- Всякая неправда родит неправду и зло - зло. Боже милостивый, крови-то сколько! Исступления, неистовства! Яко дикие звери грызут друг дружку и кровь пьют, как вурдалаки!
- Батюшка! Родные мои, спасите меня от него! - опять заговорила с плачем Наташа
Никодим закачал головою и развел руками.
- Родненькая, да как же сделать-то это? Скрыть тебя, придет он, нас убьет, дом сожжет… И когда придет? Бежать всем. Куда? Везде они, как алчные звери, рыщут и алчут крови. Не уйдешь от них. Пожди, доченька, может, Бог смилостивится и откроет нам пути Свои!..
- Нет ли у тебя, Наташенька, человека какого? Moжет, ему весточку подать? Может, он пособит? - сказала попадья.
Наташа вспыхнула и потупилась.
- Есть, да боязно только, - прошептала она.
- Кто, милая?
- Сватался ко мне князь Прилуков из Казани…
- Ну?..
- Только я его и видела-то раз. Да и сватался он, как бы и нет. Батюшка сказывал мне только, что братец за него сватать меня хотел…
- А как дойти до Казани? Слышь, они все там, разбойники! О, Господи, страшен ты гневом Своим, но велик милостью!
- Мы тебе пока за отца с матерью будем, а Викеша за братца, - ласково сказала попадья.
Тихо и мирно потекла жизнь. Наташа полюбила всех и ее полюбили. Сидела она в своей светелке долгими днями, а подле нее то Викентий, то Марковна. Викентий рассказывал про славный город Киев, под которым он жил, про сестру свою Анусю, про буйное нападение пьяных казаков и смерть сестры. Марковна рассказывала старинные были, а вечером приходил отец Никодим и беседовал о священном.
Словно тихий сон казалась жизнь Наташе, но время от времени душу ее тревожили мысли. Думала с ужасом она о Василии, о том, как встретится с ним. Иногда мелькало у нее в уме: "Убьют, может", и она не знала, греховна эта мысль или нет. Порою ночью она вскакивала в страхе и кричала: ей казалось, что за нею пришел Василий со своими казаками.
И однажды припомнился ей ее вещий сон, тогда, в страшную ночь. Весь припомнился, до мелочи. Припомнился и князь, от которого все вокруг освещалось, словно от ясного солнца. "Может, придет и спасет!" - мелькало у нее в мыслях, и она, краснея от дум своих, тихо шептала: "Приди!"
Вспомнился он ей, когда она встречала и провожала его чарою вина. Вспомнилась статная фигура, вспыхнувшее лицо, горячий взгляд.
И теперь каждый раз, как начинала она думать о Василии и сердце ее сжималось от страха, вдруг словно луч мелькала мысль о князе Прилукове, и сердце снова начинало биться покойно и ровно.
Она полюбила говорить о князе с Викентием.
Добрый горбун выучился понимать ее мысли, и они по целым часам говорили о том, что настанет конец всем страхам и на выручку явится сам князь. Словно в сказке! А в Саратове вдруг объявилась тревога и проникла даже в тихий дом отца Никодима.
- Слышь, - сказал он однажды, - бают, воров-то государево войско разбило. Сам он бежал, и все врозь!
Наташа набожно перекрестилась, и лицо ее озарилось улыбкою.
- Значит, и нам спасение!
- Похоже, Наташенька! Только теперь стало еще страшнее. Покуда, вишь, городские да посадские за ум взялись, захотели государю прямить и казаков прогнать, а они бьют людей-то посадских. Что ни день, то бой!
- Прогонят теперь! - убежденно сказал Викентий. - Будем молиться об этом!..
Наташа ожила при мысли о спасении. Значит, скоро кончится смута, воров побьют, и не будет ей страшен Василий.
Она сидела за пяльцами у оконца и тихо беседовала с Викентием, когда по лестнице вдруг раздались поспешные шаги, настежь распахнулась дверь, и на пороге словно вырос Василий.
В первое мгновение Наташа встала, выпрямилась и словно окаменела от ужаса.
- Он! - вдруг раздался пронзительный вопль, и Наташа даже не узнала своего голоса. Но страх вдруг исчез в ней, и она стала покойна.
VII
Василий не слыхал ее крика, отдавшись восторгу. Он двинулся к ней с протянутыми руками и заговорил:
- Выздоровела, рыбка моя! Ну вот мы и вместе!
- Прочь! - грозно крикнула Наташа, отодвигаясь от него.
Василий вздрогнул и остановился, опустив в изумлении руки.
- Как? - растерянно произнес он, и все перечувствованные им страхи сжали его сердце.
- Прочь, убийца! - повторила Наташа - Прочь, разбойник! Не прикасайся ко мне! Ты весь в крови!
- Наталья, в уме ли ты? Что говоришь? Тебя ради я пошел на это!
- Меня ради? - строго произнесла она. - Не смей говорить этого! Меня ради ты сжег на огне моих отца и брата? Сквернил храмы Божьи? Бил женщин и детей, топил и вешал безоружных? Меня ради! Прочь от меня! Ты страшен, ты противен! Прочь!
Кровь прилила к лицу Василия.
- Но я люблю тебя!
- А я ненавижу! Проклятый ты!
- Наталья, сжалься! Я умру без тебя. На что мне жизнь?
- Умри! Только мало тебе одной смерти! - с презрением и ненавистью сказала она.
У Василия закружилась голова. Злоба охватила его.
- Так нет же! - воскликнул он. - Ты моя и моею будешь!
Он кинулся к ней и сжал в своих объятиях.
- Пусти! - закричала она, плюнув ему в лицо.
- Моя!
Василий поднял ее. В это время на него бросился карлик.
- Убей меня, я не отдам ее! - закричал он, хватая его руку. Наташа вырвалась.
- Так сдохни! - прорычал Василий, обнажая кинжал, и карлик со стоном покатился по полу. Попадья пошатнулась и лишилась чувств.
Василий отбросил кинжал, снова схватил Наташу и, подняв ее, понес с лестницы.
- Придержите попа! - сказал он своим товарищам. - И за мною!
Он вышел с драгоценною ношею и быстро пошел, не чувствуя даже ее тяжести. Наташа бессильно висела на его плече.
Через несколько минут его нагнали товарищи.
- Поп-то проклинает нас, беда! - с усмешкой сказал Кривой.
- Помоги нести! - хмуро ответил Василий. - А ты, - обратился он к Горемычному, - заготовь коней! Скоро!
Он вошел в воеводский дом. Там суетился Гришка Савельев.
- Это что еще? - воскликнул он при виде Василия с ношею.
- Невеста моя! - хмуро ответил Василий и, положив на лавку, стал заботливо ее встряхивать.
Она пришла в себя и села на лавку.
- Ну, брось дурить! - грубо сказал ей Василий. - Сейчас поедем!
Гришка насмешливо посмотрел на него:
- Это с ею?
Василий молча кивнул.
- Твое дело! - сказал Гришка. - Мы на круге решили на Пензу ехать. Там наших много! Укрепимся, отпор дадим! Ты с нами?
- А хоть и с вами! Мне все равно!
- Ну, ин! Тогда готовсь. Наши седлают!
- А я за конями послал!
Наташа сидела безмолвная, печально опустив голову. "Словно в сказках о разбойниках, - думала она, - и что я поделаю". Но в то же время в душе ее складывалось решение о смерти.
- Есть кони! - сказал, входя, Горемычный. Василий встал.
- Так и я на Пензу! - сказал он Гришке.
- Слушай, - обратился он к Наталье, - я тебя вязать не буду, но если ты станешь руками махать, всю перевяжу и к торокам прикреплю!
Наталья покорно опустила голову.
- Идем!
Василий вывел ее. Казаки усадили ее в седло. Василий вскочил на коня, и они поскакали.
Странные чувства волновали Василия. Он и любил, и ненавидел теперь Наталью. Ему хотелось и осыпать ее поцелуями, и бить; хотелось упасть к ее ногам и зарезать.
Наталья же словно окаменела. В душе ее не было ни печали, ни отчаяния, ни страха, в уме - мыслей.
А сытые кони мчали их по глухой степи, и топот их звонко разносился по воздуху.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
I
Прилуков-князь едва дал передохнуть своему войску и тотчас двинулся на Самару, которая с такою же легкостью передалась ему, с какой недавно Стеньке Разину.
Из клетей и амбаров и из разных скрытных мест повылазили перепуганные насмерть бояре, дворянские дети, дьячки и подьячие.
Князь Прилуков тотчас поставил временного воеводу, открылись застенок и тюрьмы, и снова кровь полилась широкой волною, только на этот раз с переменою ролей. Вокруг Самары и по берегу, словно роща, выросли ряды виселиц, и на них закачались казаки, бунтовавшие холопы, башкиры, стрельцы-изменники и перекинувшиеся посадские.
Прилуков сидел в Самаре три дня, каждый день во все стороны рассылая отряды для поимки воров, и со всех концов их приводили десятками.
Воевода по чести чинил каждому допрос и потом казнил.
- Вот так здорово! - смеялся Дышло. - Как мы их разметали, князюшка! Словно кречет глупых ворон!
- Пожди, - отвечал князь, - крамола-то, вишь, как проказа рассыпалась! До Москвы, бают!
- Здесь-то, князюшка, мы ей дыхнуть не дадим! Князь качал головою и вздыхал.
- Крови-то, крови напрасной сколько!
Он жалел холопов, которые как бессмысленное стадо овец за одним бараном шли по слову пьяного казака, не зная куда, а теперь десятками гибли на виселицах, корчились на колах…
Через три дня в Самаре побледнел призрак Разина, и князь встрепенулся:
- В Саратов! - сказал он старшим начальникам своего войска.
Если бы кто видел сердце князя во время нахождения в Самаре, тот назвал бы это геройским подвигом.
Мысль о Лукоперовых и их вероятной участи не давала минуты покоя князю. В то же время смутно в нем пробуждалась надежда, что, может быть, они успели укрыться, спастись от мстительной расправы разбойников, и эта надежда волновала его глубокой радостью. Так бы и полетел он в Саратов, но воинский долг заставлял его быть в Самаре, и он, мучаясь и терзаясь, оставался.
И наконец выступил… По дороге ему встречались мятежные шайки, еще не знавшие о поражении Разина, встречались и беглецы из-под Симбирска, и вновь образуемые отряды. Он разбивал их один за другим, забирал пленных и быстро двигался к Саратову.
Гришка Савельев с казаками уже оставил город, и только не многие пьяные и охочие до наживы еще толкались по улицам города, когда показалась первая сотня княжеского войска.
Посадские с воплями о помилованье раскрыли ворота, раздался колокольный звон, и священники вышли навстречу князю с крестами.
- Много лет государю Алексею Михайловичу! - кричала толпа.
- Смерть разбойникам!
- Смилуйся над нашим убожеством!
Посадские вмиг переловили запозднившихся казаков, с десяток гультяев тоже попали под опалу, вокруг воеводского двора, где остановился князь, затолпился народ.
Князь Прилуков вышел на крыльцо.
- Нет у меня государева указа о милости, - сказал он, - сами ее заслужите! Всех воров и изменников сюда во двор приводите, а сами крест на верность государю целуйте. А пока что, может, кто из бояр, дьяков али подьячих жив остался, так ко мне его!
- Есть, есть такой! - закричали в толпе голоса.
- Мы его мигом!
- Он в Успенской церкви в чулане жил!
Толпа бросилась к Успенской церкви, и скоро к Прилукову привели оборванного, худого и дрожащего от страха мужчину.
Прилуков позвал его в горницу.
- Кто и как жив остался? - спросил он.
- Смилуйся! - воскликнул тот, падая на колени. - Боярский сын Калачев есмь, а в животе пощадил атаман разбойный!
- За что?
- Знахаря ему нашел! Заболел у него кто-то. Он словно бешеный рыскал, а я тут. Показал ему Викешу, он и отпустил!
- Кто Викеша?
- А знахарь, милостивец, знахарь! Атаману-то большая нужда до него была!
- Встань! - сказал Прилуков. - Ты при взятии-то города был?
- Был, милостивец!
- Всех избили?
- Всех, милостивец! Три дня били.
- И… - князь заикнулся, - Лукоперовых?
- Их в первую голову. Их и воеводу! Васька-то их особливо мучил. Из-за них, может, и город взяли.
- Что ты брешешь? Как из-за них? Кто этот Васька?
- Истину говорю, милостивец! Святую правду. Васька Чуксанов - это атаман ихний, казацкий. Допрежь у нас помещиком был, дворянским сыном, а потом, как его выдрали… - и боярский сын Калачев подробно рассказал князю историю вражды Лукоперовых с Чуксановым, его неправедное наказание и месть за это.
- Да вражда-то в чем пошла?
- А слышь, быдто он за их доченькой ударял!
Князь вспыхнул, как зарево.
- Брешешь, собачий сын! - крикнул он.
- Да ведь бают, - испугался Калачев, - люди ложь, и я тож. Я-то не видел!
Князь успокоился:
- А с ней что? С Натальей?
- Да и ее, надо быть, убили, голубушку! Всех били. Деток малых и тех!
Князь закрыл лицо руками и опустил голову на стол. Калачев стоял в тревожном ожидании. Наконец Прилуков поднял голову.
- До другого наказа, - сказал он, - быть тебе тут воеводою. Собери приказных себе, стрельцов. Суди мятежников строго, но праведно. С каждого допрос снимай.
Калачев упал в ноги, не помня себя от радости.
- Батюшки, за что такая милость?
Князь усмехнулся:
- На безлюдье и Фомка дворянин! - сказал он. - Иди, а я объявку сделаю!
Он объявил народу о назначении Калачева временным воеводою.
В тот же день начались допросы и казни, и вокруг Саратова, словно грибы после дождя, вырастали виселицы. Отряды князя поехали в разъезды.
А сам князь в первое время словно обезумел. Он не ел, не пил и, сидя на лавке, уныло глядел перед собою, не в силах собраться с мыслями.
Убита! Замучена! Может, и опозорена…
Та надежда, смутная, как бледный свет, пробивающийся сквозь тучи, которая влекла его из Казани, которая давала ему жизнь, силы, энергию, угасла и с нею угас и всякий интерес к жизни. Словно надвинулась гробовая крышка и захлопнулась наглухо, и нет ему уже ни радости, ни света, ни спасения.
Дышло смотрел на него и убивался.
- Батюшка князь, да с чего ты это? - говорил он ему. - Смотри, сколько мы делов наделали. Государь отличит тебя. Вот сам увидишь!
Князь слабо махнул рукою.
- Чего махать-то? Дальше идтить надоть! Князья-то, чай, тоже не дремали. Гляди, все к Пензе подобрались, а мы тута!
- Пойдем, пойдем! - вяло ответил князь.
- Диво, да и все! - бормотал Дышло, разводя руками. - Допрежь что сокол был, а теперя… на!
В домике отца Никодима царили страх и уныние.
Марковна едва оправилась от испуга, отец Никодим с трудом разгибал старую спину, бедный Викеша с разрубленным плечом стонал и метался на той самой постели, где лежала ранее Наташа.
Но все они забывали о своих недугах и потрясениях, сокрушаясь об участи Наташи, к которой привязались со старческой бескорыстной преданностью.
Попадья плакала неустанно.
- Девка горемычная! - стонала она. - Матушки не знала, отца с братцем разбойник замучил и теперь, поди, над нею глумится! Ох, горькая! Лучше бы умереть ей в одночасье!
- Не греши, Марковна, не греши! - останавливал ее отец Никодим. - Господь ведет праведных путями неисповедимыми, и николи не знаешь, что во спасение, что на погибель…
- О-ох, - стонал Викеша, - сабля разбойника на погибель, чую, отец!
- Не греши! Телу в погибель, душе во спасение. Да пожди! Может, и выздоровеешь!..
В день новой присяги он вышел на площадь с крестом и вернулся домой в первый раз улыбаясь.
- Марковна, Викеша!. - сказал он. - А как Наташа-то того князя звала, из Казани?
- Прилуков, о-ох! - простонал Викеша.
- А что? - спросила Марковна.
- То, - ответил отец Никодим, - что здесь он! Пришел с воинами и спас град наш!
- Что же? - не понимая, повторила Марковна.
- Да к тому ж дознал я нонче, куда этот антихрист с голубкою ускакал. Пойду к князю, и он сейчас погоню нарядит. На том поклонюсь!
Марковна встрепенулась.
- Иди, иди, отец, скорей! - заговорила она. - Бог просветил тебя! Иди! Может, он выручит ее чистою, непорочною. А не пошлет того Господь, все же из рук разбойницких вырвет. В монастырь голубонька уйдет.
- Так и я думал, Марковна, - ответил Никодим. - Вот поснедаем, поспим, да и пойду, благословясь. Так-то-сь!
Марковна ожила, даже "Викеша перестал стонать и слабо улыбался.
- Вернется голубка наша! - тихо сказал он.
Встав с послеобеденного сна, отец Никодим надел рясу, взял в руки палку и пошел к воеводскому дому.
- Скажи князю, что видеть надобно, - сказал он стрельцу в сенях.
Стрелец вышел и вернулся, зовя Никодима в горницу.
Князь сидел, опершись головой на руку. При виде отца Никодима он встал и подошел под его благословение.
- Что скажешь, отче? - спросил он. - Разграбили животишки твои?
- Не о том, княже, - ответил отец Никодим, - вор нашу голубку скрал. Приютили мы у себя Наталью, дочь Лукоперова…
Словно невидимая сила подбросила князя. Глаза его вдруг вспыхнули. Он весь дрожал.
- Кого? Кого, ты сказал?
- Наталью Лукоперову, князь! - ответил отец Никодим и рассказал все, начиная от знакомства с нею, ее выздоровление, исповедь и наконец увоз ее против воли Васькой Чуксановым.
- А дознал я, что все они на Пензу поскакали, - прибавил он.
Лицо князя пылало, как заря.
- Так она про меня вспоминала?
- Один, говорит, защитил бы меня, сироту. Да он, слышь, в Казани!
- Дышло! - закричал князь. - Дышло ко мне позвать да двух сотников! Скоро!
Стрелец побежал исполнять приказ. Князь нетерпеливо ходил по горнице.
- Жив не буду, - говорил он, - ее выручу! А того Ваську… - он только сжал кулаки и потряс ими.
- Не бойсь, отче! Вызволю я тебе голубицу твою и тебя, и Викешу твово награжу за все добро!
- Ее только вырви от злого коршуна!
- Иди, иди с Богом и жди! - уверенно сказал ему князь. В это время в горницу вошли Дышло и сотники. - Готовь коней, Дышло, - приказал князь, - сейчас в погоню пойдем.
- Вот так здорово! - радостно воскликнул Дышло и побежал во двор.
- Готовьтесь! - сказал князь сотникам. - Сейчас я с вами в поход! Обе сотни соберите!
Потом он прошел к воеводе, поручил ему стрелецкого тысячника со стрельцами и вечером уже с двумя сотнями казаков скакал на Пензу.
Они скакали без отдыха часов шесть и наконец сделали привал.
Ночь была тихая, лунная. Князь не мог уснуть и, взойдя на холм, с тоскою думал о страшной участи своей невесты.
Выручить! А что, если выручит он ее, чтобы в монастырь везти?.. При этой мысли кровь холодела в нем от страха. Он упал на колени.
"Господи! - молился он. - Будь защитником сироты от разбойника. Допусти мне радость видеть ее непорочною, и, клятву даю, в честь Девы Непорочной у себя в вотчине церковь поставлю".
Он поднялся с земли и вдруг вдали зорким глазом заметил четырех всадников. Нет, пять…
Только пятый не сидел, а лежал на коне, перекинутый через седло.
Сердце его вздрогнуло предчувствием. Неужели это Бог послал ему по молитве?
Он быстро спустился с холма и разбудил сотника.
- Петрович, - сказал он, - выбери десять или двадцать удальцов. - Гляди, вон люди едут. Сымай их всех. Только, для Бога, не бей их. Всех заарканить надо, живыми взять! Скажи им: по рублю дам!
- Добро, князь! - ответил Петрович, осторожно идя к спящим и будя некоторых.
Князь взошел на холм. Всадники скакали в том же направлении, приближаясь к холму.