Жизненная достоверность - характерная черта произведений "рабочих романистов", к которым можно отнести и А.Силлитоу. Объясняется это тем, что все они - выходцы из рабочей среды, нравы которой столь правдиво и воспроизводят в своих книгах. Постоянный мотив этих произведений - стремление главного героя вырваться из беспросветного, отупляющего существования к более осмысленной жизни - как правило, обратившись к писательскому ремеслу. Именно таков жизненный путь Брайена Ситона, центрального персонажа романа А.Силлитоу "Ключ от двери" (1961).
Содержание:
Часть первая - Пролог 1
Часть вторая - Пострел 3
Часть третья - По краю пропасти 25
Часть четвертая - Джунгли 46
Часть первая
Пролог
Брайн стоял в мелкой воде прудка, не принимая участия в общей кутерьме. Рассеянный взгляд его голубых глаз остановился на широкой излучине Трента, но река, как видно, не целиком захватила его внимание: он крепко стиснул в кулаке губную гармошку, чтобы двинуть ею как следует, если кто из ребятишек, оголтело носившихся вокруг, толкнет его, нечаянно или нарочно, и он шлепнется в мутную от песка воду.
Рассудив, что ребенку не мешает подышать свежим воздухом после тесных клоповников Элбион-ярда, Вера одела сына и повела его по Уилфорд-роуд пешком, рассчитывая купить ему стаканчик мороженого на сэкономленные полтора пенса. А на обратном пути ей, может, удастся провезти его в трамвае бесплатно: подмигнет кондуктору и скажет, что мальчику еще нет пяти. Хэролд, узнай он об этой затее, задал бы жене взбучку, но чего глаз не видит, о том сердце не ноет, и Вера скоро и думать обо всем этом забыла. Тут они дошли до железнодорожного моста, и Брайн потребовал остановиться: хотел посмотреть, как внизу будет проходить поезд. Только когда дым из паровозной трубы вызвал у него кашель, он согласился идти дальше, и они шли, пока не увидели лодку на Тренте и коров, жующих траву под деревьями-зонтами на том берегу. Они сразу свернули на зеленую поляну, где находился пруд и где уже было полным-полно ребятишек с их мамами. Вера подняла со скамьи вчерашнюю "Ивнинг пост" и уселась читать; Брайн, засучив штаны, осторожно вошел в воду.
Гармошка теперь торчала из кармана, а он принялся за недавно придуманную им игру: плотно зажал руками уши и слышал уже не пронзительные вопли вертевшихся вокруг мальчишек, а будто дальнее эхо. Но резкие отрывистые крики снова обрушились на него, стоило ему на миг опустить руки, проверяя, не произошло ли чуда, не стал ли грубый шум на прудке и в самом деле мягким и приглушенным.
- Что это ты засунул пальцы в уши? - крикнула ему мать. - Еще болячки пойдут.
По воде шлепали и женщины, белые ноги их по щиколотку погружались в тинистую грязь - хоть как-нибудь да позабавиться. И Вере вспомнилось, как она вот так же брела, только не по мелкому городскому прудику в солнечный день, а почти по колено в холодной воде, шагая среди ночи от своего дома-развалюхи возле Нового моста к Питер-стрит. Оба они с Хэролдом проснулись в ту ночь из-за бушующей грозы, и, когда в предрассветной мгле спустились вниз, светящиеся потоки воды бились об оконные стекла, отскакивая и налетая вновь, а в полутемной комнате кружилась в воде мебель и разные вещи, словно отбившиеся от стаи, попавшие в западню утки. Как только ливень прекратился, Вера и за ней Хэролд с креслом на голове зашлепали по воде, выбираясь из дому.
- Оставаться здесь - так только чахотку заработать! - крикнул он ей.
Она обернулась.
- А где же, скажи на милость, нам жить? Под мостом?
- Мы разыщем себе жилье, - ответил он.
Он таскал мебель, складывая одну вещь за другой на сухую землю, оставив Веру сторожить, пока сам раз десять сходил домой и перетащил стулья, кровать, диван. Все это он поочередно взваливал на могучие плечи и выходил со своей ношей из переулка, состоявшего всего из двух домов. Эбб Фаулер, живший во втором доме, бодрый, деловитый, в суконной кепке, уже успел перетащить свои вещи и теперь помогал Хэролду Ситону. Какой-то прохожий сказал Вере, что на Элбион-ярд, в другом конце города, есть свободные домишки - блох до черта, но зато сухо - и что к вечеру вполне можно там обосноваться, если только не зевать.
Хэролд и Эбб совершили переезд вместе, каждый из них шестнадцать часов подряд толкал перед собой ручную тележку, переселяя свой счастливый семейный очаг. К восьми часам вечера оба едва держались на ногах.
Вера открыла глаза - голос Брайна заставил ее очнуться от воспоминаний.
- Мам, пойдем на другой прудок!
- На какой еще другой прудок?
- Вон на тот, который там.
Он протянул руку, указывая через широкую реку на противоположный, южный берег.
- Есть только один прудок, дурень ты эдакий, в нем ты и стоишь.
Он был упрям и настойчив. Бутылочным осколком он выскребал на размытом дождями пустыре Элбион-ярда траншеи, воздвигал стены из липкой грязи и смотрел, как на дне траншей, если рыть глубоко, просачивалась вода, а стены разваливались, стоило им вознестись чересчур высоко к облакам, плывшим, словно белые утки, над покосившимися трубами домов, обреченных на слом. Жильцов из таких домов уже выселили, заколоченные досками жилища глядели пустыми глазницами на те дома, где люди еще жили. В некоторых квартирах засовывали доску фута в два длиной в проем раскрытой двери, чтобы какой-нибудь двухлетний несмышленыш не добрался прежде времени до кирпичных обломков и разбитых бутылок. Кто не хотел во всеуслышание кричать, прося у соседей взаймы до четверга (дня выплаты пособий) чашку сахару или заварку чаю, вынужден был перешагивать через этот деревянный барьер.
В конце дома у стены приткнулся ржавый велосипед с мотором, купленный в сытые двадцатые годы и брошенный в голодные тридцатые, после того как агент по оценке имущества безработных оценил его слишком высоко и хозяину велосипеда выгоднее было избавиться от него. Но Брайн разъезжал на нем из страны в страну, таская его за руль, и мотор - гудящий голос самого Брайна - ревел, преодолевая горные кручи, знакомые Брайну по книжкам с картинками, и давил ведьм, которых показывала ему в журналах его приятельница Эми Тайр. Однажды в карнавальную ночь, устроенную городом с пятьюстами тысячами населения, он отправился, уже без велосипеда, в конец улицы, где жгли костры, орали и шумели. Брайн, прижимаясь к стенам домов, попытался пробраться дальше, но на углу наткнулся лишь на другой такой же костер. Треск, взрывы ракет - от жара на складе лопнуло стекло, огонь освободил лежавшие тюками кружева от их изысканных узоров, и тогда пожарные машины, настоящие страшилища, наполнили улицу водой и паром и заставили Брайна вернуться под укрытие своего двухкомнатного домишка.
Мир был для него реальностью лишь в пределах радиуса собственного видения, и он не заметил ничего, что не укладывалось в его слабой ребячьей голове. Как-то утром он проснулся и обнаружил, что у него есть сестра, но он осознал этот факт лишь после того, как она научилась ползать и, добравшись до его бумажного аэроплана, разорвала его в клочки. Он не знал, что у него есть отец, знал только, что какой-то человек (а что такое "человек"?) постоянно сидит сгорбившись у каминной решетки и, если подойти к нему слишком близко, может с поразительной быстротой пустить в ход кулаки. Но однажды, зайдя с улицы в дом, Брайн увидел, что мать, громко причитая, стоит, наклонившись над ведром, и со лба у нее капает кровь.
- Гляди, что сделал твой отец! - выкрикнула она. - Ботинком запустил!
И вот так, слыша громкий плач и глядя на ведро, куда капала кровь, он узнал, что такое отец.
Как-то в четыре часа утра в гостиной соседнего дома рухнул потолок и провалился в комнату нижнего этажа - грохот был, как от землетрясения. Одному из тех, кто еще плыл на железном плоту мертвого сна, сломало руку, другому поранило лицо. Тут как раз подоспел день выдачи пособия по безработице, и Ситон, не желая, чтобы его семья оказалась погребенной под грудой кирпичей и гнилых балок, выложил шесть шиллингов и перебрался в другой, такой же ветхий, но еще не предназначенный для сноса дом на Маунт-стрит. Предварительно Эбб Фаулер подделал ему запись об уплате за старую квартиру в расчетной книжке.
Вечером, когда ключи от нового жилища уже были у него в кармане, Ситон подозвал Брайна, игравшего на полу костяшками домино.
- Видишь, сынок? Знаешь, что это такое? Нет? Так вот, это расчетная книжка.
Он протянул сыну книжку на ладони, желтой от дешевых сигарет "Жимолость".
- Да, пап.
- Ну, бери. Да не урони ты, поганец. Теперь тащи к огню и бросай. Вроде ты ее нечаянно обронил.
Подойдя к камину на два шага, Брайн швырнул в него книжку и смотрел, как огонь пожирает бумагу.
- Так, молодец: делаешь, что тебе велят, - сказал Ситон. - Получишь от меня сигаретную картинку.
- Аферист ты, - вставила Вера. - Засадят тебя, дождешься.
- Ну что ж, - улыбнулся Ситон, довольный своей дерзостью. - Они там знают, где меня разыскать.
"Прогулку при луне" наметили, сверившись предварительно по календарю Старого Мура, на самую темную ночь в месяце.
Ситон заключил прочный союз с Эббом Фаулером; у того семья тоже кормилась лишь на пособие, и он готов был тащить одну из тележек Ситона, при условии что и Ситон окажет ему такую же услугу, когда настанет черед Фаулеров совершить "прогулку при луне" - сбежать ночью с квартиры. Не отличаясь особой грамотностью, Ситон не сумел бы проделать необходимую операцию с расчетной книжкой Эбба Фаулера, но Эбб Фаулер по этой части был большим ловкачом и докой, смог бы справиться и сам.
Пожитки погрузили на две тележки, где вскоре выросли настоящие небоскребы из мебели - цементом для скрепления служили бельевые веревки. Фаулер, крякнув, рванул тележку с обочины тротуара так, что колеса затарахтели по булыжной мостовой. Ситон велел жене катить детскую коляску и, так же крякнув, таким же рывком сдвинул свою тележку.
Брайн - сна ни в одном глазу - шагал рядом, глядя не отрываясь на покачивающиеся где-то наверху, у самых крыш, диван и узел с постелью, и все тянул мать к середине мостовой. Он не решался ни отойти от матери, ни держаться слишком близко к ней из страха, что вся куча вещей вдруг задвигается в безумном танце и свалится на него, как бы далеко он ни отпрыгнул.
- Можно подумать, что за нами боши гонятся! - крикнул откуда-то спереди Эбб, и Ситон ему ответил:
- Квартирный агент гонится, а это похуже.
Из беглецов они вдруг будто стали участниками веселой карнавальной процессии и вещи эти тащили сжигать на кострах. Брайн крепче сжимал материнскую руку, когда они попадали в темные провалы между глазами ярких газовых фонарей - в мрачные обиталища драконов, которые подстерегают и похищают себе на обед кошек, а также детей, отправившихся на "прогулку при луне".
- Эй, Хэролд, как доберемся, сыграем с тобой в шашки, - послышался шутливый голос Эбба.
- И продуешься, - отозвался Ситон хвастливо. Они пересекли главную улицу и теперь двигались к лабиринту узких улочек.
Брайн почувствовал, что его хватают поперек туловища и усаживают на самый верх тачки, запихивая между креслом и матрацем. Он сидел не шелохнувшись в этом вороньем гнезде и если осмеливался открыть глаза, то видел голубые скважинки звезд. На особенно опасном повороте, когда навстречу им, как тигр, бросился ярко освещенный кабачок и огни у дверей царапнули Брайну закрытые веки, он судорожно вцепился в узлы. Дорога пошла в гору, покачивание тележки стало слабее.
- На "прогулку" отправились, ребята? - послышался голос с тротуара.
- Ага.
- Откуда?
- С Элбион-ярда.
- А номер дома? Я бы и сам не прочь перебраться.
- Сделай одолжение, - сказал Ситон, - только дом не сегодня-завтра на свалку. Гроша ломаного не стоит.
Вера на ходу сунула Брайну в рот кусок хлеба, и хлеб все еще был у него во рту, когда Ситон разбудил сына, стащил вниз и сказал, что уже приехали, что вот их новехонький дом. Брайн досыпал ночь в углу на двух пальто.
На следующий день мир предстал ему в обновленном виде - к тому же прошел дождь и смыл все старые следы. Соседской девочке Мэйвис нравилось водить Брайна гулять, это давало ей ощущение собственной значительности. Каждый день она приходила за ним, отрывала от игры на тротуаре с Билли Френчем, маня пригоршней замусоленных леденцов и суля повести его в такие места, где он еще никогда не бывал.
- Что такое клиника? - спросил он ее однажды. Утром мать, разговаривая с отцом, сказала, что соседку, миссис Мейзер, уволокли в городскую клинику. Нашли в канаве, угодила туда ночью, мертвецки пьяная. Только одно при ней было - няньки обнаружили, когда мыли ее в приемном покое, - это ручка от белой пивной кружки, которую она крепко, словно серебряный кошелек, сжимала в ладони.
Мэйвис про клинику ничего не знала, но ответила:
- Как-нибудь свожу тебя туда, тогда и увидишь. Он буркнул:
- Скажи сейчас.
Она была непреклонна:
- Нет. Но я тебя поведу туда скоро. Ну ладно, пошли, а то будет поздно и ничего не увидим.
Две улицы сходились под углом, и угол - острие стрелы - занимали развалины дома. К стене его от земли тянулись бревна, тяжелые подпоры, чтобы он не рухнул на собственные свои зияющие провалы. Мэйвис, бегая под бревнами, распевала песенку о том, как развалился Лондонский мост, а Брайн с мрачной сосредоточенностью строил из песка замки и кулаками прорывал туннели. Сырой песок не рассыпался, хранил нужную форму, но туннели, стоило воздвигнуть над ними сооружение, проваливались. Брайн трудился долго, лепил башни, сложив руки пригоршнями, а потом городил стены, выравнивая их с обеих сторон прямыми ладонями. Но башни и стены неизбежно рушились потому, что при первой же трещине подсохший песок начинал сыпаться вниз через образовавшуюся воронку - как в бабушкиных песочных часах. Ни один туннель не выдерживал. Брайн принес щепок, валявшихся возле бревен, укрепил ими туннель, и замок наверху стоял прочно до тех пор, пока Мэйвис не пнула его ногой, потому что Брайн не захотел перейти играть на другое место. За это он так лягнул Мэйвис, что разбил ей ногу до крови.
День был сухой и жаркий, когда они подошли к фабрике, - в котельную можно было заглянуть с тротуара. Нагнувшись, Брайн увидел ряд печных заслонов: едва только рабочие открывали их крюками на длинных палках, сразу из печей вырывалось пламя. Пышущее жаром дыхание заставило Брайна податься назад, и рабочий, державший лопату, крикнул ему, чтобы он сматывался. Брайн стоял возле кучи черных камней, смотрел, как лопата со звоном перекидывает их в печные отверстия. Мэйвис подвела его поближе к котельной, чтобы еще раз посмотреть на пламя. Брайн зачарованно глядел на круглые огненные ямы.
- Вот это и есть клиника, - сказала она ему на ухо, и три страшных слога, дойдя до сознания, вызвали в памяти образ пьяной крикливой миссис Мейзер - ее притащили сюда, бросили, вот как этот уголь, в печь, вынув сперва из ее зажатого кулака ручку от белой кружки, Мэйвис поспешила увести его прочь.
Вскоре тележки снова отправились на "прогулку при луне". Покачиваясь, как ненадежные спасательные лодки, того и гляди готовые перевернуться, они двинулись по Маунт-стрит к Чэйпл-бар, и опять впереди шел Эбб Фаулер, а позади - Вера с коляской. Когда полисмен остановил Эбба и спросил, куда это он направляется со своим скарбом, Эбб сказал, что переезжает на новую квартиру ночью, потому что не хочет терять рабочий день. Ситона и Веру, словно мячики, кидало из одного дома в другой, так как Маунт-стрит тоже предстояло пасть под катапультами Совета по ликвидации непригодных к жилью помещений. Если жители трущоб соглашались с необходимостью ездить в город автобусом, перед ними открывалась возможность переселиться в новые жилые кварталы. Но Ситона это не устраивало, ему не хотелось отдаляться от центра, район был ему знаком и потому удобен, не надо было слишком далеко шагать на биржу труда за пособием. Иногда ему удавалось получить работу, и тогда к обеду бывала свинина и помидоры, а по воскресеньям - йоркширский пудинг и мясо. Он не жалел сил, чтобы показать свое рвение и готовность к любому, самому тяжкому труду, но работа длилась недолго, и он тут же снова переходил на вечное свое пособие, которого еле хватало, чтобы не сдохнуть с голоду. В продовольственных лавках росли счета, оплатить их надежды не было, и опять он принимался играть в шашки с Эббом Фаулером. Прихлебывая из кружек спитой чай, они сидели за шашечной доской до тех пор, пока не оказывались в темноте, потому что ни у того, ни у другого не было пенса, чтобы опустить его в газовый счетчик.
При каждом очередном новоселье они обнаруживали клопов, красноватые круглые пуговки, прятавшиеся в постельных тюфяках. Одолевали и тараканы: с наступлением вечера черные авангарды подрывников неслышно и проворно двигались по кухонному полу, нередко встречая на пути насыпанный Верой ядовитый порошок; павших жертвой Ситон утром, прежде чем сесть завтракать, сметал веником.
Уничтожение обреченных кварталов в некоторых случаях принимало новую форму. Район Элбион-ярда, откуда уже всех выселили и который окружили веревками, решено было разбомбить. Сбросить бомбы предстояло двум жужжащим бипланам, что, впрочем, являлось для них лишь делом второстепенной важности; основную славу они должны были стяжать себе на окраине города. Бомбардировку назначили на конец воскресного дня. Ситон усадил Брайна на свои могучие плечи, и Брайн ощущал себя заодно с трамваями, которые, как увеселительные яхты, покачивались перед зданием муниципалитета, перевозя пассажиров к месту бомбежки. Брайн тоже покачивался, вцепившись в шею отца - ненавистного, когда тот делал или говорил что-нибудь такое, от чего плакала мама. Но мрачные и горестные чувства все куда-то исчезли и сама ненависть к отцу заколебалась, как только Ситон подкинул его высоко вверх. Однако Брайн тут же вспомнил мамины стоны, когда кровь струилась у нее по лицу. Обернувшись, он увидел мать, сейчас она улыбалась. Она сказала, что его поведут смотреть бомбежку, если он не будет озоровать, и, взяв с каминной полки пачку сигарет, передала ее отцу, чтобы ему было что курить, если придется ждать, пока самолеты начнут расправляться с трущобами, их прежним жильем.