Ситон шагал, раскачиваясь всем телом, и Брайну то и дело грозила опасность упасть за борт своей спасательной лодки - с папиных плеч - в бурлящее вокруг море голов. Катастрофа подстерегала его на неожиданно быстром повороте, и взметнувшиеся руки Брайна схватились за черные пучки коротких жестких волос отца. Ситон сердито пригрозил всыпать ему как следует, если он не бросит свои дурацкие штуки. Инстинкт подсказал Брайну, что надо наклониться вперед и прильнуть к отцовской бычьей шее, и он прижался с такой силой, что тот захрипел и крикнул, что, если Брайн, сукин сын, будет такое выделывать, пусть шагает на своих на двоих. Из короткого рукава рубашки протянулась клешня и попыталась стащить Брайна вниз, но Брайн, почуяв угрозу очутиться на земле, прилип к отцу плотно, всем телом, и мускулистая рука Ситона тщетно тянула его вниз.
- Ну-ка, малый, хватит, давай слезай! - И опять: - Да ты что ж, слезешь или нет?
- Я упаду…
Руки у Брайна голые, а отцовская шея - скользкая от пота.
- Небось не упадешь.
- Я упаду, пап, правда, упаду…
Они уже подошли к оцепленному веревками району, которому предстояло послужить мишенью для бомб. Их теснили в сторону желавшие пробраться ближе к веревкам: возможно, люди эти хотели почувствовать самый взрыв и взять на память упавший кирпич. Конная полиция гнала тех, кто успел перебраться на усыпанную битым кирпичом нейтральную зону. Брайн забыл про опасность и разжал руки, увидев, что у одного из коней вся морда в пене. Он спросил, что это - мыло?
- Ага, - ответил Ситон.
Брайн склонил голову к уху отца.
- А зачем им дают мыло?
- Чтобы они кусали тех, кто старается нырнуть за веревки, мимо носа полиции.
- А зачем стараются нырнуть мимо носа полиции? - спросил Брайн шепотом.
- Затем, что хотят увидеть бомбы поближе.
- Да ведь бомбы их убьют!
- Может, им того и хочется. Ну, слазь, голуба, дай мне передохнуть, а то у меня уже плечи ноют.
- Я посижу еще немножко, пап. Еще немножко.
- Нет, будет, слезай, потом опять возьму, когда бомбы начнут падать.
- А мне еще хочется увидеть, как лошади кого-нибудь укусят.
- Сегодня они никого не укусят, слезай, - сказал Ситон, и Брайну пришлось слезть. Он стоял в густых бурлящих джунглях ботинок и брюк, стараясь увильнуть от льва-кулака, от тигра-ботинка, от зажженной спички и горячего окурка. Из-за Трента, словно обмакнув крылья в реке, вынырнули три биплана. Брайн опять вскарабкался отцу на плечи и с этого непостоянного наблюдательного пункта смотрел, попусту заслоняя глаза рукой от солнца, потому что оно было позади похожей на снежную гору тучи, на которую легли желтые силуэты самолетов.
Вот они повернули назад, и из-за шума огромной толпы казалось, что они скользят беззвучно, как планеры.
- Пап, они летят совсем не быстро, - сказал Брайн разочарованно. - Автомобили и то быстрее ездят.
- Это потому, что они очень высоко, малыш, - объяснил ему кто-то.
- Они разобьются? - спросил Брайн. - Я никогда не видел, как разбиваются аэропланы.
- Подожди, еще увидишь, - сказал кто-то со смехом.
Каждый самолет, пролетая над крышами, сперва замурлыкал, словно кот, потом зарычал, как собака, у которой отнимают кость, и вдруг Брайну показалось, что в сердце к нему проникли сверла - вроде тех, что он видел у дорожных рабочих. Его будто пригвоздило к земле. Два черных мячика, потом следом за ними еще два скользнули вниз из округлого брюшка каждого самолета. Колеса в резиновых обручах, казалось, были поставлены под самолеты специально для того, чтобы подхватывать эти мячики, но мячики пронеслись мимо и исчезли среди развалин домов.
- Вот оно! - крикнул кто-то.
Чудовищный треск с силой миллиона хрустнувших веток шестикратно поднялся к небу, и вслед за этим пронесся глухой гул от разваливающихся стен.
Конь под одним из полисменов поднялся на дыбы, будто хотел взобраться на невидимую лестницу, уводящую от взрывов, потом опомнился и стоял уже спокойно, подрагивая головой; морда у него была вся в пене. Где-то в конце толпы истошным голосом закричала женщина, и Брайн видел, как люди, одетые в черное и белое, увели ее.
- Она испугалась, пап, да?
- Да.
- А я нет, а ты?
- И я нет.
Но Ситон резким движением опустил его вниз и потащил вон из толпы.
- Пап, это уже все?
- Ты долго будешь приставать со своими дурацкими вопросами?
Брайну передалось отцовское настроение, и бомба, засевшая у него в груди, вдруг взорвалась, родив в нем хаос больший, чем подлинные бомбы, посланные с летящих самолетов.
- Не реветь, слышишь? - Ситон сердито дернул его. - Заткнись. Замолчишь - куплю тебе мороженого.
- Не хочу мороженого! - плакал Брайн, вызывая у отца полное недоумение.
- Ну так чего ж ты хочешь?
- Ничего не хочу! - ответил он и продолжал плакать, пока не выплакался.
В один дождливый день в дверь постучали двое высоких мужчин в непромокаемых плащах и полицейских шлемах. Вера провела их в комнату, где был Ситон. Брайн, разлегшись на полу, играл в свое домино, но он заметил, что мать вот-вот расплачется, а это обстоятельство неизменно задевало какие-то пружинки в его сердце. Сложив руки, она не трогалась с места, а те двое стали у двери.
- За тобой, Хэролд, - проговорила она.
Ситон повернул голову, оторвав взгляд от камина.
- Мы хотим, чтобы все было тихо и спокойно, - сказал один из пришедших, заметив отчаяние на землисто-сером лице Ситона.
Некоторое время он молча смотрел на них.
- Жратва будет за ваш счет, - сказал он наконец, выдавив из себя улыбку.
- Ладно, мы это знаем. Ситон не двигался с места.
- И мою семью кормить обязаны.
- Все это нас не касается, - ответили ему. Вера смахнула слезу.
- Пальто твое достать, голуба?
- Ну что ж, давай, пожалуй, - ответил он, вставая. - Иду на отдых и, надо думать, многих из наших ребят там встречу.
Он рассмеялся своей шутке, черты лица его разгладились. Те, что пришли за ним, промолчали.
- Машина-то у вас есть? - спросил их Ситон.
- Нету, - ответил один. - Да идти недалеко, пешком доставим.
- Соседи-то ведь сообразят, в чем дело. Ну, ладно, наплевать. И сами могли бы оказаться на моем месте, чего уж там. Будь у меня заработки, разве пошел бы я на такое? Но, коли ребятишкам жрать нечего, что еще остается? Накопилось слишком уж много долгов в лавках. Страна, думается, большая. В лавках жратвы хватит на всех, так почему же не хватает на всех работы? Убей меня бог, если я тут что-нибудь понимаю.
Подошла Вера, держа в руках пальто.
- Может, тебе и макинтош понадобится?
- Нет, себе оставь. Заложишь, если уж очень прижмет. - Брайн почувствовал, что его поднимают, целуют и тут же снова опускают на пол. - Следи, Вера, чтобы ребятишки не добрались до моих инструментов, слышишь?
- Не беспокойся, все будет в порядке.
Глянув на часы, Ситон сказал, что, пожалуй, нужно двигать.
- Месяца через два вернусь. Не вешай носа, голуба. И я не пропаду, и вы тут тоже. Всех нас будут кормить за казенный счет, так что в конце концов не мы внакладе будем.
- Пошли, парень, - сказал старший из тех двоих. - Времени у нас мало. Дел хватает.
- Да уж надо думать, - сказал Ситон.
Брайн был слишком поглощен своей ползущей вбок башней из костяшек домино, чтобы интересоваться происходящим вокруг, и, должно быть, мать уже долгое время плакала, прежде чем и он тоже заревел, сам не зная почему. Да и она толком не знала, почему плачет. Хэролд ведь правду сказал: пока он будет отсиживать, голодать им не придется. Для нее, как и для него, это даже вроде как бы передышка. Мысль эта немного успокоила Веру, и она собрала на стол, поставила кипятить чайник, села и задумалась: как это угораздило ее выйти замуж за безмозглого дурня, который ухитрился угодить в тюрьму, да и с ней-то обращается по-свински? Ей просто не верилось, что все так вот случилось и что она попала в такую переделку. Целый час она с горечью перебирала в памяти последние несколько лет, разнимая их на части, словно детали сложного механизма, - казалось, стоит только его разобрать, и это сразу хоть что-то да разрешит.
Часть вторая
Пострел
1
Брайну едва достало роста и сил, чтобы подтянуться к парапету Нового моста. Он увидел, как оголенные спицы дорожно-строительной машины крутятся в пустом пространстве, словно колеса опрокинутого велосипеда. Опершись на локти, он ритмично постукивал ногами по камню и вдруг заметил, что рука семафора вытянулась вверх. Он уселся на солнцепеке и стал поджидать поезд.
Когда его посылали с поручением к бабушке Мертон, прогулка в две длинные мили в сторону от Ноттингема оказывалась настоящей экспедицией. На пути встречались ручьи, лощинки, низенькие изгороди, налево протянулось железнодорожное полотно с заросшими травой насыпями, направо впереди были пригородные участки; убогие домишки и чахлые деревца нередко подвергались пиратским набегам мальчишек из соседнего городка Рэдфорда.
От парапета ладоням передался сигнал: идет поезд. Предостерегающее громыхание становилось все оглушительнее, и вот сзади вынырнул черный паровоз, извергая из трубы тучу удушающего дыма. Брайн начал было пересчитывать вагоны, по мере того как они один за другим с лязгом проносились мимо, но густой дым прогнал его от моста.
Поля разрезал узкий с песчаным дном ручей, и Брайн спустился к нему. Над домами в Рэдфорде шли, напирая друг на друга, белые облака, а среди поля две лошади, привязанные к пню, созерцали клевер, неподвижные, как статуи. Брайн гнул сук на кусте бузины, пока тот не сломался, затем ободрал его с деловитой, спокойной безжалостностью, и каждый лист, падавший на тропинку, тут же подхватывался ветром и начинал кружиться в невольном танце. Палка - это меч, и Брайн сразился с тенью от куста, подсек чертополох, свалил на землю жгучую крапиву, искромсал цветы вокруг и вошел в пустынный проулок, по обеим сторонам которого росли такие высокие кусты боярышника, что за ними не было видно ничего, кроме темнеющих облаков.
Глухой раскат грома заставил его ускорить шаг - гром прозвучал, как отдаленная барабанная дробь, и, казалось, выделил Брайна среди всех в мире, наметив его своей первой жертвой. Гром родил в душе Брайна страх, прежде чем он услышал само это слово. Однажды при первых раскатах грозы в потемневшей вдруг комнате мать взглянула в окно и сказала: "Гром", - а Брайн уже успел спрятаться. "Мне страшно, потому что гремит, как пушки и бомбы, а пушки и бомбы могут убить", - думал он.
Он стоял в притихшем поле где-то на полдороге между домом и поселком Ноуком, затем не задумываясь двинулся вперед, решив, что лучше добраться до бабушки, чем бежать назад домой, пусть даже если гроза вот-вот разразится и станет преследовать его все нарастающим ревом, и голубые молнии, будто кошачьи языки, начнут лизать верхушки кустов. Он размахивал палкой, словно она могла послужить оружием, которым он сумеет отогнать грозу, сразиться с нею, если она его настигнет.
Он перепрыгнул через ручей - сердце бешено колотилось - и, прыгая, видел, как внизу, под его широко, словно ножницы, раздвинутыми ногами, мелькнули заросли камышей. Зеленые и синие грозовые тучи разрастались, как джунгли, над залитыми зловещим красным светом домами в городе позади, и со следующим раскатом грома плоские тяжелые капли ударили ему в лоб, застучали по коленям.
Все еще стискивая в руке палку, он поднялся на цыпочки, дотянулся до щеколды на калитке и, пока мчался по двору к дому, слышал непрерывное хрюканье свиней. Голубая, похожая на колбасу, шаровидная молния отскочила от куста совсем рядом, и он, сделав последнее отчаянное усилие, добежал до двери кухни - красная герань на подоконнике промелькнула, словно брызги крови. Брайн рванул дверь, и вот он, с трудом переводя дыхание, стоит в комнате, захваченный ее теплом, вытирает ноги. Бабушка Мертон, штопавшая носки, подняла глаза.
- А, здравствуй, Брайн. Что это ты сегодня пришел?
На каменных плитках недавно вымытого пола были расстелены газетные листы, они служили дорожкой к камину.
- Мама сказала, что на этой неделе прийти к вам не сможет, потому что Маргарет опять заболела.
- Не стой спиной к огню, Брайн, не то захвораешь, отойди, будь умником.
Он отошел. Засунув руки в карманы и глядя в окно на последний голубой треугольник неба, он стоял и ждал: должна же бабушка что-то сказать в ответ на его сообщение.
- Вот беда, - прищелкнула она языком. - Что же теперь с ней такое?
- Наверно, корь, у нее уже утром на лице красные пятна были.
Она вытащила из ящика стола ножи и вилки и положила их на скатерть, готовясь к ужину.
- Проголодался небось, такую дорогу прошел.
Бабушка выглянула в окно, словно хотела одним взглядом окинуть весь пройденный им путь. Она сошла по ступенькам в кладовку, и, когда там загремела крышка от банки, у Брайна сразу же возникло желание поесть сладкого, которое бабушка сейчас принесет. Что это будет - варенье или миндальная пастила с изюмом?
Оказалось, пастила. Он сел в дедушкино кресло и принялся за угощение. Вспышка цвета голубой стали за окном лишила сладости первый кусок пастилы.
- Уже гремело, когда я шел по полю.
Он заметил, что бабушкины руки, перебиравшие ножи и вилки, дрожат. Она тоже боится, и это убавило его собственный страх.
Во дворе по песку и шлаку затопали тяжелые сапоги, и мимо окна, по которому хлестал дождь, прошел высокий человек в дождевике. Дверь распахнулась, и Мертон вкатил в комнату свой велосипед.
- Ты что-то рано, - сказала ему жена. Он снял дождевик.
- Гроза идет, Мэри. - Он разворошил тлеющие угли и положил полено на слабый огонь. - Сейчас на шахтах делать нечего, вот нас и отправили по домам.
Буря ревела, будто угрожая дому. Мэри собрала разложенные на скатерти стальные ножи и вилки и сунула их обратно в ящик.
- Это зачем же? - сказал Мертон, стаскивая сапоги возле камина. - Мы ведь, кажется, еще не ели.
Она стояла в нерешительности, боясь ему перечить.
- Ты же знаешь, я не люблю, если на виду что-нибудь стальное, когда гроза. Молния может ударить.
Он рявкнул, словно ружье разрядил.
- Ха! И это все из-за какой-то молнии? - орал он. Брайн попятился: "Что он на меня-то накинулся?"
Мертон вскочил, и Брайн почти забыл свой страх перед грозой: неизвестно, чего ждать сейчас от деда.
- Погоди, я покажу тебе, что нечего хвост поджимать, трястись от какой-то паршивой молнии, черт бы ее побрал!
Он выгреб из ящика ножи и вилки, распахнул раму, высунул их наружу и держал там, дожидаясь вспышки. Брайн и его бабка замерли у стола.
Неожиданно поток градин обрушился на герань, прозвенел по ножам и вилкам в руке Мертона и ворвался в комнату.
- Вот вам, нате! - крикнул Мертон, и Брайн, присмиревший от страха, услышал в голосе деда ликование.
Широкая голубая пелена застлала все окно. "Я слышал, - сказал себе Брайн, - я слышал, как она прошипела. Дедушку убило!" И, закрыв глаза руками, поглядел сквозь пальцы. Темная кухня вся осветилась, и немедленно гул тысячи пушек прокатился по дому.
Мертон захлопнул окно и обернулся.
- Видали? Нечего было бояться.
Брайн отнял от лица руки. Нет, его не убило.
- Бог накажет тебя за такое, - сказала Мэри. - И за то, что ты напугал бедного ребенка.
- Ладно, ладно, - сказал Мертон, посмеиваясь, и швырнул ножи и вилки на стол, словно презирая металл за то, что тот не в силах убить его. - Ну как, пострел, ты ведь не струсил, верно?
Брайн часто дышал: дедушкин цирковой номер был рассчитан не только на бабушку, но и на него.
- Нет, дедушка. Еще бы я струсил! Брайн встал и подошел к Мертону.
- Послушай, дедушка…
- Ну, в чем дело, пострел?
- Отчего бывают молнии и гром?
- Вот уж не знаю. - Мертон был озадачен; внук вынудил его задуматься над тем, что все свои шестьдесят с лишком лет он принимал как нечто само собой разумеющееся. Его суровая физиономия вдруг осветилась лукавством. - Оно вот в чем дело, - сказал он, наклоняясь вперед. - Я так полагаю, господь бог говорит святому Павлу: "Давай-ка сюда наверх уголька из преисподней". И вот, значит, Павел грузит тележки самым что ни на есть отборным углем, впрягает лошадок и давай наверх, туда, где бог. Ну и вот… - глаза его зажглись вдохновением, - и вот, когда Павел разгружает уголь, оно и начинает громыхать, то есть, значит, гром гремит.
В смехе Брайна были вера и сомнение.
- Нет, дедушка, не так. Мертон ухмыльнулся.
- Спроси бабку, она тебе скажет, так ли. Эй, Мэри, так или не так?
На скатерти уже были расставлены тарелки с копченой рыбой, солеными огурцами, ломтями хлеба, заранее намазанными маслом, и все придвинули стулья к столу.
- Да, видно, что так, - ответила Мэри, прощая Мертону его богохульство, раз оно привело его в хорошее настроение.
Брайн перегнулся через стол.
- Дедушка, послушай, а как же молнии?
Дед, прежде чем ответить, зацепил вилкой кружок огурца.
- А это когда в преисподней открывают печи, проверяют, не погас ли огонь, не надо ли уголька подкинуть. - Он усмехнулся, довольный легкой победой. - Смотри-ка, а ведь этот пострел не верит ни единому моему слову. Кто ему что ни скажи, он сейчас посмотрит так, будто говорит: все-то ты брешешь!
На влажной шиферной крыше прачечной во дворе блестело солнце.
- Он верит одной только маме, правда, Брайн? - сказала Мэри.
С полным ртом Брайн лишь помотал головой; он глядел на ограду из зеленых кустов - с каждого листка стекали капли только что пролившегося дождя. Ряды кустов переходили один в другой, они окаймляли забытые, заглохшие тропинки, проложенные между стеной дома и голубятнями. Если встать там, ничего не увидишь, но зато услышишь горловые звуки, похожие на бульканье воды в сиплой глотке, - они шли с голубиных насестов за проволочной сеткой с восьмиугольными отверстиями. Парадная дверь дома выходила не в переулок, а в сад, куда Брайн и отправился, предварительно осмотрев население голубятни.
- Бабушка, можно мне остаться у вас ночевать? - спросил он, вбегая в дом.
Мертон сплюнул на горячие брусья решетки.
- Я вижу, ты скоро насовсем сюда переберешься. Небось рад бы жить здесь, поганец, а?
- Ничего, если он с вами в комнате переночует? - подняв глаза от газеты, обратилась Мэри к дочерям, Лидии и Ви.
- Пусть его, - ответила Лидия. - Тесновато, конечно, но уж так и быть.
Дело было улажено.
- Спасибо, бабушка. Можно я поиграю в гостиной?
- Иди, только граммофон смотри не поломай, слышишь?
- Нет, не поломаю. Дядя Джордж!
Джордж Мертон не донес до рта кусок яичницы.
- Ну? - спросил Джордж, вскинув глаза.
- Можно я буду строить ярмарку с балаганами из твоего домино?
- Только смотри не разбей костяшек, не то нос тебе отрежу.
- Хорош он будет без носа, а, Мэри? - вставил старик Мертон.