Дибнера либо ввели в заблуждение, либо он сам намеренно не говорил правды Виртцу. Фактически дело обстояло совсем по-другому. Как помнит читатель, после гибели парома на поверхность озера всплыли четыре барабана. Их вскоре выловили и послали в Германию. Общее количество чистой тяжелой воды в них составляло 121 литр. Кроме того, в Захейме и Веморке собрали остатки воды разной концентрации с общим эквивалентом чистой тяжелой воды 120 литров; 3 марта из Захейма вывезли на грузовиках 12 барабанов с эквивалентным содержанием 37,1 литра и из Веморка 32,4 литра. Еще через шесть дней из Веморка вывезли последний груз с эквивалентом тяжелой воды 50,7 литра. Однако вода не годилась для непосредственного использования вследствие малой концентрации и загрязнения примесями поташного щелока. Эти запасы переправили в Силезию, где "ИГ Фарбениндустри" собиралась переработать их в чистую тяжелую воду. Однако развитие наступления советских войск сорвало ее планы.
Немецкие ученые все еще не сомневались, что находятся далеко впереди физиков других стран и могут раньше всех пустить атомный реактор. Но после того как надежды на увеличение запасов тяжелой воды рухнули, им лишь оставалось определить на опыте, хватит ли имеющихся двух с половиной тонн тяжелой воды для создания критического реактора: теоретические расчеты показывали, что этого количества, быть может, окажется недостаточно.
В ту пору на армейском исследовательском полигоне в Готтове началась серия оригинальных ядерных экспериментов, совершенно отличных от проводившихся до того в Германии. Их инициатором был все тот же энергичный и предприимчивый Дибнер. В конце мая Герлах очень коротко упоминал об этих экспериментах:
Широким фронтом проводится исследование возможности высвобождения энергии атома методом, отличным от тех, которые основаны на расщеплении ядер урана.
Что же имел в виду Герлах?
Как это ни удивительно, в Готтове небольшая группа специалистов по взрывчатым веществам решила получить термоядерную реакцию. Сегодня можно сразу же сказать, что их попытки были заранее обречены на провал. Однако, поскольку об их работе до сих пор никогда не упоминали в литературе, стоит сказать о ней. Единственным источником сведений, попавшим в руки западных ученых, является небольшой, всего на шести страницах, отчет, захваченный в Германии Миссией Алсос. Он озаглавлен: "Эксперименты в области инициирования ядерной реакции с помощью взрывчатых веществ". Кроме этого отчета имеется лишь краткое описание опытов, данное Дибнером уже незадолго до смерти.
В 1944 году исполнилось ровно десять лет с тех пор, как Резерфорд, Олифант и Хартек открыли реакцию ядерного синтеза, в которой два атома тяжелого водорода (эти ученые называли их в ту пору "диплонами") образуют атом гелия с попутным выделением гигантской энергии. С помощью ускорителя частиц они разгоняли атомы дейтерия и направляли их на мишень, также содержавшую атомы дейтерия. При соударении атомов с мишенью на экране контрольного осциллографа возникали очень большие импульсы, указывавшие на выделение огромной энергии.
Когда об этих опытах стало известно, некоторые физики заговорили о возможности осуществления термоядерного синтеза при температуре порядка нескольких миллионов градусов. В 1939 году в журнале "Физикал ревью" появилась знаменитая статья Ганса Бете "Генерация энергии в звездах"; в ней он приводил некоторые расчеты, относящиеся к термоядерной реакции, протекающей в недрах звезд. Но возможно ли было на земле довести температуру атомов дейтерия до требуемой величины?
Вот что по этому поводу говорилось в первых строках отчета, написанного немецкими физиками в 1944 году:
Нередко высказывались предположения, что теми скоростями газов, которые развиваются при детонации взрывчатых веществ, следовало бы воспользоваться для инициирования ядерных цепных реакций… И хотя при беглом взгляде такой путь представляется непрактичным, по предложению профессора Герлаха на Исследовательском полигоне армии в Куммередорфе было осуществлено несколько исходных Опытов для экспериментального обоснования окончательного решения этого вопроса.
Первую серию опытов выполнила группа Дибнера при участии доктора Тринкса из военного министерства. В опытах применялись толовые шашки разных диаметров и высотой в восемь и десять сантиметров. В донной части шашки делалось небольшое углубление, в которое вставляли конус из носителя дейтерия - тяжелого парафина. Потом под шашку закладывали серебряную фольгу, которая должна была играть роль индикатора радиоактивности. Первые два подрыва оказались столь сильными, что испытательные боксы получили серьезные повреждения, и "даже не удалось обнаружить каких-либо следов серебряной фольги". В последующих подрывах серебряную фольгу защитили гораздо лучше, благодаря чему сохранились целые куски, но они, однако, не содержали никаких следов радиоактивности.
Это побудило ученых разработать новую методику. Она основывалась на опубликованной в 1942 году работе Гудерли, посвященной очень высоким температурам, возникающим при прохождении в газе мощных сферических или цилиндрических ударных волн. Правда, работа Гудерли относилась к идеальному газу, а потому Тринкс не ожидал, что она поможет правильно описать процесс распространения сходящихся ударных волн, особенно в момент достижения центра объема с тяжелым водородом. Он и не надеялся на одни лишь ударные волны. Методику новых опытов он разработал и с учетом другой теоретической работы, опубликованной еще в 1936 году. Ее автор Хунд исследовал поведение вещества при сверхвысоких давлениях. Тринкс воспользовался также и упомянутой уже статьей Бете. По расчетам Тринкса получалось, что, если ему удастся создать температуру в четыре миллиона градусов и давление в двести пятьдесят миллионов атмосфер, количество индивидуальных актов ядерного синтеза станет весьма большим. Такую температуру и такое давление Тринкс рассчитывал получить, воспользовавшись бомбой диаметром от метра до полутора метров.
Тринкс и его ассистент доктор Сахсе - свояк Дибнера - подготовили сравнительно несложный опыт. Они изготовили из серебра сферу диаметром в пять сантиметров и заполнили ее тяжелым водородом. Затем сферу поместили в толщу обычного взрывчатого вещества и подорвали его одновременно в нескольких точках поверхности.
Процесс развивался следующим образом, Под действием очень высокого давления серебро сжижалось и сходилось к центру сферы со скоростью 2600 метров в секунду. При сжатии толщина превратившихся в жидкость и сближавшихся стенок все время увеличивалась, и поэтому их внутренние поверхности перемещались в совершенно фантастической скоростью. И именно с этой скоростью и сжималась небольшая масса тяжелого водорода: в течение каких-то долей секунды на тяжелый водород, не имевший возможности вырваться сквозь серебряный заслон, действовали такие же давления и такая же температура, как в самом центре Солнца!
Ученые провели несколько опытов такого рода ж каждый раз проверяли обнаруживаемые следы серебра на радиоактивность. Все результаты оказались отрицательными. Ныне неудачу можно объяснить слишком малым количеством использовавшихся в опыте веществ.
Имеются сведения об аналогичных опытах, проведенных моряками в Дэниш-Ниенхофе, под Килем. Моряки даже привлекали к ним Хакселя, который консультировал их о методах обнаружения нейтронов. Однако сам Хаксель не рекомендовал адмиралтейству продолжать опыты.
Авторы экспериментов признавали низкую достоверность принятых методов измерений и не считали полученные результаты исчерпывающими. Тем не менее вряд ли стоило ожидать от этих опытов положительных результатов. А потому их в Германии больше не повторяли. Убедившись в тщетности своих попыток осуществить термоядерную реакцию в тяжелом водороде, немецкие ученые совсем перестали понимать ученых Англии и Америки, которые прилагали столько старания, чтобы не допустить производства тяжелой воды в Германии. Немецкие физики так и не смогли понять, почему их стремление получить тяжелую воду вызывало такое противодействие. Если из тяжелой воды нельзя сделать атомную бомбу, то что же в ней страшного?
2
У профессора Герлаха действительно имелись немалые личные достоинства, но к их числу никак нельзя отнести особую энергичность и инициативность. Те, кому приходилось встречаться с ним, когда он уже занял новый пост, сохранили в памяти образ крупного ученого, добровольно заточившего себя среди бесчисленных бумаг: отчетов, статей и документов, которые он тщательно и методически изучал, никогда, впрочем, не имея возможности вникнуть в них до конца.
Не успел Герлах толком войти в круг новых дел и обязанностей, как уже получил из Имперского исследовательского совета требование выслать в аппарат Геринга очередной двухмесячный отчет о работе. В своем мюнхенском институте, заставленном почти сплошь горшками с цветами, Герлах попросту игнорировал эту трудоемкую и довольно бесполезную обязанность. Он не ответил на запрос. И так как все сошло ему с рук, он и в дальнейшем поступал подобным образом. В сохранившихся документах имеются лишь два ответа, подготовленных Герлахом. На одном из них дата "март 1944 года" исправлена рукой Герлаха на "май 1944 года", а другой представляет собой написанный карандашом черновик, который никогда даже не был перепечатан и пролежал у Герлаха до последних дней войны, а затем вместе с его автором попал в руки союзников. Надо сказать, у Герлаха застревали и документы, имевшие важное значение, - отчеты о научных исследованиях. Последнее, правда, происходило не в силу нерадивости нового полномочного представителя, скорее наоборот - руководя одновременно и атомным проектом, и всеми прочими физическими исследованиями в Германии, он попросту не успевал справиться со всем.
Дневник, который в ту пору вел Герлах, отражает всю напряженность первых недель его работы на новом посту. Из записей видно, как он метался в персональном салон-вагоне между Мюнхеном и полуразбомбленным Берлином, в какой спешке проводил совещания с Эзау, Менцелем, Шуманом, Хартеком, выезжал в Лейну вместе с Бютефишем и заносил записи и пометки, например: "Дибнер - тяжелая вода". Но как бы ни был занят Герлах, в его записях регулярно упоминается Розбауд, правда, вовсе не в связи с делами. Герлах по два-три раза в неделю встречается с ним за вторым завтраком и обсуждает проблемы, возникающие, в немецком атомном проекте. "Он считал меня своим личным другом", - говорил впоследствии Розбауд американцам.
В феврале Герлах посетил гигантские заводы "ИГ Фарбениндустри" в Лейне, где предполагали построить мощный завод тяжелой воды. Во время поездки погода была отвратительной и Герлах захворал. Однако он крепился, хотя, оставаясь в пронизанном воем сирен и бомб Берлине, он почти не мог спать, да и в своей мюнхенской квартире, где взрывом выбило окна и не действовало отопление, а цветы погибли, ему было не лучше.
Все это видно из его дневника: и условия, и обстоятельства, в которых ему пришлось жить и действовать, и люди, с которыми ему пришлось теперь иметь дело. Так, все чаще и чаще на страницах дневника упоминаются фамилии Фишера и Шпенглера, двух эсэсовских аппаратчиков, приставленных к немецкой науке.
Однажды ночью, когда Герлах оставался в своем кабинете в здании Харнака - здесь теперь был его основной опорный пункт - раздался телефонный звонок. Герлаху приказывали не ложиться спать и дожидаться приезда нескольких эсэсовцев. В середине ночи к Герлаху пожаловал эсэсовский генерал. Прежде всего он поинтересовался, считает ли Герлах профессора Бора опасной личностью и знает ли он его в лицо.
- Мне несколько раз пришлось встречаться с Бором, - ответил Герлах.
- Бора необходимо ликвидировать, - сказал генерал.
- Но для этого надо знать, где находится Бор, - осторожно возразил Герлах. - Разве он все еще в Стокгольме? И разве убийство этого всемирно известного Человека не нанесет ущерба Германии в глазах мирового общественного мнения?
Генерал нахмурился и нетерпеливо перебил Герлаха: Вы все еще верите, что человеческая жизнь чего-то стоит. Вскоре вы убедитесь в обратном.
- Думаю, вам трудно будет добраться до Бора, ведь он, по всей вероятности, в Лондоне, - ответил Герлах.
- В Лондоне?! - генерал просиял. - Прима!
И действительно, в Лондоне эсэсовцы располагали верными людьми, а убить Бора во вражеской стране было даже проще, чем в нейтральной, так как тогда не возникло бы никаких дипломатических осложнений.
Эсэсовцы еще несколько раз навещали Герлаха и обсуждали с ним дальнейшие подробности плана. Все же Герлах, воспользовавшись своими связями с представителями СС в министерстве иностранных дел, сумел отвратить репрессии от ближайших сотрудников Бора, оставшихся в Копенгагене. А сам Бор был уже вне досягаемости эсэсовских горилл. Под именем мистера Николаса Бейкера он жил в Америке, в Лос-Аламосе, где создавали атомную бомбу.
3
Американцы все еще не избавились от опасений, что и немцы делают бомбу. Летом 1943 года немецкие власти начали широкую пропагандистскую кампанию и с тех пор непрерывно трубили о новом ужасающем сверхсекретном оружии, которое они вскоре пустят в ход. Никто точно не знал, что они под этим подразумевают. Но поскольку американцы действительно готовили новое ужасающее сверхсекретное оружие, они не могли отделаться от мысли, что и немцы делают то же самое.
По рекомендации начальника военной разведки генерала Стронга, в военном министерстве США было решено организовать специальную разведывательную миссию, которой необходимо было добыть сведения об атомных работах в Германии. По мнению генерала Гровса, после высадки в Италии и по мере продвижения 5-й американской армии на север страны, а особенно после падения Рима, там можно будет разузнать кое-что новое о немецком атомном проекте. Так родилась ставшая столь известной Миссия Алсос (по-гречески "алсос" означает то же, что "grove" по-английски, т. е.- роща, лесок). Миссия создавалась совместное отделом G-2 армии, "Манхэттенский проектом", руководимым Гровсом, Бюро научных исследований и разработок (OSRD), руководимым Ваневаром Бушем, и военно-морскими силами .
Командовать Миссией Алсос поручили подполковнику Борису Пашу, который за несколько месяцев до того столь усердно и грубо проводил допросы Роберта Оппенгеймера. Многие ответственные офицеры безопасности на Западном побережье люто ненавидели Паша. Он доставлял им массу неприятностей своими методами работы; всячески стараясь показать их неумелость, он часто поручал своим подчиненным выкрадывать у коллег секретные дела и документы. Понятно, что назначение Паша за океан большинство встретили со вздохом облегчения. Но, избранный руководить миссией столь особого свойства, Паш ничего общего не имел с наукой, и это было одной из причин, почему Миссия Алсос в Италии не принесла особой пользы.
Она была отправлена в Неаполь 16 декабря 1943 года. Оттуда Паш в сопровождении своих сотрудников выехал в Таранто, где опрашивал нескольких итальянских морских офицеров, знакомых с научными исследованиями немцев. В течение следующих двух недель они возились с генерал-лейтенантом Маттеини, который руководил вопросами военно-морского вооружения, и с несколькими профессорами из университетов Неаполя и Генуи. Стало ясно, что итальянцы несомненно не проводили собственных работ в области атомных взрывчатых веществ и что они не имеют каких-либо ценных сведений о немецких исследованиях. Немцы не считали нужным информировать своих союзников, а итальянцы, в свою очередь, не очень-то стремились разузнать, чем заняты немецкие ученые.
Наиболее ценные сведения удалось получить от Марио Гаспери, бывшего авиационного атташе в Берлине, прожившего там в течение шести лет и ухитрившегося улизнуть домой всего за два дня до выхода Италии из войны. Гаспери попался Миссии Алсос в конце января 1944 года. Его продержали трое суток в неапольской резиденции Миссии и каждый день тщательно опрашивали. Гаспери оказался "наиболее стоящим" из всех, с кем в тот раз пришлось иметь дело Миссии Алсос. Он был приятелем генерала Марквардта, ведавшего в германских военно-воздушных силах бомбовым вооружением. Однажды Марквардт сказал Гаспери, что в Германии "не разработали какого-либо нового чрезвычайно мощного взрывчатого вещества". (Фактически немецкие военно-воздушные силы, как мы знаем, не имели никакого отношения к урановому проекту.) Кстати, то же самое утверждал и один из агентов американского Бюро стратегических служб, ответственный работник химической фирмы, имевшей связи с промышленниками взрывчатых веществ в Германии.
Из случайного разговора Гаспери довелось узнать о деятельности немцев в Норвегии, связанной с тяжелой водой, и он смутно запомнил, что к этому какое-то отношение имела "ИГ Фарбениндустри". Однако он ничего не знал ни о рудниках в Иоахимстале, ни о каких-либо крупных группах физиков, работающих над взрывчатым веществом. Ничего он не знал и о Боте и Гентнере, о заводах тяжелой воды в Германии, и ему никогда не приходилось слышать ни о необычных эпидемиях, ни о случаях радиевого отравления.