- Завтра к часу дня приведите ко мне всех детей, принесите их документы и сообщите: кто их родители и где они живут.
- Слушаю-с, ваше сиятельство!
- Ну, едем со мной, девочка! - сказала княгиня, обращаясь к Анютке.
Дворник повел девочку. Ее, недоумевающую и испуганную, посадили в карету.
- А вам, извините, места нет, Евгений Аркадьевич! - промолвила княгиня.
- Не беспокойтесь, княгиня, я поеду на извозчике.
И, прощаясь с ней, прибавил:
- Какой для вас счастливый день, княгиня! И как будут благословлять вас все эти спасенные дети!
- Это ужасно… ужасно! - возбужденно проговорила княгиня, и красивое лицо ее сияло от внутреннего довольства. - Мы, право, сделали сегодня воистину доброе дело, Евгений Аркадьевич, - прибавила она с чувством. - Завтра к часу, прошу вас, будьте у меня! - прибавила княгиня, протягивая ему руку. - Прикажите кучеру ехать домой!
Княгиня ехала вполне удовлетворенная сегодняшним днем и предстоящими хлопотами по устройству всех этих детей. Ее деятельной натуре было дела на несколько дней, и это ее радовало. Завтра же она увидится с градоначальником и расскажет все, что видела.
- Ужасно… ужасно! - повторяла княгиня.
Завтра же она поговорит и о несчастном мальчике. Она попросит вытребовать Антошку от Опольева и водворить в приюте.
Поглощенная этими мыслями, полная разных добрых намерений, княгиня словно и забыла об Анютке, которая испуганно прижалась в своих лохмотьях в угол кареты и тихо, совсем тихо всхлипывала.
Ей было страшно. Зачем ее взяли? Куда везет эта красивая, важная дама в богатой шубе?
Княгиня между тем вспомнила о своей спутнице и взглянула на нее.
- Ты что же плачешь, девочка? Не бойся! Тебя больше обижать не будут… Никто не обидит… Тебе хорошо будет! - ласково говорила княгиня, любуясь миловидным личиком девочки и особенно ее большими черными испуганными глазами, осененными густыми ресницами.
Ласковый голос княгини несколько успокоил Анютку.
- Теперь не боишься? - продолжала княгиня.
- Не бо-юсь! - протянула Анютка, вытирая грязным кулачком слезы.
И вслед за тем пугливо спросила:
- А куда вы везете меня?
- К себе пока. Тебя накормят, напоят чаем… Тебя вымоют, причешут и оденут в хорошенькое платье. Хочешь?
- Хочу! - ответила девочка.
И ее личико просветлело.
Несколько минут княгиня смотрела на это крошечное создание в каком-то раздумье, точно о чем-то вспоминая. И черты ее строгого, холодного лица смягчились…
Обыкновенно дети, которых спасала и призревала княгиня Марья Николаевна по долгу благотворительницы, не возбуждали в ней особенно теплых чувств. Она никогда их не ласкала, не согревала нежным словом.
Но в эту минуту эта маленькая Анютка почему-то возбудила в ней не одну только жалость, а что-то другое, более нежное и сильное, неожиданно для нее самой охватившее ее сердце.
И эта уравновешенная, сдержанная женщина, от которой веяло всегда холодом, вдруг наклонилась к грязной девочке и стала целовать ее с страстной порывистостью внезапно пробудившегося материнского инстинкта.
Анютка широко раскрыла глаза, более пораженная, чем тронутая этою неожиданною ласкою.
А в глазах княгини блестели слезы. Ее красивое, свежее лицо было задумчиво и грустно. Голос ее прозвучал необычною нежностью, когда она спросила Анютку:
- Тебе холодно, девочка?
И, не дожидаясь ответа, она закрыла Анютку полой своей роскошной ротонды, подбитой черно-бурыми лисицами.
Прошло несколько минут, и этот порыв чувства как будто неприятно удивил княгиню своею неожиданностью.
"Нервы", - подумала она, недовольно пожимая плечами.
И княгиня, с тонким чутьем эгоистической натуры оберегавшая себя от каких бы то ни было волнений, могущих нарушить спокойствие ее великолепной особы, решила и теперь, что давать поблажки нервам не следует.
Когда карета подъехала к подъезду ее особняка на Сергиевской, княгиня уже справилась с собою, больше Анютку не целовала и вышла из кареты тою же холодною, строгою и безукоризненною княгиней, какою ее все привыкли видеть.
Прежнее решение насчет Анютки было отменено. Нечего держать ее несколько дней в доме, как княгиня прежде хотела.
И она, поднявшись к себе, велела горничной накормить Анютку и немедленно отвезти ее в приют для девочек общества "Помогай ближнему!".
После этого она приняла валерьяновых капель и пошла переодеваться, чтоб ехать с визитами.
Иван Захарович вернулся домой только к вечеру и был порядочно пьян. Дети, увидевшие "дяденьку", предчувствовали, что сдача выручек не обойдется сегодня без ремня, и испуганно притаились в своей комнате.
Весь хмель сразу выскочил у Ивана Захаровича из головы, когда достойная его супруга сообщила ему о посещении княгини и об увозе Анютки, и он совсем упал духом, когда старший дворник отобрал от него все детские документы и объявил, что на следующий день отведет всех его питомцев к княгине.
Надо было спасать собственную шкуру, и Иван Захарович после беседы с дворником на следующее же утро имел конфиденциальное совещание с письмоводителем участка в трактире.
Результатом всех этих конференций было то, что Иван Захарович к вечеру того же дня съехал с квартиры и был отмечен выбывшим за город.
Таким образом, когда дня через три после посещения княгини заведения Ивана Захаровича в участке было получено строжайшее предписание о производстве немедленного дознания, - Ивана Захаровича не оказалось, и розыски его в городе не увенчались успехом.
Он уже был в Москве и намеревался там заняться другой профессией - открыть питейное заведение.
Супруга его осталась в Петербурге, чтобы распродать вещи, а затем приехать к мужу…
Но Иван Захарович напрасно писал своей Машеньке умоляющие письма. Она не ехала к нему.
XX
В этот вечер "граф", несмотря на дьявольский холод, не очень-то располагающий людей к благотворительности, "работал" довольно недурно.
Какой-то студент, к которому "граф" обратился с просьбой "ссудить его гривенником", взглянув при свете фонаря на страшно изможденное лицо "графа" с лихорадочно блестевшими глазами, как-то торопливо опустил руку в карман своего теплого пальто и, кладя в руку "графа" несколько серебряных монеток, участливо проговорил:
- Вы в больницу бы пошли…
- Вы полагаете, молодой человек? Очень благодарен за помощь и за совет. Очень!..
И, приложившись к цилиндру, "граф" побрел далее.
"В самом деле, этот студент, пожалуй, и прав!" - горько усмехнулся он, чувствуя, как холод прохватывает его всего, как ноет грудь и ломит все тело.
"Неужто машина окончательно испорчена?!" - с тоскою думал он и, пересиливая боль, продолжал свой путь, озирая зорким взглядом проходящих.
- Madame! Quelques sous, s'll vous plait? - произнес он, нагоняя какую-то даму.
И та, взглянув на "графа", торопливо вынула из портмоне двугривенный и подала ему.
"Положительно, вид мой внушает сегодня сочувствие… Должно быть, я похож на умирающего… Если б умирающие могли ходить по улицам - они собирали бы себе на приличные похороны!" - размышлял "граф" в каком-то угрюмом озлоблении.
Через два часа прогулки на морозе в костюме, который согревал очень мало, "граф" имел полтора рубля и поспешил домой.
Продрогший и посиневший от холода, чувствуя себя очень скверно, он вошел в свою комнатку и, кивнув Антошке, снял с себя пальто, разделся и лег на постель.
- Вы нездоровы, граф? - тревожно спрашивал Антошка.
- Нет, ничего… Прозяб немного… За ночь все пройдет… Накрой-ка меня, Антошка, моим пальто… Вот так, хорошо…
- Сейчас я самовар подам… Чаем согреетесь…
Ни чай, ни несколько стаканов горячей малины, предложенной Анисьей Ивановной, ни полушубок, которым Антошка заботливо накрыл "графа", не согревали иззябшего тела. "Графа" жестоко трясло в ознобе.
Озабоченный Антошка выбежал к Анисье Ивановне и сказал:
- Страх как трясет графа, Анисья Ивановна… Нет ли у вас, чем бы накрыть его.
Анисья Ивановна предложила свою шубейку и промолвила:
- Простудился наш Александр Иваныч… Теперь его лихорадка и бьет…
- А она пройдет, эта самая лихорадка? - испуганно спрашивал Антошка.
- Как бог даст… Больной он… Ишь ведь вышел в какую погоду.
- А я, Анисья Ивановна, еще печку стоплю… Можно?
- Топи, Антошка.
- А ежели завтра графу не станет лучше, надо бы за доктором… как вы думаете?
- То-то, лучше бы за доктором…
- Дорого поди стоит?
- Ничего не стоит… Тут недалеко барышня-докторша квартирует… казенная, значит… от города… Завтра сбегаешь за ней, Антошка… Она раз лечила меня… Славная такая, даром что из жидовок, - прибавила она.
Антошка вернулся в комнату "графа" несколько успокоенный. Он еще накрыл "графа" и не пожалел дров, накладывая печку.
К ночи озноб прошел, и все тело "графа" пылало.
- Согрелись, граф? - обрадовался Антошка, заметивший, что "граф" сбрасывает с себя все, чем был накрыт.
- Согрелся, Антошка… Слишком даже согрелся! - промолвил, тяжело дыша, "граф" и улыбнулся. - А ты чего не спишь?.. Ложись спать, Антошка… Только принеси холодной воды… Пить хочется…
Антошка сбегал за водой и присел на табуретке около "графа".
"Граф" с трудом приподнялся и жадно отпил воды.
Только теперь, при слабом свете свечки, Антошка разглядел осунувшееся лицо "графа" и его страдальческое выражение.
- Граф! Где же у вас болит? - спросил он испуганным голосом. - Верно, очень болит?
- Порядочно… Грудь болит, и спина болит… А ты спи, Антошка. Завтра мне лучше будет… Меня, брат, не скоро проберешь… Мы, Опольевы, живучие… Спи, добрый мой мальчик… И я засну…
Антошка лег на свою кровать, но заснуть не мог, прислушиваясь к прерывистому дыханию "графа". Сухой резкий кашель заставлял его вскакивать с постели и подходить к больному.
"Граф", казалось, не узнавал Антошки, хотя и глядел на него блестящими глазами. Он по временам стонал, схватываясь за грудь, и просил пить.
Антошка подавал "графу" пить и испуганно глядел на него. Он никогда не видал близко больных, и ему казалось, что "граф" непременно помрет… И слезы текли по его щекам…
- Ты что ж не спишь, Антошка? И чего плачешь, мой голубчик?.. Не беспокойся… Спи… спи… Еще как мы с тобой заживем… Отлично заживем… Уж я больше не буду ходить на работу! - возбужденно, в полубреду говорил "граф". - Не буду. Совершенно достаточно… Quelques sous, s'il vous plait… И так всю жизнь… И умирать не желаю с тех пор, как ты… со мной… А ты не плачь… Я тебя в приют не отдам… Княгиня останется с носом… Ох, как болит грудь… Ах, как жарко… Пить, пить…
Антошка не отходил весь остаток ночи от графа, и когда в окно заглянул серенький свет петербургского утра, "граф" увидал Антошку, спавшего на полу у его кровати.
Вошедшая вскоре Анисья Ивановна разбудила Антошку.
- Ночью ухаживал за мной! - проговорил растроганный "граф".
- Ему что - отоспится днем! - промолвила Анисья Ивановна. - Ну, а ваше здоровье как, Александр Иваныч?..
- Отлежусь, Анисья Ивановна!..
- Малинки не дать ли?
- Ничего не хочется… Вот деньги, - проговорил "граф", указывая на стол, - мальчика накормите…
- И так накормлю… Бог с вами, Александр Иваныч… Теперь вам самим понадобится, а после сочтемся…
- Ну, спасибо… Добрая вы…
"Граф" снова погрузился в дремоту. От него так и пышало жаром.
Анисья Ивановна вызвала Антошку и приказала ему идти к докторше.
Через четверть часа Антошка уже вбегал в третий этаж и вошел в отворенную дверь квартиры думского врача. В прихожей дожидалось несколько человек бедного люда. Это был час приема больных…
Прошло несколько минут. Из кабинета вышла какая-то баба, а вслед за нею на пороге показалась небольшого роста брюнетка с умным и выразительным, несколько возбужденным лицом еврейского типа и живыми блестящими черными глазами. Вся ее маленькая фигурка в белом балахоне, одетом поверх черного платья, дышала какою-то вызывающею энергией.
- Смотрите же… Не забудьте, что я вам сказала, - говорила она быстро и точно, решительным, несколько авторитетным голосом. - Три раза в день по чайной ложке и мазь… Чья очередь?.. Пожалуйте…
В эту минуту Антошка подбежал к ней и проговорил взволнованным голосом:
- Госпожа докторша, будьте добреньки, зайдите поскорей к графу… Он опасно заболел…
- К какому графу? - изумилась докторша, взглядывая на взволнованного Антошку. - Граф может позвать другого врача…
Антошка поспешил объяснить, что заболевший не граф, а только так прозывается. Он Александр Иванович Опольев, и бедный, совсем бедный… Вчера выходил в одном пальтеце и вернулся весь заколевши… А всю ночь горел… И сейчас горит… Грудь болит, и ломит спину.
- Помогите, госпожа докторша, а то неравно помрет! - прибавил Антошка упавшим голосом.
Докторша записала адрес и обещала прийти тотчас же, как окончит прием больных.
- В десять часов буду! - прибавила она.
- Спаси вас бог! - воскликнул полный благодарности Антошка и побежал домой.
В десять часов явилась докторша. Ее встретила Анисья Ивановна и сочла почему-то нужным сообщить ей, кто такой ее жилец, как он оставлен богатыми своими родственниками и принужден побираться. Не преминула Анисья Ивановна рассказать и о том, как Александр Иванович пригрел такого же нищенку-сиротку Антошку…
Только после этого предисловия Анисья Ивановна ввела докторшу в комнату жильца и, подойдя к его кровати, сказала:
- А я вам, Александр Иванович… докторшу привела…
"Граф" недовольно повел глазами на вошедшую. Его несколько смущало появление женщины-врача, и он надвинул на себя одеяло.
- Напрасно вы беспокоили, Анисья Ивановна, госпожу докторшу… У меня, собственно говоря, ничего серьезного…
"Граф" храбрился нарочно, несколько стесняясь осмотром женщины, а сам хорошо сознавал серьезность болезни и жаждал помощи.
- Я и не сомневаюсь в этом. А все-таки не позволите ли вас выслушать?
Докторша сказала это так просто, так участливо, и живые, умные ее глаза глядели с такою ласковою серьезностью, что "граф" проговорил:
- Что ж… Если вы находите нужным…
И он расстегнул ворот сорочки.
Докторша долго и внимательно выслушивала и выстукивала все еще богатырскую грудь "графа" и, предложив ему поставить термометр, проговорила:
- Болезнь ваша серьезнее, чем вы думаете… Конечно, опасности нет, но вам придется несколько времени пролежать в постели.
"Граф" пристально посмотрел на докторшу.
Его ввалившиеся большие черные глаза, горевшие лихорадочным блеском, глядели с выражением какой-то грустной насмешливости.
- Вы полагаете… опасности нет? - прошептал он и, заметив, что Антошка жадно и испуганно прислушивается, прибавил: - Вы говорите по-немецки?
- Говорю! - ответила докторша, несколько смущенная этим взглядом и ироническим тоном его слов.
И "граф" продолжал по-немецки:
- Не скрывайте от меня правды. Я знаю, что я опасен… Я бывал в руках докторов… Воспаление легких в мои годы и при такой обстановке… Finita la comedia? Не правда ли?.. Если так, то не лучше ли меня свезти в больницу, чтоб не стеснять эту добрую хозяйку… И кроме того, мне надо распорядиться насчет этого мальчика… Это - единственное существо на свете, ради которого я хотел бы еще жить…
Докторша заметила, что в настоящее время было бы опасно перевозить его в больницу, и снова повторила, что не отчаивается в его выздоровлении…
- Ну, спасибо вам… спасибо! - проронил по-русски усталым голосом "граф". - Я жить все-таки хочу! - прибавил он…
Докторша прописала рецепт, велела поставить мушки и оставила термометр, чтобы три раза в день измерять температуру.
- А вы будете записывать ее! Сумеете? - обратилась она к Антошке.
- Он сумеет! - не без горделивого чувства вставил "граф".
- Ну, до свидания… Вечером я опять зайду.
- Благодарю вас…
Она протянула ему руку и, ласково кивнув головой, вышла из комнаты больного и, сделав Анисье Ивановне соответствующие наставления, проговорила, вынимая из портмоне деньги:
- Вот возьмите десять рублей… Понадобятся… Купите больному вина… мадеры… давайте понемногу…
Но Анисья Ивановна горячо протестовала… У нее есть деньги… Она сама купит, что нужно… И, наконец, можно дать знать родственникам графа… Они помогут…
Взволнованная, вышла докторша из этой квартиры. Этот нищий больной, заботившийся о таком же нищем приемыше… Эта добрая женщина, отказывающаяся от денег… все это произвело на чуткую, отзывчивую докторшу сильное впечатление…
Она спускалась по лестнице, когда ее нагнал Антошка и спросил:
- Госпожа докторша… Как граф?.. Не помрет?..
- С чего вы взяли?.. Надеюсь, что он поправится…
- О, вылечите его… вылечите его, добренькая барыня!.. Если б вы знали только, какой он добрый… Мне вот справил полушубок, а сам…
И с этими словами Антошка бегом побежал в аптеку за лекарствами и в лавку за вином.