Барятинский не дремал. В тот же вечер он отдал распоряжения.
- Ты, князь, - сказал он Прилукову, - иди на Самару и Саратов. Везде воров казни! Ты, Данило, на Алатырь, а я на Пензу пойду. Там сойдемся!
И на другой же день они все выступили добивать воровские шайки.
Милославский проводил их с честью и тотчас сел писать грамоту государю в Москву. В той грамоте, описывая свое сидение, он приносил жалобу на воеводу казанского, князя Урусова.
"Ежели б, - писал он, - князь Петр Семенович Урусов подоспел в пору к Симбирску с ратными людьми, то и вору Стеньке Разину с воровскими казаками утечь было бы некуда и черта была бы в целости: города Алатырь и Саранск и иные города и уезды до конца разорены бы не были; а это разорение учинилось от нерадения к великому государю воеводы князя Петра Семеновича Урусова".
Благодаря грамоте этой, Урусова сместили и на его место назначили князя Юрия Долгорукова, того самого, который повесил Василия Разина, брата Стеньки.
Энергичный и деятельный, с помощью князя Барятинского и других он в течение зимы успел затушить мятеж на всем пространстве берегов Оки, Камы и Волги, и от одного его имени трепетали сердца удалых казаков…
V
Как ураган мчался Василий Чуксанов со своими людьми, из которых остались всего тридцать человек. Иных не собрали, и многие, в том числе Дубовый, Пасынков и Тупорыл, погибли в ночном бою.
Кривой скакал рядом с Василием.
- Что делать будем? - спрашивал он.
- Там увидим! До Саратова доскакать надо! Не жалей коней! В Самаре смену сделаем.
В начале пути они перегоняли толпы бегущих, но потом им навстречу стали попадаться идущие к Симбирску. Они скакали мимо, никого не предупреждая о гибели войска Разина.
Василию казалось, что у него от ожидания и волнения лопнет сердце. Наташа, наверное, уже выздоровела, но как она его встретит? Куда он ее теперь, голубушку, денет? Где сам укроется?
"Эх, - думал он, - будет что - на крайность к воеводе с повинной приду! Только ее бы, ее выручить!"
Иногда он думал, что не застанет ее в живых, что буйные казаки надругались над нею, засмеяли ее, обидели. Может, убили! Сам Гришка Савельев мог позариться… Они доехали до Самары. Атаман с тревогой обратился к Василию:
- Правду бают, что батьку разбили и он бежал, а царевы войска сюда идут?
- Кто сказал? - бледнея, спросил Василий.
- Люди! Прибег сюда гультяй какой-то. Бегите, кричит! Мне беда! Вчера в круг звали. Веди, говорит, нас отсюда. А собаки посадские теперь только и шепчутся, как воеводу им встретить! Просто не знаю, что и делать! Так брешут псы?
Василий покачал головою:
- Нет, правду сказали. Батьку в ногу ранили, и он убежал с казаками.
- Куда?
- Не знаю! А тех всех разбили.
- Что же мне делать?
- Бежать тоже!
- А куды?
Василий пожал плечами.
- Того и я сам не знаю!
Кривой пришел со свежими конями.
- Скажи только Кострыге да Горемычному, - приказал Василий, - а тех, ну, к собакам!
Кривой усмехнулся:
- Они и то с устатку-то в кружале засели!
- Прощай, атаман, нам недосуг!
- Так бежать, говоришь?
- А иначе что делать. Сейчас государевы стрельцы придут.
- Ну, ин! Пойду круг собирать, - сказал атаман и вышел из избы.
Василий с тремя товарищами скакал уже дальше. По дороге он сказал им:
- Братцы, теперь не знаю, что с вашим делом будет, а скачу на Саратов по своему делу. Невеста там моя. Может, ее из неволи вызволить надо будет, так пособите!
- Мы все за тебя, атаман! - сказали в голос его товарищи. - Умирать вместе будем!
- Спасибо! И я за вами. Только выручим мою лапушку.
Они утром рано въехали в Саратов, и Василий сразу почувствовал, что здесь уже известно о поражении Стеньки.
- Ишь, воры приехали, - говорили посадские, - с виселицы, видно, сорвались! Ну, да пожди, придут воеводы.
Они уже поняли всю невыгоду "равенства". Тяжко приходилось под рукою воеводскою, но еще тяжелее оказалось жить с казаками, которые не признавали ни собственности других, не входили ни в чьи интересы и только гуляли, бесчинствуя и в домах, и на улицах.
Василий въехал на бывший воеводский двор и вошел в горницу. В той самой горнице, где его когда-то драл воевода, сидел пьяный Гришка Савельев.
Они по-казацки поцеловались.
- Правда? - коротко спросил Гришка.
- Правда! - ответил Василий. - Скажи, что невеста моя?
- А что ей? - сказал Гришка. - Живет у попа. Мои хлопцы хотели ее выволочить, да я припугнул.
- Спасибо!
- В круг! В круг, атаман! - раздались в это время голоса, и пьяные казаки ввалились в горницу.
- Ну, ну, - загалдели они, - вот и из-под Симбирска гость! Иди и ты в круг. Расскажи!
- В круг! - гудели на дворе.
- Так вот каждый день! - сказал Гришка, поднимаясь и опоясываясь саблею. - Пойдем, что ли!
Они вышли и пришли на площадь. Там уже толпились казаки и посадские люди.
- Здоровы будьте, казаки! - сказал атаман. - Зачем звали?
- Вот к тебе из-под Симбирска гость приехал. Пусть сказывает, правда ли, что батьку побили? - закричали кругом.
Василий вошел в круг и поклонился всем.
- Правда, - ответил он, - пришел от казанского воеводы князь Барятинский и разбил нас всех!
И он рассказал, как был бой и как бежал Разин.
- Что же нам делать, атаман, теперь? - заговорили, кругом.
- Идти!
- Так и пустим! - закричали посадские. - Вы уйдете, а нас вешать станут. Нет, уж с нами отсиживайтесь!
- Кто говорит? - заревел Гришка.
- А хоть бы я? - выскочил в круг посадский тысячник.
- А тебе вот! - сказал Гришка, махнув его по голове саблею. Посадский взмахнул руками и упал с рассеченной головою.
- Это что же? - заговорили посадские. - Наших же и бить!
- Эй! - закричал Гришка. - В воду их! Бить!
- Бить посадских! - закричали казаки.
Посадские бросились бежать, казаки за ними, рубя их по спинам саблями.
Василий взял своих товарищей и бегом побежал к дому отца Никодима.
- Отворите! - застучал он в ворота. Калитка приоткрылась, из нее высунулась голова работника, но Василий рванул калитку и ворвался во двор, а оттуда в горницу.
Отец Никодим испуганно вскочил на ноги, попадья отскочила в угол.
Василий остановился посредине горницы и поклонился.
- Что, уберег, поп, мою невесту? - спросил он его, держа руку на сабле.
Никодим укоризненно покачал головою.
- Дворянский сын, христианин и врываешься, аки разбойник в дом! Хоть покрестился бы на иконы! Зачем воров привел с собою? Когда приводил, в пояс кланялся.
- Где Наталья? - дрожа от нетерпения, закричал Василий.
- У меня она. Постой с минуту. Мати, поди скажи доченьке! - сказал он попадье. Она тихо встала, но Василий не выдержал.
- Веди меня к ней прямо! Нечего говорить ей! Чай, уж выздоровела! - сказал он и, ухватив попадью, поволок ее. - Веди к Наталье!
- Господи Владыко! Разбойник, а говорит, что любит! - с испугом воскликнул Никодим.
Кривой, Кострыга и Горемычный сели на лавки, готовые по одному зову идти на помощь своему атаману.
Попадья шла ни жива ни мертва впереди своего страшного спутника.
Они поднялись по лесенке к светелке.
Василий оттолкнул попадью и распахнул дверь. Сердце его расширилось. Вот она, его люба, его жизнь, его душа, Наталья!.. Он протянул руки и стоял безмолвный от охватившего его счастья.
Крошечный Викентий всплеснул руками.
- Он! - вскрикнула Наталья, бледная, худая, с длинною косою, выпрямившись у оконца подле широких пяльцев…
VI
Отец Никодим и попадья отнеслись к больной Наташе, словно к родной дочери. Бездетная попадья отдала ей всю свою любовь, и отец Никодим на время лишился всякого внимания с ее стороны, но не роптал.
- Богоугодно поступаешь, мати! Помоги тебе Царица Небесная! - говорил он попадье.
- Сиротиночка она ведь, родненькая, - горестно говорила попадья, - может, разбойник-то и из дома скрал!
- Пустое, мати! Воровская женка она. Он приходил, невестой объявил ее, а все ж по христианству должно помочь недужному!
- В жисть не поверю, чтобы воровская жинка была. Послушал бы, чем бредит!..
Викентий тоже полюбил свою пациентку.
Он сидел все дни у ее постели, то мешая для нее прохладительное питье, то ставя банки на ее белое тело. Днем - он, а ночью - попадья не сводила глаз с больной Наташи, пока она была без памяти.
Попадья думала о ней, как о своей дочке, а Викентий, смотря на нее, вспоминал свою младшую сестру, которую погубили казаки. После того он ушел из-под Киева и пробрался в далекий Саратов.
Наконец Наташа очнулась. Однажды рано-рано утром она открыла глаза и с изумлением оглянулась.
Маленькая светлая горенка, вся обитая липовыми досками. Она лежит на широкой постели с пологом. Против нее у ног, на широком стуле, сидит какая-то незнакомая старушка и дремлет, а дальше в углу на войлоке лежит не то человек, не то собака и храпит.
Наташа закрыла глаза, силясь припомнить, где она, как сюда попала, что с ней случилось, но память на время была совершенно бессильна. Наташа утомилась и тихо уснула.
Когда она снова открыла глаза, перед нею стоял карлик с огромной головою. Она хотела закричать от испуга, но карлик так ласково ей улыбнулся, глаза так кротко светились, что вместо крика она тихо улыбнулась ему.
Закричала не она, а карлик:
- Лапушка моя! Очнулась! Ай, умница!
Он словно исчез, а потом подле нее стоял седой старик, старушка и тот же карлик, и у всех были такие добрые, кроткие лица и все так радовались на нее глядя, что ей стало и легко, и весело на душе.
- Ну, слава Создателю! - говорил старик, набожно крестясь. - Теперь, девушка, выправляться надоть!
- Я ей, голубушке, сейчас кашки изготовлю! - ласково сказала старушка. - Можно ей, Викеша?
Карлик закивал лохматой головою.
- Можно! Все можно! Полегонечку только, помаленечку! Теперь она у нас скоро встанет!
И, правда, Наташа скоро начала поправляться.
- Как я попала к вам, люди добрые? - спрашивала она у всех по очереди.
- Тсс! Пожди, вредно тебе говорить теперя!
- Где мой батюшка? Его повидать охота мне!
- Тсс! Потом, потом!..
Однажды она проснулась в глубокую полночь.
Лунный свет лился в ее окошко. В лучах его сидела Марковна, попадья, и дремала, тихо качая головою. В углу на войлоке спал Викентий.
Вдруг в тишине с улицы раздались стоны, крики, кто-то орал диким голосом: "Нечай, нечай!" Это пьяные казаки, поссорившись, расправлялись с посадскими.
Наташа вдруг вспомнила эти ужасные крики.
- Батюшка! - закричала она в ответ и лишилась чувств.
Испуганная попадья чуть не упала со стула. Викентий быстро вскочил на ноги, и они оба тревожно нагнулись над Наташею, стараясь привести ее в чувство, а в это время разгулявшиеся казаки, убив посадского, ломились в дом к отцу Никодиму.
- Ей, батька, отворяй! - кричали они, ругаясь и клянясь. - У тебя, слышь, боярская дочь упрятана. Давай нам ее на потеху!
Испуганный поп выглянул в волоковое окно и обмер от страха: четверо казаков ломились в ворота.
- Смилуйтесь! - заговорил он. - Мне ее на постой ваш атаман поставил!
- Врешь, поп! - закричал казак. - Наш атаман до баб не охотник! Побреши у меня на него, так я тебе дом сожгу.
- Да чего тут, ребята, ломи калитку!
- С нами крестная сила! Господи, помози! Мать Царица Небесная, Ты видишь прямоту мою! - в ужасе зашептал отец Никодим, и под шум ударов, от которых ломилась калитка, ему представились ужасные картины казачьего буйства. Вот тащат его, бьют попадью, насилуют больную, жгут дом.
- Я вас, чертовы дети! - вдруг раздался среди шума грозный оклик, и битье в калитку окончилось.
Отец Никодим снова выглянул в окошечко. Высокий казак, сидя на коне, бранил казаков:
- Угомона нет на вас! Что дома ломаете?! Я вас в воду, неслухов! Али батькин наказ забыли?
- Коли поп боярскую дочь укрыл, а племя это все вывести надо.
Отец Никодим узнал в казаке на лошади казацкого атамана.
- Врут они, атаман, - закричал он, - защити! Ко мне ваш же казак, Василий Чуксанов, больную на постой поставил. Говорил, как очи береги, а они насильничают!
- Здравствуй, батько! - ответил Гришка Савельев. - Не бойсь! Не тронут! А вас, бисовы дети, в плетюхи велю. Уходите, поганцы!
Наташа очнулась, но шум, брань, несущиеся с улицы, долетали до нее, и она вся дрожала, как птица в силке.
- Батюшка! - кричала она в беспамятстве. - Братец родимый! Что с вами делают? Господи Боже! Злодеи, разбойники!
- Милушка ты моя! Наташенька! - убивалась над ней попадья. - Здесь все свои люди. Спокойся, дитятко мое родное!
- Пожди, пожди, - суетился Викентий, - я ей сейчас питьеце наговоренное дам!
Он изготовил быстро из вишневого настоя питье и влил в рот Наташи. Она успокоилась и спустя немного заснула крепким сном.
Дрожащий от страха отец Никодим поднялся наверх.
- Слыхала? - тревожно спросил он. Попадья только зашипела ему в ответ.
- Сейчас успокоилась только. Испугалась страсть, - объяснил Викентий.
- Чуть дом не спалили, - прошептал отец Никодим, - кричат, где боярская дочь! Ругаются!..
- Атаману сказать надоть!
- Он и выручил!
- А завтра сходи, отец, все-таки, - посоветовал Викентий, - пусть строжить, что ли, закажет! А то не ровен час.
- Ну, ну, он и то им страха нагнал!..
Наутро Наташа проснулась без следов ночных волнений, но память вдруг возвратилась к ней.
Все до мельчайшей подробности восстановилось в ее уме: и внезапное пробуждение, и испуг; метанье ее по горницам и сцены на дворе, страшные сцены: казнь воеводы, мучительная смерть отца и брата и наконец Василий и его разбойничье лицо… Здесь она уже ничего не помнила.
Здоровье ее поправлялось. Она уже поднялась с постели, бледная, слабая; два дня спустя она уже сошла вниз к общей трапезе.
Отец Никодим радостно благословил ее. Попадья не знала куда и усадить ее и всю обложила подушками. Горбун Викентий радостно потирал руки и говорил:
- Ну, смотри, боярышня, какое мне спасибо твой жених атаман скажет!
Сказал и тотчас от смущенья закашлялся. Наташа подняла на него глаза.
- Какой атаман, Викеша? Какой жених?
- Так, милая, пустое! - ответил ей отец Никодим. - Кушай благословясь!
- Нет, батюшка, не могу! - сказала Наташа. - Все время я допрашивала, как сюда попала, и теперь знать хочу!
- Ну, ну! - ответил отец Никодим. - Ладно, голубка моя, по-твоему будет. Только ты поначалу покушай малость. Гляди, попадья тебе курицу сготовила. Покушай да отдохни, а там ввечеру мы и побеседуем по ладу.
- Слушайся его, доченька, - наскоро сказала попадья, - он дельно бает.
- Все скажем, як Бога кохам! - побожился Викентий.
Наташа тихо кивнула головою и, перекрестясь, взяла ложку.
Мирно прошла первая трапеза, потом пошли опочить все и долго спали. Не спала только Наташа, томясь неизвестностью и с ужасом догадываясь о правде. Наконец пришел и желанный вечер.
- Слышь, - ласково сказала попадья, - мы все к тебе в светлицу соберемся. Посидки сделаем.
И она уселась в горнице с рясою отца Никодима, которую начала штопать. Скоро в светелку вошел Викентий, а за ним и отец Никодим.
- Вижу, вижу, - заговорил он, - по глазенкам вижу, что тебе знать все охота. Ну, слушай же! Поначалу тебе все Викентий расскажет, а потом я… Ну, Викеша!
- Прятался я от разбойников, боярышня, - начал Викентий, - боялся их очень, а тут вдруг раз застучали в калитку, ругаться стали, сорвали ее с петель и идут ко мне, разбойники-то…
И он рассказал, как Василий нашел его и привел к Наташе.
- Лежишь это ты, голубонька! Лицо неистовое, кричишь, мечешься, а он-то сам и того страшнее. Умрет, говорит, тебе голову с плеч! Жалко мне таково стало и тебя-то, и его. Хоть и разбойник, а, видно, любит!..
Наташа опустила голову, и слезы закапали ей на колени.
- А потом раз пришел он, такой ли бледный, и говорит: ехать мне надоть, а ее сберечь до моего приезда! Можешь? Тут я вспомнил отца Никодима и к нему…
- А я-то; голубонька, и не хотел поначалу, - заговорил добродушно отец Никодим, - боязно с разбойниками-то дела делать, а тут на меня попадья и накинься! Али, говорит, ты не слышал, жаждущего напои, а алчущего накорми, странного прийми! Стыдно мне тако стало. Веди, говорю, Викеша!..
И уже наперебой с попадьею они рассказали, как перенесли к ним Наташу, как кланялся и просил за нее Василий Чуксанов.
- Вот ужо приедет на тебя порадуется, - со вздохом сказал отец Никодим, в христианском смирении стараясь забыть, что она невеста разбойника.
- А когда он вернуться сбирался? - тихо спросила Наташа
- Вернуться-то? Уж и не знаю! Викеша, а ты?
- Как поход сломают, - ответил Викентий, - слышь, Самару взяли, под Симбирск пошли!
- О-ох! - не мог сдержать вздоха своего отец Никодим. - Крови-то сколько! Крови! Истинно гнев Божий за наши беззакония! И были знаменья на небеси, и Фомушка пророчествовал, и прочие юродивые от Господа. Не вняли!..
- Батюшка! - вдруг воскликнула Наташа, падая на колени. - Спаси ты меня от этого разбойника!
- Что ты, милая? - испугался Никодим. - Да я-то что ж?
- Что? Я тебе говорила! - торжествующе воскликнула попадья.
- Постой, Марковна! Дочушка, голубушка, да чего ж ты убиваешься так? - заговорил отец Никодим, а Наташа залилась слезами и говорила:
- Спасите меня, спасите! Не могу видеть его, убегу я!
Викентий стал ее успокаивать, готовя свое любезное питье. Наташа немного успокоилась.
- Ты скажи мне, девушка, - тихо заговорил отец Никодим, - кто ты? Может, тебя к родителям отправить?..
- Одна я! Сиротиночка я! Были у меня и отец, и братец родимые. Сгубили их! Ох, как и мучили, как мучили! Он, изверг! И хочет еще надо мной надругаться! Ни в жизнь! Смерть лучше!
- Тсс! Грех говорить такое! - остановил ее испуганно отец Никодим. - Ишь что сказала!
- Оставь ее, батька! - сказала попадья. - Пусть сердце отведет. Ты расскажи нам лучше по ряду все, Наташенька. Кто ты?
- Я? Я Наталья, дочь дворянина Лукоперова. Жили мы тихо и мирно, только… грешна я, милые, ой грешна!..
И все, без утайки, поведала она своим нежданным друзьям всю жизнь день за днем. И одинокую девичью скуку, и встречу с Чуксановым, и его ссору с братом, и свои обещания. Поведала про гнев на брата, про жалость к обиженному, а потом про страшные дни перед приходом разбойников. Рассказала наконец и про ужасную казнь отца и брата, совершенную Василием.
- Как вспомнила я теперь все это, как увидела лицо его тогда злобное - сразу не любовь, а страх меня охватил. Бежала бы я от него за тридевять земель. Часу с ним бы не провела. Кровь моих родных на нем…
- Ты и бредила-то все этими страхами, - сказал Викентий.
- Что я говорила тебе, батька? - опять повторила попадья. - Николи она разбойника любить не может!
А Никодим только вздыхал, качая седою головою.