Я счел уместным только назвать ему свое имя и прибавил, что готовлю себя в юристы и что, владея независимым состоянием, позволил себе маленькое развлечение, а в Шеффердс-Буше остановился для рыбной ловли.
– Я пожелал бы тебе, молодой человек, лучшего занятия во время, отведенное для учения, и более человечного развлечения, если уж тебе необходимы забавы.
– Вы очень строги, – заметил я. – Вы сами недавно сказали, что прибегаете к покровительству местных законов. Но если необходимы законы, то необходимы адвокаты для их объяснения и судьи для их применения.
Джоши улыбнулся и указал мне на стадо, которое паслось в дюнах.
– Если волк бросится на этих овец, – сказал он, – ты увидишь, что они побегут под защиту собак и пастуха, хотя первые ежедневно тормошат и кусают их, а пастух стрижет и кончает тем, что убивает и ест их. Но ты не сердись за сравнение; есть порядочные люди и среди юристов.
– По-видимому, вы также не одобряете и рыбной ловли, хотя, если я хорошо понял ваш недавний разговор с моим вчерашним хозяином, вы владелец значительного рыбного промысла.
– Не владелец, а вместе с другими наемщик. Но пойми меня хорошенько: я порицаю рыболовство и все развлечения, как их называют, не за то, чтобы брать и убивать существа, предназначенные Провидением на пользу человека, а за то, чтобы находить удовольствие в их продолжительной агонии.
В глубине души я признал справедливым это замечание. Вскоре мы подошли к большому столбу, близ которого был перекинут пешеходный мост, и Джоши отправился немного дальше поискать брода.
Недалеко я увидел счастливого рыболова, который удочкой вытаскивал лосося за лососем, и, несмотря на недавние слова квакера, я не мог не позавидовать счастливцу, в котором, к удивлению, узнал маленького Бенджи, известного тебе из моего прежнего письма. Когда я окликнул его, он вздрогнул, как виновный, и, по-видимому, стал колебаться – убежать ли подальше или подойти ко мне. Наконец он решился на последнее, и когда подошел ближе, то начал уверять, что вся деревня была встревожена моим продолжительным отсутствием, что хозяйка плакала и разослала всех с рассветом искать меня.
– И поэтому ты хотел с помощью моей удочки найти меня в реке? – сказал я.
– О, нет, я только так…
Пока я разговаривал с Бенджи, квакер подъехал к потоку на том берегу и сказал, что не мог найти брода по случаю сильного прилива, и должен ехать до Каменного моста. Он начал давать мне наставления, как найти без него дорогу, но я ему заметил, что он мог вверить лошадь маленькому Бенджи, а сам отправиться со мной пешком.
Джоши покачал головой, ибо очень хорошо знал Бенджи, который, по его словам, был плутоватее всех мальчишек в окрестности. Однако, не желая расстаться со мной, он решился вверить ему лошадь, но строго приказал не ехать на ней верхом, а вести шагом на поводу, обещав дать шесть пенсов в награду за точное исполнение приказания и пригрозив, что в противном случае велит его высечь.
Бенджи, не задумываясь, обещал все, что от него требовали. Квакер передал ему лошадь, а сам переправился по мосту на мою сторону. Но будь терпелив и ожидай следующего послания.
Письмо VI. От того же к тому же
Бенджи повел лошадь по левому берегу, а мы пошли по правому. Квакер начал мне описывать удовольствие от прогулки по зеленому лугу до самого Маунт-Шарона и вдруг замолчал. Мы заметили, что Бенджи, которому было приказано держаться на виду, свернул с указанной ему дороги и, отклонившись вправо, внезапно исчез вместе с Симпсоном (так звали его коня).
– Негодяй намерен ехать верхом! – воскликнул квакер с живостью, противоречившей с его серьезными моральными сентенциями.
Я старался успокоить его.
– О, вы не знаете его, – сказал Джоши. – Он ничего не сделает без шалости. Несмотря на его молодость, говорят, что он состоит в шайке лэрда.
– В шайке лэрда! – воскликнул я с удивлением. – Неужели это вы говорите о человеке, у которого я ночевал сегодня? Мне кажется, вы называли его лэрдом. Неужели он предводитель шайки?
– Я не хотел сказать именно "шайки", – отвечал квакер, который, по-видимому, зашел дальше, чем намеревался, – я должен был сказать, его компании, его партии.
Он спохватился и немедленно переменил разговор, обратив мое внимание на красоты природы. Вскоре мы вступили в аллею, обсаженную деревьями и цветущими кустарниками, и очутились перед низким, неправильной постройки домом, который, однако, содержался в порядке.
Он ввел меня в комнату, весьма просто меблированную, но отличавшуюся необыкновенной чистотой, которая у квакеров превосходит всякое воображение. Одна стена ее, почти стеклянная, выходила в большую оранжерею, а на другой стороне привлекал внимание огромный камин старинной постройки, и Джоши Геддс объяснил мне, что камин этот остался от прежнего замка, и собирался ознакомить меня с подробностями перестройки дома, но в это время вошла его сестра Рахиль. Это была особа приятной наружности, и хотя ей могло быть лет тридцать, однако она выглядела моложе. Украшения и все, что могло казаться данью моде, она заменила, по обычаю, изысканной опрятностью.
Мы уселись завтракать после довольно продолжительной молитвы Джоши, и ты можешь себе представить, что я не заставил долго себя упрашивать. Чай, шоколад, яйца, пирожные, не говоря уже о жареной рыбе, исчезали довольно быстро, что, по-видимому, весьма радовало моих хозяев.
– Этот молодой человек, – сказал квакер сестре, – ночевал сегодня у нашего соседа, называемого лэрдом. Мне очень жаль, что я не встретил его вчера вечером, ибо наш сосед не привык принимать гостей.
– Зато наш молодой друг больше будет ценить встреченное им при случае радушие.
Я не мог отказаться от приглашения добрых людей погостить у них день-другой.
– Я, – сказал квакер, – зайду сам в гостиницу, пришлю твоего слугу с вещами. В ожидании Рахиль покажет тебе сад и посоветует, как полезнее провести время до двух часов, а я до тех пор должен отлучиться из дома.
После этого Джоши Геддс вышел из дома. Рахиль тоже оставила меня одного, но через несколько минут возвратилась в мантилье, соломенной шляпке и перчатках, чтобы проводить меня в сад.
Сперва она повела меня на обширный птичник, разнообразные обитатели которого сбегались к ней при ее появлении.
Сад моего квакера можно назвать прекрасным, и о чистоте его распространяться нечего, если кто-нибудь хоть сколько-то знаком с этими сектантами. Спутница моя молчала, и, пройдя вдоль тенистой аллеи, я завел разговор о соседе, о котором мы говорили.
– Может быть, мы и заблуждаемся, но это человек нехороший и имеет большое влияние на многих моряков и рыбаков. Он известен у них под именем Лэрд Озер.
– Но не имеет ли он других доходов, кроме получаемых с этих песков?
– Не могу тебе сказать. Уверяют, что у него есть деньги, хотя он слывет простым рыбаком, и что он помогает бедным соседям, рассказывают, что это был знатный человек, попавшийся при неудачном восстании, и что ему небезопасно называться настоящим именем. Иногда он уезжает на несколько недель и даже на несколько месяцев из своей брокенборнской хижины.
– Я думал, что правительство забыло и думать об этих мятежниках, ведь это было так давно.
– Это правда, но многие из них, поселившись здесь, занимаются контрабандой, а это нечестно.
– Жаль, что у вашего брата такие соседи, – сказал я, – тем более что я заметил, что у него с ним некоторые недоразумения.
– Где? Когда? В чем? – воскликнула мисс Геддс с живостью.
Я передал, как мог искуснее, разговор ее брата с Лэрдом Озер при утренней встрече.
– Ты меня пугаешь, – молвила она, – все это давно уже беспокоит меня. Брат мой имеет значительную долю в здешнем рыболовстве, и я боюсь, как бы лэрд не исполнил своей угрозы.
– Мистер Геддс может прибегнуть к покровительству законов. В Дамфрисе есть войска, которые окажут помощь в случае надобности.
– Друг Летимер, ты говоришь как человек, не отрешившийся от уз нечестия. Неужели для сохранения своих пеньковых сетей и даже небольшой прибыли мы решились бы прибегнуть к помощи солдат, рискуя пролитием крови?
– Я уважаю ваши принципы, мисс Геддс, но в таком случае брат ваш должен прийти с ним к какому-нибудь соглашению.
– Это было бы лучше всего, но не может же брат уступить явной несправедливости.
Из сада Рахиль провела меня в поле, возделанное так старательно, что походило скорее на огород. Меня больше всего поразило, что возле дорожки спокойно сидели со своими выводками куропатки и зайцы.
– Это любимцы моего брата, – сказала мисс Геддс, – они так привыкли к нему, что не обнаруживают ни малейшей боязни; а брат даже не водит сюда свою собаку.
После продолжительной прогулки мы возвратились домой, и Рахиль провела меня в библиотеку.
– Вот тебе товарищи провести время, – сказала она. – Хотя некоторые из наших братьев и утверждают, что всякий, кто не за нас – против нас, Джоши не разделяет этого убеждения. До свидания! За обедом увидимся.
Оставшись один, я действительно принялся за книги, однако они по своей сухости и односторонности не заняли меня.
P.S. Я и забыл поблагодарить тебя за известие. Но, любезный друг, какое же я могу вывести заключение, что какой-то лэрд, разговаривая с эдинбургским прокурором, упомянул мое имя? Я жду, однако, с нетерпением письма от твоего отца и ежедневно посылаю на почту.
Письмо VII. Аллан Файрфорд – Дарси Летимеру
Ну, наконец я могу рассказать и о своих приключениях. Они явились в образе клиентки, и прехорошенькой! Что ты на это скажешь, Дарси, поклонник женщин? Не лучше ли это охоты за лососем и всех широкополых шляп в мире?
Сегодня утром, возвратясь из университета, я заметил гримасу вроде улыбки на устах верного Джеймса Уилкинсона.
– Что случилось, Джеймс? – спросил я.
– Какая-то женщина вас спрашивала, мистер Аллан.
– Женщина?! – повторил я с удивлением.
– Такая хорошенькая девушка, какой давно я уже не видывал.
– Что ж, она сказала свое имя, оставила адрес?
– Нет, но спрашивала, когда можно вас застать, и я посоветовал зайти в полдень.
– Хорошо.
Это поразило меня немало; я должен признаться, что я переоделся насколько мог щеголевато. Около назначенного времени я начал ощущать беспокойство. Ровно в полдень Джеймс ввел ко мне незнакомку.
Эта была, по всему, дама знатная и очень скромная, судя по ее манерам. Костюм ее, без сомнения, был самой последней моды, но почти целиком прикрыт большим дорожным плащом зеленого цвета, с вышивками. Но что всего хуже, она вошла с капюшоном на голове. Я мог только видеть край румяных щечек, коралловые губки и круглый подбородок, все остальное скрывалось под капюшоном.
– Я боюсь, что некстати побеспокоила вас, – сказала она, – я рассчитывала встретить пожилого господина.
Я опомнился.
– Может быть, вам угодно видеть моего отца? Но ведь вы изволили спрашивать Аллана Файрфорда, а отца моего зовут Александром.
– Я должна говорить именно с мистером Алланом Файрфордом, – отвечала она, еще более смешавшись, – но мне говорили, что это пожилой господин.
– Без сомнения, тут произошла какая-то ошибка… Но я почту себя счастливым, если в отсутствие отца смогу вместо него оказать вам какую-нибудь услугу.
– Вы очень любезны.
– Я вступаю в сословие адвокатов, и если могу…
– Я не сомневаюсь в ваших талантах, – перебила она вставая. – Буду говорить откровенно. Я желала видеть именно вас, но теперь, когда я вас увидела, то считаю удобнее сообщить в письме то, что хотела сообщить вам лично.
– Надеюсь, что вы не будете столь жестоки… и не осудите меня на танталовы муки. Подумайте, ведь вы первая моя клиентка! Если у меня мало опыта, я постараюсь восполнить его глубоким вниманием.
– Нисколько не сомневаюсь, но, однако, когда вы получите мое письмо, вы убедитесь, что я имела основание беседовать с вами на бумаге. Прощайте.
И она вышла из комнаты, в то время как я, бедный адвокат, остался в сильном смущении.
Четыре часа.
Никак не могу забыть Зеленой Мантильи. За обедом я был крайне рассеян. К счастью, отец мой приписал это усиленным занятиям.
Наконец я дождался вожделенного послания. Вот оно:
"М.Г.
Извините меня за мою сегодняшнюю ошибку. Случайно я узнала, что мистер Дарси Летимер был искренним другом Аллана Файрфорда, с которым жил вместе. Когда я собирала сведения о последнем, мне указали на бирже человека преклонных лет, вашего отца, как я теперь понимаю. Вот и вся история. Но к делу!
Друг ваш Дарси Летимер находится в чрезвычайно опасном положении. Без сомнения, вам известно, что он получил предостережение не переступать границ Англии, но если он и не преступил буквально дружеского совета, то по крайней мере настолько приблизился к опасности, что необходимо спасать его. Он поселился в весьма опасном для него месте, и только возвратившись немедленно в Эдинбург или по крайней мере отъехав как можно дальше от границы, он может избавиться от людей, замыслы которых ему угрожают. Я вынуждена выражаться таинственно, но говорю правду.
Если он не захочет или не сможет последовать этому совету, вам надо будет поехать к нему, если возможно, не теряя ни минуты, и уговорить его лично.
Еще одно слово, и я прошу вас принять его дружески. Никто не сомневается в вашей готовности оказать услугу приятелю без всякой мысли о вознаграждении; но так как вы еще несамостоятельны, то весьма вероятно, что у вас нет материальных средств в настоящую минуту. Поэтому прошу вас смотреть на прилагаемый билет как на первый гонорар, который посылает незнакомая рука с желанием полного успеха.
Зеленая Мантилья".
В письмо был вложен билет в двадцать фунтов стерлингов. Конечно, это лишнее, с меня довольно было знать об опасности, тебе угрожающей, чтобы действовать.
Сопоставь это известие с предостережением твоего Гриффита не ездить в Англию; припомни характер Лэрда Озер, распущенные нравы пограничных обитателей, и не забудь, милый Дарси, что ты живешь в семействе, которому грозит нападение злоумышленников.
Одним словом, возвращайся к нам, я буду твоим вернейшим Санчо-Пансой, и мы вместе отправимся на поиски таинственной Зеленой Мантильи. Пожалуйста, послушайся моего совета. Поверь мне, что Геррис недаром упомянул твое имя в разговоре с моим отцом. Я поехал бы сам, но приближается день моего экзамена, и я только могу повторить свою дружескую просьбу. Надеюсь, ты веришь, что я пребываю в постоянной тревоге за тебя.
Письмо VIII. Александр Файрфорд к Дарси Летимеру
Любезный мистер Дарси.
Я встретился с мистером Геррисом Берренсворком, человеком знатной фамилии. Он уверяет, что хорошо знал вашего отца, Ральфа Летимера из Лангкот-Холла в Уэстморлендском графстве, и, кажется, посвящен в тайны вашего семейства, о чем мне невежливо было его расспрашивать при первом свидании. Берренсворк был причастен к несчастному делу 1745 года, хотя теперь никто уже не обращает на это внимания.
Случайно я узнал, что вы имеете прямые сношения с сектой квакеров, которые не признают ни священников, ни королей, ни судей, ни знакомых, и расправляются со всеми по своему усмотрению.
Теперь рассудите сами, можете ли вы без опасности для спасения души оставаться долее среди этих пасторов и квакеров. Если вы чувствуете в себе силу сопротивляться этим соблазнам, то дожидайтесь предстоящего свидания с Геррисом Берренсворком, который, конечно, знает ваши дела лучше, нежели кто бы то ни было в Шотландии.
Считаю приятным долгом известить, что мой Аллан блистательно сдал экзамен. Верьте, что мне очень грустно лишиться вашего общества, но, с другой стороны, хотелось бы, чтобы вы свиделись с Алланом, когда он осмотрится немножко. Вы очень приятный собеседник, но вы богаты, и я боюсь, чтобы мой сын – простите за откровенность – не научился у вас швырять деньги. Во всяком случае, однако, я уверен, что вы будете видеться с нами по возвращении, ибо, как говорит мудрец, есть время для жатвы и есть время для посева, и порядочный человек прежде всего думает о жатве.
Имею честь быть и проч.
Александр Файрфорд.
Письмо IX. Дарси Летимер – Аллану Файрфорду
Интрига начинает усложняться; я получил письма от тебя и твоего отца, и последнее мешает мне исполнить твою дружескую просьбу. Я не могу приехать, Аллан, по весьма основательной причине – я жду Герриса Берренсворка, который может сообщить мне сведения о моем семействе. Он считает наш род происходящим из Уэстморленда, но здесь на границе никто о нем не слышал.
Что касается до Зеленой Мантильи, то это какая-то непонятная тайна, требующая разъяснения. И надеюсь, что ты постараешься разведать об этой незнакомке. А теперь продолжаю мой журнал.
На третий или четвертый день моего пребывания в Маунт-Шароне мне стало невыносимо скучно, несмотря на все удобства, предоставленные мне, и на добродушие моих хозяев. Я подумывал уже о возвращении в Шеффердс-Буш и о занятии ужением. Но нельзя ничего поделать, ибо я обещал пробыть неделю, а слово у квакера требует точного исполнения.
Вчера вечером я, однако, решил направить свою прогулку вне маунт-шаронских владений, а именно к Солвейскому заливу, освещенному заходящим солнцем. Невдалеке послышалась веселая песня. Неровность почвы, в особенности песчаные холмы, позволяли мне подойти невидимкой, и я решил рассмотреть певцов. Голоса, казалось, принадлежали мужчине и двум детям, но по стройному пению нельзя было певцов принять за грубых крестьян. Наконец я их увидел. Их было трое под кустами цветущего остролиста.
В этом трио было для меня одно только знакомое лицо, маленький плутишка Бенджи, который, окончив свою партию, одной рукой подносил ко рту большой кусок пирога, а в другой держал кружку пенистого пива: глаза его выражали радость запретного удовольствия, а на постоянно лукавом лице отражалась какая-то кротость.
В ремесле мужчины и женщины, сидевших с Бенджи, нельзя было ошибиться. Это был слепой музыкант и сопровождающая его проводница, бродящие от села к селу со своей скрипкой и добывающие себе кусок хлеба насущного. Его подруга сидела возле него в мужской шляпе, в мужской куртке и в юбке красного цвета. Но костюм этот, несмотря на бедность, отличался необыкновенной опрятностью. В ушах у нее были серебряные серьги.
Костюм бродячего музыканта тоже выказывал опрятность; на его шее был повязан довольно порядочный шелковый платок, из-под которого виднелась чистая белая рубашка. Длинная борода его рассыпалась на груди, а волосы едва начали седеть. К довершению портрета надобно прибавить, что полная верхняя одежда его стягивалась широким кожаным поясом, украшенным медными гвоздями, на котором висели кинжал, нож и вилка.
Но едва я успел рассмотреть трио, как собака Бенджи по кличке Гемп, насторожив уши и залаяв, побежала к тому месту, где я скрывался с намерением послушать новое пение. С приближением собаки, которая бросилась на меня, оскалив зубы, я приподнялся и прогнал ее палкой.