл монахов той самой былинной тропой, по которой когда-то ордынский царь отправился на поиск сокровищ. В конце Батыя ждало разочарование, и Алексий теперь размышлял, что уготовано ему. Наверное, впервые священник усомнился в правильности избранного пути. Не Батыеву тропу он, конечно, имел в виду, но дорогу всей жизни.
Возможно, он ошибся, отнеся нижегородских князей к врагам. Он поставил на Дмитрия, на младенца, которого ещё предстояло привести к власти над Русью, что само по себе было трудной задачей. А Константин и его сыновья уже в силе. И по большому счёту ничем не хуже его ставленника. Решительности им не занимать. Они способны и без него, без Алексия, разобраться и с ордой и с погаными племенами.
"Без него" – вот, пожалуй, ключевые слова. Не нуждаясь в особом покровительстве церкви вообще и его, Алексия, в частности, они в грядущем отведут вере место на задворках политики.
Нет. Прочь сомнения. Нужно придерживаться однажды избранного пути. Даже если те на кого он поставил, не так хороши.
***
Под Городцом Тарко ухватил ниточку и теперь, пробираясь за митрополитом старой тропой, изводил себя сомнениями. Чем более спокойными выглядели враги, тем больше накатывала на юношу безысходность. Что если он опоздал? Что если поп уже добился своего и сгубил всех кого желал, а Сокол давно покоится в болотах?
Его отчаяние достигло той степени, когда любой безрассудный поступок воспринимается как освобождение от неподъёмного груза ответственности. Он готов был уже вступить в схватку со священником и его шайкой. Готов был погибнуть в неравном бою.
За спиной послышался шум. На тропе появились три всадника.
Подобное внезапное появление овд давно уже стало длядрузей Сокола обычным делом. Но третьему всаднику Тарко удивился. На старом гнедке восседал бывший воевода Малк, по прозвищу Заруба. В Мещере его не видели уже несколько лет. С тех пор, как тот покинул службу у князя и ушёл к овдам.
– Это моя сестра, Лэсти, – представила Эрвела спутницу.
Тарко узнал девушку. Именно её спасли вурды во время памятного сражения с ордой под Сосновкой. С тех пор Лэсти не в пример большинству сестёр стала помогать людям.
– Мы знаем, где найти Сокола.
Тарко облегчённо выдохнул.
Глава XLVI. Недоброе место
От Керженца и почти до самой Ветлуги простирались обширные топи Кугай-Пугай, безлюдные и тем удобные для всякого, кто ищет убежища, уединения, забвенья, а то и гибели.
Прохожие попадались здесь редко, былинная тропа, тоже не слишком оживлённая, проходила намного севернее. Единственная черемисская деревенька хоронилась от глаз, а её обитатели не спешили навстречу всякому гостю. Они могли бы рассказать об этих местах уймищу страшных вещей. Могли бы, например, намекнуть, что гиблые места вроде Чёрного озера, нескольких Чёрных речек и Чёрных ручьёв, каких в округе великое множество, названы так вовсе не из-за тёмного цвета их вод, хотя они, эти воды, порой и впрямь не уступали чернилам.
Но никто не посвящал путников в здешние предания, да и сами названия были забыты за пределами Керженских топей.
Кугай-Пугай являл собой единое громадное болото, лишь кое-где прерываемое песчаными гривами и мелкими островками, немногим отличающимися от кочек.
На одном из таких островков и остановился священник. Когда-то здесь жил молчальник. Теперь не понять какого роду-племени, какой веры и языка был сей отшельник. Сам он давно исчез, а те немногие вещи, что служили ему в годы добровольного заточения, давно истлели. Лишь утлая хижинка с земляным полом стояла посреди островка.
Монахи наскоро привели её в порядок и уступили Алексию. Сами, памятуя о проклятии хозяина, поселились рядом, под дровяным навесом.
О топях Алексий знал очень мало, однако догадывался, что негостеприимный край, куда он привёл отряд, имеет историю давнюю и мрачную. Он чувствовал, что место это оставалось недобрым и по сей день. Но именно оно как нельзя лучше соответствовало его замыслу.
По утрам митрополит выходил из хижины на поиски пропитания. До сих пор, странствуя в одиночку, затем вместе с монахами, он покупал пищу на постоялых дворах, торжках, случалось, просил подаяние. Но запасы давно иссякли, а здесь, на острове, возобновить их мог только он сам.
Обнаружив как-то утром перед порогом часть добытой монахами дичи, Алексий устроил верным спутникам выволочку. Он гневно напомнил, что на всякого, кто разделит с ним пищу, обрушится кара. И хотя понятие "разделить пищу" означало совместную трапезу, а подброшенная тайком снедь таковой не являлась, Алексий не знал наверняка всех составляющих проклятия, и зря подставлять своих людей не желал.
Он отказался от мяса, хотя с детства умел ловить птиц чуть ли не голыми руками. Не подвижничество и не посты были тому причиной. Мясо просто не лезло в глотку. Алексий ограничился сбором ягод, когда удавалось – орехов, собирал и грибы. Не грибы – сплошная отрава. С виду обычные подберёзовики, но пропитанные болотной влагой, скользкие какие-то, они прогоняли голод задолго до того, как попасть в котёл. Один их вид вызывал тошноту. И Алексий поедал клейкое варево, лишь убеждая себя, что ему требуются силы.
Запасов священник не делал. Набрав еды на день, он обычно сразу же возвращался с болот. Разводил огонь в развалившемся очаге и готовил. И за сборами пищи, и за её готовкой, но главное всё остальное время, Алексию не оставалась ничего другого, как размышлять.
Несмотря на показную отвагу, с какой он расправлялся в одиночку с князьями, священник до жути боялся своего проклятия. Только теперь он в полной мере почувствовал, что значит быть изгоем. Даже верные монахи чурались его, избегая лишних разговоров, лишнего взгляда в его сторону. Пожалуй, до встречи с ними отчуждение было не так заметно, некому было его подчёркивать.
Неужели он так и останется изгоем до конца своих дней? А как же великие замыслы? Кто кроме него сможет довести их до ума? Да и возможно ли оставаться пастырем обширной страны, скрываясь от людей, как прокажённый?
Вечерами до Алексия доносились голоса спутников. Они болтали о пустяках, рассказывая друг другу всякие небылицы, или вспоминая горячие деньки. В прежней жизни священник сносил подобную болтовню равнодушно, лишь бы та не мешала спать или думать, но сейчас ему было тошно, что он не может так вот запросто подсесть к монахам, усмехнуться в ответ на глупость или кивнуть, услышав что-то не столь наивное.
Он был даже рад, когда Кантарь с Хлыстом отправились в монастырь за мещёрским колдуном. Зуб отличался молчаливостью, а молодые монахи не решались шуметь, к тому же они по очереди сторожили подходы к острову.
***
С монахами Ледар разминулся в дороге. Он явился на остров с двумя московскими воинами, едва разыскав убежище митрополита среди бескрайних керженских болот. Пришлось несколько дней обшаривать островки один за одним, и только колдовские способности позволили напасть, наконец, на след.
– Ну, теперь будет веселье, – потёр Ледар руками, присаживаясь к костру рядом со священником, который по этому случаю даже прервал на время своё затворничество.
– Какое веселье? – Алексий шевельнул бровью.
– Я так понимаю, единственное средство снять с тебя чары, это принести мещёрского колдуна в жертву. Если всё сделать с умом, его дух можно будет подчинить и заставить поработать на нас. Или я ошибаюсь?
Ледар просто лучился благодушием. Глядя на уверенного в себе колдуна, все прочие обитатели острова повеселели – им осточертело сидеть посреди болот. Единственный, кого Ледар не смог заразить хорошим настроением, был Алексий.
– Ошибаешься, – заявил священник. – Вера не позволяет мне приносить людей в жертву. Какие бы цели это не преследовало, какие бы блага не сулило. Человеческая жертва, решись я на неё, лишь сменит одно проклятие другим. Разве этого я желаю?
– Да ну? – усмехнулся Ледар. – Мне-то казалось, ты частенько стелишь людьми дорогу.
– Уймись колдун, – рассердился Алексий. – Не испытывай моего терпения, а то на тебе твоё средство испробую.
Ледар вздрогнул. А ведь он может. За последний год колдун как-то отвык от надзора священника. Вольные странствия усыпили прежние страхи, что переполняли его в Москве. Теперь Алексий напомнил, кто среди них первый. От былого веселья колдуна не осталось следа.
– Но что предлагаешь ты? – голос его стал заискивающим до приторности.
Священник задумался.
– Я посажу чародея перед собой и разделю с ним трапезу. Или поселю в хижине, и таким образом разделю с ним кров. Он вынужден будет пошевелить мозгами, чтобы отвести проклятие, а ты без труда прочтёшь его ворожбу.
– Он пошевелит, он придумает, – буркнул Ледар. – Вон, Мстителя излечил, так что и костей найти не могут.
Колдун сильно сомневался в действенности замысла священника. Его ведь не старуха убогая сглазила. Положа руку на сердце, самым надёжным средством снять проклятие, было бы покончить с самим Алексием. И Сокол, загони его в угол, вряд ли будет искать что-то особенно кудрявое.
Алексий догадался, о чём подумал колдун.
– Ты с парнями будешь рядом, – пожал он плечами.
На самом деле священник имел дополнительную страховку, сообщить о которой Ледару или кому-то ещё посчитал лишним. Совсем не зря он выбрал для встречи с давним врагом это необычное место.
Многоопытный Косой ощутил царящую кругом мрачность без колдовского дара.
– Дрянь местечко, – заявил он, как только устроился с приятелем под навесом.
– Да уж, – поддакнул Крот. – Ещё повезло, что комары с мошками своё отлетали.
Косой, конечно, имел в виду неудобства иного рода, но разубеждать товарища не стал.
***
Время шло. Островок был обжит настолько, что казался обитателям маленькой кочкой, исхоженной вдоль и поперёк. Льющие без устали дожди грозили превратить сушу в часть болота. Клочья не вытоптанной травы торчали лишь возле самого дома Алексия, а земля, набухая влагой, всё громче чавкала под ногами.
Недели бестолкового ожидания привели к тому, что маленьким отрядом овладела скука. Добыча пропитания не отнимала много времени, а иных достойных занятий пока не предвиделось.
– До ближайшей корчмы три дня пути… – как-то заметил Крот.
Тоску приятеля мог разделить лишь Косой, но он уже предчувствовал приближение скверного поворота судьбы, и потому только пожал плечами.
Каждый убивал время как умел. Вельяминовцы упражнялись на мечах, топорах, палках, когда надоедало и это – боролись голыми руками. Пытались вызвать на бой и монахов, но те не поддались. Блюли свои обеты и тайны. Сами же боролись со скукой длительными молитвами. Ледар бродил по окрестностям, вылавливая в болоте всевозможных букашек, и вероятно, размышлял, как приспособить их к колдовскому делу.
Всё шло своим чередом, пока Пересвету не вздумалось расчистить родник. Набирая воду, его совсем затоптали, а склон ямки, откуда бил ключ, обвалился. Снимая грязь слой за слоем, он вдруг наткнулся на что-то твёрдое, белое.
Старые кости. Они оказались повсюду и в склонах ямки и на дне родника. Великое множество костей, сложенных, словно поленницы, и слегка прикрытых землёй. В брюхе монаха поселилась гадюка. Скользкая, холодная, она шевелилась внутри, пробираясь к глотке.
Вода, которую они пили все эти дни, сочилась сквозь залежи человеческих останков.
Пересвет выскочил наружу, выпучив глаза от ужаса.
– Там! – показал он рукой на источник.
Больше монах не сказал ни слова. Его тут же скрутило и начало рвать желчью. Крот и Косой переглянулись, а Ледар с ухмылкой направился к ямке. Вот, мол, и развлечение появилось. Весь вид колдуна говорил о намерении высмеять молодого чернеца за случайный испуг.
Сохранить на лице ухмылку ему не удалось. Он вернулся хоть и не перепуганным до смерти, как Пересвет, но сильно встревоженным. Встав в трёх шагах от хижины, колдун некоторое время размышлял, не рассказать ли хозяину о находке, но потревожить его не посмел. Присел возле кострища и пробурчал себе под нос.
– Что это за место? Какого беса мы остановились здесь?
Зуб прищурил глаз, силясь угадать, что узнал колдун. Тот не замечая, продолжал бормотать:
– Этот молчальник, он что, человечиной баловался?
Между тем, Крот с Косым попытались отпоить Пересвета, но того, едва он завидел перед губами "ту самую" воду, скрючило с новой силой.
В полдень из дома соизволил появиться митрополит. Никто так и не доложил хозяину о происшествии, но тот, видно, и сам прознал обо всём. Молча провёл взглядом по лицам людей и неспешно направился к роднику. Сопровождать священника охотников не нашлось, однако все внимательно следили за каждым его шагом.
На Алексия находка не произвела впечатления. Он стал лишь чуть более задумчив, чем раньше. Перед тем, как скрыться в хижине, бросил, ни к кому особо не обращаясь:
– Воду будете впредь носить из озерца, что лежит южнее.
Объяснений, как всегда, не последовало.
Глава XLVII. Давние враги
Два десятка монахов лежали тут и там, словно перепившиеся батраки. В спинах большинства из них торчали стрелы. На месте монастыря дымились почерневшие срубы. По пожарищу в поисках церковных сокровищ бродили воины. Лесовиков не пугали чужие боги, а после ужасов осады их перестали волновать и мертвецы.
Виновники резни стояли в сторонке. Борода отвёл душу за вынужденное бегство из-под Солигалича, а Сокол с Меной, подоспев только к концу схватки, припомнили чернецам перенесённые в плену унижения. Но теперь, когда гнев сошёл, все трое сожалели о жутком побоище. Мало кто из монахов был виновен в их бедах, и мало кто по настоящему защищался. Большинство сложило головы без сопротивления.
Из разведки вернулись овды с Зарубой. Уходили они пешком, но вернулись на лошадях. Лесные девы всегда старались держать животных подальше от войн, благо, те непременно объявлялись, как только отступала опасность.
Сокол подмигнул коню Эрвелы, как старому другу, а Мена вдруг уставилась на лошадку её сестры. Скакун был хорош. Он весьма подходил овде и соразмерностью и красотой, но ведунью смутило чувство, что где-то она уже видела это животное.
Лэсти, заметив смятение Мены, рассмеялась.
– Я увела его у одного странного араба, который зачем-то пробирался нашими лесами.
– Недалеко от чёртовой дороги? – уточнила Мена.