- Эй, вы! - закричал он челяди, что раньше без дела слонялась по двору, а теперь с любопытством смотрела на гостя и тихонько шушукалась. - Возьмите этого человека на кухню! Да смотрите, чтоб ни в чем ему утеснения не было! Идем, идем, княже! - обняв стан своего гостя, сказал Сергей, и они вошли в крыльцо и широкие сени.
II
В 1618 году, когда под Москву шел Сагайдащный, а Владислав, король польский, тайно задумал в ночь под Покрова взять нечаянным нападением престольный град, как известно, царь и бояре с москвичами, предупрежденные о тайном замысле поляков, успели отбить страшный приступ и побить лихо врага. В память этого события и ценя заслуги всех участвовавших в кровавой битве, царь Михаил Феодорович наградил каждого по его званию и чину.
У Чертольских ворот, между прочим, в отряде воеводы Головина более всех силою, удалью и неутомимостью отличился боярский сын Федор Лукоперов. Государь наградил его за то не в пример прочим. Он произвел его в дворяне и дал, кроме того, ему место по низовью Волги под Саратовом. По указу назначено ему было земли "шестьсот четей в поле" и, кроме того, копен триста сена и леса с другими обща поверстно.
Лукоперов, не долго думая, продал свое небогатое имущество, забрал жену, благо их было двое, и пошел в Саратов. Там ждали с жалованной грамотой еще несколько человек, ушедших из Корелы после Столбовского мира. Саратовский воевода по разверстке назначил Лукоперова вместях с Пауком, Жировым, Акинфиевым и Чуксановым селиться по реке Широкой.
У Лукоперова был самый большой нарез, и потому он встал над другими головою.
Отметили они себе усадьбы, разделили землю и лес и начали строить себе дома.
Повалили к ним охотники селиться. Один за другим приходили к ним бездомные, бобыли и бобылки, захребетники и всякий сбродный люд, разоренный в страшные годы Смутного времени.
Одни отдавались в крестьяне, другие в холопы, иные в бобыли, иные записывались в кабалу, и мало-помалу между усадьбами появились деревеньки, а усадебные дворы наполнились челядью.
Прожив на новоселье лет пятнадцать, Федор Лукоперов успел разбогатеть, выстроил церковь и преставился, оставив после себя вдову и сына Ивана. По смерти матери своей Иван Федорович женился и весь отдался хозяйству, приумножая свое богатство и скупая у ленивых соседей землю.
Так на его уже памяти совсем разорился дворянин Чуксанов, оставив сыну усадьбишку да не больше полста холопов.
Мирное время помогало его преуспеяниям. Больших войн не было, и дальних помещиков не тревожили службою.
Иван Федорович рано овдовел, второй раз жениться не захотел и вырастил себе на утеху дочку Наталью, ко времени нашего рассказа красавицу семнадцати лет, и сына Сергея, двадцатидвухлетнего воина. Выросли они оба балованные, холеные и совершенно различных характеров. Сергей был весь в своего деда. Пылкий, задорный и даже жестокий, он легко поддавался гневу, и холопы со страхом оглядывались, когда он проходил мимо. С ранних лет он отдался душою ратному делу. С охотою ходил на мордву и татарву, был в походе, когда Украина отделилась от царского скипетра и, наконец, поступил стрелецким сотником к казанскому воеводе, где и сдружился с князем Прилуковым.
Наталья же вся пошла в свою мать. Кроткая, любящая, она была мечтательного характера. Челядь ее обожала, сенные девушки не чаяли в ней души, и, несмотря на полную волю, которую давал ей отец, она ни в чем не преступала его воли. Только одна была у нее от отца тайна, тайна девичьего сердца.
Полюбила она соседа, дворянского сына Чуксанова, да полюбила себе не на радость. Не то беда, что он беден, а то, что нрава он был буйного, неукротимого и всегда враждовал со своими соседями. Ко всему отцы их враждовали, и вражда была настолько сильна, что старик Лукоперов, по смерти Чуксанова, перенес ненависть свою на его сына; да еще горше того, Сергей встретил однажды у околицы молодого Чуксанова и они подрались тогда насмерть.
Ничто, таким образом, не сулило счастия Наталье, и, может быть, поэтому любовь ее к Василию разгоралась сильнее и жарче. Казался он ей всеми обиженным, бедным сиротою, и сердце ее распалялось жалостью, когда она думала об его одинокой, несчастливой жизни.
Такова была семья, в которую приехал князь Прилуков.
Сергей ввел его в горницу, крича весело:
- Батюшка, батюшка, какой гость ко мне пожаловал!
На его голос из смежной горницы вышел невысокого роста старик, с длинной поседевшею бородою и совсем лысой головой, с добрыми моргающими глазками на маленьком лице, посредине которого гвоздем торчал тонкий нос.
Князь помолился на иконы и низко поклонился старику.
- Это, батюшка, мой ратный товарищ, князь Алексей Петрович Прилуков. Говорил я тебе про него, - весело сказал Сергей.
- Как же, как же, прослышан, - так же весело ответил старик. - Здравствуй, князь! Позволь, поцелуемся! - и он троекратно поцеловал высокого князя, для чего поднялся совсем на носки, а тот согнулся почти вдвое.
- Чем же поштовать тебя с дороги? Сережа, надо ему, по старому обычаю, чарочку настоечки поднести. Чудесная у нас есть! Скажи Наташе: пусть вынесет!
Сергей вышел, ласково кивнув князю головою, а старик, оставшись с князем, заговорил:
- Садись, княже! В ногах правды нет, ха-ха-ха! Как же это попал ты из Казани в глушину такую? Али сынка мово проведать захотел?
Князь опустился на лавку, после того как сел старик, и ответил:
- Ненароком, государь! Был с посылом к воеводам в Симбирск, Саратов, Царицын, Астрахань. Назад едучи и забрел!
- Та-ак! - протянул старик, и глазки его загорелись любопытством. - А с каким же это посылом, княже? Али война с поляками?
- Царские наказы вез. Поначалу их царский окольничий вез, князь Теряев, да в Казани и заболел. Князь-то Петр Семенович тогда меня спосылал!
- Царские? - протянул старик, совсем склонив голову набок. - Скажи на милость! А с чем же они?
Князь собрался уже подробно ответить, как дверь отворилась, и вошел Сергей, говоря на ходу кому-то:
- Да иди, иди, глупая! Не бойсь! Это мой приятель!
Князь вздрогнул и быстро поднялся со скамьи.
- Доченька моя! - сказал нежно старик князю, и при этих словах Наталья вошла в горницу с подносом в руках, на котором стоял золоченый кубок, и с ручником через руку.
Это была та самая девушка, которую видел князь на лугу, и второй раз сердце его забилось, и ему показалось, что перед ним опять виденье.
Она была действительно прекрасна. Круглое личико ее с большими, словно удивленными, серыми глазами, с ярким румянцем во всю щеку, с темными бровями и тонким, словно точеным носом, казалось словно рисованным. Высокая, стройная, с темной каштановой косою до колен, она стояла потупясь перед князем и говорила:
- Откушай, князь, с дороги.
Князь протянул дрожащую руку к кубку и разом осушил его, но закончить обряда у него не хватило духа, и вместо поцелуя он только поясно поклонился ей. Она ответила ему тем же и быстро скрылась, словно истаяла в воздухе.
Старик заметил произведенное дочкою на князя впечатление и горделиво улыбнулся.
- Ну, а теперь и на покой иди! - ласково сказал князю Сергей. - Я от твоего человека услыхал, что ночью ехали. Заморился! Иди, иди! К обеду подбужу тебя!
- Иди, княже, - сказал и старик, подымаясь с лавки, - а я пойду к кухарю, а то тебя с дороги и не накормишь как следует!
- В горницах-то жарко будет, я тебя в повалушу.
Сергей свел князя в маленькую пристройку к задним сеням, состоящую из горенки с двумя слюдовыми оконцами. Стены ее были тесовые, чисто струганные. В углу висели два образа. Прямо от двери вылезала печка с лежанкой, а за нею тянулась по стене широкая скамья с изголовьем.
Теперь на нее были положены пуховики и поверх них ковер с вышитыми пестрыми птицами.
- Вот тут и засни, - сказал Сергей, - а я пока что в поле съезжу.
- Спасибо, друг! - ответил князь. - Придешь будить, пошли ко мне моего слугу. Накажи, чтобы с тороками пришел.
- Ладно! Спи!
Сергей ушел, а князь распоясался, сложил на стол оружие, снял кольчугу и чугу, разул ноги и с наслаждением вытянулся на скамье. Сон охватил его сразу, и скоро повалуша огласилась богатырским храпом.
Спал князь, а во сне стояла перед ним Наталья. Стояла она перед ним бледная, печальная и, протягивая руки, говорила: "Спаси меня!" - "От кого, голубка?" - спрашивал он. "От лихого злодея!" И в тот же миг кто-то ухватил ее сзади. Князь бросился на него, и они схватились. Князь не видел его лица, но слышал его дыханье, глаза его горели и жгли его, словно огнем, рука давила ему горло, а Наталья, заломив руки, кричала: "Милый, оставь его! Он убьет тебя!" Князь рвался и не мог вырваться из рук злодея.
Он проснулся от толчков в плечо и не сразу пришел в себя.
- Очнись! - ласково говорил ему Сергей. - Что это тебе пригрезилось? Кричишь ажно на весь двор!
- Гадкий сон снился! - ответил князь, вставая. - А где мой слуга?
- Идет! Ты пока што оденешься, а я в минуту оборочусь!
Сергей ушел, и его сменил Дышло. Он принес с собою и большой кожаный, и малый холщовой мешки.
- Вот так здорово! - заговорил он, весело улыбаясь. - К добрым господам попали! Это не у воевод!
- А што?
- Што? У воевод-то у меня с их угощения только животы подводило, а тут - на! И рыбы тебе, и пирогов, и хлебова! А пить! Пей - не хочу! Вот как.
Говоря это, он развязал мешки и помог князю одеться. Князь надел зеленую шелковую рубашку с золотыми запонками на вороту и поверх легкий армяк; желтые атласные штаны и зеленые сафьяновые сапоги довершили его наряд, и он стягивал шелковый опоясок, когда за ним пришел Сергей.
- Идем, идем! Батюшка и то заждался!
Они вошли в ту же горницу, где теперь стоял накрытый и уставленный сулеями и кубками стол. Старик торопливо помолился на образа и захлопал в ладоши. Слуги стали вносить кушанья. Сначала принесли супы: ботвинью со свежею белорыбицею, уху и суп с ушками - и всего должен был отведать князь.
- Ты на походе, - говорил старик, - где не доспишь, где не доешь. Кушай на милость!
Потом стали нести пироги с начинкой: из каши, из налимьих печенок, из говядины, из луку. Потом принесли курицу с рисом, гуся с кашей, утку с яблоками, а там рыбу всякую и, наконец, поросенка, бараний бок и говядину.
Князь ел до изнеможения, а старик с сыном все уговаривали его еще покушать.
Наконец убрали кушанья, внесли варенья, оладьи и появились мед, вино и разные наливки.
Тогда старик обратился к князю:
- Что ж за наказы те, которые ты к воеводам возил? Война, што ли?
- Нет, про разбойника, казака Стеньку Разина. Слышь, опять поднимается. Так чтобы вели себя сбережением, друг другу помощь правили.
- С нами крестная сила! - воскликнул старик, крестясь. - Да неужто опять?
- Ох, не дай Бог! Помню тогда, лета три назад, его тут опасались мы. Сколько страхов было, и не приведи Бог!
- Чего три года! - сказал князь. - Тогда он без силы был. А вот всего год, как он в Астрахани был, воеводам повинную принес, а те возьми да его со всеми, почитай, стругами да молодцами на Дон отпустили. Чего со стругами! Пушки ему оставили, казны не отняли. Он ушел да сейчас две кошмы и разбил. Я им государеву грамоту возил: корит он их в небрежении. А они: завсегда, говорит, так делают, коли повинится кто! Завсегда! - разгорячился князь. - Да ты знай с кем. На то ты воевода. Упустили его, теперь лови! А с Дону отписывают, что великую силу сбирает на Волгу идти! Народ мутит!
- Вот, вот! - закивал старик головою. - А намедни мимо нас нищие проходили, так все про его песни пели, а потом, глядь, холоп мне и говорит: недолго вам над нами коряжиться. Придет ужо наш батюшка.
- Ну, - я и показал ему "батюшку"! - засмеялся Сергей. - Спину-то в кашу обратил! Попомнит!
- Тяжело будет! - вздохнул старик. - Народ-то по Волге все сбродный, вольница! Беды!..
- Ну, теперь воеводы насторожатся, - успокоил его князь, - отпор дадут.
- Кабы дали, - с усмешкой сказал Сергей, - взять хоть бы нашего. Боров боровом! Куда ему воевать?
- Ох, беды, беды! - повторил старик и, поклонившись, ушел к себе спать.
Скоро в доме все спали. А вечером сели за ужин, и опять пошли те же беседы про холопов и Стеньку Разина.
Потом снова полегли все спать уже на ночь.
Тихая ночь спустилась над усадьбою Лукоперова.
Сторожа уснули, собаки без толку лаяли, бегая по двору, а сзади усадебного дома через высокий частокол прямо в сад ловко и неслышно перелезал Василий Чуксанов, дворянский сын.
Знал он и куда лезет, и зачем, потому что, спрыгнув на землю, не обращая внимания на темноту ночи, прямо пошел по тропинке к малиннику и там, трижды прокричав совою, замер в ожидании.
Почти тотчас подле него появилась стройная фигура девушки, и он крепко сжал ее в своих объятиях.
- Сердце мое, рыбочка, здравствуй! - зашептал он. - Ну что, думала про меня?
- Думала, - тихо ответила Наталья, - сегодня в поле цветы рвала и все гадала: любишь, нет…
- А что вышло?
- Вышло, что любишь…
- Верно! Как душу люблю! - Василий снова обнял ее и поцеловал.
- Стой! - сказал он. - Слезы? О чем?
- Все о том же, Вася, - ответила, прижимаясь к нему, Наташа, - не на радость любимся. Ничего из этого не будет.
Лицо Василия угрюмо нахмурилось, но Наташа не видела его в темноте.
- Если правда любишь, уйдем! Я говорил тебе, - сказал он, - на Яик пойдем, на Дон. Там я хутор достану…
Наташа задрожала в его объятьях.
- Не могу, милый! Как подумаю, что батюшка за это проклясть может, так и сомлею от страха. Какое счастье, если умру когда, то и земля не примет!
- Бабьи сказки, - с горечью сказал Василий, - не любишь. Так и скажи. Любо тебе вот ночью выходить, голову дурить…
- Вася! - в голосе Натальи послышались слезы. - Зачем ты это? Такая ли я?
- Ну, ну, прости, мое солнышко, - поспешно сказал Василий, - сердце у меня такое обидчивое. Сейчас и закипит. Верю тебе, верю… А все же больно, Наташа! Что я им сделал, чем я хуже других! Али что беден?..
- Тсс! Мил ты мне, Вася, и в бедности. Пожди! Знаешь…
- Ну?
- Вот уедет брат. Я батюшку улещать начну. Может, и примиритесь. Тогда легко будет.
- Примиритесь! Я-то не прочь, он мне худа не делал, а он-то…
- Его я упрошу. Пожди, Василий!
- Да тебя, моя радость, всю жизнь ждать буду! Без тебя уже нет для меня счастия…
Он опять обнял ее и начал целовать. Она зажмурилась и принимала его ласки.
- Как подумаю, что они тебя выдать могут за немилого, кровь во мне так, словно вода в колесе, и забьется. Думаю, всех убью, ее вызволю! - заговорил он опять.
Наталья горделиво усмехнулась:
- Ни за кого, кроме тебя, не выйду. В монастырь уйду лучше!
- То-то!.. К вам, слышь, гости приехали? - спросил он.
- К брату, - ответила. Наталья, - приятель. Князь, а как звать и не вспомню.
- Молодой? - уж ревниво спросил Василий.
- Молодой! Как Сережа.
- Может, свататься?
- Не! - Наталья уже засмеялась. - Пусти руки-то! Больно!
Василий тяжело перевел дух.
- Эх, Наташа, Наташа! Кабы ведала ты, как больно мне. Иной прямо идет к вам, в очи тебе смотрит, шутку шутит, а я ровно тать! Собака залает, я уж дрожу, сторож крикнет - я в куст.
- Пожди, Васенька, - ласково сказала Наташа, гладя его по лицу рукою, - пожди! Все потом по-хорошему у нас будет!
- Дай-то Бог! - и они опять целовались.
На востоке показалась золотистая лента, потянуло холодом, и со всех сторон запели петухи, когда Василий полез назад через высокий тын, а Наталья прошмыгнула в свою светелку.
- Ой, уж и напугала ты меня, государыня! - сказала ее девушка, Паша. - Гляди, уже утро!
Наташа тихо улыбнулась.
- Говоришь, время-то и идет! - сказала она.
- А слышь, государыня, что я про гостя-то узнала, - заговорила Паша, садясь на полу подле кровати, на которую легла Наташа.
- Что?
- С им холоп едет. Забавник такой. Дышлом зовут. Так он рассказывал. Князь от… - начала она и разочарованно замолчала, смотря на Наташу.
- Ишь, и заснула! - пробормотала она удивленно и, притянув к себе войлок, улеглась на полу и зевнула.
- Поди, целовалась, целовалась, - бормотала она, - как я с Митькой!
При этой мысли лицо ее расплылось в блаженную улыбку.
III
Князь Прилуков три дня прогостил у Лукоперовых и стал собираться в обратный путь. Хоть и приняли его радушно и ласково хозяева, но он под их кровлею только истерзал свое сердце. До сих пор он не знал любви, а тут сразу разгорелось его сердце пожаром, и не о чем он не мыслил, кроме сестры своего приятеля, а она, словно дразня его, ни разу даже не показалась ему.
Сон оставил князя, и украдкою, словно вор, следил он за нею, когда после обеда спускалась она со своими девушками в сад и пела там песни или резвилась, бегая. Кругом все спали, и она, словно птица, выпущенная из клетки, беспечно резвилась, но лишь раздавался на дворе голос первого проснувшегося холопа, она тотчас стрелой мчалась в свою светлицу.
Старик говорил ему раза два:
- Хотел тебя с доченькой получше познакомить, да, вишь, она у меня до чужого человека какая пугливая!
Князь только краснел при таких речах, ничего не отвечая.
"Бежать надобно, - думал он, - а то и вовсе головы лишишься!" Но, собираясь бежать, он уже оставлял здесь свое сердце.
- Так едешь, князь? - спрашивал его старик в день отъезда.
- Беспременно!
- Да ведь ты ввечеру? - спрашивал его Сергей. - По холодку-то куда, сподручнее!
- Ввечеру! Как солнце сядет, мы и поедем!
- Ну, ну! Я тебя хоть до табунов провожу!
- Спасибо!
Старик не знал, как и угостить князя на расставание, и когда тот переоделся опять в свою походную одежду и вышел проститься, старик заставил дочь свою выйти поднести прощальную чашу гостю.
Князь не мог сдержать своего молодого чувства и словно обжег Наталью взглядом. Она вспыхнула и потупилась:
- На дорожку, князь! Дай Бог тебе пути доброго!
- Спасибо, государыня!
Он выпил и низко поклонился.
- Князь, князь, - заговорил старик, - ты уж не обижай меня! Возьми чашу-то!
Князь стал отказываться, но старик настоял на своем.
- А теперь давай поцелуемся! По душе ты мне, князь, пришелся!
Князь горячо поцеловал старика.
- А вора не бояться?
- Не бойся, государь! Воеводы беречься будут! - улыбаясь, ответил князь.
Они вышли на крыльцо. Внизу уже стояли оседланные кони и князя дожидался Сергей. Он одет был теперь в суконный армяк, стянутый черкасским ременным поясом, в легкую шапку с собольим околышем, в черные штаны и сапоги из желтой кожи. За поясом у него был заткнут короткий меч, а на руке висела нагайка.
Старик еще раз поцеловал князя, благословил сына, и молодые люди, вскочив на коней, выехали из ворот в сопровождении Дышла, у которого мешки при седлах словно распухли от массы съестного, что по приказанию хозяина напихал ему господский дворецкий.
- Вот так здорово! - бормотал Дышло, улыбаясь во весь рот.
- Хорошо у вас! - заговорил князь, выезжая в поле. - Так бы и не уехал!