5
В середине марта в Ирбите открылась ярмарка, славившаяся на всю Сибирь огромным выбором иноземных товаров и дешевизной пушнины. Радищев очень сожалел, что не мог оторваться в эти дни от семьи, съездить со знакомыми купцами в Ирбит и посмотреть, как бойко идёт ярмарочная торговля.
Перед ярмаркой тобольские купцы обычно устраивали базары. Александр Николаевич несколько раз побывал на площади по соседству с Богородской церковью, где раскинулись торговые ряды.
Предъярмарочные дни в Тобольске были так же шумны и многолюдны, как в Ирбите. Радищев с трудом протискивался между подводами в шумной толпе. Тут были среднеазиатские ходжи, служилые тобольские татары, мурзы, чиновники всех рангов, любившие поглазеть на торговый круговорот, в котором Европа смешалась с Азией.
Впечатлительного Радищева поразила эта предъярмарочная пестрота и богатство товаров. Он заглянул в гостиные ряды именитого купца Володимирова. Полки ломились от сукон, шелков всевозможных цветов и качеств. Джунгарец торговал пёстреньким российским ситцем, английскими тонкими тканями, произведёнными на модной в те времена новоизобретённой "мюльмашине", прозрачными, как паутина, шелками индийских ткачей, снискавших себе легендарную известность виртуозной ручной работой, грубой подсинённой китайской дабой и иркутскими опойками, камчатскими бобрами и чёрными лисами, сибирской белкой и кабарговыми рогами, российскими зеркалами и французскими лентами. На прилавках именитого купца было собрано всё, чем жила предъярмарочная торговля большого города Сибири.
Возле прилавка стоял высокий секунд-майор в светло-зелёном мундире с красными отворотами, с широким золотым галуном, в треугольной шляпе с большим белым султанчиком. Проворный приказчик выбросил перед ним несколько толстых кусков сукна и, подобострастно склонив голову, приговаривал:
- Мундирчику износу не будет. Сукно моль не берёт, от солнца не линяет, от поту не преет-с…
Секунд-майор, разглаживая усы, криво усмехнулся, словно говоря: "Знаем, мол, вас, жуликов, не обманете - не продадите", и попросил показать ещё несколько кусков. Проворный приказчик выбрасывал на прилавок новые сукна.
- Высшесортное, аглицкое…
- Вместо аглицкого и домоткань подсунете…
Секунд-майор долго ощупывал сукна, подпаливал их спичкой. Приказчик, крутившийся возле него, вспотел и не раз вытирал платком своё кругленькое и красноватое лицо, сильно похожее на медный пятак.
- Отмерь на пару мундирчиков, да без натяжки на аршин, - усмехнулся и добродушно добавил: - Ишь как морду-то откормил на украденном…
- Напраслину возводите-с.
- Знаем вас, не обмерите да не обсчитаете нашего брата, ночью спать не будете. Сколь?
Приказчик щёлкнул косточками и назвал причитающуюся сумму. Секунд-майор важно достал пачку денег и стал медленно отсчитывать новенькие бумажки.
- Отчего ж вздорожало сукно?
- Ассигнатки в цене упали-с, - бойко ответил приказчик и, склонив голову почти до прилавка, пояснил: - В прошлом году рублёвая ассигнатка обходилась на серебро 87 копеек, а ноне ужо скатилась до 80…
Радищев, стоявший позади секунд-майора, заинтересовался пояснением приказчика. Он тоже стал ощупывать сукно. Приказчик со свистом причмокнул и продолжал:
- Теперь понимаете-с? Нам серебром и золотом куда спокойнее расчёт вести было, а теперь монета за кордон уплыла, к иноземцам-с… - и обращаясь к Радищеву, спросил:
- Вам что, милостивый государь?
- Нет ли сукна отечественного изделия?
- У нас аглицкие и французские в моде, - подчеркнул приказчик.
Радищев на минуту забыл своё положение. Его энергичная натура человека государственного склада искала всему ответ. Торговля пробудила в нём управляющего Петербургской таможней.
- Хуже ли изделия российских мануфактур?
Приказчик удивлённо посмотрел на Радищева и с достоинством ответил:
- Мы ежечасно удостоверяемся - доброта товара основывается на мнении. Кто не знает, - произведённая вещь у нас не ценится. Дай той вещи имя французское, и вещь - одобрена. Мода-с!
- От этих французских мод дурь в головах возродилась, - грубо сказал секунд-майор и попросил покупку его направить с мальчишкой.
Приказчик низко раскланялся. И когда покупатель отошёл от прилавка, он услужливо выгнул шею перед Радищевым.
- Что изволите-с?
- Каким товаром прибыльнее торгуете? - в свою очередь спросил Радищев.
- Товар - грецкая губка, чем более расстояние проходит до употребления, тем прибыточнее становится. Вам, должно быть, сие известно-с?!
Приказчик принимал Радищева за проезжего купчика и хотел блеснуть перед ним своими знаниями по торговой части.
- Истиною почитаем - проходной торг прибыточен, - он состроил кислую мину на лице, - семь лет от пресечения оного с Китаем нужной пользы не получаем. Не ведаете, скоро ль торг на Кяхте возобновится?
Вопрос за вопросом вставали перед Радищевым. Привычка брала верх. Торговая часть государства, которую он наблюдал, будучи чиновником коммерц-коллегии и управляющим таможней, заставляла его задуматься над многим оставшимся ещё не решённым.
- В чём жалоба?
- Большие запасы накопились, с выгодою торговать нельзя. Скучно-с!
Приказчик многозначительно подмигнул.
- Быстрее сбывать на Кяхту нужно-с…
- Это зависит более от китайского богдыхана и его мандаринов, - сказал Радищев.
- Обмануть их надо выгодою торга, - почти шёпотом произнёс приказчик.
Радищев рассмеялся, удивлённый простотой суждений купецкого приказчика. Он прекрасно понимал: всё, что говорил сейчас ему приказчик, выражало лишь надежды и чаяния хитрого джунгарца Володимирова, который помышлял об этом. И всё же ему интересно было услышать о сокровенных мыслях тех, которые ворочали огромными капиталами и были известны по Сибири как именитые и знатные купцы.
Охваченный своими мыслями, Радищев так и оставил приказчика в недоумении. Он быстро вышел из гостиного ряда.
На углу Радищеву повстречался продавец сбитня - пенного медового напитка. Он держал перед собой на наплечных ремнях деревянный бочонок с длинным носком, заткнутым пробкой. Возле пояса в плетёной корзинке у него были два глиняных бокала, под опояской подоткнут самотканный цветной рушник.
- Кому сбитня, дёшево и сердито! - надрывался сбитенщик. - После чарки ноги в пляс идут. Чарка - монета. Подходи, гулявые люди, для вас крепко варено, воды не подбавлено…
А рядом появился блинщик. Он держал на подносе толстые гречневые блины и подтягивал в тон сбитенщику:
- После сбитня блином закуси, пропечённым на горячих углях, на конопляном масле…
Радищев пробился в самую гущу. Шум и говор толпы всегда доставляли ему огромное удовольствие. Возле Радищева сновали нищие и юродивые с сумами, в ветхих и рваных зипунишках, протягивая вперёд изуродованные струпьями руки. Они просили "христа ради" на кусок хлеба. Он доставал мелкие деньги и подавал их в протянутые руки.
Радищев спрашивал себя: что могла значить в эту минуту его помощь царскими медяками, когда миллионы прозябали в нужде и жили впроголодь, а тысячи таких, как джунгарец Володимиров, "скучали" от пресечения торга на Кяхте и жаловались на малые барыши?
Наблюдая, как бойко продавали купцы по дорогой цене китайку, сахар, чай, фарфоровую посуду, замысловато расписанную тушью, грубые хлопчатобумажные ткани, мысли его впервые обратились к внешней торговле отечества с Востоком. Он спрашивал себя, что давала она купцам и простому люду, и не мог сразу ответить.
Он остановился возле палатки киргиза. На коврах были раскиданы самаркандские ткани - цветистые и яркие, золотошвейные изделия Бухарии, горящие, как лучи солнца. Гамма расцветок невольно притягивала. Хотелось не только смотреть, но и приобрести эти плоды рук безымённых южанок. Александр Николаевич приценился к туфелькам, башмачкам и купил их в подарок детям и Елизавете Васильевне.
Мысли снова возвращались к торговле России с Китаем. Он хотел видеть своё отечество расцветающим в экономике и культуре. Это было не только его заветной мечтой, но и делом всей его жизни.
6
В шумных рядах предъярмарочного тобольского базара у Радищева появилось неодолимое желание написать сочинение о Китайском торге. Он стал тщательно изучать все материалы, какие встречались ему в архивах и библиотеках Тобольска.
Часами Радищев просиживал возле генеральной карты России, повешенной у него в комнате. По-новому он задумывался и рассуждал о богатствах Сибири, о том, как лучше использовать их на благо народа и отечества.
По многим вопросам, связанным с торговлей, он высказывался в письмах к Воронцову. В Тобольск прибыл чиновник коммерц-коллегии, статский советник Вонифантьев, возвращавшийся из Санкт-Петербурга на службу в Кяхту.
Это было в конце марта. Статский советник забежал ненадолго к Радищеву, чтобы передать ему личные письма и посылку от графа Воронцова, а назавтра продолжать путь до Иркутска.
Пётр Дмитриевич Вонифантьев был несколькими годами моложе Радищева и позднее его поступил в коммерц-коллегию на должность младшего чиновника. Потом он был направлен в Кяхтинскую таможню. Александр Николаевич знал его по службе, но не был с ним в близких и дружеских связях. Только знакомые по Петербургу, здесь они встретились как друзья, трижды обнялись и облобызались по старому обычаю.
- Не ждал и не гадал встретиться с вами, - проговорил Радищев.
- Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда встретятся.
После первых приветственных фраз Вонифантьев заговорил о делах. Он явно спешил, а Радищеву не хотелось отпускать его от себя.
- Степанушка, горячего кофею.
Слуга подал на подносе кофейник с маленькими чашечками. Пётр Дмитриевич отпил несколько глотков горячего кофе и поставил чашку на поднос.
- Граф Александр Романович интересовался, сколь истинно стремление сибирского купечества возобновить Кяхтинский торг.
- Мысли мои незрелы, но сколь наблюдал я, вред пресечения торга с Китаем не столь повсеместен, - сказал Радищев.
Пётр Дмитриевич Вонифантьев, пересев на диванчик, забросил руки на деревянную спинку и часто забарабанил пальцами, украшенными дорогими перстнями.
- Все желают возобновления Кяхтинского торга. Говорят, пользы от него велики.
- Я раскольник в этих мнениях и не смею обобщать факты, Пётр Дмитриевич.
Пальцы Вонифантьева перестали барабанить.
- Ассигнации падают в цене. Кяхта может послужить способом к возвышению их курса.
- Не думаю, Пётр Дмитриевич. Причины упадка в другом - в безмерном выпуске ассигнаций. Бумажные деньги - гидры народные.
- Вы осуждаете денежную политику…
- Да, да! - горячо сказал Радищев. - Бумажными деньгами дырявую казну не залатаешь. Чрезмерные долги покрываются золотом.
- Кяхта облегчит государственную казну…
Они заспорили о неудобствах, которые принесло закрытие Кяхтинского торга и о выгодах, которые сулило возобновление торговых сношений с Китаем.
- Торг с китайцами должен быть неограничительным… Я - сторонник свободной торговли в Кяхте…
Вонифантьев был горяч в своих доказательствах, хотя не столько прочно убеждён в правоте своих выводов. Знакомый с модным учением Адама Смита о неограниченной свободе торговли между государствами, которое сводилось к тому, чтобы Англия была большим промышленным центром, а все остальные страны являлись бы земледельческими провинциями, зависящими от неё, он больше пересказывал мысли Смита, нежели излагал свои.
- Это новейшее мнение, - сказал Радищев, стремясь подчеркнуть, что он знаком с учением Смита и не разделяет его, - слишком спорно. За него пусть ратуют сами англичане, нам, россиянам, оно не приемлемо… Торг сам себе законодатель во многих правилах…
В противоположность Вонифантьеву, Александр Николаевич был осторожен в своих суждениях. Заметив его излишнюю нервозность при последних словах, Радищев заключил:
- Пётр Дмитриевич, говорить о неудобствах или выгодах китайского торга можно, когда досконально будет известно, сколь пресечение торга на Кяхте отразилось на доходах земледельцев, сколь сей торг сулит выгоды и большому ли числу людей даст пропитание…
Вонифантьев, занятый своей прежней мыслью, хитровато-прищуренными серыми глазами посмотрел на Радищева и спросил:
- Что важно сделать в Сибири до открытия торга в Кяхте?
Радищев, прежде чем ответить, подумал.
- Выгодно было бы для торговли всего Сибирского края, - сказал он, - учредить в Барнауле или другом городе торговый банк, наподобие учреждённого в Астрахани. Банк мог бы выдавать деньги с условием оплаты их в Москве или Петербурге…
- Н-да-а! - неопределённо протянул Вонифантьев и ещё раз спросил о доходных отраслях торговли местного края.
У Александра Николаевича ещё ранее сложилось определённое мнение на этот счёт. Затронутого вопроса он касался уже в своём "Описании" и сейчас твёрдо сказал:
- Кроме ярмарки в Ирбите, Енисейске, Берёзове - доходная отрасль торговли производится в пограничных крепостях, известная под именем сатовки или мены с киргис-кайсаками. Они привозят много товаров из Бухарии и обменивают их на российские изделия.
- Важно, очень важно! - торопливо вставил Вонифантьев и продолжал: - Граф Александр Романович горячо желает одного, чтобы торговля с другими народами велась бы товарами наших фабрик и на чистые деньги, нужные казне…
- Самое страшное, Пётр Дмитриевич, - сказал Радищев, - киргис-кайсаки привозят ещё пленных калмыков и променивают русским купцам на дешёвые изделия и всякие безделушки…
- Торговля живым товаром?!
- Купцы русские, - с возмущением продолжал Радищев, - такою куплею невольников прививают рабство, свойственное завоевателям Америки…
- Н-да-а! - безразлично протянул Вонифантьев, не желая продолжать разговор на щекотливую тему. Он опять поинтересовался, что важно сделать для развития торговли сибирского края.
- Пространство земли неизмеримо, а всё почти изъемлется от очей правительства, - осудительно сказал Радищев.
Вонифантьев насторожился, предугадывая, куда далее потечёт речь пылкого собеседника.
- Сибирь была всегда золотым дном и будет им для тех правителей, которые более радеют о своей мошне, нежели о совести…
- Господин Радищев, не будем касаться недозволенных тем…
- О заклад можно удариться: если всё пойдёт начатым ныне порядком, то ничего не изменится в Сибири…
Статский советник Вонифантьев встал и заходил по комнате.
- Разговор наш о торговле, не втягивайте меня в крамолу! - Он рассыпал холодный неприятный смешок и словно напомнил этим Александру Николаевичу об его положении изгнанника. Боль защемила успокоившееся сердце Александра Николаевича.
Вонифантьев, заметив, что огорчил Радищева, сказал:
- Должен вас обрадовать, граф Александр Романович передавал мне, что ходатайствует о включении вас в дипломатическую экспедицию в Китай. Сей разговор происходил у него с графом Безбородко.
Слова Вонифантьева возрождали надежду на избавление от ссылки, давали простор для действий, открывали перед Радищевым широкие горизонты деятельности, но он слабо верил в такой счастливый исход своей судьбы.
- Да, это был бы хороший случай к скорейшей выслуге честному человеку, попавшему в беду…
Пётр Дмитриевич сказал это в третьем лице, чтобы не обидеть и не причинить Радищеву лишнего огорчения.
Александр Николаевич молчал. Тогда Вонифантьев осторожно спросил его о жизни в Тобольске.
- Обрёл небольшое общество, - ответил Радищев. - Свет не без добрых людей, - и твёрже сказал: - Жизнь мою скрасил приезд родных.
Вонифантьев посмотрел на золотые часы.
- Прошу извинения, мне пора, - и, как бы поясняя причину своего ухода, добавил: - Время тёплое, снег быстро тает, едва ли успею на санях добраться до Томска.
- Завтра в путь?
- Поутру выезжаю. Не обижайтесь на меня…
- Установятся летние дороги, и я тронусь далее, - тяжело вздохнув, сказал Радищев.
- Надеюсь встретимся в Иркутске.
Пётр Дмитриевич распрощался с Радищевым. Александр Николаевич остался один. Он долго не мог собраться с мыслями, потревоженный словами Вонифантьева о возможном участии в дипломатической экспедиции в Китай.
Радищев не верил в эту возможность, но она его окрыляла и давала ему свежие силы, вдохновляла его. Александр Николаевич остановился против карты. Вот перед ним Россия. На востоке её утро, а на западе глубокая полночь. Так велики её пространства, что и солнце не в силах враз объять земли российские.
Сибирь занимала почти три четверти обширной территории России и хранила свои богатства под спудом. Их ещё никто не знал. Александр Николаевич задумывался о путях, которые могли бы привести Сибирь к использованию её богатств. Их нужно было быстрее положить к стопам отечества. Он приходил к выводу: нужно иное начертание карты, чем оно есть, понимая под ним пути развития далёкой окраины России.
- Елизавета Васильевна!
Ему хотелось сказать ей о том, что сообщил Вонифантьев, но он боялся вслух произнести об этом. Рубановская появилась в дверях, он радостно улыбнулся ей и заговорил о Сибири.
Слушая горячие, порывистые и страстные слова о будущем этого неведомого ей края, стоя рядом с ним возле карты, она пыталась понять всё, что его волновало, ей хотелось жить его смелыми мечтами.
Но как только Александр Николаевич оторвался от карты России, горящие глаза его потускнели и голос зазвучал не столь уж твёрдо.
- Для сочинения таковой карты не исправниково искусство нужно, а головы и глаза Лепехина, Палласа и Георги…
- Всё будет так, я верю, - сказала Рубановская, - не надо отчаиваться. Такое время настанет! Оно придёт. Нужны терпение и подвиги сынов отечества.